Kitobni o'qish: «Одиночество вышло из чата»

Shrift:

Пролог

– А часики-то тикают! – едва перешагнув порог моей квартиры, с трагичной интонацией произнесла в пространство над моей головой двоюродная сестра Ирина. Потом пристально уставилась мне прямо в глаза.

Я в курсе, какое значение несет это выражение в наше время, особенно когда оно обращено к незамужней особе (ко мне в данном случае). Но в голосе Ирины было столько неподдельной скорби, что я решила, что речь идет о жизни и здоровье моей сестры. Наверное, она только что от доктора, который озвучил ей какой-то страшный диагноз?

– Кузя, с тобой все в порядке? – испугалась я. – Никому не верь, все еще сто раз может поменяться…

Я называла сестру Кузей с раннего детства. С тех самых пор, когда мне сказали, что двоюродная сестра – это кузина. Некоторое время Ирина сопротивлялась столь несолидному прозвищу, но потом, когда ее все вокруг тоже стали называть Кузей, она смирилась. На меня она не сердилась – ну что тогда с меня, с ребенка, было взять.

По возрасту Ирина вполне подходила мне в тети, ей сейчас пятьдесят два года, а мне – двадцать девять. То есть у нас с ней двадцать три года разницы. Так получилось, я – позднее дитя своих родителей.

– Проходи, выпьем чаю, я пирог испекла. – Я обняла Ирину, уткнулась носом в ее плечо. На Ирине – шуба из норки. Мех с мороза пах очень приятно, словно живой, здоровый котик, немного извалявшийся на улице в снегу, а потом забежавший в дом. – Давай раздевайся, поговорим. – Я помогла сестре раздеться, пододвинула к ее ногам тапочки – только ее и ничьи больше. – Все будет хорошо, честное слово, верь мне! – От избытка чувств я еще раз обняла ее.

Ирина была не толстой, но какой-то массивной, что ли, и очень плотной, твердой на ощупь, словно каменной. Обниматься Ирина не любила, я каждый раз забывала об этом, бросаясь ей на шею.

Мы отправились на кухню. Походка у Ирины была тяжелой, словно поступь каменного командора: звякнули чашки на полках в шкафу, когда она проходила мимо него.

– С чем пирог? – обреченно спросила Ирина, садясь за стол.

– Брауни с тыквой. Почти без сахара. Какао много, а масла в составе почти нет. Сверху горький шоколад. Нашла рецепт на зожном сайте, – сообщила я радостно. Включила чайник, поставила тарелку с пирогом перед сестрой.

– Брауни с тыквой… ор-ригинально… – пробормотала Ирина, недоверчиво разглядывая мое «творение». – Но ты умничка, все делаешь правильно. Хотя нет, все, да не все. Я как раз об этом пришла с тобой поговорить.

– О чем именно? – растерялась я.

– О тебе, конечно, – вздохнула Ирина. – Я-то что, обо мне уже поздно рассуждать.

– Да почему поздно… – воспротивилась я, вздохнув с облегчением (значит, со здоровьем у сестры все в порядке, скорая смерть ей не грозит).

– Я тут перед Новым годом пыталась какие-то итоги подвести, о тебе тоже думала. Тебе же в следующем году тридцать лет исполнится?

– Ну да, – согласилась я, разливая чай в чашки. – Твой любимый, с бергамотом.

– Спасибо. Ты, Даша, настоящая хозяюшка, ты не понимаешь, что тебе просто цены нет! – вздохнула Ирина. Откусила кусок от пирога, задумалась, затем одобрительно кивнула: – Да, действительно, очень зожно, ни к чему этот лишний сахар.

– А при чем тут мой возраст? – спросила я.

– Так я и говорю – часики-то тикают! – встрепенулась она. – Тридцать лет тебе почти!

– И что такого? – дружелюбно произнесла я.

– Посмотри на меня, – угрожающе произнесла Ирина. – Ты что, тоже такой судьбы себе хочешь? Когда ни котенка, ни ребенка почти в предпенсионном возрасте…

– Зачем ты нагнетаешь! – довольно невежливо перебила я ее. – И кстати, про котенка. Давай ты заведешь котенка, а? Я-то не могу, у меня аллергия, ты знаешь, а у тебя ее нет. Я буду иногда заходить к тебе, играть с ним. От одного визита к тебе со мной ничего не случится, я и таблетку заранее выпью. Давай ты заведешь котенка! Ну, Кузя!

– Даша! – с мукой в голосе произнесла сестра. – Котики – это запретная тема для меня. Что такое эти котики, сама подумай. Это значит – все. Я официально стану немолодой дамой с котом. У которой единственная радость – домашний питомец. Хуже этого только несколько котов в доме, я слышала про роковую цифру в сорок котов. Я никогда не соглашусь на кота, потому что это в каком-то смысле моя гибель. Моя гибель как женщины! Это прощание с надеждой, это старость. Печальный символ!

– Неправда, – решительно возразила я. – Котики – это символ вечной любви. Если бы не моя аллергия…

– Даша, я серьезно, не отвлекай меня чепухой. Я тебе вот что хочу сказать – время летит очень быстро. Раз, и не успеешь заметить, как самая лучшая часть твоей жизни пролетела. А ты ничего не успела! И уже поздно что-то менять. Есть одно важное правило: думать о том, как устроить свою жизнь, надо как можно раньше.

– Ты чувствуешь себя несчастной? – спросила я.

– Да. Послушай. У меня не было хоть сколько-то серьезных отношений, страстной взаимной любви. Ты помнишь, случались у меня короткие романы, ходили вокруг какие-то нелепые ухажеры, но глубокой любви, отношений и долгого, именно долгого, совместного проживания не было никогда. Наверное, мне не дано кокетничать. Наблюдаю, как ведут себя с мужчинами другие девушки, вот они как-то умеют общаться с противоположным полом – все эти ужимки, жесты, то прядь волос себе на палец накручивают, то глазами стреляют… А я не в состоянии кокетничать. Вообще! Я общаюсь с мужчинами как с людьми, а не как женщина с мужчинами. Да, у меня есть работа, есть своя квартира, я часто хожу на выставки, концерты, в гости… У меня замечательные друзья. Есть ты, в конце концов. Словом, я вроде бы вполне реализованный человек, да? Но… но когда вижу счастливые пары с детьми, как они мило беседуют, веселятся, как поддерживают друг друга (не все, конечно, но многие), то у меня прямо тоска начинается. Ведь у меня ничего этого нет! И теперь уже точно не будет. А ты в силах избежать этой ситуации. Учись на моих ошибках, Даша.

– Кузя, я тебе очень люблю, давай я буду твоей приемной дочерью, – радостно предложила я.

– Ты и так мне как дочь, я вот соберусь и завещание на тебя напишу. Хотя и без завещания все тебе достанется, ты ведь единственная наследница, – отмахнулась Ирина. – Но не сбивай меня. Ты думала о том, что овариальный резерв имеет свои границы?

– Чего? – немного шокированная, осторожно спросила я.

– Количество яйцеклеток, которые могут участвовать в оплодотворении, не бесконечно. Их с возрастом становится все меньше, между прочим!

– Кузя, у меня такое чувство, будто я не с тобой сейчас говорю, а с телевизором. Вернее, с одной дамой, которая любит всех шокировать, ведущей программы о здоровье на ТВ, – с досадой произнесла я. – Ну чего ты ко мне пристала…

– Все в этой жизни надо делать вовремя: влюбляться, рожать, бросать дураков, увольняться с работы, которая не устраивает… Не надо искусственно планировать жизнь, как мне мама когда-то внушала, – сначала отучиться, потом построить карьеру и только потом, встав на ноги, думать о семье. А еще мне мама запрещала ходить на дискотеки, мол, надо учиться, вот вырастешь – тогда и ходи на них сколько хочешь. Хотя дискотеки в мое время были раз в неделю в школе, и сами по себе вполне невинные мероприятия, просто танцы. Зачем я слушала ее советы?! Ну встала я на ноги, и вот стою одна уж сколько десятков лет! Даже не натанцевалась, теперь в студию хожу, наверстываю. Но толку-то… Я хотела танцевать в юности! То, что сейчас, – это все не то! Для мужчин такой подход – постепенный, когда ступенька за ступенькой надо жизнь завоевывать, – может, и срабатывает, но он не для женщин – наш бабий век слишком короток, надо все успеть. Страшно остаться в конце жизни одной, вот как я. И с воспоминаниями о скучной, «пустой» юности.

– Ага, зато некоторые так в юности успевают повеселиться, что потом еле живые и мечтают, чтобы память у них отшибло… лишь бы не вспоминать о своих выкрутасах! Да, и про учебу дополню. У меня высшего образования вообще нет, и что? Я не переживаю, – улыбнулась я. – А, ну и карьеры у меня тоже нет. Правда, у меня есть любимый мужчина. Кузь, ну ты правда зря переживаешь, у меня с личной жизнью все в порядке. Илья вполне порядочный мужчина. Мы с ним почти десять лет вместе!

Ирина доела пирог, отставила тарелку в сторону. Задумалась ненадолго, потом продолжила с какими-то новыми интонациями, мягко и вкрадчиво:

– Вот ты говоришь, он вполне порядочный мужчина. А ты не находишь в этом каких-то противоречий? Не самообман ли это? Твой прекрасный Илья уже десять лет живет в свое удовольствие. Он существует как ему удобно и, по сути, использует тебя. Прости, прости… Но ведь он реально использует тебя как девочку по вызову. Он эксплуатирует тебя как секс-игрушку! А разве нет? Он же нормальный, вполне порядочный мужчина, живущий для себя. Раз в неделю – встреча с тобой, все удовольствия ему – ты готовишь ему, ты его ублажаешь… Но вы не вместе.

– Это гостевой брак, – устало возразила я. – И ты знаешь, почему так произошло.

– Знаю. – Сестра кивнула столь торжественно, что у нее щелкнула и отлетела заколка, скреплявшая волосы на затылке. А волосы у Ирины были роскошные – довольно длинные, каштанового оттенка и вьющиеся. Слишком вьющиеся, по ее мнению, даже какие-то клоунские, как она говорила, делающие ее внешний облик комичным. Поэтому она старалась «укротить» их с помощью заколок и специальных «утюжков». Мне эти «укрощения» не нравились, потому что лицо у сестры, когда она собирала волосы назад, становилось слишком открытым, слишком тяжелым. Солидным, сугубо дамским, что ли. Когда щеки демонстративно вперед, а глаза словно навыкате, как при болезни щитовидки (хотя у Ирины с этим все было в порядке). Словом, манипуляции с волосами добавляли сестре возраста. Но Ирина утверждала, что выглядеть смешной – это хуже, чем выглядеть старой.

Ирина подняла заколку с пола и вновь скрепила волосы на макушке. Продолжила неспешно и плавно, словно перед тем прокрутила эти фразы в своей голове уже много раз:

– Я помню, о чем вы с Ильей договаривались в начале ваших отношений. Он обещал жениться на тебе, когда ты станешь наконец свободной во всех смыслах. А ты, между прочим, уже с конца весны, что называется, свободна от всех своих обязанностей. Ты выполнила свой священный долг, и теперь его очередь выполнить свой.

– Ну да, я уже… – Я запнулась, сраженная правдивой тяжестью выражения «священный долг». – Я уже… все. Да, можно сказать и так.

– И что, Илья сделал тебе предложение? – строго спросила Ирина, опять пронзая меня взглядом.

– Пока нет, – честно ответила я. – Но ты же не думаешь, что это должно произойти как-то… автоматически? Сразу? Есть же некие тонкие материи… Ну какое-то время должно же пройти? Траур, и вообще… Илья не мог ко мне сразу с предложением лезть после того, что ты называешь словом «освободилась», он решил подождать. Наверное, даже сейчас еще рано о нашей с ним свадьбе говорить, – подумав, неуверенно добавила я.

– Дело не в этом, рано или поздно. – Ирина взмахнула рукой, словно перечеркнув в воздухе мое робкое возражение. – Илья не с тобой. Вы не вместе. Он отдельно, и ты отдельно, понимаешь? Ты вот говорила про гостевой брак, а это никакой не брак, у вас по-другому все называется, у вас просто ни к чему не обязывающая связь.

– И что делать? – усмехнулась я. – Мне самой к нему с предложением руки и сердца навязываться?

– Нет. Но ты должна спросить Илью о его планах… относительно тебя.

– Ладно, спрошу, – подумав, согласилась я. – Но так, для проформы я об этом спрошу, если честно. Мне как-то все равно, Кузя, выйду я официально замуж или нет. Родятся у меня дети или нет… То есть я надеюсь, что все это у меня с Ильей случится рано или поздно – и брак, и дети, – но я не собираюсь заранее пороть горячку. Ты говоришь про какие-то там часики, а я их не слышу, если честно. И давай не будем больше об этом, а?

– Но ты спросишь Илью о его планах? – настаивала сестра.

– Спрошу-спрошу. Ради тебя, – засмеялась я.

– Клянись, – не отставала она.

– Клянусь, – энергично кивнула я.

– Уф… Ну отлично, разобрались, мне стало легче, – призналась Ирина. – Пойду уже.

Она встала, направилась в коридор, я – за ней.

Ирина одевалась, а я ходила вокруг, нюхала ее шубу. Потом принялась чихать. Сестра возмутилась:

– Дашка, зачем?! Вот зачем ты это делала? У тебя же аллергия на шерсть!

– Почему ты не купишь пуховик? Или пальто? В шубах сейчас уже не ходят! – принялась я дразниться. – Шуба добавляет тебе возраста.

– Я тебе сто раз говорила, что лучше выглядеть старой, чем комичной. Ну не идут мне эти пуховики. Я в них на самовар похожа! – засмеялась Ирина. – Ну все, пока.

– Пока. – Я чмокнула ее в холодную твердую щеку, пахнущую какой-то штукатуркой, в которую при замешивании случайно высыпали пакетик ванили. Так, наверное, пах тональный крем, которым сестра плотным слоем покрывала кожу лица. Вполне приличную и ровную, кстати… Но вот не могла Ирина без этой «маски» обходиться каждый раз, выходя из дома… Зато у меня сейчас возникло ощущение, словно я к стене приложилась губами.

– Погоди! Ты где Новый год собралась справлять? – спохватилась Ирина.

– Не знаю. С Ильей, наверное. Я приготовлю салат, он принесет вино… Или мы пойдем куда-то, как в прошлом году. А ты что будешь в Новый год делать?

– Меня к себе домой позвала Сонечка. Помнишь, моя однокурсница? Года три не встречались или даже пять. А тут звонит, говорит, что ждет. Я согласилась. А так бы, конечно, к Виктору Петровичу поехала бы, ему восемьдесят семь в этом году… До сих пор преподает, представляешь? Ну все, пока-пока!

Тяжело цокая каблуками, словно к ним были прибиты подковы, Ирина скрылась за дверью.

…Я на свою кузину совершенно не обижалась. Во-первых, меня все эти разговоры «часики тикают» и «женщина должна стремиться замуж» вообще не трогали. Не задевали и не обижали. Хотя бы потому, что я совсем не чувствовала себя одинокой, рядом со мной всегда находился Илья. Не постоянно, не каждую минуту со мной на связи, но сама мысль о том, что он есть, что он любит меня, очень грела. Ну и во-вторых, Ирина в последний год регулярно заводила философские разговоры на темы личной жизни, я уже к ее монологам привыкла.

О том, что институт семьи разваливается и что одиноких женщин все больше год от года. Что найти подходящего кандидата в мужья одинокой женщине за пятьдесят почти невозможно. А приличные мужчины, между прочим, давно заняты, а с остальными лучше и не связываться!

Еще она много рассказывала о своем одиночестве, о том, что это знакомое чувство для многих людей. Заявила, что с шестидесятых годов прошлого века количество одиноких взрослых выросло в два раза.

Ирина утверждала, что одиночество мучительно: «Это похоже на голод или жажду. Словно чего-то не хватает, главного, без чего не выжить!» Говорила еще, что от одиночества возникают всякие неприятности – сердечно-сосудистые заболевания, деменция, инсульты-инфаркты, депрессия и тревога. Заявляла, что жить в одиночестве опасно, это все равно как выкуривать по пачке сигарет в день.

Я как-то спросила сестру, почему такое творится, откуда вдруг столько одиноких взялось, а Ирина ответила, что причины – рост разводов и то, что женщины стали экономически независимы. Но я не понимала: как можно страдать от того, что можешь себя сама обеспечивать? И зачем тогда разводиться, если все равно придется страдать?

Так что в этом вопросе (насколько одиночество вредно для здоровья) я с Ириной была категорически не согласна. Кто страдает – тот и болеет, вполне можно быть одиноким и не страдать, а наслаждаться своей свободной жизнью.

Но сегодня Ирина отчего-то решила всерьез взяться за меня, заочно наехала зачем-то на Илью…

Ну и ладно, жалко, что ли.

Мы с сестрой раньше не особо общались, кстати, только последние лет пять, наверное, стали тесно дружить, или как это назвать, наши с ней отношения…

Ирина иногда приглашала меня к себе в гости. Сестра – невероятная чистюля и аккуратистка, ее двухкомнатная квартира дышала стерильностью. Ирина гладила все, что можно было гладить: постельное белье, одежду, занавески, нижнее белье, носки и шарфики… Еще она постоянно мыла окна, буквально каждую неделю. Я Ирине открытым текстом говорила – не ОКР ли у нее какое? Мыть окна, например, сейчас, зимой, в мороз и ветер – зачем?! Можно же простыть, к тому же сами стекла могут лопнуть от перепада температур, если их мыть горячей водой на морозе…

Но сестра от моих замечаний отмахивалась, она говорила, что глажка и уборка ее успокаивают.

Если проанализировать жизнь Ирины, то у сестры реально не было ни одной минуты свободной. Она либо работала, либо наводила чистоту в доме, либо занималась каким-нибудь из своих любимых хобби (а их у нее имелось в избытке: вязание, вышивание, шитье, рисование, разведение редких растений, танцы, театральная студия, студия каллиграфического письма, йога…). А еще Ирина много читала, ходила постоянно на выставки и спектакли…

Правда, все это она делала без меня, ведь до последнего времени я не могла ее сопровождать.

А все потому, что я последние десять лет ухаживала за своими родителями, сначала за мамой, потом за папой. Они, как я уже говорила, родили меня очень поздно, и с какого-то момента их стали преследовать болезни и другие проблемы, связанные с преклонным возрастом. Так получилось, что старость моих родителей совпала с моей юностью.

Мои папа с мамой очень любили друг друга, и женились они достаточно рано. Но решили отложить рождение детей на потом. Сначала им надо было отучиться, затем укрепиться на работе (по тем самым заветам бабушки, родившей мою маму и маму Ирины, правда, родители Ирины, мои дядя и тетя, не стали ничего выжидать), затем наступили непростые времена, которые надо было пережить, и лишь потом можно было задуматься о детях. Да, времена тогда наступили реально тяжелые, их даже назвали «демографической ямой».

Короче, если бы родители решились родить меня тогда, когда вступили в брак, то сейчас я была бы ровесницей своей двоюродной сестры Ирины. И мне бы тоже исполнилось пятьдесят на сегодняшний день. Или даже все пятьдесят пять, тогда бы я имела официальное право называться предпенсионеркой.

Но папа с мамой, следуя заветам предков и собственным опасениям, решили ждать лучших времен. И вот когда им показалось, что вроде бы ситуация вокруг стала чуть полегче, то они и решились родить меня. Хотя кто тем заветам тогда следовал? Выходили замуж и женились рано, с чего вдруг мои папа с мамой решили воплощать те заповеди в жизнь буквально? С другой стороны, ну откуда-то она взялась тогда, та демографическая яма…

Короче, все было сложно, и получилось так, как получилось, теперь не исправить. Я – поздний ребенок.

Когда я оканчивала школу, мама уже начинала болеть, а папа бегал еще бодрячком и даже продолжал работать. Потом мамы не стало, и здоровье стало сыпаться уже у папы.

Нанимать сиделку – очень дорого, и смысл… В принципе, я сама со многим справлялась, да и не всегда приходилось тяжело, хотя забота о родителях занимала довольно много времени. Совсем уж непростые времена наступили только тогда, когда мама стала лежачей перед своим уходом, да и потом, позже, когда у папы началась деменция. Да и к тому же приходил социальный работник, немного помогал мне.

Словом, обязанности сиделки не казались мне такой уж катастрофой, у меня даже имелось достаточно много свободного времени в запасе, я умудрялась подрабатывать, и довольно успешно, не выходя из дома.

Мало того, в девятнадцать я познакомилась с Ильей, и мы находили вечера для встреч. Вот для Ильи я время выкраивала, поэтому на Ирину свободных минут уже не хватало, ну так, изредка и ненадолго можно было с ней встретиться и поболтать…

Илья сам много работал, делал карьеру… Он обещал, что мы съедемся, когда он получит хорошую должность, а я – отдам свой последний долг родителям. То есть мы соединимся, когда станем окончательно свободными и сможем посвятить себя друг другу уже полностью Ну а пока – встречи на один вечер в выходные или будни, то раз в неделю, то чаще… Я потому и не воспринимала свою отложенную жизнь как катастрофу, наверное, такой семейный сценарий уже был записан у меня где-то на подкорке…

После ухода Ирины я в мессенджере написала Илье: «Привет, мой самый сладкий! Какие у нас планы на Новый год?»

Судя по всему, мое сообщение Илья прочитал сразу, но почему-то не ответил. Впрочем, это нормально, сейчас еще рабочий день в разгаре, наверняка у любимого очередной цейтнот, в данном случае – перед долгими новогодними выходными…

Через час Илья тоже не ответил, и через два тоже. Но меня это совершенно не обижало и не волновало, я не относилась к числу тех девушек, которые чуть что принимались забрасывать своего мужчину потоком сообщений. Я никогда не распаляла себя обидой, не усиливала свое нетерпение… Ведь такая «раскачка» неизбежно приводит к ссорам, а зачем нам с Ильей ссориться на пустом месте? Да еще перед праздниками.

Если любимый не отвечает на сообщения, значит, не надо ждать, лучше занять себя чем-то интересным.

Я решила прогуляться.

…На город уже опустились ранние декабрьские сумерки, мела метель: все вокруг белое, а в витринах за стеклами мерцали разноцветные огни, стояли причудливо украшенные елки… А под ногами так уютно похрустывал снег! Но я замерзла, пока гуляла, и на обратном пути решила погреться в каком-нибудь кафе.

Зашла в небольшой торговый центр, там на цокольном этаже, над продуктовым магазином, висела совершенно простая вывеска – «Кафе».

Если внутри торгового центра было довольно людно, а в продуктовом вообще не протолкнуться, то маленькая кофейня на последнем этаже поразила тишиной, немного разбавленной едва слышной мелодией, доносившейся из колонок. Мелодией, знакомой по популярному новогоднему фильму и даже уже надоевшей за те десятилетия, что ее транслировали…

Я заказала кофе и села у окна, из которого было видно город в фиолетовых сумерках. Открыла небольшой ноутбук, который всегда таскала с собой (мало ли, напишет Фидель, мой работодатель и начальник, попросит внести какие-то правки в работу, это могло случиться в любой момент, я же фрилансер). На ноутбуке мне работалось удобней, чем в телефоне, я уже привыкла носить портативный компьютер с собой в рюкзаке.

Фидель ничего не писал, и я принялась искать в сети сведения об этом самом овариальном резерве, о котором столь трагично напомнила мне двоюродная сестра.

Прочитала. Ну… ничего интересного. У меня еще все впереди. Да и вообще… если мои родители родили меня в очень позднем возрасте, то это значит, что мама не страдала от недостатка яйцеклеток, все у них с папой получилось.

Потом я взялась читать статью о поздних детях. Как поняла, с точки зрения медицины поздним считается ребенок, матери которого на момент его рождения больше тридцати пяти лет.

Ерунда какая… А дальше было сказано, что современная социальная ситуация немного расширила эти рамки, и в обществе поздними считают теперь детей, матери которых на момент родов исполнилось сорок.

Пф-ф, тоже далеко от жизни, как мне кажется.

Далее в статье перечислялись плюсы поздних родов.

Психологи всего мира, оказывается, сделали выводы, что поздние дети более способны и талантливы. Потому что поздняя беременность – она осознанная, а значит, мама и папа ведут себя как-то особо «правильно», ожидая ребенка.

Тут поспорю: мама с папой, насколько я знаю, в тот период сильно волновались и даже паниковали, они сами рассказывали. Словом, тот период проходил у них в обстановке повышенной тревожности, хотя они и ждали ребенка, и заранее уже любили его… Меня то есть. Да, и они реально старались вести себя разумно, соблюдая все рекомендации, но толку-то, все равно мама несколько раз за беременность лежала в больнице, да и папа вел себя «несколько истерично», по деликатному выражению мамы. Ну да, они не пили и не курили, поскольку являлись вменяемыми людьми. Но они бы не стали этого делать и в молодые годы! Возраст тут вообще ни при чем, мне кажется.

Затем в статье было сказано, что после рождения ребенка возрастные родители активно им занимаются, не особо думая о карьере, так как их жизнь уже состоялась.

Тут тоже поспорю: мама и папа еще как волновались из-за своего возраста, они боялись потерять работу и не найти ее снова. Тридцать лет назад эйджизм был точно так же распространен, как и сейчас, просто тогда его даже и не пытались скрывать!

Далее в статье утверждалось, что возрастные родители активно наблюдают за развитием малыша, не отвлекаясь на общение с друзьями, поэтому замечают его способности и склонности, словом, создают все условия для развития ребенка.

Тут и согласна, и нет. Папа в тот период, после моего рождения, работал как вол, а мама дико страдала от недосыпа и усталости. Она была тогда в состоянии «что воля, что неволя, – все одно» – это по ее выражению, я помню ее рассказы. Наблюдать за моими склонностями и способностями у нее не хватало сил, потому что я являлась довольно активным ребенком. Хотя у меня имелась одна склонность, да – разрисовывать все поверхности карандашами и фломастерами. Меня позже отдали в художественную школу, но там мне не понравилось, я, оказывается, не любила рисовать. Может быть, меня притягивало искусство граффити? Впрочем, теперь поздно об этом думать, граффити – тоже мимо.

В статье: возрастная мама очень боится за здоровье малыша и соблюдает все рекомендации врачей.

Да-а, помню в раннем детстве эту суматошную беготню по поликлиникам, эти попытки мамы разобраться в рекомендациях разных врачей, иногда совершенно противоречивых…

В статье: поздние дети возвращают молодость мамам и папам: они стараются сохранить или вернуть спортивную форму, отказываются от вредных привычек, следят за здоровьем. В отношениях супругов появляется взаимная благодарность, бережность, супруги нежны друг к другу.

Э-э… ну тут тоже все сложно. У родителей не было времени на спорт, у папы болели колени, у мамы основная повестка – сердце и давление. И оба моих родителя всегда буквально тряслись из-за здоровья друг друга – ну как кто из них свалится, тогда второму придется тащить все на себе. Нежным отношениям это мало способствовало, скорее общение мамы и папы отличалось напряженностью и проявлениями то скрытой, то явной паники. Какая уж тут бережность… От этой тревожной нежности, когда мозг рисует всякие ужасы и возможные проблемы, только мороз по коже. Наверное, только очень богатые люди способны не беспокоиться при таком раскладе.

Если тревожные люди тянули с ребенком до солидного возраста, то вы что, думаете, они успокоятся потом, когда его родят? Ха-ха. Тревоги у них станет еще больше! Чем старше родители первого ребенка, тем они тревожней.

В статье, словно споря со мной, утверждалось: поздние дети, как правило, растут без материальных сложностей, так как родители уже крепко стоят на ногах и спланировали возможные расходы.

Тут три раза «ха-ха», даже комментировать нечего – про планирование в наше время.

…Если вспомнить, то я была довольно избалованным и капризным ребенком. В подвижные игры мои родители не могли со мной играть уже в силу своего возраста, а от моих капризов и истерик у них начиналась тахикардия и поднималось давление. Пожилым людям труднее справляться с подростковыми проблемами своих детей. Климакс и пубертат в одной отдельно взятой семье – это иногда взрывная смесь!

В статье утверждалось, что между возрастными родителями и ребенком может возникнуть непонимание – в части моды, нравов, одежды, увлечений… Тут опять несовпадение. Вот конкретно именно этот момент меня совершенно не волновал в детстве, а родителей оно и вовсе не волновало никогда. Так что эта проблема тоже мимо.

Еще я никогда не страдала из-за того, что мои родители выглядят как бабушка и дедушка. Я не стеснялась папы и мамы, как предупреждалось в той же самой статье. Ну да, папа с мамой не особо молодо выглядели, ну и что. В детстве на критические реплики со стороны я не реагировала («деточка, это твои родители или бабушка с дедушкой?»), а у родителей и сил не было на это реагировать. Такие мелочи, право слово…

Пожалуй, по-настоящему я больше страдала уже из-за своей повышенной тревожности – а вдруг папа и мама умрут. Да, точно, будучи подростком, я очень переживала, что родители скоро умрут, это было у меня тогда почти навязчивой идеей. Я думала: ну и как я одна выживу, наверное, меня отдадут в детский дом. О том, что меня может реально удочерить Ирина, мне даже мыслей в голову не приходило. Она, моя кузина, тогда существовала как-то отдельно. Молодая женщина, работающая, со множеством увлечений, постоянно в путешествиях… Это сейчас мы с ней сблизились, а тогда все было иначе.

Что еще из моего детства? Помню, мама говорила, что работодатели вообще не любят женщин с детьми, а уж тем более женщин в возрасте и с детьми. И что в тридцать лет работу с ребенком найти проще, чем когда тебе уже под пятьдесят и у тебя на руках малыш.

Короче, к концу подросткового возраста я очень изменилась, больше не капризничала и не истерила, до болезненности обожала папу и маму, боялась за них.

Когда они стали болеть (мама первой, папа позже), я сосредоточилась на уходе за ними, и меня это не тяготило. Наоборот, я стала бодрой и энергичной, очень позитивной (словно вот, сбылись они все, эти мои детские страхи, наконец, но зато теперь я в силах с ними бороться, так-то, злая судьба, я все равно смогу преодолеть трудности!). Или причина произошедших со мной перемен – она в том, что я вышла из подростковой гормональной бури, просто стала взрослой в какой-то момент? Тоже не знаю.

Ну и что, что мои ровесники на тот момент учатся в вузах, куда-то там ходят… Все равно.

Тут, конечно, знакомство с Ильей меня очень поддерживало: я с того момента, как стала с ним изредка встречаться, почувствовала себя абсолютно нормальной. Да, я живу не так, как многие, но что с того, все живут по-разному, главное, не страдать при этом.

Я давно уже не страдаю, я радуюсь жизни и всех люблю. Я счастлива.

– Остыло же… – услышала я голос рядом. Вздрогнула, подняла голову – это официантка подошла к моему столу, убрала одну чашку, поставила другую. Или надо называть ее не официантка, она же бариста? На бейджике было ее имя – Людмила.

– Ой, зачиталась… не заметила! – засмеялась я. – Я заплачу за обе.

– Не надо, – мягко произнесла та.

– Спасибо, Людмила. С наступающим вас!

– И вас, девушка.

Официантка-бариста по имени Людмила снова подошла к моему столику, поставила передо мной тарелку с куском торта: