Kitobni o'qish: «Циклоп и нимфа», sahifa 5

– Можно нам взглянуть?

– Это частная запись, домашняя, – заволновалась Лариса, но под взглядом Клавдия осеклась, – хотя… ладно, смотрите. Макар распорядился показать вам все, что попросите.

Глава 10
Русский Тримальхион, или Это вам не Лондон

Три недели назад. Домашнее видео

– Что ты на меня так смотришь, Филин Ярославич?

– Давно не виделись.

На видеозаписи – терраса-гостиная с панорамными окнами, дубовыми панелями и стенами из красного кирпича, освещенная хрустальной люстрой. За окнами тьма, глубокая ночь. Ясно, что недавно кончилось застолье с обильными возлияниями, и все гости и домашние с бокалами перекочевали сюда, на кожаные диваны и кресла к пылающему камину.

Меланья в золотистом вечернем платье, открывающем спину и плечи, обращалась к сидевшему рядом с ней на диване нахохлившемуся господину (встретившему Катю и Мамонтова столь неласково) – Ярославу Лишаеву, именуя его Филин Ярославич.

(Катя, внимательно следящая за видео, отметила, что это, вероятно, очередное домашнее прозвище, и оно удивительным образом идет Лишаеву. Тот точно походил на филина, разбуженного среди дня – бровки суровые вразлет и голова-шарик.)

Филин Ярославич щеголял мешковатым смокингом, нелепым на его квадратной фигуре. На запястье – дорогие часы. Круглое лицо его под взглядом Меланьи полыхало багровым румянцем. Кроме него смокинг в этой компании носил лишь Макар – и тот сидел идеально на его стройной фигуре. Макар как раз под шумные крики одобрения садился к роялю, стоявшему у панорамного окна.

Заиграл в бешеном залихватском темпе шотландскую застольную Бетховена – «Постой, выпьем в дорогу еще!» И запел – он обладал приличным баритоном – в оригинале на английском «Let us have one bottle more!».

Савва Стальевич Псалтырников – красный от вина, радостный как дитя, взволнованный (Катя поразилась контрасту с первым видео) не сводил с сына глаз. Во взоре – обожание, в улыбке – счастье, восторг. Макар играл и пел страстно, голубые глаза его сверкали, светлые волосы растрепались и упали на лоб. (Именно он в первые минуты полностью приковал к себе Катино внимание. И она поняла, что в доме Псалтырникова музыка – неотъемлемая часть жизни. И более того – почти у каждого действующего лица здесь словно бы своя музыкальная тема.)

На Макара были обращены взоры всех. Лишь один человек не смотрел, как он играет, – тот самый Дроздов Иван Аркадьевич. Он сидел в кресле у камина и вертел в руках кофейную чашку.

«Дуэлянт… – подумала Катя. – Ну, надо же…»

Черная пиратская повязка на глазу.

Дуэлянт…

Он вскинул голову и посмотрел на ту, что сидела напротив него – девушку лет двадцати восьми в «маленьком черном платье» и балетках. Шатенка с волосами до плеч и атласной челкой, что так любят в Париже. Личико миловидное, озорное, юное, яркие губы. Она допила то, что было в ее бокале, и позвенела кубиками льда в такт «Застольной». А потом громко захлопала Макару, подняв тоненькие, как прутики, руки над головой.

– Класс! Просто чудо! – голос ее был словно колокольчик. – Макар, ты в Англии концертами сможешь зарабатывать, если вдруг все счета заморозят, а деньги конфискуют.

– Гала, не вредничай, – усмехнулась Меланья, поправляя в ухе модную моносерьгу с крупной жемчужиной барокко. – В Лондоне мы всегда найдем чем заняться, правда, Макар?

– Да, дорогая, – ответил Макар жене, вставая из-за рояля и кланяясь. – В Лондоне мы дома.

– Да достали уже с этим Лондоном, – сварливо оборвал его Лишаев. – Достала эта твоя Англия. Ну был я там. Ну и что? И что там такого?

В этот момент на террасу вошли еще двое – невзрачная блондинка в форменном платье горничной и крепкий мужчина в толстовке (Катя с удивлением узнала в нем того лысого молодца с византийским пламенным взором, которого видела утром у магазина). Они вкатили два столика на колесах – один с напитками, бутылками и графинами, второй с кофейником, вазами с пирожными и чашками. Лысый мужчина помог горничной и сел с чашкой и тарелкой в кресло в углу.

(– Это помощник по хозяйству Кузьма Поцелуев, – шепнул Мамонтов Кате.)

Горничная осталась хлопотать, угощая всю подвыпившую компанию.

– Ну и что такого в этой твоей Англии, а? – с пьяной настойчивостью допытывался Лишаев у Макара.

– Там воздух чище. Легче дышать, Филин. Здесь уже кислород перекрывают, – ответил тот.

– А это не тебе судить. Ты сам как перекати-поле. Все там, да? И бизнес, и дом в Девоншире. Ну и что? И что ты с этого имеешь, Макар? Ну поешь ты классно, и все по-английски. И манеры у тебя как у денди. Только за песни твои и даже с деньгами твоими не пустят тебя в Букингемский дворец на прием к королеве. Сидите вы в своем Девоншире, и никому-то вы не нужны. Никто вас не любит в этой Англии. Никто не принимает. Не приглашает. В смысле англичан – тех, кто ровня, если по деньгам-то. Не уважают они вас. А все почему? Потому что у папы твоего – санкции. «Пожизненный ЭЦИХ с гвоздями»⁵.

– Филин, следи за языком! – громко приказал Псалтырников.

– Ну, «ЭЦИХ без гвоздей», Савва Стальевич, – Лишаев усмехнулся. – Но это же правда святая.

– Так я Макара и прошу, возвращайся сюда, – Псалтырников пристально посмотрел на сына. – Раз все так вышло, что теперь там-то? И внучки родины не знают… Я с ними по скайпу общаюсь, а младшенькая совсем по-русски не разговаривает, только по-английски. Это со мной-то, с дедом! Переводчика, что ли, нанимать? Вы уехали, а они там совсем как англичане растут – нянька английская, дворецкий тоже.

– Дворецкий – филиппинец, Савва Стальевич, – усмехнулась Меланья свекру. – Говорить по-русски мы девочек учим. Насчет дошкольного образования – все превосходно, это система Монтессори. Я рассказывала вам.

– Да я здесь им сто учителей любых найму, – горячо воскликнул Псалтырников. – Только привезите их сюда. И что они… что вы все там забыли в этой Англии? Разве здесь – не наше все? Макар, а? Где родился, там и пригодился. А ведь там нет такого, как здесь, у нас.

– Папа, чего там нет? – Макар налил себе бренди.

– Шири… размаха… души… Видел, какое озеро здесь? Это ведь Родина наша. Ты родился на этом озере.

– Да, папа, озеро очень красиво.

– И это… я говорю, удали, духа такого нет…

– Духа? Духа чего, папа?

– А вот этого самого, – Псалтырников потряс ладонями с растопыренными пальцами. – Как мы можем, ну не могут они! Эти англичане!

– Чего не могут-то, Савва? – спросил тревожно молчавший до сих пор бывший ахтырский губернатор Тутуев, притаившийся в глубине кожаного кресла в стиле «честерфилд».

– А вот взять и послать все к чертям! – Псалтырников вскочил. – Или показать себя мужиком настоящим. Это словами не объяснишь. Господи, Иван, ну что ты молчишь, да покажи ты ему! Покажи ты ему сам, как умеешь – покажи, что это вам не Лондон!

Иван Аркадьевич Дроздов поднялся с кресла.

– Савва, а не будет все выглядеть смешно или неуместно? – спросил он.

– Нет! Мальчишка мой хоть печенкой, может, прочувствует, что значит быть здесь, дома… что мы… Что мы все есть такое! Что мы не они, не эти англичане! – пьяный Псалтырников путался в словах.

– А, как в старые времена, – засмеялся Макар. – Good old days! Иван Аркадьевич, помнишь, как ты меня ножи метать учил? Ладно, покажите мне свои локальные фокусы.

Псалтырников кивнул Тутуеву, и бывший губернатор вывинтился из кресла, суетливо побежал куда-то и через пару минут появился с кожаным футляром в руках.

Кате, следившей за этой сценой на видео, померещилось, что там дуэльные пистолеты! Но в футляре, когда его открыли, оказались охотничьи ножи (видно, из того самого арсенала, что впоследствии изъяла полиция).

– Папа, что там у тебя за мазня? – Макар указал на картину, висевшую на дубовой панели в золотой помпезной раме. – Никас, который Сафронов? В Лондоне он никому на фиг не нужен. Приколите его! Ножичками, прямо по мазкам. Или жалко мазню, деньги уплачены?

– Для тебя ничего не жалко, – Псалтырников совсем разошелся. – Иван, слышал? Жертвуем картиной.

Дроздов, хромая, подошел к ящику с охотничьими финками. Теперь все взоры были устремлены на него. И Макару это явно не пришлось по вкусу.

– Как в старые добрые времена, Иван Аркадьевич? И плевать, что телега жизни проехалась не одним, а всеми четырьмя колесами?

Иван Аркадьевич Дроздов по прозвищу Циклоп кивнул.

– Как в старые добрые, Макар. А ты в Лондоне повзрослел. И похорошел. И стал такой добрый, – он взял одну финку, отошел на большое расстояние от картины.

Макар достал свой мобильный телефон, пролистал плей-лист, выбрал что-то и включил. Марш – гулкая медь фанфар, затем почти вальсовые ноты и снова мощный пряный страстный басовый хор духовых.

– Персональный саундтрек для тебя выбрал – Дроздовский марш, белая гвардия. Если сходить с ума по-русски, так с музыкой.

– Да, Макар. Спасибо, – поблагодарил его Дроздов.

Дроздовский марш…

– Э, так не пойдет! – взвился вдруг Псалтырников. – Ты же трезвый. А кто на трезвую голову такое? Скажут, не русские мы. Сначала надо выпить, а потом уж и на подвиги ратные.

– Только не заставляйте его пить, пожалуйста! – послышался встревоженный женский голос.

Катя узнала голос Ларисы Сусловой – ее не было видно на видео, потому что именно она держала камеру.

– Царица Савская снова всем недовольна, – Псалтырников подбоченился. – Ну что тебе еще?

– Не заставляйте его пить! После таких операций!

– Да он здоровый как медведь опять.

– Лара, все хорошо, – успокоил Суслову Дроздов. – Мне все уже можно.

Хромая и приволакивая ногу, он подошел к столику с бутылками. Взял массивный хрустальный графин с водкой и поставил его на каминную полку. А затем…

Резкий рубящий жест – наискось и сверху вниз. Не потребовалось ни стойки каратиста, ни примерки, ни разминки – быстрый короткий мощный удар ребром ладони и…

Хрустальное горлышко графина отлетело, ударилось об стену. Дроздов отрубил его голой рукой.

Все сначала выдохнули, потом заорали, засвистели от восторга.

– Ну, видел? Могут они так, эти англичане? – громко вопрошал Псалтырников сына.

Дроздов взял обезглавленный графин и налил себе водки – полный фужер для шампанского. Выпил. Налил второй – графин опустел. Он выпил все до капли.

– Вода. Или суррогат.

Он произнес это непередаваемым тоном.

Все захохотали.

На нем такое количество выпитого никак не отразилось. (Кате так показалось. С замиранием сердца она ждала, что будет дальше.)

– Жертвуем картиной, значит? – спросил Дроздов, чуть охрипнув.

– Нет, – со своего места поднялась та девушка в «маленьком черном платье», заскользила, как фея, к дубовой панели и начала снимать картину с гвоздя.

– Не так, – она сняла картину и бросила ее на пол. – А вот так.

Перешагнув через картину, она подошла к панели, вытянула свою тонкую белую руку и приложила ладонь к дубовой поверхности, растопырив пальчики.

– Гала, не надо, – Дроздов покачал головой.

– А я хочу так. Покажем ему класс, а?

Дроздов молчал, глядя на нее. Черная повязка на выбитом глазу, черты лица ничего не выражают…

– Я с тобой ничего не боюсь, – Гала улыбнулась ему. – Ты не промахнешься.

Она стояла, прижав ладонь к дубовой панели. Улыбалась бесстрашно и дерзко.

Дроздов отошел еще дальше. Финка была в его руке, и Катя снова не уловила это движение – как он бросил нож.

Нож с силой вонзился в дубовую панель в зазор между большим и указательным пальцами Галы. Она не дрогнула.

Второй нож, пущенный с такой же силой, поразил зазор между мизинцем и безымянным пальцем. Третий нож, брошенный им, глубоко вошел в дерево между указательным и средним пальцами. Маленькая ручка Галы выглядела словно пришпиленной к дереву, однако ни раны, ни царапины. Дроздов ее не задел.

Остался самый узкий зазор между безымянным и средним пальцами. (Катя подумала – невероятно попасть ножом при метании с такого расстояния в такую узкую щелку!)

Дроздов примерился. Его лицо было сосредоточенным и спокойным.

Бросок!

Нож вонзился точно в цель!

Все заорали как сумасшедшие.

– Да! Это вам не Лондон! – громче всех кричал нервный бывший ахтырский губернатор Тутуев. – Циклоп, радость моя, ну ты даешь!

Гала отняла руку от панели. Ножи так и остались в дереве. Дроздов подошел к ней. Взял ее за руку, осмотрел. Ее тоненькая фигурка выглядела такой хрупкой, воздушной на фоне его мощного торса и широких плеч. Он был в белой рубашке, без пиджака и галстука.

– Не Лондон, не Лондон, – вторил Тутуеву Псалтырников. – Вот, сынок, как мы… а они… ну что там они тебе могут дать, показать?

– У них уже цирки не в моде, папа, – Макар смотрел на Дроздова. – Но, конечно, все это было здорово. Иван Аркадьевич, я впечатлен.

– Рад, что мы тебя позабавили, – ответил Дроздов.

Он сделал шаг, но, видно, выпитая в таком количестве водка и травмы все же дали себя знать. Его сильно повело в сторону.

– Помочь, Иван Аркадьевич? – спросил Макар. – Сам до кресла дойдешь?

– Обойдусь без тебя.

Дроздов выпрямился.

А затем…

Он со всей силы ударил кулаком по кирпичной стене. Стена оказалась в три кирпича толщиной – но его кулак пробил ее насквозь.

Обломки кирпичей посыпались на пол.

Лариса Суслова (невидимка с камерой) испуганно вскрикнула.

Савва Стальевич Псалтырников захохотал:

– Каменщика и маляра звать придется! Иван, зачем же стены крушить?

Дроздов, хромая и приволакивая ногу, направился к дверям. Он покидал арену домашнего Колизея.

Гала догнала его и бережно взяла за руку. Он остановился, а она молча осматривала его широкую кисть – не поранился ли. Как оглядывал он ее хрупкие пальцы всего пять минут назад.

Глава 11
Циклоп

– Довольно опасный трюк они показали, – резюмировал Клавдий Мамонтов, остановив видео.

Катя, захваченная зрелищем, вообще забыла, что Мамонтов смотрит видео вместе с ней. И что в кабинете еще присутствует Лариса Суслова – как выяснилось, по домашнему прозвищу Царица Савская.

– Это была шутка. Савва Стальевич обрадовался приезду Макара. Ну, выпил лишнего, – Суслова среагировала на замечание весьма сухо.

Катя подумала – все это, конечно, подглядывание. Они словно подглядели сцену из жизни обитателей этого дома. Двойственное впечатление от увиденного. У нее крепла уверенность, что в этой яркой безбашенной сцене кроется нечто чрезвычайно важное для последующей интерпретации всех событий и фактов, даже тех, которые они пока не узнали.

– А Лишаев Ярослав, он, выходит, здесь уже давно – три недели? – Мамонтов кивнул на ноутбук.

– У него были дела с Саввой. Бизнес. Точнее, долги, кредиты. Ну и потом…

– Что?

– Она же приехала. Меланья, – Царица Савская поджала тонкие губы. – У каждого свой интерес или магнит. Так с кем хотите побеседовать еще? Кого вызвать?

– Мы пока прогуляемся до конюшни, – произнес Мамонтов. – Поговорим с работником.

– С Кузьмой? Хорошо, – Царица Савская внимательно смотрела на них.

– А затем с вашей помощницей по хозяйству. Она ведь и горничная, и повар здесь у вас?

– Она делает всю работу, справляется. Здесь не Барвиха, нам не нужно много обслуги.

«В общем-то, правильный ход, – думала Катя, не переча плану Мамонтова. – В делах об отравлении всегда начинают с допроса обслуживающего персонала. Только обслуга Псалтырникова – часть этого дома и, кажется, часть семьи, судя по видео».

Они с Клавдием покинули кабинет, прошли через ту самую гостиную-террасу. В кирпичной стене гордо зияла дыра, пробитая железным кулаком дуэлянта, – ее так и не заделали.

Выйдя на веранду, они спустились по ступеням и медленно побрели по дорожке, усыпанной палыми листьями.

Катя оглянулась. На веранду следом за ними вышел Макар. Катя увидела, что он смотрит на нее. Наклонил голову набок, оглядывает ее всю, от макушки до пяток. Словно оценивает…

Макар улыбнулся – и Кате стало совсем неловко.

– Клавдий, – торопливо обратилась она к напарнику, – напишите в мессенджер майору Скворцову, спросите – что там конкретно эксперты сказали по поводу изъятых остатков торта? И нам надо с вами подробно изучить заключение судебно-медицинской экспертизы по Псалтырникову. Пусть майор все это вечером для нас подготовит.

Клавдий Мамонтов достал мобильный, открыл мессенджер и отбил сообщение.

– Расскажите мне про Дроздова, – попросила Катя. – Он вам, оказывается, знаком. Эта школа карате… я забыла название…

– Школа Кекусинкай, школа Оямы, – охотно откликнулся Мамонтов. – Я там лишь скромный ученик, Катя. У Дроздова же четвертый дан. Он великий мастер тамэшивари – искусство разбивания твердых предметов. И не только рукой, но и локтем, ногой. Хотя это ему, наверное, уже трудно сейчас.

– А что с дуэлью? Расскажите, что знаете.

– Лишь слухи из этой школы карате. Ну и так, общая информация. Дроздов профи. Работал в ГУО – Главном управлении охраны, затем в ФСО. У Псалтырникова он много лет – личный телохранитель. Псалтырникову полагалось такое по его должности. Дроздов был легендой в ФСО. Отличался всегда редкой невозмутимостью, абсолютным бесстрашием, фатализмом и черным юмором. Знаменитая фраза: «Клиент прав, пока жив», говорят, ему принадлежит. Даже лекции читал на семинарах для секьюрити частных структур. А потом все резко вдруг изменилось. Когда Псалтырникова с позором выгнали со службы, Дроздов встал перед дилеммой – оставаться ли в системе или продолжать служить опальному патрону. И он выбрал второе. А системе это не понравилось. Там такого не прощают – пошел против правил. И его начали беспощадно травить. Дело дошло до личных оскорблений. Говорят, он был с дамой в Большом театре, когда это произошло. Когда они явились коллективно показывать ему, где раки зимуют.

– Кто явился?

– Его бывшие коллеги. Нет ничего хуже, когда бывшие приятели и соратники предают. Они его оскорбили публично там, в театре. А он потребовал сатисфакции. Он ее получил. Только опять же были некоторые нюансы. С его подготовкой, с его силой он бы справился и с тремя, и с четырьмя, но они просто удвоили число со своей стороны. Там такие волки, Катя. Они проигрывать не любят. И кто вообще сказал, что они согласятся на честную дуэль? Есть предел человеческим возможностям, они его победили не умением, а числом нападавших. Говорят, это был жестокий поединок. И многие из тех поединщиков теперь не у дел, живут на лекарствах. Но и Дроздов поплатился. Могли, конечно, его вообще убить, но за такое бы по головке не погладили, посадили бы даже. Поэтому не убили. Посчитали, что ему и так по гроб жизни хватит – инвалидное кресло и все такое. А он как Феникс из пепла… С его-то волей к жизни.

– Приедем в отдел, напишем рапорт, – зло бросила Катя. – Что нам в ходе операции под прикрытием стали известны факты зверского нападения и причинения тяжких телесных повреждений, которые остались безнаказанными. Дело по нашему рапорту будут вынуждены возбудить уголовное.

– Хотите заступиться за дуэлянта? – прищурился Мамонтов.

– Я лишь хочу справедливости для него.

– Только вот он ее не хочет и не принимает. За все эти годы – с его стороны никаких имен, никаких фамилий. А ведь Дроздов знает, кто они. Вы напишете рапорт, дело возбудят, а он заявит, что разбился на машине, отсюда и травмы.

– Но, Клавдий… – в растерянности проговорила Катя.

– Есть вещи, в которые не следует вмешиваться. Это был его личный выбор. Эта дуэль. Обсмеять можно все что угодно. В наше время в социальных сетях изгаляются даже над тем, что человек попытался защитить свою честь и свое доброе имя. Такие нравы в нашем бедном Отечестве, таково состояние умов. Но если ты, как наш Циклоп, с юности ушиблен кодексом Бусидо, то идешь против течения. Один против всех. Они ведь считают себя закрытым клубом – все внутри, никакой сор не выносится наружу. Даже кровавые разборки. И там не ябеды, которые – «прибежали в избу дети на дебаты». Или в прокуратуру катать жалобу. Они разбираются со всеми вопросами сами. В стороне от любопытных глаз, от прессы. Но молва и их не обходит стороной.

– Его искалечили, а вы так спокойно обо всем этом рассуждаете.

– За честь порой платят жизнью, не только здоровьем.

Катя не нашла что возразить.

– Дама, с которой он был тогда в Большом театре, – сказала она после паузы, – это, наверное, Лариса Суслова. Она так резко отреагировала на мой намек насчет Псалтырникова. Значит, у нее с ним ничего не было. А связь экономка – охранник обычна, что-то вроде традиции в богатых домах. И Суслова явно переживает за него, заботится, судя по видео.

– Дроздов ее моложе лет на двенадцать. Но, возможно, вы правы, хотя…

Катя снова вспомнила видео. Да, там много вопросов возникло сразу.

За деревьями показалось приземистое кирпичное здание конюшни. Падок, небольшой загон. В падоке была привязана гнедая лошадь в попоне. Около нее суетились двое. И Катя этих двоих сразу узнала.