Помните холиварную «Похороните меня под плинтусом»? Ну, там равнодушных не было. Кто кричал – шедевр, кто кричал – ерунда, кто-то скакал три дня, загоняя лошадей, чтобы донести до всех, как ему безразлично, потому что он-то нитакой, он-то особенный. Меня книга, конечно, тоже поразила (финальным монологом бабки), я совершенно попсово обыкновенный человек. Я знаю, что это по реальным событиям, я знаю, что автор был очень благодарен отчиму, который разорвал этот порочный круг. Мне больше всех понравились бабка и отчим. Самая паскудная там, конечно, мамка-праздник. Ребенок тоже паскудный, для меня то, что ты ребенок – не оправдание. Потому что есть же дети не из серых уточек, а из белых лебедей. Но ребенка, типа, можно научить. Почему автор никаких переоценок ребенка не дал – вопрос, конечно. Но спасибо ему за пронзительный и главный монолог бабки. Я не знаю, был ли он в реальности. Но он сделал для своей бабки, что мог – если монолога не было, то он светло и талантливо ее обелил, если монолог был, то он светло и честно его не замолчал. Почему он не сделал того же для себя только?
Ну так вот, «Сандалики» тоже история ребенка токсичной матери.
Мой товарищ, американский писатель, адвокат, общественный деятель, защитник детей (он считает, что все беды общества и преступления из-за того, что дети подвергаются жестокому обращению) Эндрю Ваксс много пишет об этом, а я, соответственно, много перевожу на русским. И вот у него есть такая зарисовка (вы можете ее прочитать в книге Еще один шанс сделать все правильно, на #литмаркете или на английском на Амазоне), когда он был на войне в Биафре, он встретился во время бомбежки с ребенком, с лицом старика, который не убегал от бомб и который сказал Эндрю: какая разница, если ты убегаешь, бомба тебя достанет, когда ты сидишь на месте, она тебя тоже достанет. И Эндрю говорит – я часто думаю, если он выжил, что с него выросло? Эндрю говорит, что не хотел бы работать с теми, кто вырос из загнобленного ребенка, если тот не имел в себе стержня и не встал сам на защиту других таких же. Потому что они ранят или себя, или других. Или и то, и другое. То есть, продолжают круг зла.
А другой мой товарищ, шведский писатель, журналист, общественный деятель, Андерс Рослунд, работает, как раз, с выросшими из таких детей. Он работает над задачей, можно ли и как вернуть преступников в общество, те, которые стали делиться своей болью, скидывая ее на других. И как не допустить людей на дорогу зла.
"Сандалики", по сути, ответ на то, что может вырасти с такого ребенка, если у него не было отчима как Ролан Быков и не было стержня, и не было таких правозащитников, как Эндрю и Андерс. Но «Сандалики» ответ не только на вопрос, что с таких детей вырастает, но и что таким взрослым делать. А значение последнего ответа сложно переоценить.
Жанр – социальная проза. Собственно, мой любимый жанр.
Сюжет:
девушка, которую с детства гнобила мать, конечно, собирает вокруг себя такое же обесценивающее и подавляющее окружение. Но ошибочный телефонный разговор превращается в телефонное же знакомство, и девушка осознает себя, – гораздо успешнее Скайнета, – и вырывается к жизни.
В общем, канва-то простенькая и как часто это бывает, когда она попадает в прямые руки автору, становится драгоценностью литературы.
"Сандалики" тоже имеют метку времени – там упоминаются музыкальные группы, фильмы, люди, то есть временной культурный пласт определить можно. Таким образом, книга может стать литературным памятником времени и перейти в разряд классики.
Книга психологически очень достоверная. Такие люди среди нас, да, практически-то, даже и мы с вами. Потому книгу читать стоит. Стоит, стоит, даже если вы считаете, что вы-то чадо любящей семьи. Посмотрите на отношения не с родителями, а с теми, кого вы называете друзьями, с детьми – возможно круг зла начали вы, на то, что вы называете отношениями посмотрите. Примерьте сандалики-то. Авось придутся впору, только будут смотреться настолько вырви глаз (потому что они оранжевые), что придется под них менять весь гардероб. Стоит или нет, конечно, уже вам решать, можно и черные купить, как мама считает. Под все чтобы подходило.
Особо красиво было читать, что эм… ну как бы ее назвать-то, соперница, что ли, главной героини, типа, подружка, которая когда есть и врагов не надо, такая вся, бойкая, инстаграмная, яркая – не красавица. Это так жалко всегда читать, когда автор вводит красавицу, которая влюблена в главного героя, ну или просто в красавца, который теряет голову от главной героини, которая, конечно, берет умой, душетой, и килограммом изюма, но что вы, что вы, вовсе не красотой, а особенностью, конечно. В Сандаликах нам всем повезло с автором, и девушки там одинаковые. Просто одна бойкая, другая тихоня.
И Леля – главная героиня – тоже не показана нам белым лебедем, которого серые коршуны клевали, она, как все выжившие после эмоционального насилия жертвы, достаточно сильная, но совершенно немотивированная. У нее нет смысла жизни, ей не для чего сбрасывать этот гнет. Она защищается, когда совсем невмоготу, гасит конфликты, смиряется со своей эмоциональной болью, и отчаянно хочет иметь душевную связь. Но ей не с кем. Как-то так сложилось, что вокруг нее не ее стая, и где ее она не знает. И где ее искать она не знает. И как в нее встроиться она тоже не знает. Поэтому ей не нужно взрослеть, не нужно что-то отстаивать, не ради кого.
Мне очень понравилось, как точно автор через музыкальную выборку героини показала инфантилизм и незрелость. Главной героине 30, она слушает корейские мальчиковые группы. Ну, как если бы в 80х в дамы бальзаковского возраста (мы же тут все интеллектуалы и уже все знаем, да, что бальзаковский возраст это 30, а не 50? Ну, кто не знал, поправьте там себе настройки в голове) слушали Юру Шатунова. И даже один из группы становится ее воображаемым другом. Тоже обычное дело при эмоциональном насилии – расщепить сознание.
Но дальше автор вводит Закон жизни. Появляется, таки, Артур Грэй. Казалось бы, ну воооот, не героиня берет себя в руки, все вдруг переоценивает, стучит башмаком по трибуне ООН и обещает познакомить свою мать с матерью Кузьмы, а потом ест, молится и любит, а появляется прекрасный принц и выводит Рапунцель из башни. Но, по-честному, такой поворот-то жизненнее. Может, алые паруса и реже поднимаются над океаном и скрипка (в нашем случае гуира) не так часто над ним поет, но так и жертвы эмоционального насилия редко выходят из своих башен. А как говорили Лем, Асадов, и светоч человеков Сухомлинский – человеку нужен человек. Только человек может быть мотивацией для другого человека. Потому что только люди живые. Если для человека мотивацией является что-то мертвое – это мертвый человек. То есть, еще не человек.
Так что все очень правильно, у Лели в жизни появляется живой человек, которому интересна она, а не он сам, и Леля начинает рушить башню, в которой отгородилась от опасного общества, которым себя окружила, под звуки бачаты. Так как это ее первый опыт, то камнями падающей башни чуть этого Грэя не пришибло. Меня сильно покоробил этот женский загон, когда она блокирует номер спасителя, надеясь, что потом как-нибудь ему все объяснит. Я, таки, считаю, что человек он в таком вот стрессе и определяется.
Я все определяю по тому, как кто-то – фирма или человек решает проблемы. Тогда только можно понять, стоит ли иметь с ними дело. И вам рекомендую. И если они ведут себя в конфликте, в проблеме, паскудно – не имейте с ними дел вообще. Даже когда все хорошо. У людей беда, потому что они стараются не допустить, как раз, конфликта. А следовательно, не могут проверить, кто вокруг них. Они привыкли тратить силы на погашение или отрицание проблемы, а не на ее решение. Это, вообще, сейчас модно. Был у меня случай, полетел у меня кран на кухне, пять лет работал, а потом начал капать и поехал я покупать картридж к нему. Ну дык, новый мир же, технологии, эт вам не резинку от презерватива вместо прокладки положить и нехай этот кран еще 20 лет работает. А он какой-то уникальный, как лоно уточки, оказался. Нет таких картриджей. Ну ладно, поругался я еще раз на все романтические причины по которым я в этом мире, и решил тогда новый кран брать. Ну и говорю продавцу, вот прямо тому же у которого картридж просил: мне, знаете, кран бы, только попроще бы. Чтобы картриджи к нему везде были. Ну, какой-нибудь не уникальный, я, вообще, знаете, всю вот эту «нитаковость» терпеть ненавижу, я человек советский, я люблю чтобы пирожное «картошка» от Москвы до Северных морей было одного вкуса и одной цены. И чтобы все ко всему подходило. Мне некогда с барахлом возиться. А он лупает глазами своими, тупыми, современными, и говорит: ну вот возьмите тогда немецкий, у него гарантия 5 лет. Я говорю: да мне не гарантия, мне чтобы я что-то мог сделать после гарантии и вне ее. Ну, понимаете, вот он сломается… а он на меня смотрит тупо и говорит: он не сломается, у него гарантия же пять лет. Я говорю: подождите, вы же не можете мне дать гарантию, что он не сломается. Вот он сломается и что я буду делать? Он: он же немецкий, у него гарантия пять лет. Он не сломается. Я: слушайте, говорю, у вас картриджи продаются? Он: да. Я: но для моего крана нет. Он: нет. Я: вот мне можно такой кран, для которого у вас картриджи всегда продаются. Он: вот немецкий, у него гарантия… я: хорошо, я возьму этот кран и запасной картридж к нему сразу. Он: у нас для него нет картриджей.
Конечно, ничего я у этого мальчика брать не стал. Но это показывает отношение очень многих к проблеме. Они не думают, как ее решить. Они надеются, что человек, как и кран, не сломается. Только вот у человека нет гарантии. Вообще, никакой.
Вот так и в этом моменте, героиня тоже надеется, что принц не сломается, пока она упивается своим чувством вины. Правильно, мы учимся ценить людей в детстве полном отношений, а у нее его не было. И Леля учится сейчас. Это важный авторский момент, я считаю, потому что надо понимать, что все, чему вы упустили научиться в отношениях с людьми, свалится на вас внезапно, и вам придется учиться и совершать ошибки тогда, когда их совершать нельзя. Я гордо считаю, конечно, что всегда можно быть человеком. Ни потеря памяти, ни боль, ничего не оправдание. Но ведь Леля не умеет еще быть человеком. Ей за несколько дней приходится перепрожить свои 30 лет, все нагнать, сделать все ошибки, сделать все малодушные поступки, чтобы оценить их, переоценить, и пойти, наконец, дальше.
Героиня незаслуженно делает герою больно, несправедливо обижаясь на него.
Воображаемый друг, корейский певун, говорит героине: «пустота может поделиться только пустотой.»
Да, а обида может поделиться только обидой. И мы обычно выплескиваем свою обиду не на тех, кто нас обидел, а на тех, кто согласен нас выслушивать. Обратите на это внимание. Это, знаете, как сильно раздражает, когда во всяких фильмах, где парень там спорит на девушку, ну, что-нибудь, что влюбит ее, например, а потом влюбляется, и вот девушка узнает и вот там вот этот скандал, и она несет свою беспочвенную боль, обвиняя парня в коварстве, мол, ты посмеяться хотел, так вот, смейся. А парень, он же влюбился, он мямлит, пытается оправдаться, мол, да я не, да прости, да я тебя же люблю. А она теперь, такая, вся, ему не верит, убегает, как контуженная во Вьетнаме, услышавшая телефонный звонок (для молодого поколения это отсылка к фильму Русалка с Томом Хэнксом), волосы назад. А тебе кресло в экран бросить хочется, потому что, как говорил один мой знакомец – да перестаньте же онанировать сознанием прямо на моих глазах! Представьте на минутку, что вот вы та девушка, которая эти претензии высказывает парню. Вы тысячу раз видели такие сцены. Небось, считаете, что они прекрасные и правдоподобные. А теперь представьте, что парень действительно такой, в чем его обвиняет девушка. Ну и что он на эти ее гневные писки скажет? Посмеется. И выслушивать не станет. Верно? Так вот обратите внимание, если вы кого-то обвиняете, а вы ведь, дорогие девчули, наверняка так делаете и в жизни, как только представляется возможность, и вам не прилетает ответочка, такая, что вам от боли уже не хочется продолжать – то вы кидаетесь на человека незаслуженно, и гадина тут вы, а не он.
Но, увы, у Лели нет и не могло быть другого варианта. И автор с безжалостным психологизмом нам это показывает. Леле нужно высказать обиду за годы ненужности одному человеку, другому, которому она уже нужна настолько, что он согласен принять ее боль на себя.
Но Артур Грэй на то и Артур Грэй, чтобы вытаскивать малахольных Ассолей-Рапунцелей из их башен к свету жизни. Он побеждает всех тараканов в голове героини. Ну, какие времена, такие и чудовища.
Ну и музыкальных крючков в книге есть. Если вы хмыкнете на Poets of the fall, если вы росли в лесу и у вас не было «Oh baby, baby, its a wild world», то уж, конечно, вас догонит и бабахнет «Не покидай». А если нет, то у вас душа просто еще не отросла.
И финал. Очень важный финал. О том, что сколько бы жертв ни вырвались из круга зла, сам круг никуда не делся. Я сейчас в рамках сотрудничества с Эндрю перевожу работу нашего общего товарища, доктора психологии, моего коллеги Зака Муча «Эмоциональное насилие: руководство по самообороне». Это нон-фикшн. Но если вы, как и я, любите больше художку, то начните свой путь к освобождению с Сандаликов.
В общем, книга заслуживает экранизации, собрать букеров, путцлеров, больших книг и такоэ. Потому что эта книга надежда для очень многих вырваться в жизни. Это травмированный мир, и его жителям нужны Сандалики, чтобы не наколоть ноги на дорогах жизни.
«Сандалики» kitobiga sharhlar