Kitobni o'qish: «Возлюбленная»

Shrift:

Thomas Hardy

The Well-Beloved

* * *

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Предисловие автора

Высеченный временем из единой скалы полуостров, где происходят почти все описываемые события, с незапамятных времен служил домом удивительным, а порой необыкновенным людям, хранившим странные верования и обычаи, теперь уже по большей части забытые. Подобно некоторым нежным растениям, которые не способны вынести морозы внутри материка, но при этом прекрасно уживаются с непредсказуемым приморским климатом, легенды возникают здесь естественно, будто сами собой, особенно среди местных обитателей, активно не занятых в экономической жизни края.

Вот почему именно в этом удивительном и странном уголке возник персонаж, который описан на этих страницах. Кое-кто назовет его фантазером (если, конечно, удостоит вниманием), другие увидят в нем человека, способного воплотить в реальность и наделить именем свойственную философской школе Платона утонченную мечту, которую в туманной форме разделяют почти все мужчины.

Тех, кто хорошо знаком со скалистым английским берегом, нависшим над входом в Ла-Манш, так далеко выдающимся в море, что теплое дыхание Гольфстрима ощущается вплоть до февраля, нередко удивляет, что художники и поэты не едут сюда в поисках вдохновения хотя бы на месяц-другой, причем в бурное время, а не в прекрасную солнечную погоду. Несомненно, один из потаенных здешних уголков служит прибежищем гениев из дальних краев, хоть их присутствие и почти незаметно. И все же хорошо, что художники, писатели и другие люди искусства пренебрегают этим местом, иначе мы бы уже ничего не знали о сделках с недвижимостью, построенной еще в Средние века, и не имели возможности любоваться каменными домишками со средниками, крошечными навесами и карнизами. Кстати, здесь было принято все подобные сделки заключать и заверять в местной церкви, в присутствии прихожан.

Что же касается представленной на суд читателя истории, то, в отличие от большинства других подобных, она целиком плод воображения, если не откровенных фантазий автора, поэтому последовательность описанных событий полностью подчинена достижению его цели.

Первая публикация романа как самостоятельного издания состоялась в 1897 году, однако в периодической прессе он появился еще в 1892-м под названием «В поисках Возлюбленной». Некоторые главы были специально переработаны для этого, окончательного варианта.

Август 1912

Часть I
Молодой человек двадцати лет

И вот, пусть знает Время,
Что та, чей взор сияет ярче звезд,
Чей лик прекрасней солнца,
И есть моя любовь:
Другой я не ищу.

Р. Крэшо

Глава 1
Юный ураган по имени Эвис

По крутой дороге, что пересекает городишко Стрит-оф-Уэлс графства Уэссекс и ведет к проливу Ла-Манш, поднимался молодой человек, заметно отличавшийся от местных жителей. Стоит упомянуть, что с землей этот участок суши, бывший остров, связан лишь узким длинным каменистым перешейком, который, как считали старожилы, накидало разгневанное море и не имело аналогов в Европе.

Путник выглядел так, как и должно столичному джентльмену, и вряд ли кого-то удивил бы своим внешним видом: городской облик не больше чем оболочка.

Преодолевая крутой каменистый подъем, молодой человек с раскаянием думал о том, что в последний раз навещал отца и свою суровую родину больше трех лет назад, а все это время провел в далеких краях, среди множества разнообразных людей и необыкновенных пейзажей.

То, что нисколько не удивляло, пока он жил здесь, на «острове», теперь, по прошествии времени, выглядело странным и даже причудливым. Сейчас это место особенно напоминало древний остров Виндилия, чем, если верить легенде, когда-то и было. Дома здесь громоздились один на другом: порог верхнего возвышался над трубой нижнего, – огороды с почти вертикальными грядками овощей казались подвешенными к небу. Весь остров представлял собой, по сути, похожую на башню скалу известняковой породы высотой в четыре мили. Этот удивительный пейзаж уже не воспринимался с детства знакомым, близким и родным, напротив: на фоне темно-синего моря все вокруг казалось ослепительно белым, а солнце придавало слоистым стенам руин вид высушенного до фарфорового блеска скелета, заставляя по-новому увидеть некогда знакомые картины.

После долгого изматывающего подъема молодой человек наконец взобрался на вершину скалы и по плато направился к месту назначения, которое здесь называли Восточной деревней. В два часа пополудни, в самый пик летней жары, дорога так вымотала, что на подступах к отцовскому дому он присел передохнуть на выжженную солнцем траву на обочине.

Прислушавшись, он уловил характерные звуки, похожие на храп, которые привык слышать с детства: это в карьерах круглосуточно добывали драгоценный известняк каменщики.

Напротив того места, где присел отдохнуть путник, возвышался просторный дом. Как и сам остров, он весь состоял из камня: не только стены, но и оконные проемы, крыша, трубы, забор, ступеньки, – такими же были и хозяйственные постройки.

Молодой человек вспомнил, что прежде здесь жила – а возможно, живет и по сей день – семья Каро. Их называли «Каро с чалой кобылой», чтобы не путать с другими Каро: ведь на всем острове было не больше полудюжины фамилий. Поднявшись, молодой человек перешел через дорогу и осторожно заглянул в приоткрытую калитку. Да, здесь по-прежнему жили те же люди. Миссис Каро увидела его в окно вышла на порог поприветствовать, а спустя мгновение за ее спиной появилось юное создание – девушка лет семнадцати – и с радостным криком бросилась дружески обнимать и целовать гостя.

– А вот и дорогой Джос!

Если смотреть на обладательницу светло-ореховых глаз и пышных каштановых локонов, то столь непосредственная демонстрация горячей симпатии выглядела восхитительно, однако джентльмену чувства показались слишком бурными: он невольно поморщился и отреагировал довольно сдержанно:

– Милая малышка Эвис, как поживаешь?

В импульсивной невинности девушка не заметила его холодности и смущения, чего не скажешь о миссис Каро: ничего не упустив и густо покраснев, дама попеняла дочери:

– Эвис, дорогая! Ну что такое ты делаешь? Пойми: с тех пор как Джоселин – то есть мистер Пирстон – уехал, ты успела стать взрослой девушкой, а стало быть, вести себя так же, как три-четыре года назад, недопустимо!

Пирстон не без труда загладил возникшую неловкость заверением, что нисколько не удивлен: не стоит переживать, – и последовавшим обменом несколькими фразами на общие темы. С раздражением подумал он о том, что невольная реакция выдала его растерянность, и осознал, что если станет относиться к Эвис иначе, чем прежде, то она никогда не простит охлаждения. Расстались они дружески, однако лицо девушки все-таки выразило не только сожаление, но и разочарование.

Джоселин, наконец, покинул гостеприимных соседок, вышел на дорогу и направился к расположенному неподалеку родному дому, а мать и дочь остались вдвоем.

– Ты поразила меня, дитя! – сердито воскликнула миссис Каро. – Молодой человек вернулся из столицы, наверняка жил и за границей, привык к строгим манерам, где леди считают вульгарными не только смех и восторги, но даже широкие улыбки! Как ты смогла позволить себе такую вольность, Эвис?

– Я как-то… не подумала об этом: ведь мы вместе выросли! – с раскаянием и смущением пролепетала девушка. – Раньше мы с Джосом всегда целовались при встрече…

– Тогда вы были детьми, дорогая.

– О да, но в ту минуту я обо всем забыла! Он показался точно таким же, как прежде.

– Ну, теперь уже ничего не изменить, но в будущем веди себя осторожнее. Наверняка мистер Пирстон общался со многими девушками и вряд ли вспоминал о тебе. Говорят, он теперь скульптор и со временем обязательно прославится.

– Ах как жаль, что ничего исправить уже нельзя! – горестно вздохнула девушка.

Тем временем молодой, но подающий надежды скульптор Джоселин Пирстон подошел к дому отца – чуждого искусствам простого ремесленника и торговца, от которого, однако, он снисходительно принимал сулившее грядущую славу немалое ежегодное содержание.

Поскольку уведомления о своем приезде Джоселин не посылал, мистер Пирстон куда-то ушел, и никто не встречал дорогого гостя. Джоселин немного постоял, обозревая знакомую с детства картину: просторный двор, где вечные пилы трудились над вечными каменными блоками (казалось, это были те самые пилы и те самые блоки, что и в прошлый приезд), и прошел через дом в сад.

Как все сады и огороды на острове, этот был окружен сложенным из каменных плит забором, а в дальнем конце соседствовал с владениями семейства Каро. Едва приблизившись к границе своего участка, он услышал доносившиеся из-за стены рыдания, время от времени прерываемые горестными причитаниями. Голос, без сомнения, принадлежал Эвис: бедняжка с кем-то делилась переживаниями.

– Ах как жаль! Что же теперь делать? – то и дело восклицала девушка. – Вела я себя недопустимо: дерзко, развязно, бесстыдно! Он никогда мне этого не простит и вряд ли захочет дружить! Наверняка считает меня невежей и нахальной девицей, а я всего лишь забыла… что уже не ребенок. Только ведь он этому никогда не поверит!

Казалось, Эвис впервые осознала, что превратилась в девушку, и это было для нее непривычно, пугающе и даже постыдно.

– Он рассердился? – спросил ее кто-то – может, подруга.

– О нет, не рассердился, хуже: был холоден и высокомерен. Сразу превратился в джентльмена, этакого светского хлыща, совершенно непохожего на парней с острова. Но какой смысл теперь это обсуждать? Лучше бы мне провалиться сквозь землю!

Пирстон поспешил удалиться, искренне сожалея о том, что причинил невинной душе столько страданий, но в то же время почему-то испытывая удовольствие. Вернувшись в дом, он дождался возвращения отца, а после обеда опять вышел с искренним желанием утешить юную соседку неожиданным для нее способом. Впрочем, надо отметить, что Джоселин испытывал скорее дружеские, чем какие-то иные чувства, и ни в коем случае не предполагал, что та блуждающая, неуловимая, постоянно перелетающая из одной телесной оболочки в другую идеализация женского начала, которую он называл любовью, собиралась воплотиться в образе Эвис Каро.

Глава 2
От дружбы к романтике

Встретить девушку снова оказалось нелегко, даже несмотря на то, что обычно на этом каменистом пятачке куда сложнее разминуться, чем столкнуться. Похоже, смущение, порожденное слишком эмоциональным приветствием, до неузнаваемости изменило Эвис. Так что, несмотря на соседство, как бы Джоселин ни старался, увидеть ее не сумел. Стоило ему переступить порог дома Каро, она тут же, подобно лисе, пряталась в нору – то есть скрывалась наверху, в своей комнате.

Стремясь загладить невольный промах и утешить девушку, Джоселин не пожелал долго терпеть хитроумные уловки. На острове царили самые простые, порой даже примитивные, нравы, причем и среди представителей зажиточной части населения, поэтому, в очередной раз заметив бегство подруги детства, молодой человек вошел в дом и, остановившись возле лестницы, громко позвал:

– Эвис!

– Да, мистер Пирстон.

– Почему ты убежала наверх?

– О, мне срочно понадобилось кое-что здесь взять.

– Но теперь-то ты можешь спуститься?

– Нет, пока не могу.

– Прошу тебя, Эвис!

Ответа не последовало.

– Что же, будь по-твоему: оставайся там, если хочешь. Не стану тебя беспокоить.

Пирстон гордо удалился и направился в сад. Там его внимание привлекли старомодные цветы возле стены, и он остановился, чтобы посмотреть на них, когда услышал за спиной знакомый голос:

– Мистер Пирстон, я вовсе не рассердилась на вас. Когда вы ушли, подумала, что неправильно меня поймете, вот и решила спуститься, чтобы заверить в своей дружбе.

Девушка догнала его и теперь стояла совсем близко, смущенно теребя кружевные манжеты.

– Добрая, милая Эвис! – отозвался Джоселин и, распахнув объятия, запечатлел на пылающей щеке поцелуй, ничуть не менее эмоциональный, чем тот, который сам получил по приезде.

– Дорогая моя подруга, прости мне невольный промах. Скажи, что не обижаешься! Ну же, скорее! И тогда я произнесу те слова, с которыми ни разу не обращался ни к одной представительнице прекрасного пола: «Готова ли ты стать моей женой?»

– Ах, но мама говорит, что я для вас лишь одна из многих!

– Нет, милая. Ты знала меня в пору юности, а другие не знали.

Постепенно Пирстону удалось преодолеть возражения Эвис. Хоть она и не дала немедленного согласия, все же пообещала подумать и встретиться позже. Через некоторое время Эвис сдержала слово, и давние друзья вместе пошли к южной оконечности острова, которую местные называли Клювом, так как скала здесь опасно нависала над таинственной пещерой под названием Ущелье Дьявола, где море ревело и бесилось точно так же, как в те дни, когда они приходили сюда детьми. Чтобы поддержать спутницу, Джоселин предложил руку, и Эвис приняла помощь – впервые как дама и в сотый раз как подруга.

Они побрели к маяку, где обычно проводили время, и просидели бы там до темноты, если бы Эвис не вспомнила, что вечером должна декламировать стихи со сцены в Стрит-оф-Уэлсе – первой деревне при входе на остров, которая теперь очень старалась стать пусть и крошечным, но все-таки городом.

– Декламировать стихи! – удивленно воскликнул Джоселин. – Разве можно представить здесь другого декламатора, кроме того, которого слышим постоянно: никогда не умолкающего моря!

– О, мы здесь стали очень интеллигентными, особенно зимой. Только прошу, Джоселин, не приходи на выступление. Если увижу тебя, непременно собьюсь, а хочется прочитать не хуже других.

– Если не желаешь меня видеть, не приду. Встречу на выходе и провожу домой.

– Да! – глядя ему в лицо, радостно воскликнула Эвис. Теперь девушка выглядела абсолютно счастливой, а ведь в день его приезда трудно было даже представить, что все сложится так хорошо.

На восточном берегу острова молодые люди расстались, чтобы артистка не опоздала к назначенному времени. Пирстон вернулся домой, а когда стемнело и настало время встречать Эвис, направился по средней дороге на север, в деревню Стрит-оф-Уэлс.

На душе было тяжело. Он так давно и хорошо знал Эвис Каро, что испытывал к ней не столько любовь, сколько теплую дружбу, поэтому импульсивно сказанные утром слова пугали вероятными последствиями. Дело не в том, что между ними могли встать те светские, утонченные дамы, с которыми Джоселин последовательно водил близкое знакомство: сознание оставалось свободным от предположения, что кумир его фантазии представлял собой неотъемлемую часть той конкретной личности, в которой пребывал некоторое – будь то долгое или короткое – время.

* * *

Джоселин преданно хранил верность Возлюбленной, однако она воплощалась в разнообразных обликах.

Каждая из дам – будь то Люси, Джейн, Флора, Эванджелина или иная – представляла собой не больше чем мимолетное физическое состояние вечного образа. Факт этот воспринимался не в качестве оправдания или защиты, а просто как объективная реальность. Как правило, Возлюбленная не являлась в виде осязаемой субстанции, а представляла собой дух, мечту, безумие, фантазию, аромат, концентрацию женской привлекательности, блеск глаз, движение губ.

Один лишь бог знал конкретное воплощение прекрасной и далекой Возлюбленной. Пирстон не знал: она для него постоянно пребывала в тумане.

Никогда не задумываясь о том, что идеальная особа представляла собой субъективное явление, вызванное к жизни необычными условиями его рождения и взросления, молодой человек порой сам пугался призрачности своей избранницы, независимости от действия или нарушения физических законов.

Он никогда не представлял, какой окажется следующая избранница, куда его поведет, обладая правом немедленного и свободного доступа во все человеческие обители. Иногда ночами она представала хитроумной и коварной дочерью всемогущего Зевса, склонной отомстить за прегрешения в искусстве против ее красоты, иногда – безупречной Афродитой. Джоселин понимал, что любит изменчивое создание в каком угодно виде: с любым цветом глаз, высокой или миниатюрной, изящной или пышнотелой.

Она никогда не пребывала в двух обителях одновременно, но до сих пор ни разу не задерживалась надолго в одной.

Некоторое время назад, осознав пикантное обстоятельство, Пирстон избежал немалого количества неприятных угрызений совести. Суть вопроса оставалась простой: та идеальная особа, которая его привлекала и, связав шелковой нитью, вела за собой, куда ей угодно, еще не обрела постоянного телесного пристанища, и пока трудно было утверждать, что подобная обитель вскоре возникнет.

Если бы Джоселин почувствовал, что возвышенный образ воплотился в Эвис Каро, то постарался бы поверить в окончательность выбора и с радостью сохранил бы верность собственным словам.

Но действительно ли он видел Возлюбленную в Эвис? Вопрос не давал покоя.

Пирстон поднялся на вершину холма и спустился в деревню, где на длинной, прямой, сохранившейся с римских времен улице без труда заметил освещенное здание. Представление еще не закончилось. Зайдя сбоку и поднявшись на небольшую возвышенность, он увидел весь зал, включая сцену, а вскоре и Эвис, которая как раз вышла. Очаровательное смущение перед аудиторией покорило его сердце и развеяло все сомнения. Таких, как она, принято называть хорошими девочками. Она, несомненно, прелестна, настолько искренна и правильна, что с матримониальной точки зрения риск стремился к нулю. Умные глаза, высокий чистый лоб, спокойная вдумчивая манера поведения убеждала, что ни одна из знакомых девушек не обладала столь же неоспоримыми достоинствами, как Эвис Каро. Впечатление не было мимолетным и случайным: Джоселин знал ее давно и обстоятельно, со всеми настроениями и разнообразными душевными порывами.

Проехавшая по улице тяжело нагруженная повозка заглушила нежный голосок, однако публика осталась довольна выступлением, а сама Эвис мило покраснела, принимая аплодисменты. Джоселин встал возле двери, а когда зрители вышли, нашел ее в зале. Она ждала его.

Держась за руки, они пошли по старой крутой дороге домой. Крепко цепляясь за перила, Джоселин медленно карабкался вверх и тащил за собой Эвис. На вершине холма молодые люди остановились передохнуть. Слева, подобно вееру, небо пронизывали лучи маяка, а внизу, перед ними, с периодичностью в четверть минуты слышались мерные гулкие удары фантастического барабана, промежутки между которыми заполнялись тягучим грохотом – как будто огромная собака грызла гигантскую кость. Шум доносился из обширной Мертвецкой бухты, где волны бились о каменную дамбу.

Пирстону казалось, что здесь вечерний и ночной ветер нес в себе нечто такое, чего не было больше нигде. Странное эмоциональное наполнение прилетало с запада, из той зловещей бухты, дыхание которой они слышали, и представляло собой воображаемую сущность множества утонувших моряков: тех, кто погиб в битвах, пошел ко дну по пути в Ост-Индию, не смог спастись с разбитых барж, бригов, кораблей «Непобедимой армады», – а также благородных аристократов, простых людей и даже преступников, чьи интересы и надежды оставались далекими, словно полюса, но кого безжалостное морское дно уравняло на общем кладбище и превратило в единое целое. Казалось, некий огромный бесформенный призрак вобрал в себя бесконечное количество душ и теперь метался по острову, взывая к всемилостивому Богу с просьбой выпустить их на свободу и вновь разъединить.

Тем вечером молодые люди долго бродили по знакомым с детства местам и даже дошли до старинного церковного кладбища в овраге, много веков назад образованном оползнем. Церковь обрушилась вместе со скалой, и теперь представляла собой жалкие руины, словно наглядно доказывая, что в этом последнем убежище языческих божеств, где по сей день бытовали древние обычаи, христианство так и не сумело окончательно утвердиться и завоевать прочное положение. И вот в этом торжественном месте Джоселин Пирстон впервые поцеловал Эвис Каро, и на сей раз это произошло отнюдь не по инициативе девушки. Недавняя эмоциональность лишь подчеркнула нынешнюю сдержанность.

* * *

Этот день послужил началом романтических отношений. Целый месяц молодые люди проводили преимущественно вдвоем. Джоселин обнаружил, что Эвис не только прекрасно читает стихи на интеллектуальных собраниях, но и очень неплохо играет на фортепиано, а также обладает приятным голоском и поет под собственный аккомпанемент.

Не приходилось сомневаться, что усилия гувернанток и учителей были направлены на то, чтобы как можно больше отдалить девочку от естественной жизни на родном острове. Родители поставили перед собой цель превратить дочь в точную копию десятков тысяч других молодых особ, в чьих судьбах не было ничего интересного или выдающегося; заставить ее забыть обычаи предков, заменить старинные местные баллады купленными в ближайшем городе нотами модных песен, а местный диалект утопить в чуждом языке неведомо откуда взявшейся гувернантки. В доме, способном составить счастье любого художника, девушка, вместо того чтобы рисовать с натуры, копировала с печатных гравюр виды пригородных лондонских особняков.

Эвис заметила все это значительно раньше, чем друг высказал свое авторитетное мнение, однако с девичьей податливостью смирилась с обстоятельствами. Оставаясь местной до глубины души, она не могла избежать веяний времени.

Срок отъезда Джоселина неумолимо приближался, и Эвис думала о расставании со спокойной грустью. Помолвка стала вполне определенным фактом. Пирстон мечтал о соблюдении старинного местного обычая, веками царившего в обеих семьях, поскольку предки жили на острове с незапамятных времен. Приток чужаков (так здесь называли приезжих с материковой части Уэссекса) в значительной степени разрушил традиции, однако под внешним лоском полученного Эвис современного образования скрывались старомодные понятия, и Джоселин спрашивал себя, не сожалеет ли она об утраченном древнем обычае формального подтверждения помолвки, которого строго придерживались предки.