Kitobni o'qish: «Миражи счастья в маленьком городе»

Shrift:

Часть первая

Марш за дверь

– Это еще что такое! Урок алгебры для нее – пустяки! Можно почитывать книжечки!

Рахиль Исаковна возмущенно потрясла отнятым томиком «Властелина колец». Восьмиклассники с удовольствием оторвались от уравнений, хотя глядеть на классную руководительницу и ее жертву – Марину Медведеву – явно не развлекательное зрелище.

Мрачное форменное платье и ворох светлых кудрей по плечам. И что за противная привычка опускать глаза, не опуская дерзко задранной – так кажется Рахили – головы. А Рахиль – это вам не шутка. На ее уроках лучше глядеть ей в рот, закрыв свой собственный.

– Встать! Может, ты хочешь неделю мыть в классе полы? Сядь и открой учебник.

В этом году всех учеников ну просто обломали – ввели форму, и классная выбрала для девочек платья, похожие на ее собственное – глухие, мрачно-коричневые, почти черные. Девчонки долго горевали, а потом решили, что некоторым, например Марине Медведевой, этот фасон со стоечкой даже идет.

Урок продолжается. Волшебный Толкиен в плену на учительском столе. Марина машинально открывает учебник, но перед глазами все еще несутся тени Черных Всадников и шепчется Вековечный Лес.

– Теперь она глядит в окно! Науки ее явно не интересуют. Не хочешь учиться – незачем в школу ходить. Марш за дверь! А за книжкой пусть придет отец. Господину Медведеву будет приятно посетить родную школу и узнать, что любимая дочь из нее скоро вылетит.

Дверь хлопнула. Стриженный ежиком шалопай привскочил с места. Рудик Фольц.

– И ты раздумал учиться? Давай дневник!

Классная уловила еще три протестующих взгляда. Пронзительный, непроницаемый, исподлобья – Жанна Лончинская. Сосредоточенный, серьезный – Артур Грачев, лучший ученик в классе. Полный незащищенности и недоумения – Рафаэль Мдивани.

Опять эта компания строптивцев! Ведь специально рассадила их по разным углам.

Волшебное кольцо

Даже когда слова Рахили справедливы, ни у кого не возникает желания исправиться, потому что она стремится не помочь человеку стать лучше, а загнать его глубже в грязь. Марина постояла на школьном крыльце. Солнце сбросило капюшон из туч, и освобожденные лучи затопили весь город. На миг все стало белым: небо, дома. Железные крыши – сплошное слепящее зеркало. Молоденькие листья тополя, завернутые ветром, – льющаяся ртуть. И каждый листик дразнит свободой.

Ну и хорошо, что вырвалась пораньше. Надо успеть купить любимый торт «Волшебное кольцо» – привет, Толкиен! У братика день рождения, и соберется полон дом гостей.

Но в кафе «Забавушка» начинался обед, и очередь сказали не занимать. Может, попросить кого-нибудь? Марина с сомнением поглядела на хмурую старушку и перевела взгляд на мальчишку, своего ровесника, который выбирал мороженое. Протянула ему деньги:

– Возьми мне, пожалуйста… – и начала показывать торт на витрине.

Парень, не оглядываясь, протянул за деньгами руку, а когда Марина повернулась к нему, перед ней никого не было. Она растерянно смотрела на болтающуюся стеклянную дверь. Очередь приняла самое деятельное участие:

– Ну, теперь не догонишь – вон автобус отошел.

Странный Дом

Книжку отобрали, деньги украли. Ну и денек. Но над нежно-зелеными волнами акаций сверкнул золотой кораблик, блеснуло разноцветное окно, и на душе полегчало. Родной дом встречал ее – и надежный, и беспечный, как всегда. «Позови меня с собой», – заливается Пугачева – значит, отец уже дома.

Петровна и Глебовна – старушки, живущие напротив, вытянули шеи. Забор, разделяющий их владения, – наблюдательный пункт. Нравственность и чужие дела всегда под контролем. А уж Медведевы попали в центр их внимания еще до своего приезда.

Шесть лет назад Петровна и Глебовна ахнули: заброшенный дом сносят! Какого-нибудь нового русского принесло. Но оказалось, что это сын старой хозяйки, ставший Пал Палычем, вернулся домой, на Зеленую улицу.

Вот только странный дом он построил. На крыше – флюгер в виде парусника, чердачное окно – из красных, синих, желтых стеклышек, вместо старых яблонь – бесполезные акации. В то же время хозяин не был явным чудаком вроде Грачевых с их магазинчиком старья, которое никто не покупает. И выглядел солидно: высокий блондин с пушистыми усами, портфелем внушительных размеров и красным блестящим автомобилем. Преуспевающий юрист.

Интереснее всего, конечно, было, когда же он женится. Медведев приехал один с двумя детьми, восьмилетней девочкой и годовалым малышом. И тут в Странный Дом зачастила соседка! Говорит, что помогает по хозяйству, но старух не проведешь. «Зачем такому красавчику наша Дашка? – размышляла Петровна. – Она не первой молодости». Глебовна возражала: «Зато хозяйка хорошая».

Ослы дремучие

– Глянь, Медведева дочка. Из школы выгоняют, говорят, – сообщила Петровна.

Глебовна не успела ничего ответить, как раздался громкий женский голос:

– Врешь! Больше ее книжек никто не читает!

Дора готова была защищать Марину от всего мира и спешила навстречу – низенькая, кругленькая, с бархатистым смуглым лицом и глазами-вишенками. Вообще-то, она Дарья Васильевна, но Павлик, когда учился говорить, называл ее по-своему, и это имя прилепилось.

– Представляешь, а я деньги на торт потеряла, – сообщила Марина.

– Да Пал Палыч всего накупил, – радостно заторопилась Дора. – А я еще домашний испекла…

Папа был в Маринином любимом настроении: лучезарный, искрящийся, готовый обнять и угостить весь мир.

– Ты одна? А где твоя публика? Мои уже все здесь. Голодные, как крокодилы. Мы на базар заехали, похватали всего по чуть-чуть.

– А я малышам домашний тортик испекла, – извиняющимся голосом добавила Дора.

Пал Палыч оглянулся:

– Да-да… Конечно.

Марина увидела сначала вопросительно-робкий взгляд женщины, затем взгляд мужчины, обращенный словно на пустое место, и поторопилась пройти в дом.

Гости Павлика собирали «Лего». Именинник держал мороженое и лизал его по очереди с Рольдом, огромным пятнистым догом.

Из гостиной раздавались сочные мужские голоса. Обычная компания – бывшие папины одноклассники, отцы Марининых друзей: врач Лончинский, музыкант и районный министр культуры Мдивани и майор милиции Фольц. Марина любила послушать их разговоры – собираясь вместе, мужчины забывали о том, что они взрослые.

За дальним концом стола сидит незнакомая дама – не тетка, не женщина. Именно дама. А громче всех слышно дядю Алика, музейщика – он теперь появляется от случая к случаю, потому что уехал работать в Москву.

– …И насыпает мне изюм, понимаете ли, в кулек из этого самого листа! – Дядя Алик потряс какой-то бумажкой. – Ослы дремучие! Это же семнадцатый век! Откуда взяли?

– Семнадцатый? И не истлел? – Доктор с любопытством вертел листок.

Марина увидела похожие на узор строки.

– Это по-арабски, – пояснил дядя Алик. – Вырвано явно из конца, это не сам текст, а идущая за ним памятная запись, «ишатакаран». Послесловие, как бы мы сейчас сказали. Там автор или переписчик напрямую обращались к читателю. Вот… – И вдохновенно начинает переводить: – «Берегите написанное мною, во времена бегства и годины войн увозите книгу эту в город и скройте ее, в мирное же время верните книгу в монастырь и читайте ее: и не прячьте, не держите закрытой, ибо закрытые книги – всего лишь идолы»…

– Постой, Алик, – перебил Мдивани, – так откуда этот лист?

– Ну и посылают меня в тот захудалый магазинчик! Там всякий хлам, понимаете ли, и заодно уголок букиниста. Макулатура навалена. Узнали мой лист! Принес кто-то книгу, давно уже, а никто не покупает, ну и раздергали, понимаете ли, для кульков. Ослы. Что я сделаю? И хозяйки нет, и кто приносил книгу, не помнят.

– И кто бы это мог быть?

– Ну, кто – понятно, коллекционер.

– Отчаянный народ эти коллекционеры. Приключений ищут на свою голову. – И майор Фольц с удовольствием в сотый раз рассказал о собирателе старинных монет и оружия, которого нашли у него дома с головой, отрубленной его же саблей, и про поимку похитителей сокровищ. После участия в ней он и получил новое звание.

– А они были головорезы или головотяпы? – уточнил Павлик Медведев-младший.

Фольц принялся острить, указывая на доктора, что «тяпы» – это господа хирурги, Павлик спрашивал, всех ли поймали, доктор Лончинский отфутболил, глядя на майора:

– Да разве их всех переловишь!

– Погодите, Холмс и Ватсон, – вмешался Пал Палыч. – Марин, а твой Артур – похоже, это их магазинчик?

– Да, – подхватил музейщик, – узнай, кто приносил старинную книгу. Может, это не коллекционер, а в наследство человек получил. Так ему лучше с нами дело иметь, а не с дрянным провинциальным магазином.

Наших бьют

Уже зажгли и задули свечки, когда явился Рафаэль. Он вручил имениннику значок «Павлик» и наклейки с надписями «Всеобщий любимец», «Налейте шипучки» и «Без телика помру», а потом развалился в кресле. Тонкий, высокий, грациозный, он был похож на цветок, выращенный в оранжерее. И хотя в больших зрачках скользило беспокойство, а на нервном лице сменялись десятки выражений, казалось, что жизнь в нем едва теплится и вот-вот угаснет.

– А Жанка где? А Артур?

– Вы сегодня не торопитесь. Я уж подумала, Рахиль вас где-то заточила.

Тут без стука, но с грохотом в комнату ввалилась Жанна. Смуглое лицо стало пунцовым, черная, заплетенная в косу грива растрепалась. Ни на кого не глядя, она подошла к столу, залпом выпила бутылку воды прямо из горлышка и обвела компанию пронзительным взглядом.

– Трое «чужих» дерутся с Артуром. На пустыре.

Молчание длилось несколько секунд. Марина, Рафаэль и Жанна бросились к выходу. Малыши, вереща, побежали за ними, но Дора их перехватила. Тогда следом понесся Рольд.

По неписаным законам их поселка, когда он еще не слился с городом, «чужими» считались все из белогорского центра. Завести там дружбу с кем-нибудь значило подвергнуться осуждению, завести драку – проявить патриотизм.

– Наверно, опять футбол, – высказала Марина догадку на бегу, прыгающим голосом.

Пустырь был пограничной территорией, мальчишки из обоих районов любили погонять там мяч, и, когда такое желание возникало одновременно, не обходилось без стычек.

Но защитницы опоздали. Взлохмаченный Артур шагал навстречу.

– У тебя кровь на лице, – задохнулась Марина, подбегая.

– Пойдем к моему отцу, – предложила Жанна, но Артур отмахнулся:

– Ни к чему. Вот вытер, и все.

– Так ты врезал всем троим? – удивилась Жанна, начиная видеть в Артуре не книжного червяка, а настоящего мужчину.

Что стоило ему согласиться! Но он возразил:

– Да они сами начали. Мяч на меня полетел, я поймал, а они, наверно, подумали, что я не отдам, и набросились. Ну и – vae victis, горе побежденным.

Артур щеголял латынью, которую сам, по доброй воле, недавно начал изучать. Жанна вспыхнула. Позорище! Молчал бы уж.

– Да ладно тебе, – сказала Марина. – Какие они чужие, кто сейчас на это глядит. Что мы, ослы дремучие?

– Нормально все, – добавил Артур. – Могли бы вместе навалиться, но я дрался один на один. Ты бы в него, Жанка, влюбилась.

– Да уж не сомневайся, – вспыхнула Жанна.

Они двинулись к Странному Дому. По пути присоединился Рудик: он размахивал «Властелином колец», которого похитил у Рахили после уроков. Пятнистый дог перебегал от одного героя к другому. Рафаэль, искоса поглядывая на обоих, плелся сбоку.

А дома ждал приятный сюрприз: малыши уже разошлись, взрослые гости тоже уходили. Можно праздновать в свое удовольствие.

– Мариночка, не забудь о книге, – напомнил у порога дядя Алик. – И приезжай в гости, раскопки увидишь. Мы в метро, где новую ветку тянут, такое, понимаете ли, откопали!

Повезло

Какой доход приносил этот магазин, трудно было понять. Плетеные шляпы и корзинки, старые аудио- и видеокассеты, безделушки из ракушек и камешков, китайское тряпье, читаные любовные романы – и ни одного покупателя. За прилавком сидит Артур с отсутствующим видом и читает.

– Ну как, удалось что-то узнать насчет той книги?

– Да мама не помнит. Парень какой-то приносил. Две книжки. Вторая вон лежит, тоже никто не берет.

Марина открыла наугад. Между плотными страницами зашуршала папиросная бумага, закрывавшая раскрашенные изображения цветов и растений.

– Прямо как настоящие! Как будто заложены в книжку и сейчас посыплются.

– Вот и мама думала, что кто-нибудь купит из-за картинок, – пояснил Артур. – Главное, деньги наперед отдала, тот чудак точно не вернется. Не найдем мы его дяде Алику. Никакой это не коллекционер, он не старше нас с тобой. Может, вообще спер эти книжки.

– Какая-то старинная ботаника. – Марина не могла оторваться и все листала. – А это по-латински? Ну-ка, блесни познаниями.

На рисунке была кисть нежно-голубых цветов, у основания вытянутых в трубочку.

– Адамово дерево, – напрягся Артур, – символ совершенства. Птица феникс удостаивает своим посещением только адамово дерево. Легенда какая-то.

Прихватив книжку, Марина пошла дальше по рынку. Она обещала Доре закупить продукты по списку. Вначале тянулись дачные ряды с ходовым весенним товаром – саженцы, рассада, семена. Берестовский питомник торговал всякой экзотикой, папа там покупал акации для сада. Марина остановилась. Не может быть! Заглянула в Артурову книжку. Такое же. Неужели оно, такое нежное, может расти в их климате?

– Еще как может, – подтвердила яркая синеглазая брюнетка, такая же заметная, как и ее товар. – Это трехлетние саженцы, они даже цвести будут в начале лета.

Петровна и Глебовна, заняв свои места у забора, обсуждали новости дня.

– Марин, ты с рынка? Чего это у тебя?

– Адамово дерево, – с гордостью ответила Марина и объяснила Доре и Павлику: – На продукты уже не хватило. Это такая редкость! Мне так повезло. Давайте посадим его у крыльца, на утреннем солнце.

– А она чего делает, эта птица феникс? – спрашивал Павлик. – Счастье приносит? А откуда?

Голос нашей истории

В кабинете истории стояла добротная кафедра. Когда Макакус на нее влезал, начиналась комедия. Он был маленького роста, и над кафедрой торчала одна голова да еще рука, машущая указкой, – прямо кукольный театр. Макакус знал, что служит посмешищем, а все остальные – что он не будет ни ставить двойки, ни писать в дневники замечания. Он даже выгонять за дверь не умел. Поколения учеников не раскрывали учебник истории.

И сегодня в классе царило веселье. Одни рассказывали анекдоты, другие развлекались с мобильниками. Стайка девчонок, слетевшись к журналу мод, обсуждала фасоны. Приличнее всех вели себя Рудик, который списывал домашку по физике, и Артур, читавший какой-то ученый труд.

Рафаэль настраивал радиоприемник, поймал хорошую музыку и протянул один наушник Марине. Та покосилась на Макакуса, что-то бубнящего в углу, и настроение пропало. А Жанна выдернула наушники и прибавила громкость. Макакуса стало совсем не слышно.

В это время Рудик достал коробку и жестом фокусника выпустил на стол рогатого жука. Девчонки завизжали, ребята засмеялись, жук пополз. Визг, вопли, паника, упал стул, кто-то метнулся со своего места…

– А голос нашей истории опять несется через все эпохи и века, – проговорила Рахиль на другом этаже. Директор кивнул. – Надо что-то предпринимать.

Комплекс неполноценности

Они впятером медленно шли из школы.

Почему мы так безжалостны к Макакусу, думала Марина. Почему у всех одновременно пробуждается животная жестокость? Ведь издеваются не над ним самим – его даже не замечают, – а над его беспомощностью. Все ненавидят Рахиль, но признают только ее – палку, кнут. Значит, мы – стадо. И что тут можно изменить, если даже Жанка ничего не хочет слушать?

Жанна – прямая, честная, но она презирает слабость. Вот она идет рядом: подбородок вздернут, во взгляде – ум, независимость, насмешка, и больше ничего нельзя прочесть. Глаза ее не выдают.

– Ну, хватит мировую скорбь изображать, – заявляет она. – Жалельщица выискалась.

– В жизни должны быть и Рахили, и Макакусы, – примирительно добавил Артур, – для равновесия.

Марина отметила, что вслух ничего не сказала, а ответы получила. И что, оказывается, можно мысли уметь читать, а друг друга не понимать.

– Да не должно быть так.

– И охота тебе забивать голову!

– Но мы же взрослые люди. А ведем себя как детский сад.

– А ты не видишь, что взрослые живут, зажмурив глаза и заткнув уши? Обо всех не наплачешься.

«Может, правда? – расстроилась Марина. – Почему мне непременно надо за всех переживать? То Дору было жалко, теперь Макакуса. Живут же люди без этого, свободные от всяких лишних мыслей… Откуда я это знаю? Знаю. Вот Рафаэль – он только собой занят, Артур – книжками. Почему я так не могу? Наверно, комплекс неполноценности. Или без комплекса это получусь уже не я, а Жанна?»

С Жанной они смеются надо всеми, с Рафаэлем – слушают музыку и обсуждают стихи, с Артуром – копаются в книжках и размышлениях, от которых первые двое шарахаются, а с Рудиком – плавают, кто дальше, и залезают на деревья, кто выше. Когда же она бывает собой? И бывает ли? Это что же – она всего лишь зеркало своих друзей? Которое само по себе – прозрачное пустое место?

– Оставьте общественные проблемы и слушайте меня, – потребовал Рафаэль, успевший за это время сочинить очередные стихи.

Она шла в середине

Над Белогорском опять висела туча. Солнце застряло в ее раскрытой пасти, и единственный луч упал на крышу странного дома с флюгером в виде парусного корабля.

Он стоял возле огромного дерева, росшего посреди тротуара, и смотрел, как туча ползет, а парусник поворачивается вслед за лучом. Может, ветер дул в ту сторону, но кораблик неизменно указывал туда, где было солнце.

Наблюдатель явно откуда-то пришел. Никто из местных не стал бы обращать внимание на примелькавшийся флюгер. К тому же, заслышав чьи-то шаги, он одним прыжком оказался на дереве. Но это было сделано чисто символично: он стоял на нижней ветке, небрежно облокотившись о ствол, совсем не прятался и продолжал разглядывать занимающий его предмет.

Туча выплюнула солнце, свет залил всю улицу. По тротуару медленно шагали пятеро, его ровесники. Она шла в середине, и каждая черточка ее лица мгновенно отзывалась на каждое их слово. Наблюдатель всмотрелся в эту компанию. Одного узнал: он видел этого парня в магазинчике, куда относил две старые книжки, а потом почти случайно дал ему по шее на пустыре.

Компания поравнялась с деревом и, хотя незнакомец уже не только не прятался, а весь подался вперед, прошла мимо, ничего не заметив.

Сумасшедшая Ева

Марина вошла в гостиную и остановилась. На нее смотрело вытянутое личико Павлика, физиономия дога тоже была недоуменной. На диване неподвижно сидела миниатюрная дама с бледным лицом и отсутствующим взглядом – она уже была у них недавно, на дне рождения. Рядом с ней – девчонка лет четырнадцати, рыженькая, с острой лисьей мордочкой. Папа заговорил:

– Это Ева и ее дочь Клара, познакомьтесь.

Странно: если в доме гости, почему он такой серьезный? Не лучезарится, как обычно. И гости сидят аршин проглотив, даже не поздоровались. А Пал Палыч добавил:

– Они у нас пока поживут. Одолжи, пожалуйста, Кларе какое-нибудь свое платье, а я попрошу Рахиль Исаковну, чтобы ее взяли в ваш класс. Мы с тобой потом еще поговорим, а пока устрой им комнату наверху. Пусть Дора поможет.

Но Доры нигде не было.

…Новость облетела всю Зеленую улицу. Соседи были потрясены. Петровна и Глебовна оповещали всех: Медведев из Странного Дома наконец женился. И на ком! На сумасшедшей Еве!

Об этой женщине ходили по Белогорску разные толки. Чокнутая она, утверждала Петровна. Да просто водит к себе чужих мужей – вот и все ее сумасшествие, возражала Глебовна. Нет, стоит только на нее взглянуть, и каждый скажет, что она ненормальная, спорила Петровна. Говорят, муж ее был моряком и утонул, с тех пор она и свихнулась. И не муж, опровергала Глебовна, а приятель, и не утонул, а сбежал, и правильно сделал.

Твоя сестра

Рафаэль тихо наигрывал что-то на пианино. Артур листал свежий номер «Вокруг света». Жанна включила магнитофон и заглушила Рафаэля Земфирой. Друзья любили Странный Дом. У Рафаэля тоже было просторно, но стоило к нему прийти, как сразу лезла мама, у Артура просто не было своей комнаты. А здесь никто никогда не мешал. Павлика перехватывала Дора.

– Это же просто дохлая овца, – пожимала плечами Жанна. – Он что, правда женился?

– Ни на ком он не женился, – рассердилась Марина. – Я замучилась всем объяснять. Они с друзьями встретили ее в плачевном состоянии, когда шли к нам на день рождения. Дяде Алику еще изюм в кулек из старинной книги насыпали. Ну и решили, что нельзя ее так оставлять, пусть пока у нас поживет, места много. Они же одноклассники, как мы с вами. Представь, ты бедствуешь – а остальные что, не помогут?

– Я не сумасшедшая, – дернула плечом Жанна.

– Кто сумасшедший? – Артур поднял голову от журнала.

– Опять все проворонил, – расхохоталась Жанна. – Кто, кто. Папа сказал, у нее депрессия. Ну и дали бы ей денег, что ли, а в дом чего тащить? Не понимаю я…

– Я сама, если честно, не все понимаю. Она какая-то… несчастная. Сидит, молчит, тоску нагоняет. Не ходит никуда. И Дора от нас ушла, сплетням поверила.

– Какие сплетни? Вот ты в школе не была, а Клара эта самая в наш класс заявилась. Сказала, что она твоя сестра. Как это понимать?

– Глупости.

– А к Рахили приклеилась, никто и моргнуть не успел – тоже глупости? Из кожи вон вылезет, лишь бы быть на лучшем счету, за пятерку удавится. А цветы чего не в вазе? – Жанна собрала в букет рассыпанные по подоконнику белые первоцветы.

– Погоди-ка.

Марина быстро распахнула дверь – кто-то проворно отскочил в сторону.

– Подслушиваешь?!

Клара без стеснения подошла и, рисуясь, остановилась на пороге: высокая, в красивом синем Маринином платье, распущенные рыжие волосы ниже пояса. В уголке пухлых губ – усмешка.

– А, вот кто ведет тут крамольные речи. Буду знать.

Артур, Рафаэль и Марина, возмущенные до предела, хотели что-то сказать. Но Жанна их опередила, без всяких слов захлопнув дверь и чуть не ударив Клару по лицу.