Kitobni o'qish: «Птицелюди не летают»

В моей жизни было немало всяких уроков, лекций, семинаров, но это занятие, одно из самых первых, я запомнила на всю жизнь. Да, признаю, один из самых злостных моих недостатков, который, однако, не зависит от меня как от личности, – не очень хорошая память. Эта черта почти всех, у кого птичий тип морфистики. Собственно, поэтому мне до сих пор приходится хранить все книги и статьи, чтобы периодически их перечитывать.

Я помню, как она вошла в класс: большая, косматая, внешне страшная, но с такими добрыми, ясными глазами… Эти глаза я надолго запомнила – глаза первого из моих любимых учителей.

Виолетта Алексеевна Таёжная. Тип морфистики – бурый медведь.

– Дети, вам наверняка с самого рождения – ну, у кого-то с вылупления…

Вот единственное, что я ей так и не простила, потому что надо мной сразу стали смеяться. "Над чем смеётесь? Над собой смеётесь?" Когда я была яйцом, мои родители просто обёртывали меня одеялом, в которое закладывали термоподушки, а вас пришлось носить в животе, пока вы там брыкались. Кому такое пожелаешь?

– Ладно, тихо! Посмеялись и хватит, ребята-птицы такие же члены современного общества, как и ребята-звери. Вы наверняка спрашивали родителей, почему вы с ними похожи на одно животное, а ваши соседи – на совершенно другое, а ваши далёкие предки выглядели почти одинаково. Родители, я верю, рассказывали вам про переворот, когда обычные люди вдруг превратились в зверолюдей и вынуждены были перестраивать весь мир и всю жизнь под это обстоятельство.

Почти все согласно закивали. Я не кивнула, хотя мне мои родители тоже что-то подобное говорили. Но я чувствовала, что это не правда. Точнее, не совсем правда, потому что их голос немного дрожал. Такие вещи хорошо ощущаются. Поэтому я просто немного испугалась.

– Так вот, никакого "вдруг" не было. Никто не превратился внезапно. Нас превратили против нашей воли.

И класс умер. Тишина стала гробовая, никто не царапал когтем по парте, никто не отбивал неровный ритм копытцем, никто не скрежетал зубами, бил хвостом или иным образом производил шум. Мы все не то что были ошарашены – мы все испугались, очень сильно испугались. Потому что "против нашей воли" звучит так, точно злой волшебник проклял наших предков, заставил их страдать, извратив человеческую природу и превратив не в зверя, не в птицу, а в чучело какое-то. А мы ещё дети, мы верим в барабашку, который нас утащит, если мы не будем кушать кашу с тараканами. Или в дракона, который съедает тех, кто мясо не ест. И что ко всем непослушным детям приходит голый-голый человек и утаскивает в мир прошлого, а там постоянно стреляет. Последнее мы сами выдумали.

– Тогда человечество постигла страшная беда, – продолжила Виолетта Алексеевна. – Людей поразил вирус, и они стали умирать. Тогда правительство созвало учёных и дало задачу так изменить человека, чтобы вирус больше не смог ему навредить. Но вместо того чтобы превратить нас кого-нибудь одного, – скажем, в мышей или зайцев, – нас решили разделить на множество групп, определяемых типом морфистики. На случай, если кто ещё не знает: тип морфистики – это врождённое качество, определяющее сходство с каким-нибудь животным. Ваши родители и вы имеете один тип морфистики, иначе вы у своих мамы и папы не смогли бы родиться. Но это не означает, что один тип морфистики хуже другого. Напротив, отныне и до конца жизни вы должны стремиться поддерживать хорошие отношения с каждым из окружающих, независимо от того, кто он по типу. Потому что изначально мы все были одним целым, и потому сейчас мы – зверолюди, птицелюди и остальные – должны быть равны и едины.

На этих словах я заплодировала. Аплодисменты, когда с твоих плечей и предплечий свешиваются огромные жёсткие маховые перья, напоминают глухой раскат грома вперемешку с ураганом, только в очень маленьком масштабе, поэтому часть ребят сделали то же самое, думая, что следуют за большинством, хотя они последовали за одним птицечеловеком. Я это специально.

На тот момент я была уверена, что это – уважение к каждому, потому что исконно мы все имеем одно начало – самая правильная и при этом весьма очевидная вещь.

Я многое тогда даже не предполагала. Например, что сейчас я буду сидеть за отгороженной частью барной стойки, которая является моим рабочим кабинетом, украдкой попивать ром (люблю это дело, чувствую себя человеческим пиратом на Тортуге из далёкого прошлого, у которого перья только на шляпе, и меня немного отпускает) и наблюдать за весьма специфичным посетителем моего кафе "Редкостный удод". Какое смешное название, обхохочешься. Ведь наверняка лишь особо интеллигентные зверолюди подумают, что последнее слово рифмуется с "урод", а ведь это слово уж точно не совместимо с птицелюдьми, ведь они воплощение красоты этого мира. Какой тонкий и изящный юмор! Пришлось пойти на поводу у этого оленя (а ещё благородного!), потому что иначе он бы мне скидку не сделал. Денег, ясное дело, у меня было очень мало. Спасибо хоть не пришлось с ним… гнездо вить, да. Мне это неоднократно предлагали. Типа… я же птицедевушка, пусть и не первой свежести. Но пока что у меня есть выбор, и я буду выбирать что-то другое. Алкоголизм например.

Будем знакомы. У меня довольно симпатичное имя – Серафима Лирохвост. И мой тип морфистики – удод.

Когда-то давно, до биологической катастрофы, этим названием обозначалась небольшая тонкоклювая птица с приподнимающимся хохолком, которая обитала в лесах и питалась насекомыми. Осталась ли она сейчас, неизвестно. Последние нетронутые леса – строго заповедная территория. Но я хочу в это верить – что хоть какие-нибудь животные не находятся на грани вымирания и в относительной гармонии живут в дикой природе – или в нормальных зоопарках и национальных парках. Хотя это немного странно – зверолюди идут смотреть на зверей. Точно демонстрация того, насколько первые странные и неестественные по сравнению со вторыми.

Мы не лучше. А "другие" и подавно. Вот хоть этот таракан, которому Мила принесла его заказ. У этого существа рот пусть и горизонтальный, но сбоку торчат мандибулы и максиллы. Ноздрей у него нет, зато есть антенны, которые постоянно шевелятся. Пусть у него и четыре конечности, состоящих из трёх отделов, но они покрыты тонким слоем хитина, который периодически отваливается, после чего эпидермис кожи производит новый. Я не скажу, что он уродлив. Вот уродлива ли жареная курица? Нет. Вот и он не выглядит как что-то отвратительное – он выглядит как еда. Таких, как он, я утром ем на завтрак – маленькие, сушёные, с солью, при варке разбухают и становятся немного противными. Но мне жаль тратиться на более качественную еду для себя. Оно того не стоит.

Урод ли я? Не знаю. Я удод. У меня действительно хохолок из перьев и немного волос на башке, и он действительно приподнимается на пике эмоций. Да, с рождения я такой вот панк. У меня не сильно длинный клюв – у всех птицелюдов ороговевает только верхняя и нижняя губы, из-за чего наши рты больше похожи на козодоичьи. И да, у нас есть зубы – далеко не такие крупные, как у зверолюдов, но я отлично вырываю ими у себя перья во время истерик.

У меня отдельная обида из-за перьев. Если зверолюди все до единого убеждены, что это красиво, то я бы нисколько не возражала, если бы в один прекрасный день они вырвали у меня их всех до единого и они бы у меня больше никогда не выросли. Это постоянная линька, постоянная пыль, постоянная тревожность подцепить пухоедов, постоянная чистка и постоянно нестерпимый зуд, если эта штука начинает расти из дермы кожи. Когда она только растёт, то выглядит отвратительно. Пёстрое изящное оперение, от которого так без ума любители танцев в клетке – результат пройденных десяти кругов ада.

Есть ли от них практическая польза?

Да никакой. Птицелюди не летают. Максимум планируют. Профессионалов в этом деле так и называют – планеристы. Крутые ребята… Мне повезло – во время учёбы я была в составе университетской сборной. Соревнования разных уровней, стильная экипировка, на которую приходилось копить по три месяца. Полёт, ветер, небо – и сломанная нога. Конец полётам. Ну не моё и не моё, сокол с ним.

***

Я очнулась от воспоминаний, потому что услышала шипящий звук. Долго не могла понять, откуда.

Это был тот таракан. Сначала до меня не дошло, каким местом он шипит. А когда дошло, я чуть не подавилась со смеху.

– В это мешшште прошшшто отвратительное меню! Позовите управляюшшшего!

– Я здесь хозяйка. – Пришлось вылезти из-за стойки, случайно протерев её перьями, и подойти к посетителю.

Вообще у меня птичье кафе. То есть ориентированное на такую категорию потребителей как птицелюди. Соответственно, в меню будут блюда, которыми питаются именно птицелюди, хотя я не возражаю, если кто-нибудь из зверолюдей придёт и закажет себе кузнечиков по-бразильски или рагу из дождевых червей.

"Да, понимаю – исходя из вашего типа морфистики меню вас шокировало. Мне однажды пришлось увидеть в меню ресторана в Эрдрейхе жареного удода. По-моему, невкусно. Морфизм? Возможно, только птицелюди по сравнению со зверолюдьми являются меньшинством. Кафе для зверолюдей в тысячу раз больше. Да, вы тоже меньшинство, однако для моих сородичей с самого начала существует такой социальный конструкт как клетка. Птицелюди чрезвычайно сложны для создания и потому являются драгоценной редкостью, и я стараюсь для их комфорта. Я всё понимаю, но понимаете, я сама же птицечеловек…"

Примерно в этом духе я и объяснила таракану, в чём проблема. Он в ответ сначала гневно повёл антеннами, а затем воскликнул:

– Ды вы пьяны! Будучи птицей, вы свински пьяны! Вошшшмутительно! Ума у вас ни на пёрышшшко – вы, птицы, ни на шшшшто более не спошшшобны! И шшшдесь воняет, как в курятнике!

Да, ещё один птичий недостаток – плохое обоняние.

Таракан с шумом встал, чтобы другие посетители его заметили (хотя куда уж больше):

– Я заявлю о вас в "Ревизверро"! Увидите, они разнесут в пух и прах вашшше гнёздышшшшко!

И ушёл.

– Не люблю, когда не-птицы говорят птичьи выражения, – мотнула я головой и обратилась к остальным посетителям – разумеется, птицелюдям:

– Прошу прощения: мы заведение специфическое и к нам иногда приходят не те…

– Всё в порядке, – кивнула завсегдатай кафе Василиса, тип морфистики сойка. – Давно бы пора привыкнуть.

Я виновато улыбнулась и подошла к Миле, которая отчаянно делала мне знаки.

– Что такое, Милли?

Мила – студентка университета, какой когда-то была и я, потому она на частичной занятости. Но мы, птицы, должны держаться вместе: когда у неё занятия, на раздаче работаю я. Всё-таки ей ещё сложнее: у неё тип морфистики щурка. Яркая, многоцветная – желанная добыча для клетки. Правда, те, кто её отведут, должны будут заранее забронировать очередь в крематорий. Дешевле выйдет, чем восстанавливаться по кусочкам у хирурга.