Kitobni o'qish: «Повесть о маме»

Раннее детство

«Куда уходит детство?» – лучше бы оно совсем ушло…

О своей маме Хорошковой Марии Петровне, в девичестве Слащевой, мне хотелось написать давно. Еще при жизни мама много рассказывала мне о своем сиротском и голодном детстве, о годах войны, о своей учебе, работе и отношениях с моим отцом. Я начинала писать о маме, потом бросала, потом опять начинала, потом редактировала. Рассказ отнесла в районную газету нашего Северного округа. Редактор сделал много замечаний, но рассказ ему понравился. Попросил все исправить и принести, как раз к девятому мая.

Я исполнила все пожелания и исправила замечания редактора, но рассказ был не опубликован, мама моя жила в другом районе, в Юго-западном, а газета «Север» печатала только про местных ветеранов.

Прошел год. Мамы не стало. И вот, перебирая ее документы, я нашла потертый листок, на котором ее подчерком написано:

«Автобиография.

Я, Слащева Мария Петровна, родилась второго декабря 1928 года в Курской области Ясеновского района Березовского сельсовета в деревне Колодезь. Родные, т.е. мать и отец умерли, когда мне было три года.».

Я вернулась к своей рукописи и дополнила ее.

Деревня Колодезь была большой по протяженности и делилась на две части. Одна часть располагалась на возвышенности, а друга в низине и границей между ними служил глубокий овраг. Верхнюю часть называли Куток, и живущих в ней девчонок – «кутовскими». А из нижней части девчонок прозвали «низовские». Все девчонки жили дружно, но в душе соперничали друг с другом.

В деревне насчитывалось около ста пятнадцати домов. Дома строили из бревен, стены белили со всех сторон, а крышу покрывали соломой. Такие дома назывались «мазанки». У каждого хозяина в распоряжении насчитывалось 40–50 соток земли, на которой разводилось свое хозяйство. В деревне располагалась овчарня, свинарник, коровник с фермой. Стояла и церковь, но с приходом советской власти, ее сломали.

Семья мамы была большой и достаточно обеспеченной. Глава семейства, мой дед, Слащев Петр Дементьевич, был высокий, худощавый с копной темных волос. Дед носил усы и когда он целовал детей, они мягко щекотали их щеки.

Свою мать, мою бабку, моя мама помнит плохо, сохранилась лишь одна старая потертая фотография, на которой та выглядела круглолицей и кареглазой. Карие глаза передались и всем ее детям. Носила она красивое имя Евдокия.

В семье насчитывалось четверо детей. Старший сын Григорий, 1916 года рождения, такой же худощавый и темноволосый, как и отец. Он был намного старше моей мамы, и она его смутно помнит. Юношей Гриша уехал учиться в ближайший город от деревни Воронеж.

За Гришей шла старшая сестра Степанида, 1918 года рождения, Стешенька, как ласково ее называли в семье. Стеша старше моей мамы на десять лет. Она славилась высоким ростом и красотой, и тоже похожая на отца. «Будешь счастливой!» – говорил он – «Если дочь похожа на отца, то обязательно будет счастливой!». Но эти слова в будущем совсем не оправдались. На плечи моей тетки Степаниды выпала горькая судьба одинокой, больной и брошенной женщины.

Третьим ребенком в семье стал Юрочка, 1927 года рождения. А через год родилась и моя мама, оказавшаяся копией своего брата – кареглазая, красивая и веселая. Они были не разлей вода. В семье мою маму ласково называли Машенька. В детстве моя мама была здоровой и цветущей девочкой, озорной и нежной.

После рождения моей мамы, в семье Слащевых появился еще один ребеночек – сын Алдошенька. Он родился недоношенным и слабеньким.

Моя мама мне рассказала один эпизод того времени, который ей запомнился на всю жизнь:

«В тот раз Алдошенька лежал в кровати и дрыгал ручками и ножками, а ситцевая пеленка сползла, обнажая худенькое детское тельце. Я с Юрой бегали по комнате и пытались поиграть с братиком, но строгая мать не разрешала нам, говорила, что Алдоша еще очень мал, и чтобы мы не трогали его.

Тут скрипнула дверь, и в комнату вошел отец.

– Папа, папа пришел! – закричала я с Юрой, подбегая к отцу.

Отец сел на лавку и стал раздавать подарки

«Вот эта вещица для Алдоши, а эта для Юрочки».

Потом, подойдя ко мне и взяв на руки, сказал: «А вот этот пряник тебе, Машенька, на, возьми» – и поцеловал меня в лобик. Больше подарков мне не суждено было получать».