Kitobni o'qish: «Обыкновенный волшебник»

Особая благодарность Анастасии и Игорю Саенко за помощь в подготовке книги.

В реальном мире достаточно поводов для благоговейного изумления.

Карл Эдвард Саган

Синдром истинно верующего заслуживает научного исследования.

М. Ламар Кин

Все совпадения в книге случайны и были созданы ненамеренно. Все персонажи, процессы, организации и события, упомянутые в ней, – плод воображения автора.

© Саенко Т., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Глава 1

Надежда умирает последней. Моя корчилась долго – почти четыре дня. Агония случилась в пятницу после обеда, и кто бы спорил, что быть не может худшего момента для разговора с начальником. К тому же за окном моросил дождик, усыпляя всех и вся вокруг и добавляя миру в целом какой-то беспросветности. Еще вчера над Москвой светило солнце. Не ахти какое, конечно, – от нашего столичного солнца многого-то не ждешь, но все-таки лето. Случаются чудеса. Небо, птички, четверг – вчера был как раз «тот самый» момент, чтобы решать вопросы. И этот момент был безвозвратно упущен.

Мой начальник, Игорь Борисович, был занят во вторник, встречался с учеными из какой-то академии, в среду он тоже, соответственно, не смог меня принять – у него болела голова после встречи с учеными, и его секретарша настоятельно не рекомендовала его тревожить. Ничего хорошего с такой головой он все равно не надумает. И я с этим согласилась.

В четверг я просидела в приемной четыре с половиной часа, благо у нас в редакции скоростной Интернет – всегда можно с пользой провести время. Ожидание не привело ни к чему. Игорь Борисович просто не появился – и не отзвонился тоже. А чего такого, перед кем начальству отчитываться?

Признаться, я разозлилась. Шла домой, в общагу, и пинала пустую банку из-под пива. Какого черта? Что он о себе возомнил? Или он считает, что мне некуда пристроить четыре с половиной часа? По правде сказать, впервые за пять лет я действительно не совсем хорошо понимала, чем мне заняться. Или, скорее, что мне делать дальше. Со своей взрослой жизнью, я имею в виду.

Взрослой я себя не чувствовала, скорее – потеряшкой. К тому же вся неделя выдалась такой, словно мне черная кошка дорогу перебежала или просыпалась соль. Но я вообще-то соль почти не ем. Что касается кошек, то да, у нас в общаге их много. Плодятся и размножаются в подвалах, к нашей радости, к ненависти коменданта. С кошками я дружу – даже с черными. Я против расизма, особенно кошачьего.

В пятницу утром я позвонила Игорю Борисовичу еще раз, чтобы уточнить, стоит ли мне сегодня приезжать в офис. Игорь Борисович ответил положительно и удивленно спросил, почему я не подошла к нему раньше. Зачем, мол, я отложила разговор на пятницу?! Мое изумление было сравнимо только с бешенством. Если бы не удивление, уж я бы ему ответила. Но оно буквально лишило меня дара речи. Бешенство я, в надежде на лучшее, постаралась в себе подавить.

– Во сколько мне лучше подъехать? – вкрадчиво спросила я, втайне жалея, что не включила диктофон, чтобы записать наш разговор. А то ведь потом и от этого открестится.

– Давай до обеда, а то я хотел пораньше… В смысле, в одно место заехать, по работе, – поправился Игорь Борисович, считающий своей священной обязанностью поддерживать в нас всех уверенность в его тотальной занятости не чем-то там таким, а исключительно делами. Работает – и нам велит.

Работать, работать и еще раз работать, а также «учиться, учиться и еще раз учиться» – как завещал великий Ленин. Впрочем, говорил он это или нет – большой вопрос. Исторические источники сомнительные. Большая часть того, что мы знаем о Ленине, поведали нам уже после его смерти. Преимущественно госпожа Крупская. Что ж, примем на веру и добавим, что я уже давно готова работать. Мечтаю работать! Четвертый день сижу в приемной Игоря Борисовича в надежде на то, что смогу реализовать наконец свое право на труд, причем именно там, где мне хочется, и на условиях штатного корреспондента.

Признаться честно, я задолбалась учиться. Ничего личного – просто… пяти лет вполне достаточно, не так ли? Напряжение последнего семестра изверглось в виде моих злости и несправедливого раздражения на всех и вся, а потом на меня обрушился поток госов¹, и, как следствие, нам были выданы дипломы, о которых столько говорили. Диплом постоял на подоконнике, был должным образом обмыт – тем более мой, красный.

А потом все вдруг затихло. Столько шума из ничего – бумажка и бумажка. Сейчас этот документ лежал у меня в деловом портфеле – большом, рыжем, почти кожаном. Замечено, что человек вызывает уважение, если у него в руках объемистый чемодан, набитый бумагами. Что ж, я хожу на важные встречи с моим рыжим чудовищем. Туда хорошо помещается мой маленький портативный ноутбук. Чемодан оттягивает мне плечо, но придает уверенности в себе. Даже сейчас я невольно хватаюсь за его упругие бока. При моем маленьком росте это важно.

– Васют, может, лучше в понедельник? – зевнула Леночка, секретарша Игоря Борисовича. Я жалобно всхлипнула. Очень уж нужна была эта работа. Игорь Борисович держал меня на внештатных позициях уже год – затыкал мною всевозможные дыры, посылал на Кудыкину гору (в Липецкую область, например), чтобы проверила там факт незаконного вывоза навоза из совхоза, ввоз комбикормов.

– Я его дождусь.

– Он говорил, что уедет рано.

– А он точно знает, что я здесь? – в сотый раз уточнила я. Леночка обреченно кивнула. Все он знал и даже видел меня, когда выходил в туалет. Даже кивнул мне так, словно вот-вот уже освободится и примет меня. Что, мол, так занят, так занят – не передать словами.

– Он тебя обязательно возьмет в штат, – заверила меня секретарша, вставая со своего места. Добрая, но не слишком трудолюбивая, из-за чего до нашего офиса зачастую ни черта не дозвонишься. Теряет записки и телефонные номера, которые записала на квадратиках из желтой бумаги. Нравится Игорю Борисовичу. А я – не очень. Во всяком случае, мне так кажется. Наверное, он меня не одобряет, а я отвечаю ему взаимностью. Но именно Игорь Борисович должен решать, попаду ли я в штат газеты, которую очень даже одобряю.

– Думаешь? – кивнула я, глядя с тоской на часы – половина пятого. У начальника просто не останется времени на то, чтобы принять меня в штат.

– Ну, он же обещал, – пожала плечами Леночка и ушла пить чай. Поразительно, сколько в некоторых людей влезает чаю за один рабочий день. Мы все сдаем деньги на чай-кофе, невзирая на то, кто в штате, а кто ходит без зарплаты и перебивается объедками с барского стола. Телефон на столе секретарши зазвонил, но на нее это не произвело никакого впечатления. Она ушла и не вернулась. Старомодный звон стоял в ушах, и я уже потянулась, чтобы ответить на звонок, когда дверь Игоря Борисовича открылась, и оттуда выглянул он сам – царь и бог собственной персоной со сморщившимся от неудовольствия лицом.

– Что это такое? Где Лена? – фыркнул он, глядя мне прямо в глаза. Только после этого до Игоря Борисовича дошло, что я, собственно, никакого отношения к ней не имею и отвечать не обязана. Он на секунду застыл, словно вспоминая на ходу, кто я такая, чего хочу и откуда тут взялась. Несколько секунд спустя шеф «родил» свою мысль, и мысль была подана мне в виде вопроса.

– А ты чего тут? Я же тебя до обеда ждал! – и дальше все. Аплодисменты, занавес, изумленные лица ошарашенной публики.

– Но я тут с двенадцати сижу! – против моей воли в голос прорвалось раздражение. Эмоции – ими не так-то легко управлять.

– Да? – озадаченно пробормотал он, после чего еще с полминуты раздумывал, глядя на меня. Прикидывал, видать, можно ли от меня как-то еще избавиться, и решил, что нет. Проще «убить». В смысле, принять.

И я была приглашена в святая святых. Главный редактор газеты «Новая Первая», а также соответствующего портала в Интернете, махнул рукою, и я впорхнула в его красиво обставленный кабинет. Газета, где я стажировалась, на самом деле не слишком новая, но и не старая, была заделана под шумок еще в девяносто восьмом несколькими небожителями из высших сфер. Им, небожителям, тогда понадобился свой рупор гласности в мутной воде российской демократии. Рупор носил и другие названия, пока не стал вдруг Новым и Первым – более чем сомнительное название.

Небожители со временем стали пользоваться рупором все реже и финансировали, соответственно, тоже как попало. Однако еще в начале нового тысячелетия у руля «Новой Первой» встал Игорь Борисович, который умудрился привести газету к весьма устойчивому финансовому благополучию, умело используя умеренную долю желтизны (иногда и неумеренную) и постоянные скидки на рекламное пространство.

– Ну что, – добродушно начал он, поглядывая на часы. – Наша Василиса теперь дипломированный журналист?

– Вообще-то у меня красный диплом, – гордо ответила я и, не удержавшись, тут же предложила показать его Игорю Борисовичу. Благо рыжее чудовище-чемодан со мной.

– Верю, верю. Ну что ж, поздравляю! – продолжал кивать он.

– Спасибо, – благодарно кивала я в ответ. Повисла пауза. Она продолжалась с минуту и потом упала. Игорь Борисович откашлялся, прочистил, так сказать, горло перед очередной нелепостью.

– И что я могу для тебя сделать, Василиса? – Вопрос, прямо скажем, забавный. Иногда то, что говорит начальник, заставляет подозревать у него какой-то диагноз – к примеру, склероз. Может, если бы он попил что-то для улучшения мозгового кровообращения, какие-нибудь витамины, может, полегчало бы?

– Игорь Борисович, вы говорили, что возьмете меня в штат, когда я успешно окончу институт. Ну вот, я здесь! Диплом – краснее не бывает, – и я глупо улыбнулась. Да, конечно, никогда не следует припоминать начальникам их обещания. Не любят они этого, как кошки не любят воды. Шипят и царапаются. Игорь Борисович покачал головой, по его лицу пробежала легкая тень.

– Обещал? Не помню.

– Но…

– Ладно, ладно! – Игорь Борисович не стал открывать кран с моими воплями, поднял руки и сдался сразу. – Обещал – значит обещал. И ты хочешь работать в «Новой Первой»?

– Я и так уже, считай, работаю почти год. Я написала больше двадцати статей.

– Знаю, знаю, – вздохнул Игорь Борисович. Потом еще помолчал, чтобы дать мне помучиться. Или чтобы подобрать слова. Впрочем, у таких, как он, слова всегда найдутся. – Ты понимаешь, Васюта, тут такое дело… Я буду говорить откровенно, ладно?

– Конечно, – пробормотала я, впрочем, без лишнего энтузиазма. Тон, которым говорил шеф, ясно давал понять – это не предвещает ничего хорошего.

– У тебя есть достоинства, Василиса. Ты трудолюбива, старательна, но… – вот оно – мое «но», куда же без него. Что же делать, что делать, стучало в моей голове. Или это просто давление поднялось от сидения в кресле столько часов подряд. Надо было сегодня не ходить к нему. Чувствовала же, что все это провалится. Черная полоса у меня. Какая-то порча или сглаз.

Я подумала про сглаз, и тут же за этим последовала другая мысль – о том, что хорошо бы заехать Игорю Борисовичу в глаз. Подходящая была бы порча.

– Ты пока что еще не готова. Слишком молода, у тебя нет должного опыта. Люди не воспринимают тебя всерьез. Пока что твой уровень – это внештатный корреспондент.

– Но я… Что я делаю не так, по вашему мнению? – Я говорила тихо, потому что комок в горле мешал. Черт, как не вовремя. Надо учиться управлять эмоциями. А может, разрыдаться? Он же сейчас оставит меня без работы, подлец!

– Что ж, – он снова вздохнул так, как вздыхает любящий отец над непутевым чадом. – Я не думаю, что из тебя выйдет серьезный репортер. Ты не умеешь находить сенсации, не проявляешь инициативу, в основном пишешь о каких-то незначительных событиях.

– Но вы же сами меня на них посылаете, – изумилась я. Нет, не помогут ему болюсы. – На навоз, на пенсионеров.

– Конечно! Конечно, посылаю! – возмутился Игорь Борисович. – Даю тебе возможности проявить себя, но пока не вижу больших результатов. Понимаешь, Василиса, ты сама должна находить источники. У тебя должны быть серьезные связи, если ты хочешь работать в нашей газете. Ты должна быть знакома с политиками, бизнесменами, звездами. Обрасти связями, оказаться на площади как раз тогда, когда там начинается революция. Взять интервью у нового Че Гевары. Но и это не главное.

– Не главное? – уставилась на него я. – А что же тогда главное?

Игорь Борисович посмотрел на меня так, как смотрят на безнадежного пациента, говорить которому правду жестоко и при этом бесполезно.

– А главное – ты так и не научилась писать.

– Что? – окончательно взбесилась я. – Разве я плохо пишу?

– Неплохо, – скривился Игорь Борисович, – но и не хорошо. Так пишут сотни и тысячи журналистов, понимаешь? Так может любой. Да ты не обижайся, прислушайся лучше к моим советам. Ну, подожди, Василиса. Только не плачь, пожалуйста.

– Иными словами, вы меня не берете, – переспросила я, стараясь подавить предательскую дрожь в голосе. Игорь Борисович остановился и посмотрел мне в глаза, грозившие налиться слезами.

– Не беру. Красный диплом – это ерунда. Тут настоящая жизнь, а не ваша школа. Поработай еще, там посмотрим. В тебе есть определенный потенциал, но ты должна понять, как «глубока кроличья нора». – Игорь Борисович – большой фанат трилогии «Матрица». Он всерьез уверен, что все мы на самом деле спим в матрице. Еще он верит, что пирамиды в Египте построили наши далекие предки-инопланетяне. Но все это вовсе не мешает ему оставаться изрядным козлом. Даже в матрице!

* * *

– Я ему докажу! Докажу, что он – последняя сволочь. Я его… – всхлипывала я, сидя в почти уже пустой комнате Пашки. Он сидел рядом и поглаживал меня по спине. Мой бойфренд. Человек, к которому я прибегала все пять лет, чтобы пожаловаться и поплакать. А в последний год и для того, чтобы целоваться – мне нравилось с ним быть. Но не сегодня, конечно. Сейчас я была в печали.

– Шшшш, шшшш, – шипел Паша. – Все это – мелочи. Найдешь другую газету. У тебя хороший стиль.

– Ничего я не найду! – воскликнула я. – Потому что у меня черная полоса. Я уверена, что, куда бы ни пошла, меня везде пошлют куда подальше.

– Ну какая черная полоса? Один больной на голову мужик, вот и все. Не бери в голову, Васенька, серьезно! Лучше отвлекись от этого всего. Собери вещи, к примеру. Я тебе коробки принес, они у вас в комнате, – аккуратно подбросил бомбу Пашка. Он, как всегда, уже все подготовил – организованный, собранный и все такое. Словом, пай-мальчик. Я-то еще и не начала собираться, все мысли были заняты этой чертовой работой. Вернее, ее отсутствием. Страшно сказать, на каких грошах редакция нашей газеты держит внештатников. Зарплата сотрудника газеты сразу сделала бы мою жизнь ярче и светлее.

– Почему мне так не везет? Может, со мной что-то не так? – пожала плечами я, проигнорировав идею о сборах.

– Даже если не везет – не бери в голову. Пусть сейчас черная полоса, а потом ведь будет белая, пушистая, – усмехнулся Пашка, подбрасывая в руках скомканный кусок газеты. «Новой Первой», кстати. Витька-сосед уже съехал, его кровать стояла даже без матраса. Запустение угнетало. Мы все тянули, ждали, пока определюсь с работой. У нас обоих было всего десять дней после выдачи дипломов, чтобы съехать из места, которое мы называли домом последние пять лет. Теперь оставалось всего два дня. Правда, все знали, что с комендантом можно будет договориться, задержаться на недельку-другую. Я на это очень рассчитывала, а вот Пашка был категорически против. Спал и видел зажить взрослой самостоятельной жизнью. Мне иногда кажется, что он уже родился серьезным, вдумчивым и солидным. Был таким вот младенцем в твидовом костюме и с очками на носу. Впрочем, очков Пашка не носил.

– Может, правда, ничего во мне нет? Сенсации я не умею находить, скандалить не люблю! – ныла я. – Во всяком случае, не по работе.

– А знаешь, чего ты еще не умеешь делать? – усмехнулся Паша. – Сотни полезных вещей. Омлет не умеешь делать. Почерк у тебя ужасный. Не достаешь до форточки, не можешь ее открыть. Комаров боишься.

– Они могут переносить заразу.

– Еще ты врать слишком хорошо умеешь.

– Что? – совсем обиделась я. – Я вообще не умею врать.

– Еще как умеешь! Это я, если вру, сразу краснею, а глаза начинают блестеть. А вот эти твои голубые глаза никогда даже не моргнут! – Пашка притянул меня к себе и неловко чмокнул. Хотел в губы, но я отвернулась, и получилось куда-то в ухо. Я хмыкнула и щелкнула его по носу.

– Все понятно! Мои самые страшные беды – от моих голубых глаз. А я-то думала, что они – единственное, что во мне есть хорошего, – я встала и пошла по привычке в коридор ставить чайник. Но чайника не было, чайник и тостер были Витькиными, и он их забрал. Забыла.

– Ладно, черная полоса, давай лучше подумаем, что делать-то. Я нашел нам комнату, но ответ мы должны дать до вечера. Да и то нет гарантии, что ее удержат, – развел руками Пашка.

– Комната? – удивилась я. – Мы же говорили о квартире. Любая, пусть хоть самая маленькая и страшненькая.

– Квартиры за такие деньги сдают разве что в Дедовске! – прокричал Пашка из маленькой ванной, где он налил воды в литровую банку. В ход пошел его старый кипятильник, и мы все же получили чай. – Ты хочешь жить в Дедовске?

– Я даже не представляю, где это, – ухмыльнулась я. Пашка подошел ко мне, поставил на подоконник дымящуюся чашку и присел, просунув руки мне под футболку.

– Давай я покажу тебе, – прошептал он. Конечно, речь шла не о Дедовске. У меня совсем не было настроения ко всем этим нежностям, к тому же это было странно – сидеть в совершенно пустой комнате: две кровати, одна даже без матраса, исцарапанный за пару столетий стол, подоконник с облупленной водоэмульсионной краской. Пустое, ничем не завешенное окно на одиннадцатом этаже – вся Москва как на ладони. И мы тоже как на ладони – два как бы взрослых человека, стоящие на пороге этой взрослой жизни. И мы не просто так сидим, мы пара. Мне повезло с Пашкой – что он вдруг по необъяснимым причинам влюбился в меня после стольких лет дружбы. У меня никогда не было большого количества поклонников. Говоря по правде, и маленького-то не было – так, несколько предложений, сделанных по пьяни или из-за отсутствия выбора. Пашка же никогда не заглядывался на меня – я была скорее маленьким боевым товарищем, собратом по оружию. Тем интереснее, как все изменилось в последний учебный год. Теперь мы, может быть, поженимся. Может быть, у нас будут дети.

– Ты хочешь детей? – спросила я просто так, чтобы позлить Пашку. Он моментально выдернул руки из-под моей футболки и уставился на меня. Пашка молчал, а я смотрела ему в глаза и улыбалась.

– Мы же говорили, что карьера – first². С чего бы это нам сейчас даже думать об этом? – запаниковал он. Я хихикнула.

– Отчего не подумать? Может, у меня вообще не получится никакой карьеры. Зато вот смотри, мы сейчас переезжаем в квартиру…

– В комнату. Но зато в центре, недалеко от Чистых Прудов, – моментально переключился он. – Ты только представь, будем ходить завтракать в какую-нибудь кафешку, статьи там писать, совсем как Хемингуэй. По вечерам можно будет гулять по бульвару.

– Ага, – усмехнулась я. – Приходить мы будем поздно, а уходить рано, потому что раз эта комната такая дешевая, она должна быть просто непригодна к проживанию.

– Зато не надо будет больше никого просить ни о чем, она будет только нашей, – прошептал Пашка. Я усмехнулась. Наша личная жизнь была очень забавной в общаге – со всеми нашими соседями и соседками, которые свободно заходили за чаем, солью и сахаром и нисколько не смущались, заставая нас в недвусмысленной позе под одеялом.

– Продолжайте, я на секундочку! – бросали они и продолжали, как ни в чем не бывало, копаться в ящиках. Еще был наш комендант – поборник морали и спекулянт лампочками. Молодо-зелено, но было все же нечто увлекательное в том, чтобы пробираться к себе, стараясь не разбудить Витьку или мою соседку. Пашка прав, отдельная «наша» комната – это почти мечта.

Мы начали встречаться в этом сентябре, а почему – черт его знает. До этого учились вместе, сидели рядом, одалживали макароны и овсянку друг у друга. Пашка говорит, что ему понадобилось четыре года, чтобы «разглядеть меня», но ведь до этого он не страдал в одиночестве. На первом курсе был влюблен в девочку с параллельного потока, на втором и третьем встречался с длинноногой Ольгой из нашей группы, а на четвертом зализывал раны своего истерзанного сердца. Ольга вышла замуж за нашего преподавателя зарубежной истории. А я Пашку утешала. Тогда, наверное, все и началось. До этого я не особо ему нравилась. Я знала. Женщины видят такие вещи, чувствуют. А тут бах – и все поменялось. Ночи напролет на общей кухне, разговоры по душам, планы на будущее и – да, любовь.

– А что будет с нами дальше? Работа в три смены? Однушка в ипотеку? Если в центре Москвы – мы за нее расплатимся, когда мне будет пора иметь внуков, – я расхохоталась и чуть не подавилась чаем. – Подработка левыми статьями? Прощай, Пулитцер, прощайте, мечты? Здравствуйте, будни? Мне надо попробовать себя в рекламных агентствах, писать копирайт и рекламные буклеты. Шансов больше, с моим-то красным дипломом.

В словах сквозили горечь и обида, и это было заметно невооруженным глазом, насколько тяжело я перенесла сегодняшний отказ. Вся моя жизнь – сплошная череда отказов, как явных, так и молчаливых, оставляющих тебя в неведении. Море писем, так и оставшихся без ответа. Куча сброшенных звонков.

– Такого с нами не случится! – заверил меня Пашка, замотав головой. – У нас все будет по-другому, я обещаю.

– Но как? Как ты можешь мне такое обещать? Я хотела быть репортером, проводить журналистские расследования. А теперь пойду на любую работу, чтобы оплачивать комнату. Мы будем жить, как все! Видел ли ты людей вокруг? Видел ли ты, как все живут?

– Ну и как они живут?

– Каждый из них думал, что он никогда не будет жить как все. Не будет ругать судьбу, не будет кланяться перед начальником. Слышал бы ты меня сегодня. Да, Игорь Борисович. Нет, Игорь Борисович. Я постараюсь, Игорь Борисович. Разве так я должна себя вести? Я должна встать и сказать – вы, мой дорогой Игорь Борисович, просто врун несчастный. Вам меня выгодно в заштатных держать – статей больше, денег вчетверо меньше. И все такие – все экономят, рассказывают про кризис. А газета его – барахло. И редактор он тоже так себе. Мое интервью с адвокатом завернул!

– Это он зря сделал, хорошая была статья. А почему, кстати, он ее завернул?

– Сказал – людям такое читать скучно. А этот адвокат вытащил невиновного из тюрьмы. Неинтересно? Зато вчера Игорь Борисович выпустил статью про леших. Сказал, что рейтинги от таких статей растут. Слышишь – у них от леших рейтинги растут! – Резким движением я отставила кружку на подоконник, мутная вода от этого слегка расплескалась. Ну, ничего. Этот подоконник и не такое видал. Стерпит! Господи, надо собирать вещи – мы перебираемся в какую-то комнату. Переезжаем, когда я даже не уверена, что хочу этого. Жизнь взрослого человека – одна сплошная ловушка. И врут все про то, что с годами многое становится легче. И нельзя делать то, чего хочется. А если становится можно – я видела и такое, – уже не очень-то и хочется.

– Ты куда? – окрикнул меня Паша, и я поймала себя на том, что стою в коридоре, зависнув около двери, как компьютер с вирусной программой. Я оглянулась, улыбнулась и пожала плечами.

– Пойду пройдусь. К тетке зайду, она звала, – и пошла дальше.

– Постой, а вещи? Когда ты их будешь собирать? – возмутился он.

О, только не это. Не надо говорить мне, что делать, особенно тогда, когда я совершенно не хочу это делать.