Kitobni o'qish: «Зимняя книга сказок»

Вместо предисловия

Взрослым сказки, пожалуй, даже нужнее, чем детям. Дети не просто верят в них, они ими живут. А мы со временем перестаем. То есть вот они чудеса – на кончиках пальцев, в хороводе снежинок под вечерним фонарем, во взмахе крыльев перелетных птиц – а мы совершаем по отношению к ним преступление, которое можно приравнять к убийству – мы привыкаем к ним. Поэтому спрашивайте у детей, если вам что-то непонятно. Они объяснят, где ночуют сказки и откуда сыпется волшебство.

Таша Шолль

Я живу на опушке волшебного леса: то здесь, то там среди еловых ветвей появляется струйка бело-серого и густого, как дедушкина борода, дыма, а по ночам по затоптанным тропам мчатся желтые огоньки. Днем я живу в крошечном пряничном домике, где на стене тикают птичкины часы с облупившейся кое-где краской, а в турке шипит и пузырится пена для самого вкусного в мире молочного чая с палочкой корицы, щепоткой ванильного порошка и звездочками гвоздики и аниса. Этот ванильный порошок я собираю каждое рождество, высунув руки в окно на северо-западную сторону и подставив ладони под морозно-синее небо. Он хранится в бумажном мешочке круглый год и не заканчивается до следующего рождества. В этом его неоспоримый плюс перед покупной ванилью. По вечерам я поднимаюсь на чердак – там ближе к звездам. И, если удается на ощупь впотьмах пробраться меж бумажных островов и архипелагов, изъеденных моими кривыми закорючками, я включаю лампу, что стоит на хромом столике у самого окна. От ее тусклого сизого света с фиолетовыми искрами мало толку, и я бы уже давно ослепла, если бы не Луна, которая ночует у моего окна. Когда я берусь за свежий лист и перо, начинают трещать балки над головой и со стен моего пряничного домика осыпается сахарная пудра. Я не знаю, где проснусь с утра, потому что ночью здесь теряются целые комнаты, а птицы срываются с кухонных часов. Как-то я проснулась в замке на скале, у подножья которой гремели волны. Если с вами произойдет то же самое, не поленитесь прогуляться по замку ранним утром: выглядывая в окна, из разных залов можно увидеть все рассветы мира. Вы можете выбрать один из них для этого дня. И все, что случится дальше, будет зависеть от вашего выбора.

Метель

На мой город опускался снег. Сначала, ближе к вечеру не-помню-какого июля, с неба полетели первые робкие хлопья, но уже через четверть часа поднялась метель. Я и глазом не моргнул, как подоконник моей спальни утонул в сугробе. Я подбежал к окну: в свете фонарей проносились миллиарды снежинок, разметку на перекрестке замело сахарной пудрой, а припаркованные вдоль дороги машины укрылись белыми шапками и отправились зимовать на снежных перинах – да-да, в самый разгар лета. А что же здесь такого – метель в июле? Если задуматься, совершенно ничего особенного. Мой друг, физик по призванию и юрист по профессии, утверждает, что в конечном счете возможно все. Теория вероятности и старик Эйнштейн постарались: неизвестно, сколько на это уйдет времени, пусть миллиард миллиардов лет, но в июле может пойти снег. И вот, прошли миллиарды миллиардов. Я смотрю в окно и сквозь белую кутерьму разглядываю нелепых прохожих в футболках. Кто-то сделал вид, что ничего не происходит, кто-то боится замерзнуть и бежит домой (вот дурачки, где это видано – замерзнуть под июльским снегом?), а кто-то лепит снеговика и делает снежного ангела на том месте, где еще полчаса назад зеленел газон. Я открыл окно, и в комнату ворвались снежные искры – их было так много, что они не успевали таять – и покружась в танце под потолком, опускались вниз. Я сгреб руками снег с пола: настоящий – хрусткий и прохладный. Значит, пора.

Я повязал шарф и вышел во двор, оставив окна в квартире открытыми – я все равно больше сюда не вернусь. Когда-то ты сказала мне: «Не в этой жизни». Под кедами скрипели снежинки. Я спросил: «А когда же?». Шел не торопясь, выбрасывая снег из-под ног. Я слишком долго ждал – миллиард миллиардов – и теперь у меня довольно времени. Ты ответила: «Когда снег пойдет в июле».

Метель становилась все сильнее: снег засыпал мне глаза, забирался за шиворот, хлюпал в ботинках. На расстоянии вытянутой руки ничего не было видно: белая пропасть шла на меня стеной и проглатывала знакомые очертания моего города – черепичные крыши с флюгерами и башенки костела на углу, таблички с названиями улиц и вывески магазинчиков. Мой город исчезал. Но не во тьме, а в ослепительном свете. Я шел тебе навстречу.

С лунным ломтиком

У меня много сумасшедших друзей. И порой мне кажется, что дело во мне самом: я их притягиваю. Нормальных не притягиваю, а психов – это всегда пожалуйста. Даже сидя в кофейне в центре города и никого не трогая, я умудрился познакомиться с Джеком. Он просто вынырнул из ниоткуда и спросил: «Зачем ты пьешь эту гадость?» Я покосился в картонный стаканчик с ароматным сливочным латте и растерянно сказал: «Ну почему же гадость? Очень вкусно!» Джек бесцеремонно отодвинул соседний стул и плюхнулся на него, как будто мы давние приятели. Что интересно, у меня сложилось такое же убеждение, и я не отсел за другой столик. Что-то было в Джеке, располагающее к нему сразу же. Возможно, его старая шляпа с вытертыми полями.

– Я не спросил, гадость это или нет. Я спросил, зачем ты ее пьешь.

Я пожал плечами.

– Хочется и пью.

Джек закатил глаза.

– Нет! Ты должен четко знать, зачем ты что-то делаешь. От этого пойла никакой пользы.

В этот момент мне показалось, что он начнет толкать мне какие-нибудь биодобавки или чай для похудения, но все оказалось куда хуже. Он схватил мой стаканчик и метко швырнул его в мусорку.

– Эй! Ты что это делаешь?!

– Забудь о нем! Пошли, я угощу тебя настоящим напитком, у которого есть цель.

Он встал и пошел куда-то в сторону. Помните, я говорил, что у меня много сумасшедших друзей? Видимо, я уже привык. Схватив со стола пачку сигарет, я пошел следом, стараясь не упустить его из вида. С главной улицы мы свернули в какой-то безлюдный переулок, и даже его малоосвещенность нисколько меня не пугала. Хотя где-то на подсознании у меня уже всплывала картинка с моей могильной плитой, на которой нацарапана эпитафия: «Умер в расцвете лет, его погубили любопытство и жажда халявы». Мы шли еще минут пять по узкой дорожке между двумя глухими стенами. Никаких вывесок или указателей.

Вдруг Джек остановился: в темной кирпичной стене вдруг образовалась стальная дверь, выкрашенная фиолетовой краской. Наверное, я не заметил ее в сумерках. На двери не было никаких надписей, вообще ничто не указывало на наличие за ней кафе, а не наркопритона, например. Джек подмигнул мне, и мы вошли внутрь.

Тем не менее, внутри я обнаружил несколько столиков и барную стойку. Кофейня была небольшой и уютной. К моему удивлению все столики были заняты. Джек бросил шляпу на деревянную столешницу барной стойки, с грохотом отодвинул высокий стул для меня, а сам сел на соседний. Я окинул взглядом всех присутствующих: вполне приличные с виду люди, не наркоманы. Сидят и увлеченно болтают о чем-то своем.

– Вот выбирай любой напиток, я же обещал угостить!

Джек сует мне в руки меню, а сам обращается к баристе.

– Сделай мне, пожалуйста, Паталипутру с лунным ломтиком.

Я подумал, что ослышался, и переспросил:

–Чего-чего ты заказал?

Джек нисколько не смутился:

– В отличие от тебя я знаю, что мне нужно. Эта штука – лучший способ завести задушевный разговор с незнакомцем. Но тебе этого явно будет мало. Выбирай двойные порции.

Я хотел что-то ответить, но глаза наткнулись на названия других напитков, и я так и остался сидеть с открытым ртом. Это были не алкогольные напитки… Я вообще не знал, к какой категории их отнести, потому что то, что в них входило, никак не ассоциировалось у меня с едой.

Паталипутра, которую заказал Джек, состояла из тихоокеанской воды, шипящего кусочка метеорита и павлиньих перьев. Подавалась она либо с лунным ломтиком, либо с облачной корочкой. Что бы это ни значило.

– Ты что, реально будешь это пить?

Джек удивился:

– А что не так? Ты, похоже, перепил своих латте.

Я уткнулся в меню и украдкой наблюдал за происходящим. Бариста как раз поставил перед Джеком высокий прозрачный бокал с его Паталипутрой. По цвету ее можно было принять за кофе со сливками, а сверху действительно торчал кусочек чего-то бледно-желтого. Мне кажется, я даже разглядел там кратер!

– А как это на вкус?

Джек улыбнулся.

– Ну вслушайся в название «па-та-ли-пу-тра». Это же просто засахаренный лимон какой-то!

– То есть ты хочешь сказать, что это кофе с цитрусовым сиропом?

Бариста хихикнул, а Джек махнул на меня рукой.

– Давай-ка начнем с отвара из кленового листа, засушенного между страницами сборника стихов Бродского?

Я понял, что сам точно ничего не выберу, поэтому принял его предложение. Звучит безобидно. На вкус кленовый лист и Бродский оказались ореховыми.

– Миндальными, если быть точным!

Сказал Джек, будто услышав мои мысли.

– А снег ты вообще когда-нибудь пробовал?

– Какой еще снег?

Не понял я.

– Ну уж точно не желтый: он горчит!

Джек затрясся от смеха. Успокоившись, он продолжил:

– Самый свежий – с подножия Альп, но сгодится и лесной, только обязательно подрябиновый.

Я признался, что не пробовал.

– Тогда это то, что тебе надо. Со вкусом приключений! Конечно, не всегда есть лес под боком. На этот случай, ты знаешь, в какую дверь заходить – здесь всегда есть подрябиновый снег.

Джек попросил две порции снега. К своему удивлению я обнаружил в деревянной чашке нечто холодное, действительно очень напоминающее снег. Попробовав его, я сделал вывод: и правда снег. И именно подрябиновый. Свежий и бодрящий, как утренняя пробежка по лесу на лыжах.

Я больно ущипнул себя за предплечье, но не проснулся. Я действительно сидел в центре своего города, но в другом мире – за фиолетовой дверью, и пил подрябиновый снег.

Джек, довольный произведенным эффектом, внимательно смотрел на меня. Глаза его жмурились, довольная улыбка заиграла на губах. Он подпер рукой подбородок и мечтательно произнес:

– Это ты еще ракушки из шкатулки не пробовал.

– А это что?

– Упрятанные в шкатулку, отборные ракушки с песчаного берега! Они пахнут солнцем и соленой карамелью. Подаются со сливОвым вареньем.

– СлИвовым.

Машинально поправил я.

– Нет, друг мой, исключительно со сливОвым!

– Ну почему со сливОвым вдруг?

– Да потому что оно вкуснее слИвового.

– Ну что за аргумент? Какая разница?

Джек откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

–Огромная. Ты только вслушайся: «сливОвое варенье». Ты только произносишь, а оно уже стекает в рот. А «слИвовое» куда стекает? Тьфу! Вот то-то и оно.

Джек ухмыльнулся.

– Впрочем, сегодня нам не до ракушек. В другой раз попробуешь.

Вечером, добравшись до дома, я заглянул в банку с вареньем из слив. Зачерпнул варенье двумя ложками. И перед тем, как отправить в рот первую, торжественно произнес: слИвовое варенье! Сливы как сливы. Пахнут ими же. Сразу же почувствовал себя идиотом. Но все-таки вторая испачканная ложка манила. Всеравно ее придется мыть, почему бы не попробовать… Сказал ложке: «СливОвое варенье!». И облизал ее. Не знаю, как Джеку это удается, но варенье во второй ложке оказалось действительно вкуснее. Я оказался в саду цветущих сливОвых деревьев, на ветвях сидели райские птицы, в небесах пели ангелы. Открыв глаза, я задал себе вопрос: и как я всю жизнь мог пить сливочный латте?!

У меня много сумасшедших друзей. И раз уж они есть в моей жизни, сдается мне, я и сам не совсем нормальный. Пусть психи, а кое-что да понимают.