Kitobni o'qish: «Ключи от моего сердца»

Пролог

«Стон? Это мой стон или Хранителя?»

Стыдно было признаться, но желание любви Лису не отпустило. Она даже сжала ноги, настолько остро ее тело отвечало на ласки, что дарились не его хозяйке, а…

«А кому? – этот вопрос отрезвил, заставил успокоить дыхание. – Кто, если не я, целует Хранителя? Кто вошел в его комнату?»

Из-за незакрытой двери вскоре послышались треск рвущейся ткани и громкие звуки поцелуев.

– Боже! Так что же это получается? – ужаснулась Алисия, вспомнив слова дяди, который поклялся, что Хранитель не тронет невесту, пока та не захочет. – Я сама вышла к Хранителю и сама же потянула его в постель? Так вот как он добивается своего? Магией?

– Жди, – донеслось из-за спины, и будто в ответ послышалась громкая ругань, а потом из комнаты спиной вперед вылетел черноокий и, ударившись о противоположную дверь, которая наверняка треснула от приложенной силы, мешком соскользнул на пол.

– Ну-ка, ребятки, тащите его к себе, – скомандовал появившийся в женской ночной рубашке, что лоскутами свисала с его мощных плеч, лорд Фрост. Вытерев ладонью губы, он зло сплюнул на пол. Тело Хранителя втянули в ту же дверь, которую он едва не выломал.

– Я ничего не понимаю, – желание резко отпустило, и Лиса вдруг вспомнила, что находится в чужих руках. – Лорд Винд, это вы?

– Нет, я не лорд Винд, – донеслось сзади. Алисия резко крутанулась, чтобы высвободится, но попала в еще больший захват. Открыла рот, чтобы завизжать, но не смогла – ее губы оказались в плену. Ноги подкосились, голова пошла кругом, а сворованный поцелуй лишил последних сил.

Он был в ее жизни первым, но Лиса готова была поклясться, что уже знает эти губы… и этот запах разгоряченного тела, и…

Глава 1. О тесном Лискином платье и мечте ее братьев

Алисия Виру смело могла бы называться леди, поскольку была благородного происхождения, но сейчас, когда она с наслаждением вгрызалась в стащенное на кухне яблоко и брызгала соком на страницы «Закряжских сказаний», ни один человек не заподозрил бы в ней деву голубых кровей.

Холодный ветер шнырял по углам полуразрушенной башни, которая так же, как и предки прячущейся в ней девушки, могла бы похвастаться славным прошлым, где в перечне значились и с честью пережитая осада, и переход крепости под мятежные знамена, сделавшие хозяина, пусть и ненадолго, но королем, и пожар, уничтоживший сестру-колокольню, чей остов до сих пор опаленными камням ковыряет небо.

Были они – и Алисия, и башня, в чем-то схожи, хотя одной минуло тысячу лет, а другой лишь четырнадцать. Обе, несмотря на плачевный вид, надеялись, что когда-нибудь все наладится, и жизнь повернется к ним хорошей стороной. А пока одна искала одиночества, вторая с радостью подставляла истертые ступени и открывала укромные уголки, где ветер-злодей не будет ворошить страницы книги.

– Каг-г-г-г! – черный ворон, нацелившийся на огрызок, топтался в проеме бойницы и сверлил бусинами глаз увлекшуюся чтением Алисию.

«И было в том дворце множество комнат, куда ходить никому, кроме Хранителя, не позволялось. И каждая из комнат несла на себе следы пребывания женщины: гребень с застрявшим в его зубьях волоском, серьги, будто только что снятые и забытые у зеркала, брошенные у кровати парчовые туфельки. Хранитель ревниво берег каждую вещь и не позволял не то что передвинуть – тронуть. А чтобы любопытные не совали в те комнаты носы, закрывались они на ключи, коих скопилось такое количество, что даже захоти кто подобрать их к замкам и за год не управился бы».

– Если у него столько ключей, то сколько же в доме Хранителя комнат?

– Каг-г-г! – напомнил о себе ворон.

Алисия Виру с сожалением посмотрела на огрызок, где сочной мякоти осталось на два укуса, и ловко швырнула под лапы ворону. Тот от неожиданности расправил крылья и отскочил, но, поняв, какое привалило счастье, хватанул добычу и сиганул с башни вниз.

«Пролетали года, и Хранителю надоедало ходить из комнату в комнату и перебирать памятные вещи. Его начинала мучить тоска. Хотелось тепла и человеческого участия, а потому отправлялся он к ведьме, которая колдовством вызнавала, где найти ему новую жену».

***

– Алисия! Лиса! Где же эта несносная девчонка?! – толстая кухарка – единственная в замке женщина, кроме прячущейся в башне младшей из рода Виру, собрав подол в узел, поднималась по крутой лестнице. – Если я сорвусь и сломаю себе шею, все останутся без ужина. А уж ты знаешь, какими бывают твои братья, если голодны! И послал Великий мне такое наказание!

Послышался грохот камней, тоненький вскрик Уршулы, и Алисии пришлось высунуться, чтобы убедиться, что башня окончательно не разрушилась и не погребла под собой рыхлое тело женщины, заменившей ей… Нет, слово «мать» к вечно ворчащей кухарке, норовящей больно ущипнуть или вовсе отправить в темный чулан за любую провинность, не подходило. Скорее, наставница, пусть никудышная, но хоть как-то готовящая к будущей жизни, поскольку на донну, призванную заниматься воспитанием девочек из благородных семейств, братья деньги тратить не желали. Какая донна, если последнее платье Лисе купили два года назад, и теперь приходилось набрасывать на плечи платок, чтобы его концы хоть как-то закрывали невесть откуда взявшуюся грудь. Пуговицы перешила на самый край, а толку никакого. Еще недавно, стоило тронуть, грудь болела. Алисии даже казалось, что ей под кожу каким-то чудесным образом попали две гладкие гальки с берега озера Охань, но прошло полгода, и камешки истончились, а потом и вовсе исчезли, оставив хозяйку один на один с проблемой рвущихся наружу полушарий.

– Ах вот ты где! – Уршула больно схватила за ухо. Обманула, значит: пихнула какой-то камень, чтобы наделать шума, а Лиса попалась, высунувшись из своего убежища. – Все книжки читаешь? Чему только они научат? Ступай вниз, горе мое. Поможешь на стол собрать.

***

– В рост пошла девка! – откликнулся старший брат на ворчание Уршулы, заявившей прямо за ужином, что негоже девице из рода Виру лодыжками сверкать, надо бы новое платье справить. Подмигнув двум другим сродственникам, обернулся на кухарку: – А что и женские зори у Лиски пришли?

Несмотря на холод – камин с первого дня весны топить прекратили, Алисия сделалась кумачового цвета. Разве можно вот так, за столом, обсуждать то, что она тщательно скрывает?

– Рано еще о зорях говорить, – выгородила Лиску кухарка.

– Раз рано, значит, и платье новое ни к чему, – хлопнул ложкой Карол – как самый старший он сидел во главе стола. – Куда она, кроме местного храма, ходит? А там все свои, взглядом не обидят.

– Спаси Великий, – задрала очи к потолку Уршула, – а как одно с другим связано?

– Не твоего ума дело, старуха. Вина подай.

– Карол надеется выгодно Лиску продать и наши дела за счет будущего родственника выправить, – младший из братьев был ближе всех к сестре. Если те смотрели на нее как на обузу, Юлек баловал: то книжку потрепанную принесет – в лавке у старьевщика полно такого добра, то ленту в косу вплести. Заботы на полмедяка, а сестре приятно. Они и походили друг на друга больше всего: оба светловолосые, синеглазые, тонкокостные – говорят, в мать. Старшие же смотрелись молодыми бычками – что обхват шеи, что рук – все едино.

Ковыряясь ложкой в тарелке, Алисия наблюдала, как морщится Карол, за единый раз осушая кубок дешевого вина – на дорогое денег нет, так же как на дрова и новое платье.

А все из-за того, что после смерти родителей Карол опрометчиво распорядился наследством – поверил какому-то столичному прохиндею, вложил все средства в торговое дело, коим никогда не владел, и прогорел. А тут, как специально, который год неурожай. И какой спрос с крестьян, живущих на землях Виру? Вот и приходилось на всем экономить. А замок требует присмотра. Суровые зимы обрушили полкрыла – его, нежилое, не топили и крышу вовремя не залатали, а просочившаяся вода, заледенев, сделалась вроде лома и легко раскола кладку.

– А что? Лиска в самый сок входит, – Стефан – средний брат сорвал с ее шеи платок и бесцеремонно уставился на рвущиеся из петелек пуговицы. – Еще годок-другой и пора бы о женихах задуматься.

– Какие женихи? – Уршула подавилась куском хлеба. Прокашлявшись и смахнув слезу, с укоризной посмотрела на Карола, откинувшегося на спинку стула и раскачивающегося на двух ножках. – Алисии и пятнадцати нет!

– В наших краях с шестнадцати брачные венцы плетут. А мы, как Лискины братья, должны позаботиться, чтобы ей достойный муж попался. Никто нам не мешает заранее сговориться. Кто больше выкуп даст, тот и заберет.

– Хоть в тот же день! – хохотнул Стефан, бросая обглоданную кость псу, вертящемуся у стола. – Лиска лицом в мать пошла, а та знатной красавицей считалась. Жаль, что ее портреты пришлось продать.

– Ну так там знаменитый мастер работал, за них хорошие деньги выручили.

– Которые на дно вместе с кораблем пошли, – напомнила о печальном событии кухарка, за что получила гневный взгляд Карола, предвещающий выволочку, а потому, быстро собрав посуду со стола, поспешила в свои дышащие огнем владения.

Младший, Юлек – самый тихий и робкий из братьев, с сомнением покачал головой.

– За такую, какая Алисия сейчас, я и медяка не дал бы. Права Уршула, нужно Лисенку платье обновить. И туфли хорошие заказать.

Лиска спрятала ноги под стул. Башмаки на ней были крепкие, еще не один год проносила бы, но нога росла. Вернуться бы на три года назад, когда каждая обновка была в радость, а не в укор ей, Алисии, расцветающей непомерно быстро.

– Эх, если бы можно было время вспять повернуть! – старший будто мысли ее прочел. – Я бы того паршивца с лестницы спустил. Вот хотите верьте, хотите нет, но он меня словно околдовал – так ладно пел о кораблях, груженых специями и золотом, о странах, где женщины разгуливают в одних юбках и водят мужей за вдетые в нос кольца. И ведь умом понимал, что влезаю в авантюру, вкладывая деньги в рисковое дело, а все равно будто Чумазый под локоть толкнул.

От том, как было жутко, когда брат узнал о затонувших кораблях, Алисия вспоминать не любила. Он разгромил все то немногое, что осталось ценного – теперь в ее комнате лишь кусок зеркала вместо того, что занимало треть стены. А сколько посуды расколошматил, перевернув шкаф? Изразцы на кухонной печи до сих пор с щербинами.

А как дрались братья, виня друг друга – ведь совет держали перед тем, как деньги вручить прохиндею! Старшие двое в порт ездили, чтобы в наличии парусника убедиться. У Стефана, вон, до сих пор рана на спине чешется – перила на лестнице треснули от удара и щепа едва не насквозь прошила. Лиса не раз слышала, как брат по ночам стонет, проклиная судьбу. Он теперь увечный – руку высоко задрать не может, согнуться пополам тоже. Ходит точно кол проглотил.

Юлека больше всех жалко – он разнимать старших полез, и в пылу драки его так по голове саданули, что теперь плохо видит. Мучаясь раскаянием, Карол лекаря пригласил аж из самого королевского госпиталя, но тот только руками развел. «Молитесь, чтобы зрение вовсе не утратилось».

– И я хотел бы время вспять повернуть, – Юлек устало провел ладонями по лицу.

– И я, – Стефан кинул хмурый взгляд на молчащую сестру. Алисия опустила глаза. Она знала, о чем он думает – если бы не тяжелые роды матери, выдавившей на свет Лиску, та до сих пор была бы жива. И отец, наверное, тоже. Никто же не знает, почему он на озере оказался, когда там лед тонкий, как стекло, был. То ли руки на себя наложил, то ли нечаянно оступился.

Старший поднялся со стула. Его качнуло.

– Завтра же в столицу напишу. Пусть дядя пощупает, кто с Виру породниться желает. Как никак мы королевского рода, а Алисия, стало быть, принцесса. Надо бы миниатюру заказать, чтобы товар лицом показывать.

– Дорого обойдется, – Стефан поиграл серебряной ложкой. – Художника следует толкового найти, иначе такой портрет намалюют, что за Лиску еще приплачивать придется.

«У меня впереди два года, – успокаивала себя Алисия, слушая планы братьев, – а за это время многое может измениться».

Одно было хорошо – платье и обувку ей справят новые. Портрет тоже очень хотелось.

После Лиса долго стояла перед зеркалом, изучая свое лицо. Она как-то не задумывалась, такая же она красивая, как мама, или нет, а сейчас, когда свеча освещала то одну половину лица, то другую, и вовсе казалась себе страшной. И странное дело, уже желалось, чтобы хоть кто-то на нее польстился – на такую худую, нескладную.

***

– Куда засобирался? – старая карга, в которую превратилась некогда первая красавица Закряжья, уцепила скрюченными пальцами полу кафтана Свеярида. – Мала она еще, чтобы ею любоваться. Не пугай, дай подрасти.

Ярид с тоской посмотрел за окно: снег сыпал третий день, серое небо едва не лежало на плечах, поганя и без того тоскливое настроение.

– Я только взгляну. Не понимаешь? Мне побыть с ней рядом, все равно что сладкого воздуха глотнуть.

Вайга накрыла крышкой котел, в котором быстро таяла ледяная корочка. Домашнее тепло вредно для магии льда: там, где только что высились шпили некогда грандиозного замка, громоздились оплавленные до прозрачности кубики льда.

– Еще успеешь, наглотаешься. Всего-то четыре годочка подождать. Отправь лучше к ней кого из своих, пусть приглядят. В такой семье и сгинуть легко.

– Оттого и переживаю, – Ярид тяжело вздохнул. – Хоть самому в няньки нанимайся.

– Ну ты удумал! – карга цокнула языком. – А кто же Врата будет стеречь?

– А что с ними сделается? – Свеярид накинул на плечи меховой плащ, щелкнул серебряной застежкой под шеей.

– А вдруг кто ключи от них найдет?

– Если у вора вместо сердца кусок льда, а другого у замыслившего недоброе и быть не может, бояться нечего. Да и ты присмотришь. В случае чего весточку пришлешь.

– Я не поняла, – старуха поднялась со своего места, едва не опрокинув котел, – ты шутишь или на самом деле уходишь?

– Ухожу, Вайга, ухожу! – хлопнув рукавицами по ладони, князь Свеярид широко улыбнулся.

Распахнутая дверь впустила в дом злой ветер. Он сыпанул горстью снежинок, но те, не выдержав тепла, осели у порога хрустальными каплями.

Старуха прошлепала к двери, закрыла ее на засов, постояла немного, прислушиваясь к удаляющимся шагам.

– Никуда ты, милый, от Врат не денешься.

***

– Лисенок! Лиска! Тут такое дело! – в дверях вырос Юлек. Волнение не давало брату стоять на месте. Он словно перекати поле стукался об стены. Запускал пальцы в волосы, теребил их. Опускался на стул и поднимался вновь, начиная вышагивать по комнате.

– Юль, чего душу рвешь? Говори уже! – прошла неделя после того, как старший брат отправил дяде письмо, и Алисия с нетерпением ждала ответа. Лорд Пилли – брат их матери, не оставлял о племянниках заботы, хотя «старшенькому» зимой стукнуло двадцать пять. Но, видимо, памятуя о том, как Карол однажды распорядился состоянием семьи, пустив его на океанское дно, продолжал присматривать за отпрысками несчастной сестры.

– Ты, это, только не волнуйся.

– Великий, не оставь меня! – Алисия села на стул: худые известия лучше не встречать стоя.

– Дядя написал, что твоей руки просит Хранитель. Он ответил ему согласием.

После того, как Лиса совладала с собой и, выпив стакан воды, вернула лицу краски, брат распахнул дверь.

– Идем, нас ждет Карол.

Глава 2. Заветы братьев

В помещении, бывшем когда-то кабинетом отца, где на стенах зияли светлыми прямоугольниками следы от проданных картин и чувствовалось отсутствие огромных книжных шкафов, место которых заняли разномастные стулья, собрались все обитатели замка Виру. Конечно, кроме конюха, который как раз сейчас выкатил во двор карету и, ругаясь, ходил вокруг нее, соображая, как вернуть забытой в хламе вещи подобающий вид.

Но именно загромождающий карету хлам не позволил три года назад продать ее, как ту же самую библиотеку, насчитывающую несколько тысяч ценных книг, и бюро с чернильным набором, помнящем, как прадед, обмакнув перо, дрожащей рукой подписывал отречение от престола.

– Для кого готовят карету? – Лиса почувствовала недоброе. Где обещанные годы жизни до совершеннолетия, за которые судьба может претерпеть изменения? Ведь одно дело узнать, что Хранитель пожелал взять заморыша в жены, что само по себе казалось если не насмешкой, то ошибкой, и совсем другое – вот прямо сейчас, несмотря на неполные пятнадцать лет, отправиться к старику в стылую постель. Именно таким Лиске виделся Хранитель – стариком, пережившим всех своих жен, а теперь вознамерившимся погубить и ее, совсем юную и не успевшую почувствовать томление любви. А с Хранителем какая любовь?

Если кухарка и не рассказывала ей, что происходит между мужчиной и женщиной после свадьбы, то этот пробел успешно заполнили любовные истории, которые Алисия читала запоем. Но там описывалось все красиво: ее, дрожащее как лепесток вишни на ветру, ресницы, его чувственный взгляд, предвещающий полный страсти поцелуй, ну и прочие глупости, которые сейчас виделись совсем по иному. Седые космы старика, его дряблая кожа, тянущиеся к поцелую обескровленные губы… Фу! Фу-фу-фу!

– Ты уезжаешь. Посланник Хранителя ждать не будет.

Только сейчас Алисия заметила постороннего. Он сидел в кресле у стола спиной к ней. Произнесенные братом слова заставили посланника встать и отвесить сдержанный поклон. Незнакомец как нельзя лучше соответствовал придуманному Лиской портрету Хранителя – высокий старик с собранными в хвост седыми волосами. Его холодные глаза изучающе скользнули по фигуре «невесты», из-за чего той захотелось сжаться.

– На сборы дан час, – произнес он бесцветным голосом.

– Да-да! – торопливо подтвердил Карол, сворачивая в рулон только что подписанный документ. И по тому, как уважительно он относился с испещренной чернилами бумаге, сделалось понятно, что она весьма ценна. Горящий восторгом взгляд Стефана и испуганный Юлека обожгли догадкой, что повернуть назад не удастся – Алисию только что продали. – Я сам прослежу, чтобы понапрасну не растратили и минуты вашего драгоценного времени.

Карол вытащил из стола связку ключей и, со значением кивнув Уршуле, ответившей ему таким же кивком, отдал ей один из них – большой, с искусно отлитой головкой.

– Леди Алисия, следуйте за мной, – каким-то чужим голосом произнесла Уршула и, повернувшись к двери так, будто она была не простой кухаркой, а как минимум хозяйкой замка, важно пошла впереди. На щеках «наставницы» играл румянец, а нос задирался так высоко, что Лиса поневоле осознала, что сейчас ей откроется что-то доселе неизвестное и таинственное.

Ключ подошел к двери, за которую Алисия ни разу не ступала. Не из-за того, что не пускали, а просто не появлялся интерес – большинство комнат в замке пребывали пустыми: без мебели и без занавесей. А кое где даже отсутствовали стекла: старые разбились, а на новые не нашлось средств, да и нужды, а потому в них гулял ветер, и жили голуби.

– Что это? – спросила Лиса, вытягивая руку с лампой. Та осветила сундуки стоящие вдоль стен небольшого помещения. – Сокровища?

Уж больно дорогими смотрелись сундуки – с затейливыми скобами, резными крышками, украшенные цветной эмалью и кованными ручками.

– Сокровища, – запыхавшаяся кухарка сняла со стену веревку с болтающимися на ней ключами. – Матери твоей приданое. Денег и драгоценностей тут, конечно, не сыщешь, но вот богатой одежды полно.

– А что же вы раньше молчали? – в голосе Алисии слышались слезы. Она ходила оборванкой, а тут, оказывается, чуть ли не королевские наряды!

– Чтобы ты их, лазая по разрушенной башне, трепала? Или весеннюю грязь в расшитых золотом сапожках месила?

Сундук открывался за сундуком, являя бархат и парчу, тончайшие шелка и легкие меха. Резко запахло лавандой – ее сухие веточки рассыпались, падая на пол, а наряды перетряхивались и вешались на спинку сундуков. По тому, как ловко и со знанием дела работала Уршула, она перебирала их не раз.

– Но храм…

– Ты видела, как бедно одеты наши прихожане? Хотела бы вызвать завистливые мысли?!

– А отчего же брат не продал их, ведь за добротную ткань можно и золотой выручить?

– Хвала Небесам, хоть тут у Карола разумения хватило!

– Он всегда помнил, что в нашей семье растет сокровище, которое можно дорого продать. А как обойтись без красивой обертки? – послышался от двери голос Стефана.

– И много вы сегодня выручили? – слезы исчезли, осталась злость, что ее, Лиски, душой расплачиваются за свои же ошибки.

– Пока оговорили только аванс, а вот как выполнишь все условия, получим остальное.

– Какие такие условия? – от страха заболел живот. Во что ее втравливают? По силам ли будут те условия?

– Ничего особенного. Что-то вроде блюсти себя только для мужа, не порочить свое и его имя, не позволять вольных речей, могущих быть использованными против него, не причинять зла своими деяниями…

– Спаси Великий! Что я такого могу рассказать о Хранителе? Я и не знаю его да и не видела ни разу!

Стефан повернулся к Уршуле, делающей вид, что выковыривает цветочки лаванды, запутавшиеся в кружевной накидке, а на самом деле чутко прислушивающейся к разговору.

– Оставь нас!

Кухарка обиженно сжала губы и посеменила к двери, которую Стефан тут же плотно притворил.

– Слушай меня внимательно, – Стефан навис над сестрой, которая невольно попятилась и едва не ухнула в открытый сундук – брат не позволил упасть, схватил пятерней за ворот. Встряхнув так, что клацнули зубы, поставил на ноги и, не отрывая злых глаз от лица, прошипел: – Оказавшись у Хранителя, отыщешь пять ключей от Белых врат. Пять! – он растопырил пятерню и помахал ею перед лицом сестры, чтобы та запомнила. – Как только справишься с этим делом, пришлешь нам весточку с сигнальным словом «Скучаю».

– И что будет после? – Алисия заглянула дальше, оставив на потом размышления, что этим требованием братья сами себе закрывают путь к полному расчету за нее, поскольку толкают на нарушение установленного Хранителем правила: «Не причинять зла своими деяниями». Заданным вопросом Лиса хотела высветить меру грозящего зла, а иного от Стефана она не ожидала, иначе тот не выгнал бы Уршулу прочь.

– Что ты знаешь о Белых вратах?

– Почти ничего. Знаю, что лучше бы им быть закрытыми, иначе миру грозит беда. И за этим как раз следит Хранитель.

– Так вот, я скажу тебе правду: нам очень провезло, что к тебе посватался именно он. Кто только ни предлагал Хранителю своих дочерей, лишь бы подобраться к Белым вратам! Даже король Свардии, проигравший в последней войне половину страны, присылал ему портреты дочерей. Бери, мол, на выбор! А если любы обе, обеих и отдам.

– Я не понимаю…

– Все просто: он желал изменить исход Шаденского сражения, когда конница Напрея обошла его с тыла!

– А при чем тут Хранитель?

– Очень даже при чем! Открыв Врата, можно изменить прошлое! Только представь, как хорошо бы мы жили, если бы Карол тогда не развесил уши, а прогнал шельмеца, вытянувшего наши деньги. У тебя шкафы ломились бы от платьев. Вокруг десятки слуг, а за тобой присматривала бы не полуграмотная Уршула, а донна, говорящая на семи языках. И главное, тебе не пришлось бы выходить замуж по принуждению. Все, сестричка, волшебным образом изменится, стоит только раздобыть ключи! Все!

– Не будет утонувших кораблей, у тебя прекратит болеть спина, а Юлек не ослепнет…

– Вот! Правильно мыслишь! – дыхание низко склонившегося брата щекотало ухо. Пальцы, удерживающие ворот, ослабли, позволяя вдохнуть полной грудью.

– Но правила Хранителя…

– Какое из них мы нарушим? Разве ты причинишь своими деяниями зло? Наоборот, ты позволишь избежать его! Кому сделается хуже от того, что мы изменим прошлое?

– Проходимцу? – Алисия действительно желала зла обманщику. Ему следовало получить по заслугам – отправил в дальний путь прогнившие суда, погубил столько людей!

– А потом, как только все изменится, не будет никаких правил и никакого Хранителя, – продолжал увещевать Стефан.

– Но как мне прожить то время, пока я не отыщу ключи? Мне же придется возлечь со своим мужем в постель…

– А ты успокаивай себя тем, что видишь просто сон, дурной сон, но не бесконечный, а после ничего такого уже не повторится. Ты будешь вольна выбирать жениха. Хочешь, по любви, хочешь по достатку.

– А вдруг у меня не получится? – лицо у Лисы горело. Хотелось прижать к щекам ледяные пальцы, чтобы хоть как-то унять жар, мешающий думать. – Вдруг я не найду ключи от Врат?

– Дурочка! Ты же будешь рядом с Хранителем – вот и проследи за ним. Куда ходит, какие с собой берет ключи. Прямого интереса не показывай, постарайся вызнавать все намеками. Покажи, что нуждаешься в доверии. Будь ласкова и податлива. Умная женщина через постель многое способна вызнать.

Алисия с силой оттолкнула брата. Тот, не ожидая, шагнул назад, выпустил из рук ткань платья.

– Не забывай, что я еще не женщина и далеко не самая умная. Иначе не слушала бы твои искушающие речи. Не толкай меня к страшному. Мне и без братских наставлений тяжело. Это не тебя, а меня отдают в руки старика. А знаешь ли ты, сколько у него до меня было жен?

– «Закряжских сказаний» начиталась? Так то сказки. Я напрямую у посланника Хранителя спросил. Знаешь, что он ответил?

– Что?

– Что жена у Хранителя всегда одна! И этого тебе должно быть достаточно!

Алисия в споре потеряла все силы, села на край сундука, закрыла лицо ладонями. Брат навис над ней черной тучей.

– Запомни, будешь делать, как велено.

– А иначе? – прошептала она, не разнимая рук.

– Иначе слепой Юлек на всю жизнь будет тебе укором.

В дверь постучали.

– Долго вы что-то, – младший брат с тревогой посмотрел на наскоро промокающую глаза сестру, на хмурого брата, смахивающего прилипшие к вспотевшему лбу волосы.

– Да вот, прощались. При посторонних неудобно сестру напутствовать.

– Я тоже поговорить пришел. Вернее, спросить: так ли уж надо Лисенка сейчас к Хранителю отправлять? Нельзя ли подождать? Почему Карол не противится, ведь она еще девочка? Какая из Лисы жена?

– Карол сам всего не знает. Дядя в письме вскользь упомянул, что все формальности улажены, беспокоиться не о чем. Наше дело сестру в дорогу снарядить.

– Лисонька, если тебе будет плохо, возвращайся, – Юлек взял ее руки в свои, погрел их дыханием. – Не слушай братьев, помни, что у тебя есть я.

– Я помню, – она порывисто обняла Юлека, долговязого и нескладного. Всего лишь полтора года разделяло их, и были младшие против Карола и Стефана, как два слепых котенка.

– Еще не наговорились? – в помещение ввалилась Уршула. – Посланник каблуком постукивает, намекает, что пора бы отправляться, а у нас ничего не меряно. А вдруг не подойдет вовсе? – она хлопнула ладонями, убивая взметнувшуюся ввысь серую бабочку. – Или побито молью? Но нет же! Все оставили на последний день! Говорила же, надо хоть одно новое платье справить!

– Уршула, а ты помнишь, какой была мама? – Лиса подошла к сундуку, вытянула нижнюю рубашку из тончайшего кружева, пожелтевшего от времени. – Я статью пошла в нее?

– Откуда мне помнить? Я в доме появилась гораздо позже. Дура, надо было сразу после смерти лорда Виру уходить, а я нет, осталась, прикипела тут к некоторым, – пришло время и Уршуле пустить слезу.