Kitobni o'qish: «Актуальные проблемы Европы №4 / 2011»

Об авторах

Животовская Ирина Георгиевна – экономист, старший научный сотрудник ИНИОН РАН, i.g.zhivotovskaya@gmail.com

Zhivotovskaya I.G. – Economist, Senior researcher, INION, Russian Academy of Sciences.

Кондратьева Тамара Степановна – экономист, старший научный сотрудник ИНИОН РАН, tamara@inion.ru

Kondratyeva T.S. – Economist, Senior researcher, INION, Russian Academy of Sciences.

Новоженова Ирина Сергеевна – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИНИОН РАН, novozhenova@inion.ru

Novozhenova I.S. – Ph.D. in history, Senior researcher, INION, Russian Academy of Sciences.

Пальников Марат Степанович – кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник ИНИОН РАН.

Palnikov M.S. – Ph.D. in economics, Leading researcher, INION, Russian Academy of Sciences.

Погорельская Светлана Вадимовна – кандидат политических наук, доктор философии Боннского университета, старший научный сотрудник ИНИОН РАН, pogorelskaja@inion.ru

Pogorelskaya S.V. – Ph.D. in political sciences, Ph.D. (University of Bonn), Senior researcher, INION, Russian Academy of Sciences.

Тэвдой-Бурмули Александр Изяславович – кандидат политических наук, доцент кафедры европейской интеграции МГИМО(У) МИД РФ, tevdoy@mail.ru

Tevdoy-Burmuli A.I. – Ph.D. in political sciences, Senior lecturer, European Integration Chair (MGIMO).

Хенкин Сергей Маркович – доктор исторических наук, профессор МГИМО (У) МИД РФ, ведущий научный сотрудник ИНИОН РАН, semarkos@mail.ru

Khenkin S.M. – Doctor in history, Professor (MGIMO), Leading researcher, INION, Russian Academy of Sciences.

Введение

Проблема мультикультурализма в последнее время приобрела такую актуальность, что ее с полным основанием можно считать одной из самых обсуждаемых не только в Европе, но и во всем западном мире. В научном сообществе этой теме посвящаются многочисленные конференции и симпозиумы, о ней говорят с высоких трибун политики, она не сходит со страниц газет и журналов.

Концепция мультикультурализма впервые была разработана в Канаде в конце 1960-х годов. Ее появление связывают с ощущавшейся в этой стране необходимостью разработки новой политики в отношении сформировавшихся здесь различных этнонациональных и этнокультурных общин. Мультикультурализм рассматривался как инструмент адаптации к возникшему культурному многообразию, которое не удалось унифицировать.

В отличие от традиционной либеральной идеологии, делающей основной акцент на защите индивидуальных прав граждан, мультикультурализм ставит в центр внимания защиту прав «коллективных индивидов» – представителей тех или иных культур.

Идеология мультикультурализма получила практическое воплощение в 1971 г., когда в Канаде был принят закон (Официальный акт) о мультикультурализме. С тех пор последовательно и, как считалось вплоть до последнего времени, эффективно канадские власти воплощают его в жизнь. В 1973 г. за Канадой последовала Австралия, также провозгласившая мультикультурализм государственной национальной политикой.

С начала 1980-х годов принципы мультикультурализма вошли в политическую практику большинства европейских стран. Но, в отличие от Канады и Австралии, где мультикультурная модель использовалась в качестве инструмента регулирования отношений между различными этнокультурными общинами, составляющими автохтонное население, в европейских странах объектом мультикультурной политики являлись не местные граждане, а граждане иностранного происхождения.

Отказ европейских стран от использовавшейся ими ранее на протяжении ХIХ и ХХ столетий ассимиляционной модели интеграции иммигрантов и переход к мультикультурной модели был связан с обострением проблем, связанных с массовой иммиграцией. Многочисленные мигранты, в основном выходцы из стран Третьего мира, наводнившие Европу, не проявляли готовности ассимилироваться, более того, они объединялись в этнические сообщества, что помогало им не только выживать в новых для них условиях, но и активно отстаивать свои права, в том числе и право на сохранение культуры, традиций и обычаев, своей прежней родины.

Мультикультурная идеология в той или иной форме (в виде «мягкого» или «жесткого мультикультурализма») проводилась в жизнь почти во всех европейских странах на протяжении нескольких десятилетий. Вплоть до последнего времени считалось, что особенно успешно мультикультурная политика осуществляется в Великобритании. Однако иллюзии на сей счет рассеялись почти мгновенно, когда лидеры ведущих стран Европы один за другим стали говорить о провале (и даже крахе) мультикультурализма. Впервые в октябре 2010 г. эту тему затронула канцлер Германии Ангела Меркель. Но самую бурную реакцию в европейских странах вызвала речь премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2011 г., в которой он заявил не только о провале мультикультурализма в своей стране, но и о том, что именно мультикультурная политика привела к радикализации проживающего здесь мусульманского населения.

Следует отметить, что о негативных последствиях применения мультикультурной модели эксперты и политики говорят уже по крайней мере на протяжении всего последнего десятилетия. Они подчеркивают, что политика, направленная на предоставление льгот и привилегий новым культурным сообществам иммигрантов с целью сохранения их культуры, привела к изменению самих принимающих обществ. Их базовые ценности размываются, влияние европейской культуры ослабевает, отсутствие связей между автохтонным населением и иммигрантами не способствует сплоченности общества, которое все больше приобретает мозаичный вид.

Как воспринимается мультикультурализм в научном сообществе и в политических кругах европейских стран? Каковы особенности мультикультурной политики, проводимой в различных странах Европы и каково отношение к ней рядовых граждан? Есть ли будущее у мультикультурной модели интеграции иммигрантов и какие альтернативные проекты выдвигают европейские исследователи? Эти и многие другие вопросы освещаются в статьях, публикуемых в данном номере журнала «Актуальные проблемы Европы».

А.И. Тэвдой-Бурмули в статье «Мультикультурализм: Между панацеей и проклятием» подчеркивает, что сложность и неоднозначность такого понятия, как мультикультурализм, неизбежно порождает не только разнообразие его трактовок, но и оценок той роли, которую играет мультикультурализм в современном западном обществе. В то время как сторонники мультикультурализма признают его «оптимальной формой структурирования мультиэтничного общества», его противники видят в мультикультурализме основную причину нынешнего кризиса европейского социума.

Автор анализирует различные модели мультикультурализма, применяемые в настоящее время в развитых странах, и в первую очередь получившую наибольшее распространение модель «жесткого» мультикультурализма, предполагающую проведение специальной государственной политики по защите социокультурных меньшинств от ассимиляции. Значительное внимание он уделяет выявлению противоречий между классическими либеральными ценностями и мультикультурализмом.

А.И. Тэвдой-Бурмули считает, что несовершенство мультикультурализма как основной стратегии этнополитического менеджмента постмодерного общества становится все более очевидным не только для его принципиальных противников, но и для его адептов. Автор описывает базовые параметры нынешнего кризисного состояния мультикультурного проекта и рассматривает перспективы его дальнейшего существования на европейском континенте.

Т.С. Кондратьева в статье «Великобритания: Провал политики мультикультурализма» отмечает, что на протяжении нескольких десятилетий считалось, что мультикультурная идеология в этой стране внедрялась настолько успешно, что Великобритания по существу являлась образцом для остальных государств Европейского союза. Однако выступление британского премьера Дэвида Кэмерона в феврале 2011 г. на международной конференции по безопасности в Мюнхене и его заявление о том, что «государственный мультикультурализм» в Великобритании потерпел крах, рассеяли эти иллюзии.

Автор подробно анализирует позицию ведущих политических партий страны по вопросу о мультикультурализме. Особое внимание при этом уделяется выявлению скрытых мотивов, которыми руководствовалась Лейбористская партия при проведении ею активной мультикультурной политики. Именно эта политика, по существу наделявшая иммигрантов особыми правами и привилегиями, завела Великобританию в тупик. Она способствовала появлению в стране «параллельного» общества, обострению межэтнических отношений, росту популярности националистических партий и организаций. Все более явственно проявляющиеся признаки кризиса мультикультурной идеологии не могли не сказаться на ее популярности среди британцев, численность приверженцев мультикультурализма в Великобритании в последние годы непрерывно сокращалась, о чем убедительно свидетельствуют результаты социологических опросов, приводимые в данной статье.

С.В. Погорельская в статье «Германия и мультикультурализм» констатирует, что ни одной из западноевропейских стран не удалось разработать и внедрить в социальную практику целостную концепцию иммиграционной политики, способной безболезненно для принимающего общества интегрировать инокультурных и иноконфессиональных мигрантов. Особенно сложная ситуация в этом отношении, по мнению автора, сложилась в Германии.

С.В. Погорельская подчеркивает, что мультикультурализм – как разновидность целенаправленной государственной внутренней политики по интеграции иммигрантов, не принадлежащих к культурному кругу принимающей страны, как система мер и нормативов, регулирующих их права и обязанности, – в Германии никогда не практиковался. Однако, несмотря на отсутствие так называемого «государственного мультикультурализма», в Германии в последние десятилетия шел стихийный процесс формирования «мультикультурного общества», для обозначения которого в этой стране используется такое понятие, как «мульти-культи».

В статье подробно анализируются позиции ведущих политических партий Германии по вопросу о «мульти-культи», рассматриваются причины сложившейся ситуации с иммигрантами, которую автор характеризует как «мультикультурный тупик», и описываются предложения, выдвигаемые немецкими политиками с целью преодоления структурных (демографических, социальных, культурных) перекосов, возникших за десятилетия стихийно сложившегося «мультикультурного общества».

В статье И.С. Новоженовой «Французская модель интеграции и мультикультурализм» отражены итоги дискуссий во французском научном сообществе об эффективности моделей интеграции иммигрантов, применяемых в разных странах. Сравнивая их с французской интеграционной моделью, большинство исследователей приходят к выводу, что именно последняя лучше других выдержала испытание временем. Во Франции культурная политика направлена на метисацию культур, существующих на ее территории. Политика интеграции не требует от иммигрантов культурной ассимиляции, но они должны выполнять обязательное условие – разделять общие для всех французов ценности (уважение прав личности, светский характер государства, солидарность, равноправие женщин в обществе и семье и др.). Во Франции не допускается коммунитаризм, т.е. создание обособленных этнокультурных общин, выступающих в качестве коллективного представителя группы иммигрантов; ведется политика предотвращения геттоизации и сегрегации иммигрантского населения во имя сохранения, как записано в Конституции, единого, унитарного, сплоченного общества. Однако с начала 1990-х годов на уровне политической практики, а также в законотворчестве применяются некоторые элементы мультикультурализма. Это свидетельствует о том, что французская интеграционная модель обогащается опытом других стран.

Объектом исследования в статье С.М. Хенкина «Мультикультурализм в испанской политии: Дискуссия и линии размежевания» являются общественные дебаты по проблеме мультикультурализма, развернувшиеся в последние годы в Испании. Автор подробно анализирует аргументы как сторонников, так и противников мультикультурализма и находит, что рациональное зерно есть в рассуждениях обеих сторон.

С.М. Хенкин отмечает, что в Испании идеология мультикультурализма не была принята на вооружение в качестве основы проводимой здесь государственной политики. Объяснение этого он видит в том, что проблема равноправного и гармоничного сосуществования разных культур приобрела в Испании актуальность гораздо позже, чем во многих других европейских странах, уже столкнувшихся на практике с негативными последствиями осуществлявшейся в них мультикультурной политики, и потому разочаровавшихся в ней. Но, как отмечает автор, несмотря на это, многие меры, предпринятые испанскими властями в последние годы, были ориентированы на развитие культурного многообразия в стране и соответствовали как идеологии, так и политической практике мультикультурализма.

Проанализировав партийные документы двух главных политических партий страны – Испанской социалистической рабочей партии и Народной партии – по вопросу о мультикультурализме, а также выступления ведущих политиков, автор приходит к выводу, что, хотя обе эти партии в своих политических документах не порывают с принципами мультикультурализма, между ними существуют заметные расхождения по отношению как к теории, так и к практике этой модели интеграции. Большое внимание в статье С.М. Хенкина уделяется выявлению этих расхождений, а также изменений, произошедших в последние годы в такой важной и чувствительной для социального благополучия страны сфере, как отношение к иммигрантам и к мультикультурализму.

И.Г. Животовская в статье «Италия на пути к мультиэтническому обществу: Проблемы и поиск решений» обращает внимание на специфику иммиграционной проблемы в Италии, в том числе на ее чрезмерную политизацию. Причину этого автор видит в том, что основные политические силы, борющиеся за власть в этой стране, занимают диаметрально противоположные позиции не только по вопросу о допустимых масштабах иммиграции, но и о методах и способах интеграции иммигрантов в итальянское общество.

И.Г. Животовская подчеркивает, что, в отличие от многих других европейских стран, в Италии идеология мультикультурализма не получила широкого признания. В условиях, когда в европейских странах все чаще стали говорить о кризисе мультикультурной политики, в итальянском политическом и научном дискурсе «мультикультурализм» отступил на задний план, а его место заняла иная модель включения иммигрантов в общество – «интеркультурная интеграция».

Эта модель, по мнению ее сторонников, не только гарантирует соблюдение фундаментальных прав человека, но и «расширяет границы демократии путем развития культуры участия, основанной на признании различий между людьми». «Интеркультурность», или «межкультурное взаимодействие», призваны создавать поле для переговоров между представителями различных культур и тем самым способствовать созданию эффективных форм управления процессами социальной трансформации общества. Некоторые итальянские эксперты считают, что именно межкультурный диалог может стать третьим путем между столкновением цивилизаций и «мультикультурализмом».

М.С. Пальников в статье «Российский мультикультурализм в контексте культурной глобализации» анализирует взгляды российских исследователей на вопрос о применимости западной модели мультикультурализма к российским условиям. Он подчеркивает, что западный мультикультурализм всегда воспринимался и продолжает восприниматься в России, в том числе и властными структурами, как нечто, несущее в себе новые опасности для единого Российского государства, а острая критика мультикультурализма со стороны ряда ведущих политических деятелей западноевропейских стран рассматривается российским руководством как еще один весомый аргумент, подтверждающий правильность такой позиции.

Центральное место в статье занимает анализ влияния культурной глобализации, и в первую очередь ее главной составляющей – вестернизации, – на российский мультикультурализм. Автор приходит к выводу, что усиливающееся негативное воздействие вестернизации представляет реальную угрозу для складывавшейся на протяжении нескольких веков особой, специфической модели российского мультикультурализма.

Т.С. Кондратьева,

И.С. Новоженова

А.И. Тэвдой-Бурмули
Мультикультурализм: Между панацеей и проклятием

Аннотация . Статья посвящена анализу современного состояния мультикультурализма в Европе – как в виде политической практики, так и в качестве идейного дискурса. Автор рассматривает причины кризиса мультикультурной парадигмы в сегодняшней Европе, а также пытается определить возможные варианты эволюции мультикультурализма в европейском социуме на ближайшую перспективу.

Abstract . The focal point of the author’s analysis is the current state of the multicultural phenomenon in Europe – both as discourse and political practice. The factors of the nowadays crisis of the multicultural paradigm as well as the eventual options of its evolution in the European context are also in the research focus.

Ключевые слова : мультикультурализм, идентичность, либерализм, иммиграция, адаптация иммигрантов, европейская этнополитика.

Keywords : multiculturalism, identity, liberalism, immigration, adaptation of immigrants, European ethnopolitics.

К концу XX в. мультикультурализм из абстрактного концепта и специфической практики превращается в одну из наиболее востребованных моделей организации современного западного общества. В современном политическом дискурсе мало понятий, вызывающих столь бурную реакцию и столь поляризованные оценки, как мультикультурализм.

Диапазон суждений о мультикультурализме простирается от признания его оптимальной формой структурирования мультиэтничного общества до интерпретации мультикультурализма как основной причины нынешнего кризиса европейского социума.

Первое употребление термина «мультикультурализм» в качестве дескриптора инструмента национальной политики датируется, как известно, 1965 г. Именно тогда специальная Королевская канадская комиссия по билингвизму и бикультурности, созданная для изучения проблемы конфликта франко- и англоговорящего населения страны, ввела в оборот это понятие как антитезу практиковавшейся до того политике ассимиляции различных этнолингвистических групп.

Что представляет собой мультикультурная модель

в ее идеальном варианте?

Один из творцов мультикультуралистского концепта – канадский ученый, заведующий кафедрой политической философии Кингстонского университета Уилл Кимлика определял мультикультурализм как политику признания гражданских прав и культурной идентичности этнических меньшинств [Kymlicka, 1995]. Предполагалось, что переход к политике мультикультурализма обеспечит более гармоничное сосуществование этнокультурных групп в рамках одной политии.

Такой теоретик мультикультурализма, как профессор Лондонской школы экономики Чандран Кукатас, выделяет два основных варианта мультикультуралистского концепта – «мягкий» и «жесткий» [Кукатас]. Первая модель предполагает готовность социума и его институтов принять возникновение культурного разнообразия как данность. Мультикультурализм в этой версии представляет собой политику, гарантирующую не столько соблюдение групповых прав, сколько отсутствие принудительной ассимиляции иммигрантов принимающей стороной. Иначе говоря, это – политика негативных гарантий, или пассивный мультикультурализм. «Жесткий» мультикультурализм предполагает проведение специальной политики, защищающей группы социокультурных меньшинств от ассимиляции. Принципиально важным представляется, что нежелательной в данном случае является не только принудительная, нарочитая ассимиляция, но и ассимиляция как объективно идущий социальный процесс. Характеризуя позицию «жестких» мультикультуралистов, Ч. Кукатас пишет: «К разнообразию следует не просто относиться толерантно, его нужно укреплять, поощрять и поддерживать, как финансовыми средствами (при необходимости), так и путем предоставления культурным меньшинствам особых прав» [Кукатас]. Сам Ч. Кукатас придерживается, скорее, точки зрения мультикультуралистов «мягких». Для аргументации своей позиции он использует дихотомию «старого» и «нового» либерализма: старому, «классическому» либерализму соответствует «мягкий мультикультурализм», «жесткий» же мультикультурализм порожден так называемым «новым» либерализмом, предполагающим активное вмешательство для гарантии групповых прав.

Аналогичную схему увязки мультикультурализма и либеральной парадигмы предлагает и специализирующийся на истории американской культуры профессор Мюнхенского университета Берндт Остендорф, выдвинувший концепцию «двух либерализмов». В соответствии с ней ситуация мультикультурного общества требует перехода от классического индивидуалистического либерализма («либерализма-I») к либерализму мультикультурному (либерализму-II»), предполагающему защиту коллективных/групповых прав и этнической лояльности; идея принадлежности сменяет идею индивидуальной независимости [Ostendorf, 2002, р. 122].

На практике политика мультикультурализма представляла собой совокупность институциональных, правовых, идейно-политических инструментов, соотношение и формы функционирования которых варьировались от страны к стране. В целом практика их применения соответствовала скорее «жесткой» мультикультурной модели, т.е. их сутью было предоставление гарантий сохранения социокультурных прав наиболее уязвимым группам, в первую очередь принадлежащим к числу «новых» иммигрантских сообществ.

Зародившись в Канаде, политика мультикультурализма была впоследствии взята на вооружение такими странами, как Австралия, Швеция, США и Великобритания. К началу нынешнего столетия о мультикультурализме стали говорить и в контексте динамики эволюции французской и германской национальных моделей.

Распространение мультикультурных практик постепенно приводит к обесцениванию изначального смысла концепта муль-тикультурализма. По сути, под мультикультурным к началу нынешнего столетия стало пониматься любое мультиэтничное общество, не практикующее очевидную ассимиляцию в пользу одной и более доминирующих этнических групп. Так, выступая 11 февраля 2011 г. на совещании в Уфе, президент РФ Д. Медведев говорил о мультикультурализме как о практике, адекватной потребностям, в том числе и современного российского социума [Стенографический отчет, 2011].

Строго говоря, подобный подход укладывается в концепт «мягкого мультикультурализма» Ч. Кукатаса, когда под мультикультурализмом понимается базовая либеральная толерантность. Нельзя не отметить, однако, что это выхолащивает саму суть реально существующей проблемы: ныне звучащая критика мультикультурализма сфокусирована не столько на этой базовой толерантности, сколько на случаях «жесткого мультикультурализма», ассоциируемого с «новым либерализмом» парадигмы Б. Остендорфа. Следовательно, для понимания природы нынешнего идейного кризиса мультикультурализма нужно в первую очередь анализировать именно «жесткую» его версию.

Мультикультурализм: причины востребованности

Вряд ли подобная популярность этой модели случайна. Триумф либеральных ценностей эпохи провозглашенного Ф. Фукуямой «конца истории» перевел в ряд «морально устаревших» все традиционные схемы организации мультиэтничной политии – от национального государства до федерации. Мультикультурализм с его ценностным универсализмом и мозаичным видением политической общности стал адекватным преломлением постмодернистской философии в сфере этнополитического менеджмента.

В торжестве мультикультурализма (как можно предполагать сегодня – временном) можно усмотреть и важную этическую составляющую. Принимая на вооружение этот концепт, общества евроатлантического ареала демонстрировали свою готовность признать ответственность за нелегитимное доминирование над неевропейскими народами в колониальную эпоху.

Можно интерпретировать мультикультурализм и как элемент базового перехода евроатлантических обществ к ценностно-ориентированной политике (value-based policy). Наиболее явно эта тенденция проявилась в практике Европейского союза – в первую очередь внешнеполитической, однако она, безусловно, выходит за институционально-правовые рамки ЕС и касается изменения природы собственно европейского социума.

Фоном и главным мотивом для распространения мультикультуралистских практик в странах евроатлантического ареала становится иммиграционный бум. Начало ему было положено в первые послевоенные десятилетия: бурный экономический рост послевоенной Европы в значительной степени был обеспечен трудом иммигрантов из бывших колоний.

К началу 1990-х годов общая численность иммигрантов в ЕС, только по официальным данным, приблизилась к 20 млн. человек – считая как легальных, так и нелегальных резидентов [Baldwin-Edwards, 1994, p. 5]. В это число, естественно, не вошли те иммигранты, которые уже получили к этому времени гражданство страны пребывания. За последующее десятилетие (1991–2000) ежегодный нетто-приток иммигрантов в ЕС составил примерно 1,2 млн. человек, из которых 500 тыс. проникли в ЕС нелегально [Хижный, 2005, с. 76]. В 2002 г. в ЕС проживали 18 млн. легальных иммигрантов (из них 12 млн. – не из зоны ЕС) и около 5 млн. нелегальных иммигрантов [Хижный, 2005, с. 76]. Кажущееся несоответствие темпов прироста и итоговой цифры объясняется тем, что за 1990-е годы значительное число ранее прибывших иммигрантов – около 6 млн. – уже успели натурализоваться. К началу 2008 г., согласно данным Евростата, в ЕС проживало уже около 30,8 млн. мигрантов, опять-таки без учета натурализовавшихся [Vasileva, 2009, р. 1]. За период с 1998 по 2008 г. гражданство ЕС получили 7,109 млн. иммигрантов; средний прирост численности натурализовавшихся иммигрантов составил 646,3 тыс. человек в год [Acquisition of citizenship].

Таким образом, к началу второго десятилетия XXI в. численность легальных и уже натурализовавшихся иммигрантов в ЕС явно превышала 45 млн. и, вполне возможно, приближалась к 50 млн. человек. С учетом же нелегальных иммигрантов число «новых» обитателей Старого Света можно приблизительно оценить в 60 млн. человек, и эти оценки будут, очевидно, заниженными.

Не все эти люди – уроженцы стран Третьего мира, наиболее проблематичные с точки зрения динамики социокультурной интеграции в европейский социум. Следует, впрочем, заметить, что проблемы интеграции все чаще возникают и применительно к иммигрантам из других регионов – в том числе и из стран EC. Так, в 2008 г. наибольший вклад во внутрирегиональную иммиграцию в ЕС внесла Румыния (384 тыс. человек) [Oblak Flander, 2011, p. 4], значительную долю переселенцев из которой традиционно составляют цыгане (за период с 2005 г. на запад Европы иммигрировало около 1 млн. румынских цыган) [Лукьянов, 2010]. В социокультурном плане эти иммигранты воспринимаются жителями Старого Света так же, как и иммигранты из развивающихся стран.

Сомнения относительно возможности осуществления мультикультурного проекта в его оптимальном варианте стали звучать в экспертном сообществе задолго до нынешнего кризиса [см., напр.: Alibhai-Brown, 2004; Goodhart, 2004].

С. Хантингтон отмечал, что мультикультурализм не способствует интеграции меньшинств, поскольку легитимизирует возможность сохранения ими собственной социокультурной идентичности [Хантингтон, 2004, с. 226]. Аналогичные опасения высказывал и Б. Остендорф: «Как предотвратить превращение культурной лояльности «либерализма-II» в «нормативную» и «сущностную» и не допустить, чтобы границы, призванные защищать меньшинство, стали непроницаемы для других меньшинств?» [Ostendorf, 2002, р. 123]. В поисках ответа автор анализирует два случая либерализма: американский и европейский (немецкий). Если в случае с Германией «либерализм-I» был единственно приемлемым после эксцессов «политики различия», осуществлявшейся в Третьем рейхе, то в США развитие либерализма пошло по иному пути. Уже после торжества классического «либерализма-I» и отмены политической дискриминации сохранялась дискриминация социально-экономическая, и «жертвы такой дискриминации нуждались в помощи не как отдельные граждане США, но как члены дискриминируемых групп» [Ostendorf, 2002, p. 125]. Таким образом, общество нуждалось в известной этнизации и коммунитаризации. В этих условиях недопущение политизации общинных границ становилось вопросом первостепенной важности. Инструментом решения этого вопроса стал принцип добровольного определения собственной этничности, характерный, по мнению Б. Остендорфа, для США. Там, однако, это упрощалось иммигрантской природой всего американского социума. Насколько данный рецепт подходит для абсолютно другой с точки зрения определения идентичности конфигурации современного европейского социума – вопрос, остающийся пока открытым.

Сами адепты мультикультурализма склонны признавать ныне, что лозунги мультикультурализма подчас используются элитами не для гарантий прав, а для консервации расового и гендерного неравенства, а также несправедливых культурных практик и традиций [Kymliсka, 1995; Kundnani, 2002; Phillips, 2005]. Более того, подчас реальная практика мультикультурализма определяется сторонниками [Kundnani, 2002, p. 69] и противниками мультикультурализма как расистская. Первые видят в мультикультуралистском менеджменте некий вариант колониальной практики сталкивания и взаимного противопоставления подчиненных этнокультурных групп в контексте конкуренции за гранты и пр. Вторые привлекают внимание к практике позитивной дискриминации и политкорректности в отношении представителей новых диаспор. Парадоксальная реальность современной Европы, вынужденной идти на этнизацию социальных взаимодействий под лозунгом политкорректности для реализации доктрины равных возможностей и желания избежать упреков в дискриминации «новых меньшинств», провоцирует достаточно парадоксальный ответ со стороны европейской партийно-политической системы. Стоит заметить, что европейские правые радикалы все чаще используют в своих целях идеологемы либерально-демократического понятийного ряда («антирасизм», «свобода слова» и т.д.). Хороший пример такого рода гибкости – призывы отказаться от всякого ограничения свободы слова и «расистской» практики позитивной дискриминации, заявленные в программе Британской национальной партии на парламентских выборах 2005 г. [British National party, 2005].