Kitobni o'qish: «Одолей меня»
Серия «Разрушенный мир»
Tahereh Mafi
SHADOW ME
DEFY ME
Перевод с английского Е. Бушневой
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Writers House и Synopsis.
© Tahereh Mafi, 2019
© Школа перевода В. Баканова, 2020
© Издание на русском языке AST Publishers, 2021
Укрой меня
Глава 1
Звенит будильник, но я уже проснулся, лежу с закрытыми глазами. Сил никаких. Дает о себе знать позавчерашняя тренировка: мышцы болят при малейшем движении, тело будто налито свинцом. Ядовитым.
Голова раскалывается.
Будильник трезвонит и трезвонит. Да ну его! Разминаю мышцы шеи и слышу собственный стон. Будильник все не замолкает. Стену рядом с моей головой сотрясает удар, и Адам приглушенно орет, чтобы я заткнул чертов будильник.
– Каждое утро! – кричит он. – Каждое утро! Ей-богу, Кенджи, я его разобью!
– Ладно, – бурчу себе под нос. – Ладно. Успокойся.
– Выключи его!
Я резко и шумно вдыхаю. Вслепую хлопаю по будильнику, пока тот не замолкает. Мы на базе, наконец-то получили по комнате, однако я так и не нашел тишины. Или уединения. Стены здесь тонкие, как бумага, да и Адам не изменился ни на йоту. Такой же мрачный. Ни капли юмора. Всегда раздраженный. Порой не понимаю, как мы вообще могли подружиться.
Я медленно, через силу, принимаю сидячее положение. Тру глаза, прокручивая в уме список дел на сегодня, и вдруг с ужасом…
Вспоминаю, что произошло вчера.
Черт!
Столько драмы, и все в один день! Нет, лучше по порядку.
Похоже, у Джульетты есть сестра-потеряшка. Кажется, Уорнер ее пытал. Джульетта разругалась с Уорнером и с криком убежала. Уорнера свалил приступ панической атаки. Заявилась его бывшая. Дала ему пощечину. Джульетта напилась. Нет, не так – Джей напилась и обкорнала волосы. Потом я увидел Джульетту в нижнем белье – никак не могу выкинуть из головы эту картинку – и, будто этого мало: поздним вечером, после ужина, я совершил кое-что очень, очень глупое.
Сжимаю голову ладонями и, вспоминая, ненавижу себя. Мне так стыдно, даже больно! Делаю еще один глубокий вдох. Заставляю себя поднять голову. Прогнать мысли.
Еще не конец.
У меня есть комната – маленькая, но своя, с окном и видом на промышленную электроподстанцию. В комнате – стол. Кровать. Туалет. Ванная комната – на этаже, на несколько человек, что меня совсем не напрягает. Ведь собственная комната – роскошь, которой никогда прежде у меня не было. Здорово, что есть место, где в конце дня ты можешь побыть наедине с мыслями. И какой бы ни был дерьмовый день, я цепляю на лицо маску счастья.
Я благодарен.
Я завален работой, измучен стрессом, но я благодарен.
Я произношу вслух: Я благодарен! Жду несколько секунд, чтобы это прочувствовать. Осознать. Заставляю себя улыбнуться, сбросить с лица напряжение, иначе оно превращается в гримасу гнева. Быстро-быстро шепчу «спасибо» – в воздух, в небо, призракам, незримо присутствующим, пока я говорю сам с собой. У меня есть крыша над головой, одежда, еда каждое утро. У меня есть друзья – они для меня как семья. Я один, но больше не одинок. Тело в порядке, голова работает. Я жив. Жизнь хороша. Я постоянно твержу себе: быть счастливым каждый день. Если бы я не делал так, боль убила бы меня давным-давно.
Я благодарен.
Кто-то стучит в дверь – громко, два раза. Испуганный, я вскакиваю. Стук – слишком официально, большинство из нас не заморачивается правилами этикета. Натягиваю штаны и нерешительно открываю дверь.
Уорнер.
Ошеломленно разглядываю его с головы до пят. Не уверен, что прежде он вот так взял бы и появился у моей двери, и не могу понять, что меня удивляет больше: то, что он здесь, или то, что он выглядит так нормально. Ну, нормально для Уорнера. Он выглядит в точности как всегда. Блестяще. Безупречно. Чересчур спокоен и собран для человека, который накануне расстался с любимой. Вот уж не подумаешь, что именно этого парня я нашел лежащим на полу в приступе панической атаки.
– Кх-кх! – Я кашлем прогоняю остатки сна. – Что случилось?
– Проснулся? – Уорнер смотрит на меня так, будто перед ним не более чем насекомое.
– В шесть, как и положено. Все в этом крыле просыпаются в шесть утра. Что не так?
Он заглядывает в комнату и какое-то время молчит. Потом спокойно говорит:
– Кишимото, если бы я подходил к себе с обычной меркой, как к простому, заурядному человеку, то никогда бы ничего не добился. – Смотрит мне в глаза. – Тебе следует ужесточить требования к себе. У тебя определенно есть способности.
– Э? – Я ошеломленно моргаю. – Ты меня хвалишь, что ли?
Он с невозмутимым видом продолжает в упор глядеть на меня.
– Оденься!
Приподнимаю брови.
– Зовешь позавтракать?
– У нас три нежданных гостя. Только что прибыли.
– Ох! – невольно отступаю я. – Вот дерьмо!
– Да.
– Еще дети Верховных главнокомандующих?
Уорнер кивает.
– Они опасны? – спрашиваю я.
Уорнер вроде улыбается, однако вид у него несчастный.
– Были бы они здесь, будь иначе?
– Верно, – вздыхаю я. – Точняк.
– Встретимся внизу через пять минут. Введу тебя в курс дела.
– Что, пять минут? – Моему возмущению нет предела. – Не-е, так не пойдет! Мне надо принять душ. Я даже не завтракал!
– Если б ты встал в три, тебе хватило бы времени на все и еще осталось бы.
– Три утра?! – У меня нет слов. – Ты в своем уме?
И когда Уорнер, без всякого намека на шутку, бросает: «Не задерживайся!», мне становится очевидно – парню реально хреново.
Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь. Ненавижу себя за то, что замечаю такие вещи, что мне постоянно до всего есть дело. И это никак не исправить. Еще в детстве Касл раскрыл мне глаза: он сказал, я чересчур жалостливый. Просто взял и объяснил мне, а я всегда ненавидел себя за то, что я слабак. Ненавидел себя, когда горько плакал, увидев в первый раз мертвую птицу. Или за то, что всегда тащил домой бездомных животных; пока Касл в конце концов не приказал мне остановиться, у нас просто не хватило бы средств их содержать. Мне было двенадцать лет. Он заставил всех выпустить, я рыдал неделю. Ненавидел себя за слезы. Ненавидел, что не могу ничего с собой поделать. Любой на моем месте решил бы: «Забей! Оно тебе надо?» Только не я. Мне надо. Мне всегда надо.
Вот и сейчас мне надо позарез.
Поэтому вздыхаю и говорю:
– Эй, старина… Ты как?
– Прекрасно, – мне в ответ. Быстро и холодно.
Ну вот – получай.
Посмотри лучше на Уорнера. Последуй его примеру. Успокойся и сделай вид, что не замечаешь его воспаленных и натертых докрасна глаз, его вспухших над челюстью желваков. Тебе и своих проблем хватает, у тебя и так полно боли и разочарований, при этом никто даже не поинтересуется, как прошел твой день. Никто не подойдет, не глянет заботливо в лицо, не задумается о том, что ты прячешь под улыбкой. Так почему ты должен переживать о ком-то?
Не должен.
Не лезь к нему, велю я себе.
Хочу сменить тему и открываю рот. Открываю рот, чтобы так и сделать, а говорю:
– Да ладно, брат! Мы оба знаем, что дело дрянь!
Уорнер отводит взгляд. Желваки на его скулах так и заиграли.
– Вчера у тебя был трудный день, – продолжаю я. – У тебя есть полное право и на хреновое утро.
Он долго молчит, потом:
– Я так и не ложился.
Ого, не ожидал.
– Прости. Я понимаю.
Он поднимает голову. Смотрит мне прямо в глаза.
– Ты?
– Да, я!
– Не думаю, что понимаешь. Вообще-то надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты знал, каково мне сейчас. Такого и врагу не пожелаешь.
Его слова очень сильно меня задевают. Не знаю что и сказать.
Самое лучшее – уставиться в пол.
– Ты видел ее? – спрашиваю я.
Его тихое «нет» я едва расслышал.
Черт! Мое сердце разрывается от боли за него.
– Не бери в голову, – произносит Уорнер.
Его глаза подозрительно блестят.
– Э-э? Что? Я не…
– Одевайся! – приказывает он. – Жду тебя внизу.
Я, вздрогнув, моргаю.
– Так точно! Иду!
И он исчезает.
Глава 2
Я с минуту стою в дверях, приглаживаю волосы, заставляю себя сдвинуться с места. Сильно болит голова. Я как магнит притягиваю боль. Чужую боль. Она становится моей. Кроме себя, и винить-то некого. Задаюсь вопросом: «А оно мне надо?» – влезаю, куда не просят, и лишь огребаю по полной.
Поворачиваю голову – как больно!
Вот в чем мы с Уорнером точно похожи: оба любим выпустить пар в тренажерном зале. В прошлый раз я переусердствовал с нагрузкой и не сделал в конце тренировки растяжку – теперь расплачиваюсь. Руки поднимаются с трудом.
Набираю побольше воздуха в легкие, выгибаю спину. Растягиваю мышцы шеи. Разминаю плечи.
Слышу – кто-то со свистом проносится по залу. Лили. Она нарочито подмигивает – достала уже. Мне действительно льстит внимание, я не настолько скромен, чтобы отрицать, что у меня красивое тело, но к Лили я равнодушен. А она каждое утро подтрунивает надо мной за то, что хожу без футболки. Она и Иан. Вместе. Эти двое встречаются втихаря почти два месяца.
– Неплохо выглядишь! – подкалывает Иан. – Это пот или масло для младенцев? Ты так блестишь.
Тоже мне шутник.
– Трусы цвета фуксии тебе идут, – не отстает от него Лили. – Хороший выбор. Они прекрасно сочетаются с цветом твоей кожи.
Бросаю на нее недоверчивый взгляд. Я, может, и без футболки, но уж точно – смотрю вниз – в тренировочных брюках. Мои трусы абсолютно не видны.
– Как ты можешь знать, какого они цвета?
– А фотографическая память? – Она постукивает себя по виску.
– Лил, рентгеновского зрения у тебя нет.
– Ты носишь фиолетовые трусы? – В зал проникают голос Уинстона и слабый запах крепкого кофе. – Прикольно.
– Да пошли вы все! – не выдерживаю я.
– Эй! Полегче! Тебе запрещено ругаться! – Уинстон грохочет ботинками по бетонному полу, подходит и сквозь смех замечает: – Я думал, у вас с Каслом уговор.
– Вот и неправда! – возражаю. – Мы с Каслом договорились, что «дерьмо» не под запретом.
Уинстон приподнимает брови.
– Во всяком случае, сейчас Касла здесь нет, – бормочу я. – Поэтому повторяю: пошли вы все.
Уинстон смеется, Иан качает головой, а Лили прикидывается оскорбленной, как вдруг…
– А я здесь! И все слышал! – доносится голос Касла из его кабинета.
Вот засада.
Раньше, когда я был подростком, я ругался похуже, и Касл жутко расстраивался. Он твердил, что беспокоится за меня, что я не умею выражать эмоции без гнева. Он хотел, чтобы я говорил спокойно, подбирал точные слова для своих чувств, а не чертыхался. Касл так переживал, что я согласился обуздать язык. Обещание я дал четыре года назад, о чем уже сто раз пожалел, хоть и уважаю Касла безмерно.
– Кенджи! – Снова Касл.
Знаю – ждет извинений.
Я смотрю через зал и вижу открытую дверь его кабинета. Даже в новых условиях мы живем в тесноте. Уорнер основательно переделал весь этаж, потратил уйму времени и средств, я не жалуюсь, однако…
Спокойствия нет.
Вторжение в личное пространство бесит!
– Виноват! – кричу я в ответ.
Слышу вздох Касла аж из другого конца зала.
– Трогательная сцена раскаяния, – язвит Уинстон.
– Пока! Спектакль окончен, – отмахиваюсь. – Я в душ.
– Тебе не помешает, – опять подкалывает меня Иан.
Устало качаю головой.
– И как я вас, придурков, терплю?
Иан смеется.
– Слушай, может, поборемся? – Я не отвечаю. Он продолжает: – Серьезно. Ты в отличной форме. Давай как-нибудь разомнемся в спортзале. Мне нужен партнер для спарринга.
Я слегка успокаиваюсь, киваю и бормочу «до свидания». Направляюсь в свою комнату, чтобы захватить принадлежности для душа, Уинстон увязывается за мной, останавливается в дверях. Только сейчас я замечаю у него в руках бумажный стакан с крышкой.
– Кофе? – догадываюсь я.
– Не дам! – Уинстон, расстроенный, отодвигается от двери.
– Поделись!
– Что? Нет!
Я смотрю на него в упор.
– Почему ты не можешь сам пойти и взять? – Он поправляет на носу очки. – Это всего лишь мой второй стакан. А мне, ты знаешь, необходимо три, чтобы проснуться хотя бы наполовину.
– Пойми. Мне нужно быть внизу через пять минут, или Уорнер убьет меня, а я еще не завтракал и уже так устал, и я по-настоящему…
– Хорошо. – Лицо Уинстона мрачнеет, когда он протягивает мне кофе. – Ты чудовище.
Я беру стакан.
– Я чудовищно обаятелен.
Уинстон бормочет сквозь зубы что-то нецензурное.
– Эй, кстати. – Я делаю глоток кофе. – Сказал уже, а?
Уинстон моментально краснеет. Отводит взгляд.
– Нет.
Я поднимаю свободную руку.
– Эй… я не настаиваю, нет. Просто интересуюсь.
– Я пока жду подходящего момента, – отвечает он.
– Круто. Конечно. Просто радуюсь за тебя, вот и все.
Уинстон глядит на меня, легкая улыбка кривит ему губы.
Он давно влюблен в Брендана, и об этом знаю я один. Уинстон и не рассчитывал заинтересовать его, так как всем известно, что Брендан встречается только с девушками. Впрочем, несколько месяцев назад у него была короткая связь с неким типом из «Пойнта», вот тогда Уинстон со мной и поделился. Просил никому не говорить, сказал, что хочет сам признаться Брендану в подходящий момент, и с тех пор собирается с духом, чтобы намекнуть ему. Беда в том, что Уинстон считает себя староватым для Брендана, и боится, что если тот его отвергнет, то их дружбе конец. Потому и ждет. Подходящего момента.
Я хлопаю его по плечу.
– Рад за тебя, брат.
Уинстон издает нервный, хриплый смешок.
– Было бы чему радоваться. – Потом встряхивает головой, будто прочищает мозги. – По-любому – наслаждайся кофе. Пойду возьму себе другой.
Я салютую ему стаканом с кофе, одновременно благодаря и прощаясь, а когда отворачиваюсь, чтобы собрать вещи для душа, улыбка соскальзывает с моего лица. Мне в очередной раз напомнили о моем одиночестве.
В два быстрых больших глотка я приговариваю кофе и выбрасываю стакан. Незаметно пробираюсь в душевую, включаю воду. Делаю все машинально. Раздеться. Намылиться. Ополоснуться.
На миг я застываю, смотрю, как набирается в ладони вода. Вздыхаю и прижимаюсь лбом к холодному гладкому кафелю, горячая вода барабанит по спине. Мышцы расслабляются, я испытываю чувство облегчения, тепло и пар уносят напряжение из тела. Я наслаждаюсь душем, волшебство горячей воды окутывает меня, но мысли немилосердно кружатся в голове, клюют разум и сердце, будто стервятники.
Я счастлив, что у меня есть друзья. Люблю их, хотя они и засранцы. Я забочусь о них. Хочу их радовать. Только одно чувство мне не дает покоя: у каждого из них кто-то есть.
У каждого, кроме меня.
От зависти схожу с ума. Хочу забить на все. Мне бы, как Уорнер, стать неприступным как скала, или хотя бы взять пример с Адама, который нашел свое счастье в заботе о младшем брате, – но нет. Я – огромное кровоточащее сердце. Я теряю дни, заставляя себя не обращать внимания на свои желания. На то, что мне позарез нужно.
Может, звучит дико, но я знаю – я мог бы кого-нибудь полюбить. Чувствую это всем сердцем. Способность любить. Быть романтичным и влюбленным. Как будто это моя суперсила. Дар, точно.
А рассказать-то и некому.
Все считают меня шутом.
Я растираю ладонями лицо, крепко зажмуриваюсь и вспоминаю вчерашний разговор с Назирой.
Она сама ко мне подошла. Я вновь и вновь напоминаю себе.
Я к ней не подходил, ни разу. Даже не пытался с ней заговорить после того, как тогда, на пляже, она ясно дала понять, что вот ни капельки мной не интересуется. С другой стороны, у меня, похоже, не было никакой возможности после того поговорить с ней; после того, как весь мир обезумел. Подстрелили Джей, и все пошло наперекосяк, потом это дерьмо, в которое вляпались Уорнер и Джульетта, и вот – что имеем, то имеем.
Кроме того, прошлым вечером я с трудом пытался уложить в голове тот факт, что наша Верховная главнокомандующая приняла на грудь полпинты отменного виски, оставшегося от Андерсона, когда ко мне подошла Назира. Из темноты. Сразу после ужина – черт, ведь ее не было на ужине – и вот она возникла точно привидение, загнала меня в угол, едва я вышел из столовой. Буквально вжала меня в угол и спросила: правда ли, что я умею становиться невидимым.
Выглядела она как сумасшедшая. Я растерялся. Не понимал, откуда она узнала и почему ее это волнует, а она стояла прямо передо мной, требовала ответа, и я решил, что от моего признания хуже не будет.
Поэтому я сказал ей, что это правда. Она вдруг рассердилась.
– Почему? – спросил я.
– Что почему? – сверкнула она глазищами.
Кожаный капюшон на голове затенял ее лицо, под нижней губой поблескивал пирсинг-алмазик, отражая свет ближайшей люстры. Я смотрел не отрываясь на ее рот. У нее слегка раскрылись губы. Пухлые. Мягкие.
Я с трудом отвел от них взгляд.
– Что?
Назира прищурилась.
– О чем ты говоришь?
– Я подумал… Извини, о чем мы?
Она отвернулась, однако я успел заметить на ее лице выражение недоверия. Или возмущения. А потом, быстрее молнии, она повернулась ко мне.
– Ты что, все время прикидываешься немым? Или ты всегда разговариваешь как пьяный?
Я застыл. Боль и смущение вихрем закружились у меня в голове. Боль – от оскорбления, смущение от…
Вот дела, что происходит-то?
– Что? – возмутился я. – Я не разговариваю как пьяный.
– Ты пялишься на меня как пьяный.
Черт, она такая хорошенькая.
– Я не пьяный, – уточнил я. Глупо. Я тряхнул головой и напомнил себе, что следует рассердиться – в конце концов, она ведь меня оскорбила, – и сказал: – П-любому, ты сама подошла ко мне, ясно? Этот разговор затеяла ты. Я не знаю, что тебя взбесило… Черт, я совсем не понимаю, почему ты так переживаешь. Не моя вина, что я могу быть невидимым. Так получилось.
А потом Назира скинула капюшон, и ее темные волосы, тяжелые и шелковистые, рассыпались по плечам. Она что-то произнесла, что я совершенно не услышал, мой мозг вскипел от непосильной задачи: должен ли я сказать ей, что вижу ее волосы? Понимает ли она, что я могу их видеть? Разрешает ли она мне на них смотреть? Рассердится она или нет, если скажу, что я их вижу? Притом на всякий случай я и не собирался смотреть на ее волосы, однако не хотел ей говорить, что их вижу, потому что боялся – она опять их спрячет, а я, если честно, от всей души любовался ими.
Назира щелкнула пальцами перед моим лицом.
– Что? – моргнул я, а потом, понимая, что сегодня перестарался с этим словом, добавил: – М-м?
– Ты меня не слушаешь.
– Я вижу твои волосы, – решил я сказать.
Назира возмущенно вздохнула. Она определенно раздражена.
– Я не всегда закрываю волосы.
Я потряс головой.
– Я не знал.
– Я не могу, даже если бы хотела. Это незаконно, понимаешь?
Я хмурюсь.
– Тогда почему ты покрываешь голову? Что за ерунда?
Она скрестила руки на груди. Волосы у нее – длинные. Темные. Глаза – глубокие, цвета майского меда. Они ярко блестели на смуглом лице. Назира была пугающе красива.
– Я знаю многих женщин, которых лишили права так одеваться, когда к власти пришло Оздоровление. В Азии раньше жило много мусульман, ты знал? – Ответа она не ждала. – Я была вынуждена молча смотреть, как мой отец отдает приказы раздевать женщин. Солдаты гонялись за ними по улицам и срывали с них одежду. Рвали платки с их голов, позорили. Это было жестоко и бесчеловечно, и всему этому я свидетель. Мне исполнилось только одиннадцать лет, – прошептала Назира. – Я возненавидела отца за то, что он сделал. Я ненавидела его за то, что заставлял меня смотреть. Поэтому я, как могу, стараюсь отдать дань уважения этим женщинам. Для меня это символ протеста.
– А-а.
Назира вздохнула. Она выглядела расстроенной, а потом вдруг усмехнулась. Невесело как-то, скорее горестно, но я подумал, что это уже прогресс.
– Я только что рассказала тебе кое-что очень важное для меня, и все, что ты можешь сказать, – «а-а»?
Я подумал. Потом, с осторожностью:
– Нет.
Она внезапно улыбнулась, почему – непонятно. Закатила глаза, но лицо ее просветлело, и она как-то сразу стала выглядеть моложе и симпатичнее, и я не мог отвести от нее взгляд. Я не понял, что сделал такого, чтобы заслужить ее улыбку. Возможно, и не заслужил. Просто она смеялась надо мной.
Все равно.
– Я, м-м, думаю, это реально круто, – проговорил я, – надо же было что-нибудь выдать по поводу важности того, что она мне рассказала.
– Ты думаешь, это круто? – удивилась Назира.
– Ты знаешь. – Я кивнул, указывая на ее волосы. – То, что делаешь. Твоя история. Ты знаешь.
Вот теперь она расхохоталась по-настоящему. Громко. Прерывая смех, закусила губу и покачала головой. Мягко сказала:
– Ты расстроился, да? Тебе совсем плохо от этого.
Я моргнул. Не понял ее вопроса.
– Тебе ужасно не нравится со мной разговаривать, – пояснила она. – Я заставляю тебя нервничать.
Я побледнел.
– Да. Нет. Я не то хотел сказать…
– Наверное, я была немного жестока с тобой, – вздохнула Назира. Отвела взгляд. Опять закусила губу. – Мне показалось – в первую нашу встречу, – показалось, что ты будешь вести себя как засранец. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Ну, думала, ты со мной заигрываешь. Чтобы подцепить меня. Поиграть и бросить.
– Что? – Моему удивлению не было предела. – Я? Никогда!
– Да, теперь, кажется, я понимаю, – ответила она мягко. – Большинство знакомых мне парней, в том числе мой брат, самые настоящие придурки, без стыда и совести, и я не ожидала, что ты такой… порядочный.
Я только охнул. Не знал, считать ли это комплиментом.
– Э-э, спасибо?
Она снова рассмеялась.
– Предлагаю начать все сначала, – протянула она руку. – Я – Назира. Приятно познакомиться.
Я осторожно взял ее руку. Задержал дыхание. Мягкая, нежная – по сравнению с моей мозолистой ладонью.
– Привет. Я – Кенджи.
Она улыбнулась. Счастливой, искренней улыбкой. Я почувствовал, что эта улыбка меня доконает. Вообще я был абсолютно уверен, что вся ситуация меня точно доконает.
– Замечательное имя, – сказала она, пожав мне руку. – Ты японец, да?
Я кивнул.
– По-японски говоришь?
Я качнул головой.
– А-а. Сложный язык. Красивый, но сложный. Я учила японский несколько лет, – объяснила она, – но очень трудно выучить в совершенстве. Овладела только на элементарном уровне. Я на самом деле месяц жила в Японии – ну, что раньше было Японией. Вообще-то у меня был длительный тур по перекроенному азиатскому континенту.
Назира еще что-то спрашивала, однако я внезапно оглох. И потерял голову. Она рассказывала мне о родине моих родителей – о стране, которая по идее должна что-то для меня значить, – а я совершенно не мог сосредоточиться. Она касалась своего рта. Обводила пальцем нижнюю губу. Постукивала по алмазу под нижней губой; уверен, что машинально. Смотреть на ее рот, в то время как она разговаривала со мной, обращалась ко мне – одно удовольствие. Я не мог оторваться. Мне хотелось ее поцеловать. Мне много чего хотелось. Прижать к стене. Медленно раздеть. Погладить ее обнаженное тело.
И внезапно…
Ледяной душ.
Неожиданно ее улыбка гаснет. Нежным, встревоженным голосом она спрашивает:
– Эй, ты в порядке?
Не в порядке.
Назира была очень близко. Слишком близко, мое тело недвусмысленно отреагировало, и я не знаю, как остыть. Отключиться.
– Кенджи?
А потом она коснулась моей руки. Она коснулась моей руки; кажется, ее это удивило, она уставилась на свою руку на моем бицепсе, а я замер, стараясь не дрогнуть ни единым мускулом, в то время как ее пальцы касались моей кожи, и от наслаждения, волной прокатившегося по телу, я моментально опьянел.
Она отдернула руку и отвела взгляд. Снова посмотрела на меня.
Явно смутилась.
– Вот дерьмо, – тихо сказал я. – Кажется, я в тебя влюбился.
Тут меня будто молния ударила в голову. Громовым раскатом вбила меня в собственную шкуру. Мне показалось, я умер. Действительно умер, от стыда. Я хотел. Я хотел провалиться сквозь землю. Испариться. Исчезнуть.
Черт, я почти так и сделал.
Я не мог поверить, что произнес эти слова вслух. Не мог поверить, что мой язык предал меня.
Назира, смущенная и ошеломленная, уставилась на меня, а потом как-то – не иначе каким-то чудом – я ухитрился очнуться.
Я рассмеялся.
Расхохотался. И сказал, вполне себе равнодушно:
– Я пошутил. Понятно? Я просто валюсь с ног. Пока. Доброй ночи.
Я смог спокойно – не бегом – вернуться в свою комнату и сохранить остатки достоинства. Наверное.
Кто ж знает, что будет потом.
Вот опять встречусь с ней, возможно очень скоро, и пусть скажет: планировать мне прямой перелет к Солнцу или как.
Черт!
Выключаю воду. Не вытираюсь. Потом глубоко вдыхаю и от ненависти к себе встаю под ледяной душ на десять долгих секунд.
Сработало. Голова – пустая. Сердце – холодное.
Я возвращаюсь из душа.
Тащусь через зал, заставляю колени сгибаться, двигаюсь как инвалид. Гляжу на часы, висящие на стене, и беззвучно чертыхаюсь. Опоздал. Уорнер меня убьет. Мне бы еще часок на растяжку – мышцы все еще зажаты, даже горячий душ не помог, – однако времени у меня нет. Я с досадой понимаю: Уорнер прав. Еще час-другой утром был бы кстати.
Тяжко вздыхаю и возвращаюсь в комнату.
Натянув тренировочные брюки, набрасываю на плечи полотенце: надевать сейчас футболку – пытка. Надо будет стащить одну из рубашек Уинстона: проще пуговицы застегнуть-расстегнуть, чем напяливать на себя свитер. Вдруг слышу чей-то голос. В недоумении оглядываюсь и тут же забываю где нахожусь, и в кого-то врезаюсь.
В кого-то?
Мысли вылетают у меня из головы, все. Кроме двух.
Я пропал.
Я – идиот.
– Ты мокрый. – Назира, сморщив нос, отскакивает назад. – А почему ты?..
Наблюдаю за ней: она осматривает меня сверху вниз. Осматривает снизу вверх. Медленно, будто сканирует мое тело. Я наблюдаю: она прокашливается, старательно отводит взгляд.
Надежда расцветает у меня в груди. Побуждает меня заговорить.
– Эй, – начинаю я.
– Эй, – кивает она, скрещивая руки. – Доброе утро.
– Тебе что-то нужно?
– Мне? Нет.
Я прячу улыбку. Так странно видеть ее взволнованной.
– А что ты здесь делаешь?
Она, скосив глаза, рассматривает что-то за моей спиной.
– Ты… м-м… ты всегда ходишь без футболки?
Я удивлен.
– Э-э, здесь? Ага. Почти все время.
Она снова кивает.
– Я запомню.
Я молчу. Она наконец смотрит мне в глаза.
– Я ищу Касла, – тихо говорит.
– Его кабинет дальше, – указываю ей рукой, – но, скорее всего, он сейчас внизу.
– О, спасибо, – отвечает Назира.
Она смотрит на меня не отрываясь. Она смотрит на меня не отрываясь, и это заставляет все в груди сжаться. Я, почти не осознавая, делаю шаг вперед. Интереса ради. Не знаю, что она думает. Не знаю, испорчу ли все, как прошлым вечером. Но почему-то, прямо сейчас…
Она таращится на мои губы.
Ее взгляд поднимается, встречается с моим, потом она опять смотрит на мои губы. Вот интересно, понимает ли она, что делает? Интересно, понимает ли она, что делает со мной? Мне нечем дышать. Сердце стучит часто-часто.
Когда взгляд Назиры снова встречается с моим, она судорожно вдыхает. Мы так близки, что я ощущаю ее дыхание на своей коже, меня переполняет жгучее желание поцеловать ее. Я хочу заключить ее в объятия и поцеловать, и сейчас, мне кажется, она позволит. Меня бросает в дрожь, кружится голова. Мысли скачут туда-сюда. Я ужасно четко вижу картинку – она в моих объятиях, ее глаза глубоки как омут, затуманены желанием. Я представляю себе: вот она подо мной, ее ногти впиваются в мои плечи, она стонет…
Вот черт!
Заставляю себя отвернуться. Едва не даю себе пощечину.
Я не пацан. Я уже не тот пятнадцатилетний юнец, который на себе брюки не может удержать. Нет.
– Мне, э-э, надо одеться, – говорю и слышу, как дрожит мой голос. – Встретимся внизу.
Однако Назира опять касается меня рукой, мое тело деревенеет, будто я стараюсь внутри себя что-то сдержать. Дикое. Желание, какого я прежде не ведал. Я повторяю себе раз за разом все, что сказала мне Джей – я совсем не знаю эту девушку. Что-то будет. Я не знаю – что, не знаю – зачем, но совершенно точно – я влюблен по уши. Я совсем ее не знаю.
Это ненормально.
– Эй, – произносит она.
Я еще держусь.
– А?
Я тяжело дышу. Заставляю себя отодвинуться, встречаю ее взгляд.
– Я хотела тебе сказать. Вчера. Но не получилось.
– Ладно, – хмурюсь я. Ее голос дрожит, как от страха, моя голова моментально проясняется. – Говори.
– Не здесь. Не сейчас.
– Что-то не так? – пугаюсь я. – Что с тобой?
– О… нет… да… со мной все хорошо. Только… – Она в нерешительности замолкает. Слегка улыбается и пожимает плечами. – Просто кое-что хотела тебе сказать. Так, ничего важного. – Она смотрит в сторону, закусывает губу. Я замечаю, что она закусывает нижнюю губу очень сильно. – Ладно, полагаю, для меня важное.
– Назира. – Я с удовольствием перекатываю во рту звуки ее имени. Она смотрит на меня. – Ты меня пугаешь. Ты уверена, что не можешь сказать мне прямо сейчас?
Она кивает. Напряженно улыбается.
– Не надо пугаться. Я обещаю, ничего страшного. Может, поговорим сегодня вечером.
Мое сердце опять сжимается.
– Конечно.
Она кивает еще раз. Мы прощаемся.
Я лишь на секунду отвернулся, а она уже пропала.
Исчезла.
