Kitobni o'qish: «Далекое лето», sahifa 4

В небесах
天上

Когда Хайди было пятнадцать, она одна жила на корабле.

Корабль был небольшой: всего метров пятнадцать от носа до кормы, и шесть от левого до правого борта. Небольшой, но крепкий, и всё необходимое для жизни в нём было. Он достался Хайди от родителей, десять лет назад они продали дом на острове, купили корабль и с тех пор втроём с дочерью жили там. Тесновато, конечно, было, но хоть не одиноко. Потом родители состарились и один за другим отправились доживать свои дни на остров, а девочка одна осталась внизу.

Раньше здесь был город под названием Сямынь. Так назывался и сам остров, который соединялся с материком тремя мостами. Но море с каждым днём поднималось всё выше, и Сямынь постепенно уходил под воду. Из нескольких сотен тысяч жителей города большая часть переехали, но некоторые так и не смогли с ним расстаться, поэтому жили на кораблях и лодках. Сперва воды было немного, и над морем всё ещё возвышались многоэтажки, похожие на острова из стали и бетона, между которыми курсировали лодки, а кто-то ещё пытался выращивать злаки и овощи на крышах домов. Потом город потонул окончательно, на сотни километров вокруг раскинулось лишь пустынное море, и семьи на кораблях потихоньку исчезли.

К юго-западу от Сямыня раньше располагался ещё один крохотный островок под названием Гуланъюй. Изумительная природа, приятный климат, множество симпатичных стареньких домиков, вековые деревья и диковинные цветы – этот остров привлекал туристов и славился по всему миру. Может быть, как раз из-за его красоты люди не могли позволить ему затонуть вместе с Сямынем, и тогда они подняли остров на воздух – тот круглый год парил в облаках, купался в солнечном свете и дождевой дымке, а все, кто там побывал, говорили, что это просто райское место. Вот только прежним жителям Гуланъюя совсем не довелось этого видеть, всех их согнали вниз, кто-то уехал, а кто-то остался жить в лодках вместе с сямыньцами.

Так всё обычно в мире и бывает.

Хайди привыкла жить на корабле в одиночку и совсем этим не тяготилась. Раз в две недели приходило грузовое судно, можно было купить необходимые вещи и продукты. Не приходилось беспокоиться и о питьевой воде, ведь каждый день шли дожди, и бочка на палубе всегда была полной. Была у Хайди и работа: она ныряла в море и доставала людям вещи из затопленного города. Это, конечно, было опасно, но зато и денег приносило достаточно, сплаваешь раз в недельку-две – и хватит на все бытовые расходы. Нырять Хайди научил отец, раньше он именно так содержал их семью, когда они ещё жили втроём. Теперь же Хайди надо было самой заботиться о себе, но жадностью она не отличалась – хватало бы на еду и одежду, да и ладно. Если везло подзаработать чуть больше, то остаток прятала в шкатулку под кроватью. Она верила, что в один прекрасный день сможет достать эти деньги и отправиться путешествовать далеко-далеко. Но куда именно, она так и не придумала.

Кроме родителей, у Хайди был ещё старший брат. Брат уже много лет как покинул Сямынь, жил в городе где-то на севере, говорили, женился, завёл ребёнка. Как выглядел брат, Хайди не очень-то хорошо помнила, помнила только, что тот хорошо рисовал и учился в Сямыньском университете. Ещё она помнила, что у университета было озеро с каменным мостиком, а у мостика – пара бронзовых статуй. Среди них – изваяние высокого юноши, он стоял, скрестив руки на груди, губы поджаты – не поймёшь, улыбается или нет. Давным-давно брат водил её к озеру рисовать с натуры и, постукивая по голове изваяния, говорил: «Не волнуйся, этого можно и не таким красавчиком нарисовать». Эта сцена глубоко отпечаталась в памяти девочки. И только потом она узнала, что это был студент факультета скульптуры Сямыньского университета, которого просто пригласили стать моделью для памятника благодаря его привлекательной внешности. Вроде бы они с братом дружили, но потом разругались из-за девушки и перестали общаться.

Однажды ночью Хайди разбудил телефонный звонок. Она взяла трубку и долго ждала, пока, наконец, не услышала охрипший уставший голос на проводе, и тогда поняла, что звонил брат.

– Он умер, – два слова и никаких объяснений.

Она было хотела спросить кто, но слова комом застряли в горле, а в голове всплывали знакомые и чужие лица. После долгого молчания снова раздался голос брата:

– Как будет возможность съездить в университет, выпей в его честь за меня. – И тот тут же повесил трубку.

Ей сперва показалось, что это сон, но дождь и волны за окном ревели сквозь тёмную ночь, точно плотная мокрая сеть, вынося на берег воспоминания. Сон не мог быть таким жестоким, таким безжалостным. Она встала, накинула дождевик и вышла на палубу. В бескрайнем мире вокруг не было ни луны, ни лучика света, лишь смутно виднелись зловещие очертания волн, которые свирепо бились о борт корабля, извиваясь, точно хищная стая древних чудищ. Сколько же улиц потонуло под этими громоздившимися друг на друге водяными каскадами, сколько домов, сколько бездонных озер, сколько разбросанных тут и там мостиков. Сколько ещё людей помнят их названия, этих прекрасных покинутых мест.

– Сямынь, – произнесла она мягко, на кончике языка.

Океан всё так же молчал, и слово её, точно тёмная бусина, упало в воду без малейшего всплеска. Она подняла голову и взглянула в ночное небо, затянутое чёрными тучами, совсем непроглядное, лишь бесчисленные нити дождя слегка мерцали во тьме.

Вот и всё, не видать, не слыхать. Места, где она родилась, её Страны персикового источника¹⁵ – больше нет, теперь её половина ушла под воду, другая вознеслась в небеса.

Сколько пения птиц, аромата прекрасных цветов, сколько позабытого прошлого.

Она снова вспомнила друга брата, того высокого юношу, имени которого даже не знала, знала лишь то, что этой ночью его не стало. Кто знает, как он погиб – был ли это несчастный случай, или какая болезнь, или же сам решил спрыгнуть с крыши высокого здания. Она до сих пор помнила высеченное из бронзы лицо, губы поджаты – не поймёшь, улыбается или нет. Каким же красивым оно ей казалось – она только теперь осознала, как обожала его тогда. Теперь он был мёртв, его тело отправили в печь, чтобы там сжечь дотла, а всё, что осталось, – лишь бронзовое изваяние, которое неподвижно возвышалось где-то в толще ледяных вод. А впрочем, что в этом плохого? Разве живопись, фотографию и скульптуру не придумали как раз для того, чтобы искусство переживало людей?

В море – своя жизнь и своё веселье, кто знает, вдруг в него влюбится прекрасная принцесса-русалка.

Эта мысль немного успокоила её, и она вернулась в каюту, чтобы лечь спать. Маленькую кровать покачивало на волнах, но она уснула, словно младенец, во сне не было ни шума дождя, ни ветра, ни рёва волн, только бесконечный золотистый солнечный свет, который сочился наружу будто мёд, густой и сладкий.

Утром по-прежнему шёл дождь, небо окутало низкой завесой из облаков, казалось, протяни руку – и сможешь дотронуться. Хайди встала, вымыла лицо и почистила зубы, набрала воды, чтобы заварить чай. Вода закипела, и Хайди вдруг увидела, что на корабль неуклюже взбирается незваный гость, а в руках у него – мокрый дорожный мешок, точно выловил из моря собаку.

Неужто гости, к ней уже больше месяца никто не заглядывал. Она глядела на посетителя, теряясь в догадках. Лицо, спрятанное под капюшоном, казалось дряхлым, но ещё больше поражал его тёмный цвет, точно старик многие годы провёл под солнцем – привилегия, доступная только богатым, хотя его облик и манера держаться вряд ли выдавали в нем богатея.

Она отыскала хороший чай, который оставил отец, и налила старику чашку дахунпао.

– Хороший чай. – Старик поднёс чашку к губам и выпил одним глотком. – Наверное, непросто на корабле заварить канху-тэ по всем правилам?

Заваривать гунфуча¹⁶ – или канху-тэ, как говорят фуцзяньцы, – её тоже научил отец.

– Откуда вода, дождевая?

– Да, с улицы.

– Похоже, на корабле жить не так уж и плохо, как говорят.

Его говор звучал знакомо. Местные путали «ф» и «х», так что своего земляка было легко отличить от приезжего.

– Скажите, а вы откуда?

Она подумала, что старик, как и брат, должно быть, переехал жить в какой-нибудь город на материке, который ещё не затопило. Но старик указал пальцем в небо. Хайди удивленно ахнула:

– Вы с острова?

– Да, оттуда.

– Вы путешественник?

– Кто? А что, похож? – Старик засмеялся и покачал головой. – Я там работаю.

– А кем?

– Почтальоном.

– Почтальоном? А кто это?

– Ну, кто письма носит.

Хайди наконец вспомнила, что на Гуланъюе и вправду раньше был почтальон, каждый день, закинув на плечо почтовую сумку, он бродил по улицам от одного дома к другому и разносил письма. Улочки шли вдоль и поперёк острова, пересекаясь, точно дорожки в лабиринте, узкие и крутые, ни на машине, ни на велосипеде не проедешь, так что только и оставалось, что ходить пешком. Доставить письмо или посылку вовремя было задачей непростой, поэтому единственный на острове почтальон работал без выходных и в любую погоду.

Что же с ним стало потом? Говорят, почтальону разрешили остаться и продолжить работать на острове, видимо, из любви к диковинкам – так что и сам почтальон превратился в своего рода артефакт, привлекавший туристов, даже в брошюрах о Гуланъюе о нём был целый раздел. Хайди уже очень давно не читала этих буклетов с хорошей печатью.

– А ты, девочка? Ты откуда? – спросил старик.

У Хайди снова перехватило дыхание.

– Я тоже жила на острове.

– Ну да, я так и подумал. – Старик кивнул. – Где был твой дом?

– На улице Справедливости. Улица Справедливости, дом номер два.

– Справедливости… Точно, напротив детского садика «Солнечный Свет», у районного правительства, маленькая улочка в горку.

– Да, именно так.

– Улица Справедливости, два, раньше там был старый дом, а во дворе росли пиростегии, они вились по стенам и перекидывались на улицу.

– Это мой отец высадил.

– Раз так, я его, должно быть, видел. – Старик сощурился, старательно вспоминая. – Невысокий, всегда улыбался… и, кажется, нога у него была плоховата.

– Да, получил травму на производстве.

– Человек хороший.

– Ага.

Вода в чайнике на индукционной плите всё бурлила, белый пар вырывался из-под крышки с ритмичным свистом.

– Там теперь ничего уже нет, да? На Справедливости, два.

– Давно, – ответил старик. – Всю улицу снесли.

– Вилл, наверное, понастроили?

– Вилл, гостиниц, бассейнов… Конца и края не видно.

Гуланъюй, этот остров, вечно купающийся в лучах солнца, эта сказочная страна, парящая в воздухе, он теперь уж вовсе принадлежал туристам. Хайди стало любопытно, как он сейчас выглядит, бьются ли волны клубящихся облаков о песчаные пляжи? Останавливаются ли в порту величественные воздушные дирижабли, набитые туристами? Прячутся ли где-то в лабиринте кривых улочек те закусочные, где подавали суп с рыбными шариками и устричный омлет?¹⁷ Играет ли вечерами рояль в старом концертном зале?

Вот только дома, принадлежавшего ей, больше не было. Улицы Справедливости, 2, дворика, усаженного пиростегиями – лианами с огненно-красными цветами, ничего этого не было. Хайди закрыла глаза, жар цветов пиростегий будто жёг её изнутри.

– Так ты, получается, выросла на острове? – снова спросил старик.

– Да, там.

– А теперь одна живёшь на корабле?

– Да.

Старик сощурил глаза и огляделся вокруг. Маленький кораблик скользил по глади бескрайнего моря, в воду шумно плюхались капли дождя.

– А родные?

– Брат переехал. Родители в возрасте, им было сложно расстаться с домом, теперь они на пенсии там, на острове. – Хайди кивнула на фотографию на стене.

На фотографии было две кошки, одна большая и полосатая, вторая худенькая трёхцветная. Вид у них был уставший, словно они уже всё поняли о мире людей.

– Мы давно не общались, даже не знаю, как у них сейчас дела. А вы их не видели?

Старик внимательно посмотрел на фотографию.

– Кажется, мордочки знакомые, но точно сказать не могу, на острове много кошек.

Хайди кивнула. Когда переселяли жителей Гуланъюя, то всем дали подписать соглашение, что после пятидесяти они смогут вернуться, так сказать, к родным корням, провести спокойную старость. Только вот должны будут отказаться от прежнего тела. Так много людей на маленьком острове не поместится.

– Ну, ничего не поделаешь. Куда уж нам, простым смертным, теперь жить на Гуланъюе. А если так подумать, то кошкой даже и лучше, спокойней: не нужно работать, снимать жилье, каждый день только лениво дремлешь на солнышке, ещё и туристы кормят, не голодно и не холодно, всё равно что святой.

– Наверное, не много там таких, как вы, кто смог остаться и работать всё это время?

– Да, мне, считай, повезло, – вздохнул старик.

Вода вскипела, и Хайди снова встала, чтобы заварить чай. Снаружи всё так же лило как из ведра, капли стучали по палубе.

– Тогда как же вы оказались здесь, внизу? Говорят, спуститься сюда – дорогое удовольствие.

Старик замялся.

– Я… Я в прошлом месяце вышел на пенсию.

– На пенсию?

– Своё отработал, вот и пришлось спуститься.

– То есть… Вы больше туда не вернётесь?

– Не получится.

– Но почему… Почему было не остаться?

– Хоть там и жизнь как у небожителя, всё ж не всякому понравится, – усмехнулся старик. – К тому же, если станешь кошкой, то уже не выберешься с острова, а мне ещё есть куда отправиться.

– И куда же?

Старик протянул руку и указал под ноги:

– За этим я к тебе и пришёл.

– Вы хотите сказать… Сплавать на дно?

– Да, я бы хотел посмотреть, что там.

– Но… Нырять опасно, а вы уже в возрасте…

– Ну и что, что в возрасте. – Старик закатал рукава, обнажив тощие загорелые руки. – День за днём то в горку, то под горку, вечно пешком, жарился на солнце десятки лет, ты ещё поищи такого крепкого, как я!

– Но…

– Послушай, девочка, – перебил её старик, – я вырос здесь, в Сямыне.

Хайди застыла.

– Потом уехал на Гуланъюй работать и почти не возвращался. Когда Сямынь затопило, уезжать я не хотел, но что уж тут сделаешь. Вот и оставалось только ложиться на берегу и сквозь просветы меж облаков смотреть вниз, смотреть, как дом, в котором жил раньше, день за днём уходит под воду. Я столько лет прожил на острове, но не было ни ночи, чтоб мне не снился этот город. Его затопило, но наверняка всё осталось на своих местах. Я постоянно думал, что, когда уйду на пенсию, обязательно сплаваю вниз и взгляну на места из своих снов.

«Места из снов, значит», – подумала Хайди. Оказывается, каждый во сне видит свои места. Ей снился остров на небесах, пока она засыпала в каюте, а старику там, наверху, каждую ночь снился подводный город.

После долгого молчания она ответила:

– Ну хорошо, я сплаваю с вами.

Они переоделись в гидрокостюмы, надели маски и ласты, водрузили на спины тяжёлые кислородные баллоны и вместе нырнули в ледяную морскую воду. Солнца не было, и под водой стоял мрак, будто плывёшь в мутном растворе. Мёртвая тишина непривычно звенела в ушах, привыкших к шуму дождя.

Хайди вспомнила, как много лет назад отец впервые взял её с собой на дно. Это было волшебное чувство, будто порхаешь в тёмно-синем ночном небе, а со всех сторон пустота. Город тогда ещё ушёл не так глубоко, и у отца было много работы, каждый день приходилось нырять к его мрачным руинам, чтобы достать какие-то вещи клиентов. Ключи, старый фотоальбом, помолвочное кольцо, жестяную коробку со стеклянными шариками… Что-то они не успели забрать, когда покидали дома, о чём-то – вдруг вспоминали спустя много лет, иной раз вещи находились легко, а иной – приходилось и потрудиться.

От вида всех этих штуковин Хайди переполняло любопытство: что за люди их хозяева, какие истории с ними связаны? Иногда ей и впрямь хотелось расспросить клиентов, но отец не разрешал. Оставалось только смотреть, как те один за другим забирают предметы, которые раньше им и принадлежали, а их истории, точно невесомые пузыри на воде, поднимаются в воздух в лучах солнца и лопаются, исчезая насовсем.

Ржавый велосипед, книга с вымокшими страницами, одинокая туфля на каблуке, плюшевый мишка, спрятанный под кроватью…

Давление под водой постепенно становилось всё выше, барабанные перепонки болели, грудь сдавливало. Хайди знала, что это значит: они всё ближе к Сямыню, городу, затерянному под водой.

Это было словно смотреть вниз на землю в окошко самолёта, перед глазами скользили холмы и озёра, улочки и дома, вот только морская вода окрашивала их в причудливые цвета – от салатового до синего ультрамарина, от серебряно-голубого до сверкавшего бирюзового, от серого цвета грудки воробья до мышиного, от цвета зелёного чая до яркого травянистого, от красного кармина до ржаво-оранжевого… Деревья, прежде живые, теперь уже умерли, но на мёртвых деревьях, камнях и кирпичных черепицах уже поселилась новая жизнь, вслед за течением колыхались густо-зелёные водоросли, их нечёткие очертания дрожали в воде. Такую картину было не под силу вообразить обыкновенному человеку, и не под силу описать никакими словами.

Мёртвый город, живой город, забытый город, оставшийся в воспоминаниях город.

Подводная страна из грёз тысяч людей.

А может быть, просто общий сон тысяч людей.

На вершине ближайшего к ним холма смутно виднелись каскады загнутых крыш, вздымавшихся вверх одна за другой вдоль склона горы, Хайди узнала храм Наньпутосы. А вот и Сямыньский университет у подножья, бронзовый памятник тому юноше ведь так и стоит там у озера? «Прости, в этот раз не успею повидаться с тобой, – подумала про себя Хайди. – В следующий раз обязательно загляну, ты ведь всегда будешь на своём месте, не правда ли, может, дождёшься, пока море высохнет вовсе».

Пройди немного к востоку от Сямыньского университета, вдоль кольцевой дороги, что идёт по всему острову и огибает университет с юга, и окажешься у Цэнцоаня. Хайди помнила, что раньше здесь был рыбацкий посёлок со множеством улочек, где торговали вкусными и дешёвыми морепродуктами, летними вечерами люди сидели на улицах, пили пиво, закусывая жареным кальмаром, аромат разносился по всей округе. Огромные вывески этих кафешек всё так же торчали вверх, только вот надписей на них уже было не разобрать.

Они опускались всё ниже и ниже, ныряя под козырьки крыш, низеньких и высоких, как рыбки проворно пробирались по узеньким улочкам. Тысячи тысяч дверных и оконных проёмов смотрели наружу, точно пустые глазницы, мелкие и крупные рыбы сновали туда-сюда, будто в замках из кораллового рифа.

Наконец, они задержались у простенького небольшого домишки, и Хайди поняла, что это и есть дом старика.

По стенам, дверям и окнам ползли густые зелёные водоросли, бережно обволакивая весь дом, точно тяжёлая плотная плёнка. Хайди и старик с огромным трудом открыли оконную створку, наружу на свет фонарика испуганно выскочила стая рыб, будто призрак, светившийся в темноте.

Они друг за другом устремились внутрь.

В комнате стоял мрак, предметы с нечёткими очертаниями плавали в воде, так сразу и не поймёшь, что это. Хайди вдруг ощутила печаль, много лет назад отец говорил ей, что дом – он как человек, тоже дышит, растёт, радуется и грустит, рождается, живёт, болеет, стареет и умирает… Этот, похоже, умер уже давно. Последние кусочки его души только что рассеялись вместе с выскочившими рыбками, осталась лишь пустая скорлупка, а внутри её – лишь мёртвая, замогильная тишина.

Старик ступал нетвёрдой походкой, выставляя вперёд руки, точно слепой, ладонями в перчатках от гидрокостюма ощупывал каждый предмет. Сколько же историй теперь покрылось водорослями и ржавчиной, пожалуй, лишь одному ему было известно. Хайди про себя твёрдо решила, что поможет ему унести отсюда столько вещей, сколько сможет.

Пепельницу, чайный сервиз, стул, даже огромный термос…

Наконец, старик остановился посреди комнаты. Он опустил старую дорожную сумку, которую всё это время крепко держал в руках, и достал изнутри какой-то квадратный предмет, похожий на ящик или коробку. Хайди удивилась, но спросить, что это, не смогла, оставалось только молча наблюдать. Старик какое-то время возился с коробкой, аккуратно закрепив её на полу чем-то вроде кронштейна. Затем он махнул рукой Хайди, подозвав девочку к себе.

Она все ещё не понимала, что происходит, но старик уже крепко взял её за руку, а сам потянул за рычаг на боковине коробки.

Та засветилась тусклым сине-зелёным светом, он то вспыхивал, то угасал, от коробки исходили волны гудящей вибрации. Вдруг весь дом вздрогнул от этого жужжания, словно человек, что посреди крепкого сна неожиданно громко вздохнул.

Точно раскаты грома, откуда-то из-под ног доносились волны приглушённого гула. Землетрясение? Хайди хотела было выскочить наружу, но старик крепко сжал её руку. Дрожь становилась всё яростнее, все предметы заболтались в воде. И тут раздался резкий грохот, а затем всё сразу же стихло, слышно было лишь журчание волн. Хайди посмотрела в окно и увидела, что улицы и дома медленно уходят вниз, она тут же, барахтаясь, подплыла к окну и высунулась наполовину. И только немного погодя поняла, что это не город уходит вниз, а дом взмывает наверх.

Словно невесомый пузырь, маленький домишко с ними двумя всплывал всё выше и выше, пока город под ногами потихоньку исчезал вдалеке. Потёртые вывески, узкие улочки, красные крыши, заросшие водорослями и морскими актиниями, холмы и озёра, беседки и павильоны, высокие небоскрёбы и извилистые развязки… Все они уходили из виду, скрываясь в толще воды, в её непроглядных пучинах, превращаясь лишь в тёмные тени, которые дрожали вместе с волнами.

Сверху забрезжил свет – мелкие блики, точно множество мягких ладошек легонько касаются волн. Наконец, дом прорвался сквозь толстую стену морской воды, выскочил на поверхность, а затем и вовсе взмыл в воздух, из окон и дверного проёма наружу хлынули водопады.

Дом скользил над волнами глубокого синего цвета, по крыше стучали капли дождя, всё было похоже на сон.

Хайди помогла старику снять маску и акваланг, и они, словно рыбы, выброшенные на мель, упали на мокрый пол и принялись жадно дышать.

– Э-э-это… – Зубы Хайди дрожали, не давая ей толком выговорить ни слова, она только протянула руку, указывая то на небо, то на чёрную коробку рядом со стариком. Коробка по-прежнему гудела и мерцала.

– Ага, – кивнул старик.

– Вы… купили?

– Сам собрал… Конечно, большую часть деталей купил.

Его морщинистое смуглое лицо посинело от холода, но глаза сияли как у девятнадцатилетнего юноши.

Раз уж людям удалось поднять на воздух целый Гуланъюй, то чего удивляться, что можно и затопленный дом заставить взлететь со дна моря, вот только как он до этого додумался? Как собрал свой механизм?

– Дорого?

– Не то слово! Истратил все сбережения.

И всё ради этого, ради давным-давно покинутого крохотного домика? Откуда ему было знать, что такой старенький дом вообще сможет взлететь на воздух, а что, если бы он развалился, что, если бы весь по кусочкам обрушился в море, что тогда? И что теперь он планирует делать, куда полетит, тоже поднимется в небеса? Отправится в путешествие вокруг света?

Но Хайди почувствовала, что не стоит задавать все эти вопросы. В этот миг она ощутила, что повзрослела, и теперь могла понять многое, что не понимала прежде.

Она снова высунула голову в окно, дождь уже кончился, солнечный свет пробивался сквозь щёлочки меж густых облаков, а водная гладь сверкала золотом. Она даже увидела собственный кораблик, он одиноко качался на безбрежных волнах, точно маленькая песчинка.

Они взлетели уже очень высоко. Хайди снова подняла голову и посмотрела на небо и, хотя так и не увидела Гуланъюй, знала, что он тоже где-то здесь, прячется за низкой завесой из облаков.

Глядя на небо, она вспоминала своих родителей, старый дом на улице Справедливости, два, вспоминала огненно-красные пиростегии, брата и его друга, ту молчаливую бронзовую статую, вспоминала тысячи знакомых и одновременно чужих ей имён, вспоминала тот сон, что снился ей утром. Голова полнилась воспоминаниями, и она вдруг разрыдалась, слёзы лились по губам, точно морская вода, – горькие, солёные, терпкие.

– Не плачь, детка, не плачь. – Старик легонько погладил её мокрые волосы. Девочка зарыдала только отчаяннее, да так, что старик и сам стал утирать слезы.

Февраль 2012 года

От автора

Позвольте мне посвятить этот крошечный рассказ городу Сямынь, острову Гуланъюй, нескольким очень красивым старым домам, тем друзьям, которых я встретила там, а ещё всем кошкам на острове.

А ещё тому парню, что покинул нас молодым, чьего имени я до сих пор так и не знаю.

Пусть каждый сможет поэтически жительствовать на этой земле¹⁸, между морем и небом.