Kitobni o'qish: «Осенняя коллекция детектива»
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Татьяна Устинова
Где-то на краю света
Всем, работающим на радио, посвящается.
Пересадка была в Якутске.
Мимо по проходу лезли люди, повеселевшие, взбодрившиеся и разом заговорившие громко, как только самолет коснулся бетона. Еще бы! Бог миловал, все вроде благополучно, хочется на твердую землю – скорей, скорей!.. Только Лиля все сидела, никак не решалась подняться и вклиниться в толпу, распиравшую узкий проход.
– Девушка! Ну сколько ждать-то вас?! – Соседка напирала на нее, волокла из-под ног здоровенный баул, дергала, а он все никак не вытаскивался. – Вы чего?! Не выходите?!
– Не нервничайте, – посоветовал ей парень, сидевший у окна. – Все равно не пролезете.
Соседка фыркнула, покрутила головой, словно поражаясь, что есть такие ни на что не годные люди – можно вставать, толкаться, протискиваться, а они не встают и не протискиваются!
Толпа не двигалась с места, двери все никак не открывали, дети хныкали и канючили, женщины шикали на них, обмахивались журналами, мужики переминались с ноги на ногу, переговаривались, похохатывали. По всему самолету полки были распахнуты, из них торчали сумки, лямки, рукава, как не до конца выпотрошенные внутренности.
– Когда нас выпустите, а?!
– Когда надо будет, тогда и выпустим! И вообще, займите свои места! К выходу мы вас пригласим.
Но где там «занимать места»! После пятичасового перелета всем хотелось скорей на волю – постоять, покурить, подышать. Все в порядке. Мы живы, целы, до Якутска добрались, и дальше с Божьей помощью как-нибудь доберемся.
Трап наконец-то подали, открыли двери, толпа заволновалась, зашевелилась, налегла, а потом потихоньку двинулась.
– Да пропустите вы меня! – Соседка полезла через Лилины колени и баул свой поволокла. – Сидит и сидит, выходить давно пора, а она!..
– Ну вот, сыночек, – говорил за спиной ясный женский голос. – Мы почти дома. Еще три часа, и все в порядке! Представляешь, как хорошо? Папа нас будет встречать! Ты за папой соскучился?
– Мам, а три часа – это сколько?
– Три часа, сыночек, это три часа. Раз, два, три. Ты поспишь, проснешься, и уже будет Анадырь…
– Не хочу спать, я выспался!
– Значит, книжку почитаем!
– И книжку не хочу! Я буду на телефоне играть!
Пропустив последних пассажиров, Лиля с трудом вылезла из кресла и постояла немного, приходя в себя.
Да уж. Еще три часа, и Анадырь. Что же мне делать?! Как спастись?
Парень, защищавший ее от нетерпеливой соседки, ждал, и Лиля посторонилась.
Он выбрался из узкой щели, в которую все эти долгие пять часов никак не помещались руки, ноги и спина, где невозможно было пристроить газету или ноутбук, некуда девать бутылку с водой, книжку и самое себя, вытащил за собой портфель и только тут, в проходе, засмеялся.
– Устали? – Он потянулся, закинув руки за голову и высоко задирая локти. Голубая рубаха была измята, изжевана, пуговичка расстегнулась на животе, и он, стыдливо отвернувшись, быстро ее застегнул.
– Я не люблю летать, – пробормотала Лиля.
– Ну! Это ваше? – Парень достал с полки пальто, за которым потянулись еще какие-то вещи. – Так, как мы сейчас летели, никто не любит! Это просто вивисекция какая-то. Пойдемте?..
Ничего не поделаешь. Ты взрослая, умная, решительная, и ты сейчас выйдешь из самолета. Ничего страшного не происходит. У тебя командировка. Не очень простая и не слишком приятная, но всего лишь командировка. Ты справишься. Никаких ис- терик.
– Я никогда не была в Якутске, – в спину парню выговорила она, и он слегка оглянулся. На ходу он напяливал куртку, не попадая в рукава, и его портфель цеплялся за кресла, в которых валялись смятые газеты, пластмассовые стаканы, бутылки из-под воды, всякий мусор. – А вы?
– Ничего особенного, город как город. Я тоже здесь бывал только проездом… несколько раз.
– А вы… знаете, куда идти?
– Тут одна дорога! В здание аэропорта.
– А там? Знаете?
Он наконец-то оглянулся по-настоящему. Девица бледная и идет по проходу с таким видом, как будто в конце его уже весело полыхает костер, на котором ей предстоит сгореть заживо. Истеричка, что ли? Или просто не в себе? Хотя симпатичная – он посмотрел на ее грудь, – и сразу видно, что не дешевка и не из простых. Хорошо бы до Анадыря летела, вот и развлечение на время!..
– Что ж вы так долго, граждане пассажиры, – укоризненно сказала замученная стюардесса в накинутой на плечи форменной шинели. Под шинелью она держала себя за локти, как будто мерзла. – Нам еще тут убираться, а вы тянетесь и тянетесь!
Чем дальше от Москвы, вдруг подумала Лиля, тем быстрее и вернее «дамы и господа» превращаются в «граждан пассажиров». Здесь, в Якутске, мы уже никакие не дамы и не господа. Дальше-то что будет?
– На трапе поосторожней! – вслед им крикнула стюардесса. – Дождь прошел, скользко!..
Трап упирался в бетон, казавшийся синим от света прожекторов, и на этом бетоне нет никого и ничего: ни людей, ни автобусов.
– Нам туда! – Парень накинул капюшон и показал рукой, куда именно. – Пойдемте быстрей, а то вымокнем!
– А что, автобусов не будет?
Он опять засмеялся:
– Автобусы будут в Домодедове, когда вернемся! А здесь ножками, ножками! Сейчас в самый раз пройтись, пять часов сидели!
Лиля поспешала за ним, уверенная, что, если потеряет его из виду, все пропало. Чего бы она только не дала, чтобы оказаться сейчас в Домодедове!
Он придержал перед ней дверь. В зале аэропорта было душно, где-то, как будто наверху, шумели голоса, двигались многочисленные ноги, и громыхание раздавалось, и гул вполне цивилизованный.
– На втором этаже зал ожидания для транзитных пассажиров, – объяснил парень. – Может, кофе удастся выпить.
И он поскакал по лестнице, уверенно и деловито. Лиля поднималась тяжело. За пять часов сидения в самолете она как будто разучилась двигаться и дышать. Ноги шли медленно и неохотно, и воздух застревал где-то посередине между легкими и горлом, так что хотелось протолкнуть его поглубже.
На втором этаже было столпотворение. Ряды пластмассовых синих стульев все заняты сумками и людьми. Некоторые спали, с головой накрывшись куртками. Какой-то дядька пристроился прямо на полу, примостив под себя рюкзак, жилистая желтая рука со свесившейся грязной кистью торчала вверх и мерно двигалась в такт дыханию. Лиля осторожно обошла его, потом оглянулась. Дети бегали между наваленными на полу тюками, кричали, визжали, тоже никак не могли прийти в себя после перелета. В двери с нарисованными мальчиком и девочкой стояла безнадежная очередь. У окна жались какие-то растерянные иностранцы в красных и желтых куртках. Ни у кого больше не было таких курток, ботинок и рюкзаков, ясное дело, туристы.
– Ну что? Попробуем взять штурмом буфет?
Лиля посмотрела на своего провожатого.
– Здесь все равно сидеть негде. – Он махнул рукой. – Может, там повезет?
Им действительно повезло. За перегородкой из голубого пластика с надписью «Буфет. Режим работы круглосуточный. Санитарный час с 08.00—9.00, 11.00–12.00, 14.00–16.00, 19.00–20.00, 22.00–23.00, 00.00–03.00, 05.00–06.00» стояли длинные столы и лавки, помещались игровой автомат с криво привешенной табличкой «Учет», холодильник с жестяными пивными банками – банки переливались разными красками и горели под ярким светом, – стойка и очередь, немного менее безнадежная, чем в двери с изображением мальчика и девочки. За стойкой трудились буфетчицы: маленькая девчушка с проколотым носом и железными кольцами на каждом пальце и степенная толстуха с закрученной на макушке косой. Они проворно наливали кипяток в пластмассовые стаканчики с торчащими из них хвостами чайных пакетиков, швыряли на тарелки худосочные бутерброды, ссыпали мелочь в ящик, перекрывая шум, спрашивали у каждого протиснувшегося к прилавку: «Чего давать, «Балтику» или «Охоту»?»
Парень оглянулся на Лилю:
– Вам «Балтику» или «Охоту»?
– Что?
– Вон есть два места. Займите их, а я принесу чего-нибудь.
– Спасибо.
– И портфель мой захватите!
Лиля пролезла между спинами жующих и прихлебывающих людей, осторожно неся сумку и портфель и стараясь никого не задеть, постояла, сомневаясь, потом быстро глянула по сторонам и провела ладонью по сиденью, проверяя. Ничего таким образом не определив, она деликатно пристроилась – все равно сесть больше некуда.
– Пассажиры Вилюйск – Магадан, пройдите срочно на посадку, – вдруг выкрикнул динамик женским голосом, и Лиля от неожиданности сильно вздрогнула. – Проходим на Магадан!
Никто на Магадан не «прошел», все продолжали торопливо жевать и прихлебывать, и она поближе подтянула к себе сумку, в которой заключалась вся жизнь – кошелек, чудесный маленький компьютер с тающим молочно-белым яблочком на крышке, знак беззаботной, офисной, столичной жизни, книжка-детектив с обязательной зажигательной любовной историей, салфеточки, тряпочная куклешка от мамы, блокнотик, наушники, зеркальце, телефон…
Господи, телефон!..
Лиля распахнула сумку, стала торопливо в ней копаться, долго не могла его раскопать, но в конце концов выудила! В динамиках опять грянуло что-то, на этот раз про Мирный и Нерюнгри, но она перестала слышать, торопливо выключая «авиарежим» и нажимая еще какие-то кнопки. Долго не соединялось, и она, выпрямившись, вытянувшись в струнку, слушала только тишину внутри телефона и умоляла: ну же, ну!.. Пожалуйста, пожалуйста!..
Пожалуйста, равнодушно ответила тишина, и в ухо длинно прогудело. Раз, потом еще раз, потом еще…
Она ждала. Трубку никто не брал.
Звонок сорвался, обвалился короткими, быстрыми гудочками, словно ледяными брызгами обдало ухо, и она набрала снова.
На этот раз ответили быстро:
– Ты что, с ума сошла?! У нас ночь! Я сплю.
– Кирюша, я в Якутске! Ты слышишь?! Я приземлилась! Господи, какое счастье, что я дозвонилась! Здесь дождь, а у тебя? Как там у тебя?
– У меня все зашибись, Молчанова, – сказали с той стороны мира. – Ночь у меня. Я сплю.
– Мне до Анадыря еще три часа или даже три с половиной, я сейчас в каком-то буфете!
– Рад за тебя.
– Кирюша, я сидела так неудачно, в самом хвосте, за мной только один ряд, а потом туалет, и все время люди стояли, а я у самого прохода, даже поспать не могла, меня все время толкали! А еще здесь дождь и очень много народу…
– Молчанова, ты знаешь, сколько сейчас времени в Москве?
Тут Лиля вдруг поняла, что он ее о чем-то спрашивает, и совершенно всерьез. И еще он всерьез недоволен.
Она не переводила часы и могла точно ответить на его вопрос, но дело было не в этом.
– Ты голову-то включай, – посоветовал ей из Москвы любимый человек. – Особенно когда будешь из Анадыря звонить! Мне утром на работу, а тут ты в буфете! Все, давай, пока. Целую.
И опять обвалились гудочки, закололи ухо.
Лиля посмотрела на телефон. На экране возникла его фотография – этим летом на каком-то пикнике. Очень хорошая фотография.
…А что такого? Все правильно! Ночь, он спит, ему завтра на работу. Я его разбудила, он недоволен. На его месте никто бы не обрадовался!..
Слеза капнула на экран, Лиля быстро смахнула ее и полезла в сумку за салфетками.
…Нельзя, нельзя! Не из-за чего плакать, все хорошо! Ты летишь в командировку, и у тебя все нормально. Он спит в Москве, и у него тоже все нормально. Слеза опять капнула.
– Ну, что вы как на похоронах, а?
Перед ней на столе оказался стаканчик с мокрым чайным хвостом и тарелка с завернутыми в пленку бутербродами. Бутерброды навалены кое-как, сбоку пристроены сахар и пластмассовые белые ложки.
– Я еще кофе взял на всякий случай. Растворимый, конечно, но зато крепкий. – Парень плюхнулся рядом, моментально ободрал пленку с бутерброда и откусил. Потянул пивную банку за алюминиевое колечко. Банка смачно щелкнула, из отверстия повалила пена, как из небольшого огнетушителя, парень отхлебнул, словно опасаясь, что может пропасть хоть капля драгоценного напитка.
Лиля нажала кнопку и искоса глянула на возникшую из черноты телефонного экрана фотографию. Теплое лето, яркое солнце, зеленая трава, синяя вода. Загорелое лицо. Никаких забот. Другая жизнь. Та сторона мира.
Он со мной. Все будет хорошо.
…Она ненавидит это выражение, заимствованное из американской жизни и совершенно непригодное для русской! Что значит – хорошо? Для кого хорошо? Когда хорошо?
– Вы бы чаю попили, – сказал рядом парень, без которого она, ей-богу, не справилась бы нынче. – Остынет.
Лиля двумя пальцами взяла хлипкий горячий стаканчик и пригубила. Ей не хотелось ни есть, ни пить. Она чувствовала себя уставшей, нечистой, отечной от долгого сидения и очень несчастной.
– А вы… дальше куда летите?
– В Анадырь.
– И я туда же. – Парень запрокинул голову и весело забулькал. Лиля покосилась и тут же отвернулась. Она терпеть не могла пива, даже от запаха ее тошнило. – В командировку? – Она кивнула. – И я тоже. Вы когда-нибудь там были?
Она покачала головой и еще пригубила чай.
– Значит, мы с вами в равном, так сказать, положении!.. Вместе будем осваивать целину! То есть тундру! Меня зовут Владимир. Можно Володя.
Она не собирается с ним вместе ничего осваивать! Еще не хватает! С другой стороны, какое-то сопровождение ей просто необходимо, и этот московский парень вполне подойдет. Хотя бы чемодан донести!.. У нее очень тяжелый чемодан! Впрочем, наверняка там можно взять такси, хоть и край земли, но все же город…
Он смотрел на нее вопросительно и, кажется, с обидой, даже пивом своим не булькал, и она спохватилась:
– Я Лиля. Лилия Молчанова.
Эта Лилия – худшее имя на свете! Хорошо хоть не Роза!.. Или Сирень. Сирень Молчанова – тоже красиво.
Он явно ждал продолжения, и она решила продолжить – в свете будущих услуг по переноске чемодана и защите от аборигенов:
– Я просто растерялась немного, так что спасибо вам огромное за помощь! Я никогда так далеко не летала… Только в Австралию, но… не одна.
– Понятно.
– Я думала, что будет бизнес-класс, и…
Тут Володя опять засмеялся, довольно обидно:
– На таких рейсах бизнес-класса не бывает в принципе, дорогая Лилия Молчанова! По-моему, один борт в неделю с этим самым классом летает, и билет стоит тысяч сто пятьдесят, чтоб не соврать. Ваше начальство готово выложить за ваши удобства сто пятьдесят тысяч?
…Ах, при чем здесь начальство? Мое начальство спит сейчас в московской квартире, и я уверена, если бы оно знало, как трудно мне приходится, оно ни за что и никогда не отправило бы меня в такую немыслимую даль совсем, совсем одну!
Чувствуя, что вот-вот опять заплачет, Лиля торопливо глотнула из стаканчика и спросила, что у него за работа.
– В банке, – объяснил Володя и вылил себе в горло остатки пива. – Мы там филиал открыли, нужно работу наладить и посмотреть, чего, как. Вот меня и отправили.
Лиля приободрилась немного. Если в Анадыре есть филиал какого-то банка и гостиница, ведь гостиницу-то ей заказали, значит, наверняка и такси есть. В общем, можно как-то продержаться. Хотя держаться ей предстоит долго. Так долго, что лучше об этом не думать.
Он сбоку глянул на нее, оценивая. Вроде бы повезло – в один город летят, и командировочные радости проклевываются, а вроде и не повезло – малахольная какая-то, жмется, сидит на самом краешке лавки, как курица на насесте, глаза не поднимает почти. Может… того… разойдется как-нибудь? Отпустит ее? Симпатичная девуля, жалко ее упускать в смысле… командировочных радостей! Похожа на фотку из журнала, вся такая подтянутая и со всех сторон правильно упакованная. Правда, на голове какие-то густые темные завитки, совсем короткие, будто на каракулевой шубе, а Володе нравились девушки с длинными прямыми волосами, но в Анадыре сойдет. Лишь бы только очухалась немного.
– Между прочим, – продолжал он, жалея, что взял только одну банку, вторая бы сейчас не помешала, – в такие командировки просто так не отправляют, это уж точно! Верный знак к повышению.
Лиля слегка улыбнулась.
– А что? – Он ободрал пленку со следующего бутерброда. – Вот только не говорите, что вам все равно! За версту видно, что вы… девушка карьерная! Или я ошибаюсь?
Он не ошибался, но Лиле в данный момент было решительно наплевать на карьеру. Хоть бы она совсем пропала, эта ее карьера. Ей хотелось домой, в Москву, спать сейчас рядом с начальством, просыпаться от счастья, смотреть в окно на огни огромного и прекрасного города, вздыхать от разных чувств, таких правильных и уютных, и вновь устраиваться рядом. И чтоб было тепло, чисто, безопасно и надежно – как всего неделю назад.
Вот тогда все действительно было хорошо! Было, а как будет, неизвестно…
– Так вы-то в Анадырь зачем?
– А… на радио. Там есть какая-то крохотная радиостанция, не помню, как она называется. Как-то странно… «Буран» или «Метель». Наш холдинг ее зачем-то купил, хотя я не знаю, кому может понадобиться радиостанция в такой… – Лиля хотела сказать «дыре», что полностью соответствовало действительности, но сказала из вежливости: – В такой дали! Кто там ее слушает? Там и людей-то нет, насколько я понимаю.
– Какие-то люди наверняка есть.
– Зачем им радиостанция?! – вдруг вспылила Лиля, и ее попутчик посмотрел с интересом. – Да еще в FM-диапазоне?! Там всегда были федералы, «Радио России» на длинных волнах, они там и остались, это же государственная структура, их бюджет финансирует! А нам-то туда зачем?! Все равно будут только убытки, никакой рекламой там ничего не отобьешь!
Ух ты, восхитился Володя, а она ничего, не амеба!.. Как про радио заговорили, на человека стала похожа, вон даже щеки загорелись.
– Кто это слушает? Что там они слушают? Закрыть нужно эту «Метелицу», а не перекупать!
– Так не вы же за свои деньги ее купили! Что вы переживаете?
Лиля переживала, потому что, не случись покупки этой самой радиостанции, не сидела бы она сейчас в забегаловке аэропорта города Якутска за липким столом, не пила бы помойный чай, не слушала, как перекликаются буфетчицы – «толстый и тонкий», – то и дело поминая какого-то Кольку и задавая посетителям все тот же вопрос: «Балтику» или «Охоту»?»
Кирилл сказал: ты должна поехать и все посмотреть. Кирилл сказал: выхода нет, сам не могу, а больше я никому не доверяю. Еще он добавил: нам нужно отдохнуть друг от друга и прийти в себя. Мы продвигаемся такими темпами, что мне страшно, а тебе?..
Ей-то как раз было не страшно. Ей нравились… такие темпы!
…Зачем он сказал, что им нужно отдохнуть друг от друга? Зачем?! Зачем?! Как они будут отдыхать – она в Анадыре, а он в Москве?!
– Да вы не огорчайтесь, Лилия, что вы на самом деле! Даже интересно, – утешил ее добродушный Володя. – Вы там никогда не были и больше никогда не попадете! Потом будете всем рассказывать, что побывали в Анадыре! Да и всего несколько дней!
– Не дней, – поправила она странным, как будто мстительным тоном. – И даже не недель!.. Я лечу на полгода.
Володя присвистнул:
– Ничего себе! Это зачем же так надолго?
– Я должна выработать новую программную стратегию радиостанции. Представляете?! А это непросто и небыстро. Я ведь их даже не слышала ни разу. Говорят, они в Интернете где-то есть, но у меня времени не было искать! Господи, зачем им стратегия?! Там же одни олени и моржи! И у этой «Метелицы» есть директор и редактор, они давно существуют, уже лет десять, наверное, и у них своя стратегия! – Она презрительно скривила губы, выражая отношение к этой самой стратегии. – А тут являюсь я – из Москвы! «Покажите мне ваши плейлисты и рекламные договоры с заготовителями китового жира! Мне нужно составить бизнес-план!»
– Да, – посочувствовал Володя. Ей показалось, что он над ней смеется. – Не повезло вам. Полгода – это, считай, зимовка! Отто Юльевич Шмидт на «Челюскине». Зато экзотика.
– Я не Отто Юльевич, и мне не нужна никакая экзотика.
– Ну, можете поменять билет и ближайшим рейсом улететь в Москву. Тоже вариант.
Она бы так и сделала – хватит с нее перелета до Якутска. Нахлебалась уже экзотики, когда поддатые дядьки в вонючих шерстяных свитерах выпадали из очереди в туалет прямо ей на колени, а матери волокли детей с криками: «Пропустите! Пропустите!» Детей рвало, а пакетов никаких, разумеется, не было! Она бы поменяла билет, но Кирилл сказал, что нужно «прийти в себя».
Она не может вернуться. Ее возвращение помешает ему приходить.
Они еще посидели. Она нажимала кнопку на телефоне и рассматривала возникавшую из небытия фотографию. Владимир крутил головой по сторонам, соображая, сходить за пивом или воздержаться, учитывая ажиотаж возле дверей с мальчиком и девочкой. Потом позвали на посадку, и Лиля побрела в плотной и шумной толпе, изо всех сил прижимая к себе сумку.
Лететь осталось всего ничего – три с половиной часа.
Она проснулась от того, что солнце светило в глаза. Оказывается, они прилетели в утро, оставив ночь где-то далеко позади, над Сибирью или Уралом, а может, еще где-то, и Лиля, радостно удивившись, оглянулась, чтобы посмотреть, где там осталась ночь, и встретилась глазами с женщиной, сидевшей позади нее, в самом последнем ряду. Женщина ей улыбнулась.
– Слава богу, почти дома. – Она говорила тихо, на двух соседних креслах спал мальчишка, прикрытый теплой курткой. – Еле дождались.
Лиля неопределенно улыбнулась в ответ. Ей ничего не было видно, возле иллюминатора, запрокинув голову, спал ее давешний знакомец Володя, а между ними похрапывала решительная тетка, прижимавшая толстыми руками баул к животу.
– Особенно красиво, когда самолет на посадку заходит, – прошелестела сзади женщина, не отрываясь от иллюминатора. – Ничего прекраснее и лучше не видела!.. Никакой юг с нашим Севером не сравнится.
Лиля кивнула. Она совершенно точно знала, что самое лучшее – и прекрасное! – место на Земле – это Москва с ее пробками, толчеей, нелепой архитектурой, непригодностью для жизни, с ее вечным шумом, вонью, давкой, как будто немыслимо огромная воронка засосала в себя людей, воздух, дома! И эта воронка, знала Лиля, единственное место, где возможна жизнь. Во всех остальных местах можно отдыхать, еще где-то, наверное, работать, но жить только в Москве.
И там, в Москве, Кирилл…
– Внимание, уважаемые пассажиры, – скороговоркой произнес в динамиках пилот, – наш самолет начал снижение, через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту «Угольный» города Анадырь. Погода хорошая, солнечно, пять градусов тепла, местное время…
В салоне мигом проснулись, задвигались, зашумели, полезли к иллюминаторам.
– Мам, мы уже прилетели, да?
– Почти, сыночек. Вот видишь, как хорошо, что ты поспал! Смотри, во‑он лиман, а вон баржи! А вон и Анадырь наш!.. Красота какая, да?
– А папа? Где папа?!
– Его отсюда не видно, он в аэропорту, небось заждался нас.
По всему самолету вскакивали, привставали, повторяли: «Смотри, смотри!» – одним словом, радовались и ликовали.
Лиля пристегнула ремень, закрыла глаза и стала думать о Москве – назло всем ликующим! В конце концов, эти полгода ведь кончатся когда-то! Она же не заключенный, сосланный на вечное поселение. Если уж совсем станет невмоготу, плюнет на все и вернется. Не так и страшно, тем более Интернет есть везде, а это сразу облегчает дело, все вопросы можно решить из любой точки мира! С чемоданом и такси ей поможет добродушный Володя, на радио «Буран» или «Метель» тоже все как-нибудь обойдется, в конце концов, именно Лилия Молчанова их новое московское начальство, и, какими бы они ни были замшелыми аборигенами, чукчами или эскимосами, им придется с ней считаться.
Шасси неуверенно коснулось земли, как будто пробуя, потом самолет всей тушей налег на стойки, и стало понятно, что он не летит, а уже бежит, катится по земле наконец-то! Какое счастье не лететь, а ехать, это значит, все позади! По всему салону зааплодировали – ура, приземлились!..
– Слава те господи, – растроганно проговорила толстая тетка-соседка и, кажется, даже шмыгнула носом. – Слава те господи, дома мы…
Лиля посмотрела на нее, а потом, превозмогая себя, в иллюминатор, возле которого весело возился Володя.
Там были серые, странно пологие холмы. Кажется, они называются сопки. За ними угадывалось нечто огромное и холодное. Море?.. А может, океан? Что тут… протекает поблизости? Могла бы хоть карту посмотреть! Но все случилось так неожиданно, и Лиля так была поражена тем, что ее отправляют на край земли, на самом деле ссылают, да еще так надолго, что никакую карту она не посмотрела, конечно!
– Ну, здравствуй, Чукотка, – негромко сказала женщина сзади, а мальчишка опять заверещал, что не видит папу, и они стали торопливо собираться, и Лиля тоже вдруг повеселела.
Как бы то ни было, она долетела, а это сейчас самое главное.
Воздух после самолетной духоты показался ей холодным и острым. Он моментально разрезал ее застрявшее где-то посредине между легкими и горлом дыхание, и голова закружилась так, что пришлось взяться рукой за ледяной поручень трапа. Этого самого воздуха оказалось много, слишком много, и он был физически осязаем, как нечто другое, не то, чем приходилось дышать всю прошлую жизнь, будто она на чужой планете. И свет вокруг другой, лазоревый, чистый, хотя как свет может быть чистым?
– Милая, поторопись! – гаркнул сзади какой-то дядька. – Одиннадцать часов в дороге, домой охота, спасу нет!
Лиля стала осторожно спускаться, думая, что нужно было все-таки дождаться Володю, который долго возился, с трудом доставая что-то из сумки.
Тут только Лиля сообразила, что холодно, так холодно, что у нее, словно по команде «пли!», застучали зубы. Все пассажиры оказались в пуховиках и дубленках, хотя в Москве были в утлых ветровочках и безделушных пальтишках.
У нее есть с собой теплая куртка, но в багаже, конечно…
Дунул ветер, совершенно ледяной и… непохожий на ветер. Как будто дальние холмы – или сопки – вздохнули. Трясущейся от холода рукой Лиля полезла в карман за перчатками. Ей хотелось постоять и посмотреть, попривыкнуть, но она боялась остаться наедине с инопланетными сопками, воздухом и небом.
Звездолет улетит. Колонисты растворятся, исчезнут. Она останется одна, не имея мужества посмотреть в лицо этому новому миру.
В здании аэропорта, современном и сверкающем настолько, что Лиля не поверила своим глазам и даже оглянулась на стеклянную раздвижную дверь, чтобы проверить, на месте ли сопки и небо, было очень тепло, но она все никак не могла перестать трястись. Белые коридоры, залитые ровным светом, чистые окна, хром, никель и огромные цветные постеры на стенах. «Долина реки Пегтымель, – читала Лиля на ходу, смотреть не успевала. – Залив Онемен, селение Наукан».
Не слишком густой людской поток стал притормаживать, останавливаться, и Лиля остановилась и уставилась на фотографию. На фотографии был снег, очень странный снег, упиравшийся в горизонт, – впрочем, кажется, и горизонт слеплен из снега, розового, синего, фиолетового и серого. Солнце тоже из снега, выпуклое и ледяное. Под ним разбросаны прямоугольные конфеты в разноцветных бумажках, слегка припорошенные и промерзшие.
«Уэлен – самый северо-восточный поселок России», – было набрано убедительным типографским шрифтом.
Позвольте, как поселок?!. Где поселок?! Лиля носом почти возила по стеклу. Вот эти разноцветные конфеты – дома?! Но… но их так мало, и они такие крошечные по сравнению с огромностью пространства, занятого льдом и небом!
Так не бывает. Просто потому, что не может быть.
– Девушка! Девушка, проходите!..
– А?
– Проходим побыстрее!
Лиля оторвалась от поселка Уэлен и «прошла».
– Паспорт ваш и командировочное удостоверение.
– Что нужно? – не поняла Лиля, оказавшись перед стойкой с надписью «Контроль».
– Ваш паспорт и командировочное.
Лиля полезла в сумку. Никакого удостоверения у нее не было и в помине. Никому там, в Москве, даже в голову не пришло выписывать нечто подобное, зачем?
– Как зачем? – удивилась тетка на «контроле». – У нас здесь пограничная зона, милая. Не хухры-мухры. Нету, что ль, удостоверения?
Лиля растерянно сказала, что нет, и спросила, что теперь делать.
Тетка уверенно заявила, что делать нечего, придется проводить ее, Лилю, к пограничникам, а они уж там пусть решают. Очередь сзади нетерпеливо пошумливала.
У Лили была невразумительная бумажка, которую перед отлетом всучил ей Кирилл. Нечто вроде просьбы о содействии на имя губернатора округа, подписанная каким-то сенатором или депутатом. Лиля ее даже не разворачивала. В ночь перед отъездом в горе и разгроме сборов ей было решительно не до бумажек, а сейчас она вдруг про нее вспомнила.
– Подождите. – Она стала торопливо копаться в сумке и выкопала наконец-то папку. – Вот это не сойдет?..
Тетка глянула на нее поверх очков, потом на листок в тоненькой файловой папке и вдруг спросила с подозрением:
– Роману Андреевичу, стало быть, адресовано?
И стала читать, шевеля губами.
– Ну, что там застряли-то?! Нельзя побыстрее?! – закричали в очереди.
– Ребят, сил нету, шевелитесь, а?!
– А в чем дело?..
Лиля преданно смотрела на тетку, которая могла пустить или не пустить ее на Чукотку, как будто от этого зависела ее жизнь! Вот ведь странность какая! Хорошо бы не пустили, и тогда с легким сердцем она улетит домой – пересадка в Якутске!.. Но в эту секунду Лиле казалось страшно важным, чтобы тетка разрешила ей высадиться на этой планете, столь непохожей на ту, с которой она явилась.
Тетка дочитала и вернула листочек.
– Проходите, конечно, – сказала с уважением и, как показалось Лиле, некоторой опаской. – Раз такие гости… Чего ж это нас не предупредили? Может, проводить?
– Нет, нет, спасибо большое!.. – Лиля схватила всесильный листок и затолкала в сумку. – А вот эти фотографии чьи? То есть кто фотографировал?
– Так Аркаша Сухонин, кто же? – Тетка удивилась. – Не слыхали? Знаменитый фотограф!
– Девушка, проходите! Сколько можно?! Фотографии смотреть в музее будете!
Лиля пробормотала «извините» и пошла по коридору, сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее, притормаживая у каждой удивительной фотографии. Люди обгоняли ее, спешили, и получилось так, что в стеклянный зал с багажным транспортером она вышла последней.
– Слушайте, ну где вы пропали-то?
Володю в ярко-красном пуховике она даже не узнала в первую минуту. Володя как-то сразу утратил «московский» вид, который так подбадривал Лилю.
– А у меня ничего такого нет.
– Чего нет?
– Пуховика.
– Здрасте! А как же зимовать?!
Она пожала плечами:
– Не знаю.
Он фыркнул довольно отчетливо:
– Нет, а вы на Фиджи, что ли, собирались? И по ошибке прилетели на Чукотку?
Лиле не нравился его тон, тоже изменившийся и гораздо более фамильярный, чем полагается самолетному попутчику, и, не отвечая, она стала рассматривать неподвижный транспортер.
…А и правда, как это ей в голову не пришло, что здесь нужны какие-то специальные теплые вещи? В чемодане есть куртка и еще любимая коротенькая дубленочка, привезенная весной из Милана, а больше ничего такого!.. Впрочем, она не полярник и не сноубордист, соответствующей одежды у нее нет и быть не может! Если будет холодно, купит в Анадыре свитер. Наверняка это можно.
