Kitobni o'qish: «Глиняный род»
Часть
I
1. Пришлые
Чужаки появились весной, перед пахотой. Ретиш с братьями и Медарой копали глину для зудей, когда услыхали грубый незнакомый говор. Старший Умир велел всем схорониться в ивняке над оврагом. Сквозь едва распустившуюся листву наблюдали, как чужаки остановились у кромки леса за полем, поснимали с плеч поклажу. Было их много, не сосчитать, ещё и сновали непрестанно. Ретиш три раза пальцы на обеих руках загнул и сбился. Но вот от стойбища отделились шестеро рослых мужчин и прямо через поле направились к Ёдоли. Ноги их вязли в мокрой земле. Вскоре стало видно, что волосы пришлых черны, как сажа, а лица тёмные, как дикий мёд.
– Это людоеды? – прошептал Ретиш.
Зыбиш, последыш Ретиша, охнул, прикрыл руками бритую голову и прижался к Медаре.
– Нет, – ответил Умир. – Для последних людоедов Куль болото разверз. Это люди с гор.
– Медара, – хохотнул Зрин, второй из братьев, – то твои родичи, такие же чумазые.
Смуглые щёки Медары запылали, но она смолчала. Ретиш посмотрел на сестру. И правда, такая же тёмная, как пришлые, только глаза прозрачные, льдистые, да волосы что ковыль под ветром, как у всех в их роду. Должно быть, и у Ретиша такие будут, когда отрастут. Пока они и до бровей не доставали, не разглядеть, всего-то две луны назад ему двенадцать витков исполнилось, и Медара перестала скоблить ножом его голову каждую шестиду.
– Идут прямо, не хоронятся. Значит, зла не замышляют, – проговорил Умир. – Ретиш, беги в Ёдоль, донеси родовикам, ведуну донеси. Только стороной беги, чтоб не заметили. А мы здксь посмотрим за остальными.
Ретиш стреканул, пригибаясь, через ивовые заросли. Но, как ни торопился, не успел – едва он вбежал на улицу деревянного рода, как в Ёдали гулко зазвонил колокол. Из домов повалил народ. Доски, устилавшие улицу, застонали под множеством ног. К сходному месту Ретиш пробирался уже в толчее.
У дома ведуна Сувра, стоящем пред сходным местом, гудела толпа. Сам Сувр вышел на крыльцо в белёной рубахе, на ходу подвязываясь расшитым поясом. За ним семенила молодая брюхатая жена и вплетала в косы мужа ленты с ведунскими знаками. Позади блеснул на солнце вышитый бисером платок Отрады, младшей дочери Сувра. Ведун встал в ряд с остальными родовиками. Среди них не было только старой Благожи. Ретиш собрался было бежать за ней, как люд, перекрывший выход с улицы глиняного рода, расступился и пропустил родовицу.
Благожа пришла в нарядной рубахе и узорчатой верховице, за которую держался Малуша, едва начавший ходить. Ретиш подскочил, забрал братца и посадил себе на закорки. Негоже родовице с дитём в ряд хранителей вставать. А со стороны полей в Ёдоль уже входили чужаки. Толпа, окружившая сходное место, затихла.
Горцы ступали без суеты, смотрели прямо. На досках за ними оставались шматки грязи. Они прошли совсем рядом с Ретишем. Он вдохнул терпкий запах пота и успел заметить, что глаза их так же черны, как и волосы.
Чужаки встали против хранителей, коротко склонили головы, но спин не сгибали. Заговорил старший, судя по впалым глазам и высушенной коже, родовик:
– Свет вам, хранители. Ищем мы место для рода. Позволите остановиться подле вашего селения?
Голос его был груб и скрипуч. Звуки шипели в горле, точно вода, упавшая на раскалённые камни.
Ответил ему Сувр:
– Земля нам Еном дана, кто мы, чтобы не дозволять. Но и соседствовать невесть с кем не пристало. Назовитесь, расскажите, пред кем склоняетесь, от чего бежите и чего ищите, а там решим.
– Имя моё Шотхе. Склоняемся и служим одному Заккари, тому, кого вы Еном зовёте. А бежим от голода. Семь витков как сушь на юге стоит, в горах леса горят, землю суховеем унесло, голые камни остались.
– Между горами и нами добрые равнины лежат. Чего же там не нашли места?
– И на равнинах дождя нет, одни смерчи гуляют. Предки сказали нам на север идти.
Сувр почесал бороду. Задумался. После проговорил:
– Отчего же люди с равнин не бегут?
– Придёт время – и побегут. Это мы налегке, с места нетрудно сняться, а им дома и добро оставлять.
– То верно. И неизвестно, с чем пожалуют…
Ретиш заметил, что шагах в десяти от него поблёскивает платок Отрады. Он протиснулся за спинами, подобрался к ней и дёрнул за рукав рубахи.
– Отчего в колокол били?
Отрада обернулась. Увидев Ретиша, скривилась:
– Чего тебе, грязнюк?
– Думаешь, если платком лысую голову прикрыла, уже разумной стала?
– Сам-то давно с волосами?
– Сколько бы ни было, а не малец уже. Так кто твоему отцу о чужих сказал?
– Я. Мне открылось.
– Тебе?! Брешешь!
– Вот и нет!
Малуша ухватился за кисти платка Отрады и потянул в рот. Та выдернула, ещё больше скривилась:
– Обслюнявил! Идите от меня, грязюки!
Ретиш передразнил:
– Обснюня-я-явил. Уйдём, больно надо на твоё чванство смотреть. Только скоро сами на поклон к грязюкам пойдёте, как зуди для пахоты понадобятся.
Сувр тем временем называл родовиков:
– Сиян – хранитель хлебного рода, Мощёр – железного, Енослав – деревянного, Благожа – глиняного. Каков ваш род?
– Наше дело – выжить. Голод с переходами люд выкосили. Есть у нас и кузнецы, и плотники, и лекари, земли только нет. И места силы, – Шотхе кинул взгляд на высившиеся на севере пики чёрных гор.
– Верно чуешь, – сощурился Сувр. – То Стена Ена. Вот что. Раз голод с равнин людей погонит, те с отчаяния и со злом могут пожаловать. Тогда помощь соседей не помешает. Придёте на защиту, случись чего?
Шотхе поднял правую ладонь:
– Слово горного рода и предки тому свидетели.
– Добро. Переправим вас пока за реку. Мы тем временем с предками будем совет держать. Если они не воспротивятся, то там и обживайтесь.
Сувр подозвал мужчин деревянного рода и велел спустить лодки. Сам же повёл остальных родовиков к себе в дом для совета. Чужаки отправились к своим той же дорогой, которой пришли.
Ретиш снял с плеч Малушу и посадил в траву за сходным местом.
– Чего с тобой делать? Благоже не до тебя, а мне к братьям надо.
Малуша выдрал травинки и посыпал ими голову. Увидал гусеницу на лебеде, потянул в рот, тут же сплюнул, пуская зелёные пузыри.
– Ох, придётся с собой брать. – Ретиш снова подхватил мальца и побежал к оврагу.
Ивовые корзины так и валялись пустые. Братья забыли о работе и смотрели, как горцы переносят скарб на берег. Заслышав Ретиша, обернулись.
– Ну? Сказывай, чего там, – напустился на него Умир.
– Место ищут. Ведун велел их за реку пока переправить.
– А Малушу чего притащил?
– Куда его? Благожа с родовиками совет держат, предков о чужаках спрашивают.
– Надолго у них?
– Кто бы мне доложил о том!
Медара взяла у Ретиша Малушу, сказала братьям:
– Без меня тут управитесь. Благожа, небось, печь оставила. И хватит глазеть, принимайтесь за дело!
Умир со Зрином схватились за лопаты, но только Медара скрылась за кустами, как побросали их и снова пошли смотреть, как чужаки грузят на лодки длинные короба. Несли их осторожно, будто боялись разбить, по двое с коробом на плечах заходили в студёную воду по пояс и только тогда ставили в лодку.
– Чего у них там? Горшки? – усмехнулся Умир.
– Была печаль горшки с собой таскать! Над горшками так не дрожат. Сокровиша свои горные принесли. – Зрин задумчиво покусывал стебель травы. – В такой короб человек лёжмя поместится.
Ретиш насторожился:
– Человек? Значит, людоеды они?
Зыбишь заскулил тоненько, вцепился в рубаху Умиру. Тот прикрикнул на Зрина:
– Не мели чего зря! Вон, Зыбиша напугал.
Зрин сплюнул:
– Зыбишу три витка силой владеть, а он пуще Малуши трясётся. Ладно, беритесь за лопаты, а то потеряем день.
Наполнив доверху корзины, понесли их к дому. Улица глиняного рода была в Ёдали самой короткой: только изба да большой сарай. В него и сгружали глину под замес, а после снова шли к оврагу и всякий раз поднимались на пригорок, чтобы посмотреть на переправу. К закату чужаки уже устроились, разожгли костры и ловили рыбу.
Братец Тихуша, которому только шесть витков сровнялось, так уморился, что, вытряхнув в сарае свой кузовок, тут же и уснул на куче глины. Умир разогнул спину, вытер пот и посмотрел на угасающее солнце.
– Ещё раз до темноты сходим и хватит на сегодня.
К их приходу Медара нагрела воды и отправила всех во двор смывать грязь. Сама тем временем выставила на стол горшок с горячей кашей, взяла мочало и ушла в баню.
Благожа так и не вернулась.
Разбуженный Тихуша сонно посмотрел на дымящийся горшок, стянул со стола горбушку ржаного хлеба и поплёлся на половину мальцов, где уже спал Малуша.
Ретиш зачерпнул пустой каши. Надо было на ночь садки для рыбы поставить, но уж больно умаялись сегодня, да и забыли обо всём с чужаками.
Зыбиш ел тихо, даже жевать боялся, вздрагивал от каждого стука и шороха, косился на затянутое рыбьим пузырём окно. После отложил ложку, придвинулся к Ретишу и прошептал:
– А спи сегодня с нами, как раньше.
Ретиш аж подскочил:
– Чего это? Негоже мне с мальцами неразумными спать! А-а, ты людоедов боишься? Так Малуша с Тихушей тебя защитят.
Зрин расхохотался, Умир стукнул ложкой по столу.
– Уймитесь! А ты, Зыбиш, спи спокойно. Горцы не людоеды, иначе рыбу не ловили бы. И лодок им не оставили, через реку не переберутся.
Вошла раскрасневшаяся Медара в мокрой рубахе. На лбу и щеках кровоточили свежие царапины. Зрин заметил и опять развеселился:
– Сестрица, усердно же ты умывалась. Хотела кожу содрать, чтоб с чужаками не спутали?
Умир огрел его по затылку.
– Тебе четырнадцать витков, а разума меньше, чем у Малуши! Отправляйтесь спать, завтра подниматься спозаранку. Благожа вряд ли скоро вернётся, придётся Медаре на хозяйстве остаться, добывать без неё будем. – Он встал и ушёл за занавесь на половину мужчин.
Ретиш облизал ложку, стряхнул в ладонь крошки со стола, бросил их в рот и отправился за Умиром. Тот уже сопел. Ретиш лёг на тюфяк, набитый сухой травой, пахнущий солнцем и ветром. Видать, Медара выносила просушить во двор.
Вскоре за занавесь нырнул Зрин и растянулся на своём тюфяке. Долго ворочался. Ретишу тоже не спалось. Он прошептал:
– Зрин, а мудрые, когда будут учить силой владеть, покажут, как с людоедами сражаться?
Зрин хмыкнул, заложил руку за голову, ответил тихо:
– Нет. Мудрые будут учить, что нельзя ни держать оружия, ни касаться его, ни делать его.
– А как же ножи, топоры?
– Они для работы, то орудия. А оружие для смертоубийства. Так Ен сказал. Раньше для охоты было, но теперь зверья нет, значит, оружие только против человека можно поднять, поэтому его быть не должно.
Ретиш сел на тюфяке, сказал громче, чем следовало:
– А если людоеды вернутся? Вон, горцы говорили, на равнинах голод. Лишит он людей разума и начнут они есть друг друга. А как сюда явятся?
Умир перевернулся на другой бок, проворчал сонно:
– Да уймитесь вы, тараторы! Утром вас не добудишься.
Зрин дождался, пока старший снова засопит и прошептал Ретишу в самое ухо:
– Будет тебе ученье против людоедов. Поднимись пораньше, а как к оврагу пойдёшь, захвати топор.
Ретиш проснулся затемно. Пустой тюфяк Зрина уже остыл. Умир ещё спал.
Ретиш вскочил, подпоясался, схватил со стола кусок хлеба с луковицей и выбежал во двор. Выдернув из колоды топор, он понёсся к сараю, схватил корзину и припустил к оврагу.
2. Зудь
На добычном месте Зрина не было. Только лопата торчала в разрытом склоне да по краю оврага тянулся след из смятой травы и глиняной крошки на ней. По нему Ретиш и пошёл. След прерывался там, где овраг становился узким и глубоким, а его край резало тоненькое русло ручья. Там, на дне оврага, Ретиш и увидел зудя. Не такого, на которых пашут или каких в телеги впрягают. Этот стоял прямо, как человек, на ногах-столбах. Ручищи – что лопаты для печи. Даже голова у него была! Большая, бугристая, с перекошенным ртом и глазами-камешками.
Ретиш оторопел так, что и Зрина не сразу заметил. Тот нёс охапку травы. Увидав Ретиша, рассмеялся:
– Хорош людоед вышел? – Подошёл к зудю, которому едва до груди доставал, взобрался на кочку и приладил траву к макушке. – С ним и сразишься.
– Тоже мне битва – глину рубить! Не битва, а забава для мальцов, – пробурчал Ретиш.
Зрин хитро улыбнулся:
– А он оживёт.
Ретиш аж подпрыгнул. Зашикал на брата:
– Ты что? А если Благоже донесут?
– Кто? Умир нескоро проснётся, а Медара в доме останется.
Верно Зрин говорил, доносить некому. Ретиш потрогал ногтем лезвие топора. Острое. Умир точил вчера. Спросил:
– Сколько ж мне с ним биться? Пока не высохнет?
– Ты же не с зудём сражаться будешь, а будто с людоедом. А у людоеда, хоть он и ведёт себя не по-людски, смерть человечья. – Зрин ткнул пальцем в середину глиняной груди. – Тут у него сердце. Пока оно стучит – человек жив. Рубанёшь поглубже – сердце остановится. Тогда я и зудя остановлю.
– Как чуял, что дурное затеяли! Когда бы вы до свету встали! – Умир подкрался неслышно. – Благожа вас обоих обреет за такое!
– А кто ей скажет? Ты? – оскалился Зрин.
Умир принюхался, посуровел, спросил строго:
– Чья кровь?
– Не боись, не наша. На крови Бродыря Безродного замесил. За ней никто не придёт.
Ретиш испугался, что старший не позволит сразиться, а другого случая больше не представится.
– Умир, мы быстро, никто не узнает. Ну? Зудь ведь готов уже. А увидит его кто? Тогда и Благоже донесут. Дай мне сразить его! После изрубим остатки, бросим в ручей, и всё скроется.
Умир задумался, почесал пушок на щеках, оглянулся:
– Зыбиш с Тихушей бегут.
– Уж Тихуша не донесёт, – хохотнул Зрин.
– Не смейся над увечным, – проворчал Умир. – Ладно, только быстро. И Зыбиша сами уговаривайте, чтоб не донёс.
Зыбиш уже подбежал к ним. Увидав зудя, выронил корзину, закрыл глаза руками и завыл тоненько. Зрин ухватился за ивовый корень, вскарабкался по нему и выбрался из оврага. Подошёл к Зыбишу и оторвал руки от лица.
– Посмотри на меня! Если Ретиш одолеет зудя, то и с людоедами справится. А победит он, если ты прекратишь хныкать и отвлекать его. Не то зудь Ретиша раздавит. И смотри, чтоб никому, а то не станем защищать тебя, как чужаки ночью пожалуют. Понял меня?
Зыбиш всхлипнул и закивал.
Зрин улыбнулся, довольный. Повернулся к Ретишу:
– Спускайся.
Ретиш вытряхнул из-за пазухи хлеб с луковицей, положил их на лист лопуха. Спустился по ивовому корню в овраг, вынул топор, перехватил половчее и встал против зудя шагах в двадцати. Снизу тот казался ещё громаднее. Ростом с рослого мужчину, но шире и мощнее. Ещё эта трава… Как волосы! Да, это не безголовый зудь для пахоты. Этот разумный!
– Он меня видит? – крикнул Ретиш Зрину.
– Нет, он тебя чует. Готов? Сейчас оживёт.
– Подожди!
– Что, на попятный?
Ох, хорошо бы. Драться Ретишу уже не хотелось. Только как о том Зрину сказать? Он насмехаться станет, припомнит, что они с Зыбишем из одного чрева вышли. Ретиш упёрся пятками в землю. Крепче сжал топор.
– Я тебе не Зыбишь. Давай!
Зудь поднял ногу, закачался и сделал шаг. Бом! Со стен оврага посыпалась сухая глина. Бом-бом-бом! Сомнёт! Раздавит! Ретиш попятился.
– Ты биться будешь или бегать от него? – насмешничал Зрин.
Лучше бы подсказал, как с ним биться. Ретиш отступил ещё и угодил ногой в ручей. Тут же отскочил. Бом-бом! Совсем близко! Ретиш поднял топор, нацелил в широкую глиняную грудь. Кинулся к зудю, но ударить не успел, тот махнул ручищей и отшвырнул Ретиша в стену.
В голове загудело, живот свело так, что не вдохнуть, колени дрожали, из носа капала кровь. Ретиш подобрал топор, кое-как выпрямился. Зудь медленно разворачивался. Надо спрятаться и хотя бы отдышаться. Совсем рядом в стене темнела узкая промоина от ручья. Туда зудю не пролезть. Ретиш ввалился в щель и протиснулся подальше.
Загремели тяжёлые шаги, всё ближе и ближе. Просвет закрыла тень, и к Ретишу, слепо шаря по сторонам, потянулась глиняная рука. Он вжался в дальний угол расселины. На спину и плечи потекла студёная вода. Толстые пальцы зудя ощупывали стены. Ещё немного – и найдёт, схватит. Ретиш поднял топор. Руки тряслись. «Это от холода, от холода», – шептал он. Лапища легла на выступающий гладкий камень, задержалась на нём. Сейчас! Топор рухнул на запястье, прошёл сквозь глину и звонко ударил о камень. Бездвижная кисть упала в ручей, обдав Ретиша брызгами. Зудь вытянул культю.
По противоположной стене поползла вторая рука. Ретиш приготовился, поднял топор. На этот раз поторопился и отсёк только пальцы. Зудь отдёрнул руку, постоял у щели, будто думал, как быть дальше, а потом стал культями раскапывать проход пошире. Вот уже морда с перекошенным ртом влезла в щель. Ретиш заметался. Посмешище, а не воин, сам себя в ловушку загнал.
Зудь уже протискивал плечи. Просвет оставался только внизу, между ног. Ретиш собрался и нырнул рыбкой на свободу, проскользил на животе между глиняных столбов, развернулся и рубанул зудю ногу над стопой. Топор увяз. Ретиш дёрнул его раз-другой, да где там! А зудь уже разворачивался. Пришлось отскочить подальше.
Зудь поднял надрубленную ногу. Стопа с топором повисла на тонком перешейке, а при шаге и вовсе подвернулась. Зудь завалился набок, но устоял, снова поднял ногу, и вот стопа отвалилась, топор упал рядом с ручьём. Ретиш отбежал подальше и оглянулся. Зудь хромал к нему, расставив обрубленные руки и припадая на укороченную ногу. Топ-бом, топ-бом, того гляди упадёт. Тогда, может, и до груди добраться получится. Только бы топор подобрать.
Ретиш отпрыгнул к стене оврага. Зудь медленно развернулся к нему. Ретиш тут же перескочил к противоположной. «Ну, колода неповоротливая, ты у меня покрутишься, глядишь, так и свалишься!» Зудя клонило в бок, но он держался на ногах, а Ретиш всё отступал, всё удалялся от топора.
– Хватит возиться! – крикнул сверху Умир. – Заканчивай давай, пока не увидел кто.
Было бы чем заканчивать! Как его свалить? Разбежаться и толкнуть? А ну как ручищей опять вмажет! Спутать бы ноги ему. Только чем? Бежать до добычного места, где есть верёвки? Ретиш отступил ещё на шаг, зацепился ногой за тонкий ствол сухого деревца и сам упал. Тут же вскочил, схватился за ствол. Совсем лёгкий, небось, трухлявый. Задержит ли? Выбирать не приходилось, зудь уже размахивал ручищами в трёх шагах. Ретиш сунул деревце ему между ног и отскочил.
Зудь переступил ствол короткой ногой, завалился, поднял вторую и запутался в ветках. Ствол разломился, но и зудь не устоял, грохнулся ничком, подняв рыжую пыль. Ретиш перескочил через распластанные руки и кинулся за топором. Скорее вернуться, пока зудь не встал снова на ноги. Как только изловчиться и ударить его в грудь?
А зудь уже поднимал голову. Ретишу вдруг вспомнилось, как пару витков назад помер слепой старик из деревянного рода. Подошёл слишком близко к сыну, пока тот рубил дрова, и получил обухом в лоб, даже вскрикнуть не успел, осел и не дышал больше.
«Голова тоже годится!» – обрадовался Ретиш. Он с разбегу вскочил на глиняную спину и рубанул по пуку травы, торчащему из темени.
– Это не грудь! – закричал Зрин.
– Всё равно справился, – возразил Умир. – Хватит уже биться.
Ретиш почувствовал стопами, как из зудя уходит сила, глиняные руки, опиравшиеся о землю, надломились, и он рухнул в пыль.
– Ен-заступник! Что ж вы, гибельники, творите!
Вдоль оврага бежала Благожа. Умир прикрыл собой Зрина, сказал примиряющее:
– Матушка, не шуми. То не наша кровь.
Благожа будто не слышала, оттолкнула Умира, схватила Зрина за ухо и давай выкручивать и приговаривать:
– Ты затеял? Ты? Да когда же уймёшься? Будто Куль в тебе, будто мало бед роду выпало!
Зрин морщился, но терпел, только покряхтывал.
Ретиш выбрался из оврага, встал перед Благожей:
– Родуша, пусти Зрина, это я затеял. И кровь то не наша и никого из Ёлоди, а Бродыря, тот же семь витков как помер.
Благожа выпустила ухо Зрина, посмотрела на остальных внуков и сына. Умир виновато повесил голову, Тихуша молча хлопал глазами, Зыбиш забился под куст, зажал голову между коленей.
– Худоумная челядь… Да разве ж любым предкам не горько, что их силу на потеху спускают? После поговорим. Сейчас идите умойтесь и оденьтесь в чистое. Скоро колокол зазвонит: Сувр за чужаками лодки отправил, огласит всем волю предков. После вернитесь и уберите тут всё.
Ретиш со Зрином припустили первыми. Уже у дома Зрин ткнул Ретиша локтем в бок, прошептал в ухо:
– После сбора сразу зудя разобьём и до ночи глину носить будем, а завтра Благожа и не вспомнит, за что бранить хотела.
Пока смывали грязь да меняли рубахи, колокол отзвонил. На сходном месте собралась вся Ёдоль, над головами разносился голос Сувра. За спинами не разглядеть было, что в середине делалось. Зрин показал на корявую берёзу в начале железной улицы.
– Давай туда, сверху виднее.
Вскарабкавшись по стволу, они уселись на нижних толстых ветках. Чужаки, те же мужчины, что приходили вчера, стояли против родовиков. За родовиками выстроилась челядь ведуньего и хлебного родов, поблёскивал платок Отрады, виднелись отросшие золотистые вихры её брата Зарни, повитковца Ретиша. Речь держал Сувр, говорил распевно и зычно:
– В конце вечной зимы мы сами бежали с севера от голода и опасности. Людоеды выследили нас, нагоняли, но Ен помог выстоять и указал дорогу в этот край. Вы тоже пришли сюда в поисках места. Мы не вправе отказать вам. Наши предки дали дозволение на соседство, велели помочь на первых порах, вести мену, но не смешиваться. Люду пятиродья соседей не тревожить, за реку без нужды и разрешения хранителей не наведываться, а соседям, коль возникнет надобность, отправлять к нам посыльного. Если есть у вас какая нужда сейчас, то говорите.
Чужаки встали в круг и зашептались. После вперёд вышел Шотхе:
– Благодарим за радушие. С нуждой мы сами справимся, просим только немного зерна для сева. С урожая вернём долг. Пока же примите наши семена. – Он достал из-за пазухи мешочек размером с ладонь. – Много дать мы не можем, у самих осталось только на развод, но по осени соберёте плоды, хватит и на следующий сев.
Сувр принял дар и велел принести зерна горцам. Сказал:
– И мы с вами даром глиняного рода поделимся. Как пахать время настанет, приходите за зудями к родовице. – Ведун показал на Благожу.
Шотхе обернулся к своим. Смотрел недоумённо. Они снова зашептались, переспрашивая друг друга: «Зудь? Зудь?» Тут один из них выкрикнул чужое слово: «Джург!» Шотхе охнул, замахал руками, будто отгонял от себя мошкару, затараторил что-то быстрое. После ответил Сувру:
– Не пристало людям дары Виринеи принимать.
Сувр улыбнулся в бороду:
– От Куля нам ничего не надо. То добрый дар, сам Ен его пожаловал, чтобы людоедов одолеть.
Шотхе не поверил, опять замахал руками.
Листва на берёзе зашелестела, ветки закачало. Из-за реки к Ёдоли ползли тёмные тучи.
Шотхе крикнул сквозь шум ветра:
– Нам бы детей в место силы отвести. Как горы покинули, не учили их владеть даром предков.
Теперь родовики встали в круг и зашептались. За это время потемнело. Тучи закрыли полнеба. После совета вновь заговорил Сувр:
– Своих юнцов мы отправляем к мудрым на Стену Ена за луну до зимы, когда связь с предками крепче. Мои младшие сыновья тоже отправятся. – Ведун указал на свою челядь, что стояла у него за спиной. – Емве и Зарни. Тогда и своих проводить сможете.
Сверкнула молния. Ветер стих. С раскатом грома полил дождь. Люд разбегался по домам. Ретиш со Зрином слезли с берёзы. На опустевшем сходном месте только чужаки хохотали, кружились, раскинув руки, и подставляли лица дождю. Родовики посмотрели на их безумство и тоже стали расходиться. Шотхе вдруг замер и бросился следом за Сувром:
– Погоди, добрый человек! Последняя просьба. Где у вас дом хвалы? Надо поблагодарить Заккари.
Сувр вскинул брови.
– Разве возносить хвалу Ену нужно только в доме? Ен везде и всюду! Древние уже поплатились за то, что воздавали Ему только в домах и вспоминали только во время молитвы. Благодарите Его непрестанно, где бы вы ни были.
Сувр поспешил в дом. Чужаки тоже отправились к лодкам.
Ретиш и Зрин, несмотря на проливной дождь, медленно брели по глиняной улице. О добыче из-за ливня нечего было и думать. Придётся теперь до ночи выслушивать упрёки Благожи.
– Зато зудя размоет, унесёт в ручей, – утешил Ретиша Зрин.
