Kitobni o'qish: «Невероятный эксперимент: загробная жизнь существует?»

LE TEST. Une expérience inouïe: la preuve de l’après-vie? / Stéphane Allix. – Albin Michel.

Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates.

Охраняется законом об авторском праве. Нарушение ограничений, накладываемых им на воспроизведение всей этой книги или любой ее части, включая оформление, преследуется в судебном порядке.

© Éditions Albin Michel, Paris, 2015

© Перевод на русский язык, оформление, издание на русском языке. ООО «Попурри», 2025

* * *

Нет ничего более просветляющего, чем естественная смерть дорогого человека.

Мишка Зелигер-Шатлен

Вступление

После смерти отца я положил в его гроб четыре предмета. Я никому не говорил об этом. Затем обратился к медиумам, которые утверждают, что умеют общаться с мертвыми.

Смогут ли они назвать эти предметы?

Это тест.

Мой отец, Жан-Пьер Алликс, умер 16 июня 2013 года в возрасте восьмидесяти пяти лет. Он был замечательным отцом, которого я любил и люблю до сих пор. Он научил меня быть человеком, для которого слово и чувство чести превыше всего. Он вдохновил меня стать человеком, требовательным к себе и другим, а также к тем, кто гордится своим наследием. Он научил меня быть любознательным, проявлять проницательность, а еще слушать, не делая поспешных выводов. Своим примером он показал, что жизнь удивительна и что именно способность удивляться, независимо от возраста, спасает нас от отчаяния. Он объяснил, как смотреть, читать, понимать и искать. Он познакомил меня с Толстым, Флобером и Стендалем и показал, насколько важно строить фразы, которые не только о чем-то говорят, но и которые приятно читать. «Текст – это музыка», – говорил он.

По мере прочтения книги вы поймете, почему я считаю, что отец – больше, чем просто объект конкретного эксперимента, а именно теста, в котором участвовали шесть медиумов, двое мужчин и четыре женщины. Он мой напарник, невидимый, но центральный персонаж данной книги, присутствовавший порой с трудом, часто с волнением и время от времени даже с юмором.

При его жизни мы много раз говорили о смерти: в 2001 году в результате аварии в Афганистане я потерял брата, а он остался без сына, так что эта тема присутствовала в нашей семье. Мы рассуждали о том, что было бы интересно попробовать провести такое исследование вместе, уже после того, как он уйдет.

В день похорон, когда я был один в траурном зале и пока никто не видел, за несколько минут до того, как гроб плотно закрыли, я положил внутрь четыре предмета и записку, спрятав их под тканью, которой было покрыто тело отца. С этого момента и до закрытия гроба я оставался рядом и следил за тем, чтобы никто не смог увидеть оставленные предметы. Поэтому абсолютно уверен, что до сегодняшнего дня был единственным человеком, который знал о наличии предметов в гробу.

В то субботнее утро 22 июня 2013 года я положил рядом с телом отца:

– длинную тонкую кисть для рисования;

– тюбик белой акриловой краски;

– компас;

– карманное издание Дино Буццати «Татарская пустыня», одной из любимых книг моего отца;

– маленькую записку в конверте цвета экрю.

Я предварительно сфотографировал каждый предмет перед тем, как положить его в гроб. Затем обратился к отцу, глядя на пустоту над ним, а не на его тело. Я объяснил, что делаю и что его задача будет заключаться в том, чтобы сообщить медиумам, что это за предметы. Чуть больше года спустя я предложил нескольким медиумам участвовать в небольшом эксперименте, суть которого описал очень уклончиво…

Наука и медиумизм

Можно ли на самом деле разговаривать с мертвыми? Многие женщины и мужчины утверждают, что умеют, и даже делают это при помощи своей профессии. Некоторые из них не являются шарлатанами. Так кто же они? Цель данного теста – проверить шесть медиумов, известных своей надежностью, честностью и, конечно же, признанным опытом.

Людей, профессионально использующих особую способность общаться с потусторонним миром, во Франции больше, чем можно себе представить. К ним обращаются тысячи людей, но мало кто говорит об этом. В чем заключается смысл медиумизма? Есть ли основания для расследования? Реальны ли подобные способности? Считается ли это социальным явлением, которое можно свести к мошенничеству, неосознанному со стороны одних медиумов или полностью сознательному со стороны шарлатанов? Имеем ли мы дело с коллективной иллюзией? C формой самоубеждения со стороны людей, неспособных преодолеть реальность утраты? Или речь идет о настоящем общении с потусторонним миром? Это дар или проклятие для тех, кто его практикует? Это священная миссия или иллюзия? С помощью шести встреч и шести тестовых сеансов, свидетелями которых вы станете, я постараюсь строго и объективно ответить на все вопросы.

Медиумы утверждают, что умершие присутствуют рядом с ними (они видят, чувствуют, разговаривают с покойными) и нашептывают информацию прямо на ухо! После анализа вы убедитесь, что полученные данные подтверждают правдоподобность этой идеи: какая-то часть нашей личности или сущности, вероятно, продолжает существовать после физической смерти в форме, способной общаться с медиумом.

На сегодняшний день жизнь после смерти является рациональной гипотезой, подтверждается научными исследованиями, проведенными в области медиумизма.

Медиум – человек, который, устанавливая связь с одним или несколькими умершими людьми, получает информацию, порой очень личную, о человеке, которого встречает впервые в жизни. И это поистине один из самых загадочных моментов медиумизма, поскольку в настоящее время никакое объяснение не дает возможности определить стандартным образом, как такое возможно.

Оказываясь перед незнакомым клиентом, которого видит впервые, медиум способен предоставить ему фактическую информацию, утверждая, что получил ее от умерших людей. Вопрос: откуда берется эта информация? Исследования на данную тему проводятся на протяжении нескольких десятилетий такими специалистами, как Гэри Э. Шварц¹ или Джули Бейшель² из Уиндбриджского института. Цель исследований заключается в определении природы информации, которую медиумы способны получить в ходе тщательно контролируемых протоколов.

Стандартные способы получения информации о незнакомом человеке – это прежде всего мошенничество или обман: медиум вполне мог бы заранее собрать сведения о нужном вопросе или покойном человеке. Исследователь Джули Бейшель объясняет, что ее протокол исследования исключает такую возможность, поскольку на протяжении всего эксперимента медиум знает только имя покойного. Еще одним традиционным объяснением, говорит она, является холодное чтение, когда медиум использует визуальные или слуховые подсказки, получаемые от клиента, чтобы предоставить информацию, которая находит отклик у последнего. Это еще называют «ментализм». Чтобы избежать подобной ситуации, в экспериментах, которые проводит Джули Бейшель, человек, играющий роль клиента, физически не присутствует в одном помещении с медиумом, а человек, проводящий эксперимент, не знает ничего об испытуемом или потенциальных умерших. Последнее возможное объяснение: информация, предоставляемая медиумом, настолько общая, что ее можно применить ко всем людям. Чтобы исключить такой вариант, Джули Бейшель просит медиума ответить на четыре конкретных вопроса о покойном человеке: описание внешности, личность, хобби или деятельность и причина смерти.

Результаты, полученные в ходе множества последовательных испытаний, позволяют окончательно исключить такие традиционные объяснения, как мошенничество, директивный допрос или внушаемость. Это стало возможным благодаря протоколам, используемым исследователями вроде Джули Бейшель или Гэри Шварца.

Так каким же образом медиумы получают информацию о живых и умерших, о которых ничего не знают? Исследователи придерживаются двух гипотез для объяснения полученных результатов: либо медиумы действительно общаются с умершими, либо речь идет о некоей форме телепатии, и данная интерпретация уже сама по себе довольно необычна. Согласно последней гипотезе, медиум может читать мысли человека, который обращается к нему. Предполагают, что он не разговаривает с духом, а получает информацию, вынимая ее из головы находящегося рядом человека.

Правда, из результатов следует то, что такая форма телепатии является пассивным актом: в этом случае медиум получает картинки, образы, однако относительно общения с умершими медиумы говорят о настоящих интерактивных беседах. Еще примечательно то, что во многих случаях информация, предоставляемая медиумом, неизвестна человеку, который участвует в эксперименте в качестве клиента. Гэри Шварц отмечает: «Часто мы получаем неожиданные сведения о людях, о которых знает выступающий в качестве клиента. Иногда мы получаем от медиума информацию, которую клиент считает ложной или ничего не знает об этом, а позже она оказывается верной».

Подобные ситуации очень сбивают с толку, поскольку телепатический образ не должен противоречить мыслям человека, из чьей головы медиум его черпает. Более того, как отмечает Джули Бейшель, психические чтения являются частью практики многих медиумов. По их словам, они очень хорошо умеют различать телепатию и общение с покойным человеком: ощущение, связанное с каждой из этих ситуаций, разное. К тому же они испытывают такие ощущения с детства. Мы убедимся в этом в деталях.

Таким образом, научный подход к медиумизму позволяет сделать вывод, который словами Джули Бейшель звучит так: «Аномальное получение информации – это факт, но мы не можем определить, откуда она приходит. Данные подкрепляют идею о сохранении сознания, о жизни после смерти. Какая-то часть нашей личности или сущности продолжает существовать после физической смерти в форме, способной общаться с медиумом. Данные также подкрепляют и другие гипотезы, не связанные с сохранением сознания: возможно, ясновидение, телепатия или предвидение позволяют медиумам получать информацию, не общаясь с мертвыми. Однако теперь, начав работать над опытом медиумов, мы склонны думать, что сохранение сознания – это объяснение, наиболее обоснованное данными».

Благодаря проведенным исследованиям, а также тем, которые я провел в течение последних лет³, на сегодняшний день существование жизни после смерти является более чем убедительной гипотезой для меня. Вот уже более десяти лет я провожу расследования по всему миру, встречаясь с учеными, врачами, мужчинами, женщинами и детьми, у которых был невероятный опыт контакта с умершими. Я работаю и общаюсь с медиумами уже долгие годы. Все это время я оставался строгим и объективным журналистом. И именно такая позиция позволяет сегодня признать очевидное: смерть – это не конец жизни.

Еще данной книгой я хотел бы внести вклад в изучение обсуждаемой темы с помощью неоспоримых результатов, с которыми вы познакомитесь по мере прочтения. Помимо простого желания доказать, что жизнь продолжается после смерти, я хотел изучить, как происходит общение между двумя мирами. Между живыми и мертвыми. Я постоянно спрашивал медиумов: что происходит с человеком после того, как его тело превратилось в пыль? Что происходит с личностью после смерти? Ведь мы продолжаем быть, в этом, повторюсь, я сегодня уверен. Но быть кем? Точно таким же человеком, как и при жизни на земле? Или личность меняется? Что происходит в первые недели после смерти? Куда мы идем? Кого встречаем?

Кто это существо, которым стал отец после смерти и которое общалось со мной?

Я приглашаю вас узнать то, что понял за месяцы расследований. Это ошеломляет. Каждая из шести следующих глав посвящена портрету медиума (женщины или мужчины) и представляет собой полный тестовый сеанс, проведенный с ней или с ним. Еще никогда я не заходил так далеко в интервью. В них медиумы проливают уникальный свет на такие темы, как конец жизни, смерть, жизнь после нее и общение с умершими. В заключительной главе психиатр Кристоф Форе, специалист по поддержке людей, находящихся в конце жизни, рассказывает об особенностях процесса траура и дает полезные советы, связанные со смертью и медиумизмом.

Написание данной книги изменило мою жизнь. Возможно, она изменит и вашу.

Генри

Я очень жду сеанса. Я знаю Генри Виньо много лет, и нас связывает настоящая дружба. Впервые я встретился с ним в ноябре 2006 года, тоже для теста, с фотографией моего брата Тома́, погибшего в Афганистане пятью годами ранее. Результат первого сеанса был впечатляющим⁴. Генри ничего обо мне не знал и, совершенно точно, в тот день общался с моим братом.

Сомнений у меня, однако, было много. Я вышел из маленькой квартирки, где Генри проводил сеанс, разрываясь между изумлением и неверием. Изумлением от осознания того, что он рассказал невероятное количество очень точных подробностей о брате, его жизни, характере, о конкретных обстоятельствах смерти (и так далее), подробностей, которые можно объективно получить только от одного человека – моего брата, погибшего пятью годами ранее! И неверием: мой разум еще не был готов принять тот очевидный факт, что брат говорил со мной после своей смерти.

Такое неверие стойкое и цепляется за малейшее сомнение, малейшую предоставленную возможность. В тот ноябрьский день 2006 года меня, например, смущало то, что Генри ни разу не сказал, что моего брата зовут Тома́. Он подробно описал место, где произошла авария, как брат погиб в автокатастрофе (он получил травму головы), но не назвал его имени. Вот что казалось странным. Почему, находясь с нами в комнате, как утверждал Генри, брат не попросил: «Эй, кстати, скажи ему, что меня зовут Тома́»? Это казалось мне непонятным, нелогичным, и такой простой факт смазывал совершенно необъяснимую реальность: Генри рассказал очень много других достоверных сведений.

Впоследствии я обнаружил причину такого явного противоречия. И это один из фактов, которые мне очень важно изучить в ходе теста с шестью медиумами, согласившимися принять участие в эксперименте. Вкратце (это очень значимый момент, мы будем возвращаться к нему на протяжении всей книги): часть мозга медиумов, которая получает слова, картинки, информацию от умерших, не совпадает с той частью мозга, которая отвечает за озвучивание информации живому человеку, обратившемуся за помощью. Исследователь Джули Бейшель объяснила это во время беседы, состоявшейся в Тусоне, штат Аризона, несколько лет назад: «Имена и даты являются проблемой для многих медиумов. Я думаю, так происходит потому, что данная информация зависит от левого полушария мозга. Имя – метка, а цифры и метки обрабатываются левым полушарием мозга. По нашему мнению, медиумизм – процесс, происходящий преимущественно в правом полушарии мозга. Поэтому элементы, которые обычно фильтруются левым полушарием, труднее воспринимать и интерпретировать во время данного процесса». Тут можно провести параллель с первыми секундами после пробуждения. В этот момент у вас в голове, возможно, все еще присутствует последнее сновидение, которое вы только что видели. Оно здесь, вы чувствуете его, память о нем запечатлена внутри, со всей силой и деталями. Но вы поворачиваетесь в постели, и еще до того, как встали, оно блекнет. Когда вы пытаетесь записать сновидение или рассказать его партнеру (партнерше), слова, которые вы используете, странным образом разрушают часть увиденного. Рассказывая сновидение или фиксируя его в письменном виде, вы сводите его к словам. Оно перекраивается. Оно практически становится чем-то другим. Фактически, вы переключаетесь с правого полушария мозга, которое видит сновидения, на левое полушарие, которое пытается описать его. И все «заклинивает». Тем не менее сохраняется размытое ощущение фрагментов сновидения: было больше… какой-то момент ускользает от вас… вот этот цвет был… как бы это сказать? Нет, несмотря на все усилия, вам не удается подобрать слова. Случалось с вами когда-нибудь что-то подобное? Что ж, у медиума, как мы убедимся позже, происходит примерно то же самое: во время сеанса он должен оставаться в своеобразном состоянии сна, в этом тонком пространстве хрупких ощущений, где он находится в контакте с умершими, и пересказывать вам это словами. Способность постоянно переключаться с одного на другое, не нарушая хрупких ощущений, является секретом хорошего медиума.

Пока я еду через Париж в район, где живет Генри, задаюсь вопросом, как наша дружба могла бы повлиять на предстоящую беседу. Сделает ли взаимное доверие этот тест менее напряженным для него или, наоборот, сам процесс эксперимента будет сковывать его? Стресс является важным фактором, поскольку человек должен настроиться на тонкое восприятие, а оно трудноуловимое и очень хрупкое. На это тонкое восприятие, которое, как можно было бы предположить, связано с интуицией, или шестым чувством, мгновенно влияет малейшая эмоция. А стресс, страх, что не получится, – это очень сильная эмоция. Всем медиумам, которые участвуют в тесте, придется столкнуться с подобным моментом.

Несмотря на то что мы давно знакомы, Генри никогда не встречался с моим отцом. Да, можно предположить, что Генри сообщили о его смерти, которая случилась больше года назад. Даже если и так, то, кроме данной информации, он больше ничего не знает об обстоятельствах смерти отца и, разумеется, о том, что я втайне сделал в траурном зале, где гроб был герметично закрыт. Любопытно, что Генри ни разу не упомянет об установлении контакта именно с моим отцом, тем не менее вы станете свидетелями того, что придет именно он…

Я, как обычно, выехал раньше, опасаясь, что у меня возникнут проблемы с парковкой. Я направляюсь в 13-й округ Парижа, к северу от Площади Италии, и быстро нахожу парковочное место в нескольких минутах ходьбы от дома Генри. Я в нетерпении. Ожидаю назначенного времени, сидя за рулем, и, как я делал в течение нескольких дней, пользуюсь возможностью обратиться вслух к отцу и ко всем другим умершим членам моей семьи, которые могли бы услышать меня в невидимом мире. Я прошу их о помощи. О помощи в написании книги. О помощи папе, чтобы он смог рассказать Генри, что я положил в его гроб. Разговаривая вслух в машине, внезапно ловлю себя на мысли, что с одним из предметов – книгой Дино Буццати «Татарская пустыня» – могут возникнуть сложности: медиуму будет почти невозможно понять название, даже если папа и сообщит, ведь простое имя трудно уловить. Удастся ли хоть кому-нибудь из шести медиумов назвать этот роман? С остальными предметами на первый взгляд проще, а как же с книгой? В тот момент я еще и представить себе не мог, что чуть более чем через час во время сеанса произойдет невероятная синхроничность, когда мой отец найдет решение…

Я вхожу в квартиру с задернутыми шторами. Генри улыбчивый и веселый, как обычно. Это человек, который всегда счастлив, даже когда жизнь его дразнит. Он выглядит хорошо и подает мне знак войти в гостиную, которая служит местом проведения сеансов. Простая комната, маленький столик, сдвинутый в угол стены, запах сигарет. Я сразу чувствую, что он тоже боится этого момента. Он сообщает, что уже давно не проводил сеансов. Семейные обязанности, неприятный бронхит… Это будет его первый сеанс за последние несколько недель. Ой! Не ржавеет ли медиум, пока не практикует?

Уже темно, но он опускает жалюзи, погружая комнату в полумрак. Генри любит работать в темноте. Пока я не даю никаких сведений или фотографий, чтобы посмотреть, кто появится спонтанно. Кто из умерших вокруг меня захочет высказаться?

Генри садится за свой маленький столик, заваленный различными бумагами, моленными образами, включая позолоченную иконку с изображением Падре Пио, со стоящей на нем пепельницей, и прячет лицо в ладонях, чтобы избавиться от ненужных мыслей. Я сижу напротив, сосредоточенный и в ожидании. Минуты проходят в тишине, прерываемой лишь несколькими приступами кашля. Бронхит и сигареты несовместимы. Мне интересно, как он может сосредоточиться, так кашляя. А потом все постепенно начинается.

– Ты часто зажигаешь свечи? – спрашивает он меня.

Любопытно, что он задает такой вопрос, потому что именно в это утро, перед тем как прийти на нашу встречу, я зажег одну, чего никогда не делал. Глядя на пламя свечи, я разговаривал с папой. А вот для моей жены Наташи мысленно молиться о своих близких перед зажженной свечой – почти ежедневный жест.

– Я – нет, но Наташа часто делает это.

– Есть духовная благодарность за регулярно зажигаемые свечи по нескольким умершим для тебя и Наташи.

– На самом деле я сделал это сегодня утром, прежде чем прийти…

– Есть благодарность за этот свет… я увидел это некоторое время тому назад, еще до того, как мы начали.

После преамбулы снова воцаряется молчание. Генри сосредоточивается, закрыв лицо руками.

– Я смутно вижу лицо какого-то умершего человека, который носил бороду, что-то вроде козлиной бородки, какую раньше носили многие…

– Мне это ни о чем не говорит.

Услышав эти слова Генри, я внезапно вспоминаю своего прадеда Жоржа, который носил козлиную бородку и усы. Но я ничего не говорю по этому поводу, потому что без дополнительных уточнений со стороны Генри эта фраза слишком расплывчата. Снова проходит какое-то время.

– Поль – это тебе о чем-то говорит? Или Жан-Поль?

– Да.

– Это Поль или Жан-Поль? Я услышал «Поль», но это может быть и Жан-Поль.

– Это Поль.

– Покойный? Потому что он там, наверху…

– Да.

– Он пытается показать мне какие-то инструменты, похоже, хирургические, из операционного блока, да, это так; либо человек подвергся хирургическому вмешательству, либо операция повлияла на его уход с земли… как бы там ни было, его оперировали перед тем, как он ушел… операция была необходима, и он покинул землю сразу после нее. Это тебе ни о чем не говорит?

Одним из самых болезненных событий для Лизы, матери моего отца, стала смерть ее старшего брата Поля. Вообще, он объявлен пропавшим без вести 18 февраля 1915 года в возрасте тридцати одного года во время ожесточенных боев в деревне Босежур, в регионе Шампань-Арденны. Все деревни в этом районе Марны полностью разрушены, но только деревня Босежур так и не была восстановлена. С тех пор память об исчезновении Поля является значимым фактом в истории нашей семьи.

Как можно исчезнуть на поле боя? Я не могу себе представить, что это значит. Нам ничего не известно о точных обстоятельствах его смерти. Пропавший без вести означает, что не обнаружено никаких следов его останков, поэтому маловероятно, что он был ранен, перенес операцию и умер во время нее. Почему тогда его сочли пропавшим без вести? Учитывая данную неопределенность, я оставляю вопрос без ответа и ничего не уточняю Генри по этому поводу. Он продолжает, и вот тут-то начинается путаница.

– Этот человек здесь, я вижу его. Похоже, у него проблемы с желудком. Ты знаешь об этом?

– Я не знаю. Ты имеешь в виду Поля?

– Кажется… А нет, подожди. У кого-то другого были серьезные проблемы с желудком, и ему сделали операцию. Это не Поль…

Похоже, что несколько человек проявляют себя, детали, которые улавливает Генри, накладываются друг на друга. Меня поразило появление Поля, человека из нашей семьи, чье исчезновение потрясло бабушку, но еще больше меня поразило упоминание об имевшем проблемы с животом человеке, которого к смерти привела операция. Потому что это именно то, что произошло с отцом!

У него была проблема с желудком, асцит: его живот сильно раздувался от скапливающейся внутри жидкости. За последние месяцы жизни ему сделали несколько пункций в больнице. Из него удаляли по нескольку литров жидкости с помощью большой иглы. Последний прокол и без того сильно ослабленного организма незадолго до смерти отнял у отца последние силы, он впал в кому и на следующий день умер. Человек, который появляется одновременно с Полем, у которого «были серьезные проблемы с желудком» и которого «оперировали перед тем, как он ушел»; эта операция, которая «повлияла на его уход с земли»… Это точно отец! А Поль был его дядей.

Между тем Генри возвращается к Полю, сообщает о нем новую уникальную информацию.

– Поль очень грустил перед своим уходом, я вижу, как блестят слезы в его глазах… Мне приходит буква «Ф»… фамилия, имя?

Умирать невесело, тут ничего оригинального, а вот буква «Ф»! Фамилия Поля была Лафит. Не тороплюсь ли я связывать все детали? Тем не менее эти несколько следующих друг за другом элементов очень точно сочетаются друг с другом: Поль Ф. и Поль Лафит; мужчина, который умер сразу после операции на желудке, что как раз и произошло с моим отцом, племянником Поля. Я молчу и пока держу все это при себе.

Сеанс продолжается, и снова наступает долгое молчание.

Поскольку я никак не направляю Генри, у меня создается впечатление, что он улавливает множество скрытых образов: например, он видит меня ребенком, который очень быстро поднимается по лестнице; а ведь когда я был маленьким, мы жили в доме по улице Гей-Люссака в Париже на пятом этаже, куда я взбегал по лестнице. Он довольно точно описывает мой детский характер. Я прошу рассказывать все, что приходит к нему, и при этом не сообщаю никаких дополнительных подробностей.

– Ты хранил дома револьверный или винтовочный патрон? – внезапно спрашивает он меня.

– Да.

– Потому что мне показывают его в руках, не знаю почему…

У меня дома есть несколько патронов без пороха от автомата Калашникова, привезенных из поездок в Афганистан. Но при чем здесь эта деталь? У меня такое ощущение, что это результат некоего волнения со стороны умерших: они пытаются передать какие-то красноречивые детали, касающиеся разного времени или разных людей из моей семьи, но получается немного лихорадочно и беспорядочно. Если бы я помог Генри, это, несомненно, позволило бы ему лучше сосредоточиться на том или ином человеке по ту сторону, на той или иной детали. Но сначала я все-таки хочу понаблюдать, что происходит, когда медиум улавливает все, без какой-либо нацеленности на конкретного умершего.

Подобная ориентация, характерная для сеанса медиумизма, порой может быть для прорицателя способом притвориться, что он общается с умершими, в то время как на самом деле выдает расплывчатые банальности одну за другой: именно мы придаем смысл вещам, в которых его нет. Я очень внимателен к данному моменту, но в то же время прекрасно осознаю, что мое молчание усложняет Генри задачу, пусть оно и сохраняет необходимую объективность. Однако упомянутый человек с проблемой желудка – это отец, я в этом убежден, точно так же, как осознаю и то, что, не получив от меня подтверждения, Генри не «зацепил» эту душу, не сконцентрировался на ней и продолжает позволять своему разуму странствовать по тонкому миру.

– В твоей семье когда-нибудь у кого-нибудь была змея? Это необычно…

– Да, у меня.

Я обожал этих животных, и у меня была одна в виварии. Мой брат Тома́, погибший в апреле 2001 года, тоже был большим поклонником змей и тоже держал нескольких в своей комнате.

– У тебя? – удивился Генри. – Я вижу перед собой ползущую змею… у тебя была змея?

– Да, у моего брата тоже, кстати.

– А… любопытно, я увидел перед собой змею, ползающую по столу…

Все как я и предполагал: Генри не испытывает трудностей, он кое-что улавливает. Просто следует учитывать тот факт, что перед ним как бы находится то возникающая, то исчезающая толпа, невидимая для меня, люди в которой одновременно подают ему знаки. Мой отец находится в центре этой толпы и, похоже, не сможет привлечь внимание Генри больше других духов, пока мы будем работать вслепую. Да, перед глазами души у Генри находится нечеткая толпа духов. Я действительно усложняю ему задачу, храня молчание.

Мы друзья, он знает мою историю и раньше уже несколько раз улавливал детали о моем брате с поразительной точностью. Поэтому я нисколько не сомневаюсь в его способностях. Тем не менее сеанс вселяет в него определенную тревогу, и это, должно быть, не позволяет ему полностью расслабиться. Кроме того, я чувствую, что, поскольку Генри знает подробности смерти моего брата, даже если он и видит Тома́ среди толпы, то не сообщает мне об этом, в некотором смысле подвергая себя самоцензуре.

Перейдем ко второму этапу: я бы не хотел, чтобы упражнение вслепую изнурило Генри, не дав ему возможности еще раз показать свои способности. Я достаю фотографию отца и кладу ее на стол, не говоря Генри, кто это. Тут же замечаю эффект, вызванный изображением, на которое Генри смотрит от силы две секунды, прежде чем взять его и приложить к своему лбу, снова закрыв глаза. Как будто посреди огромного водоворота невидимых сил только что внезапно возникла мгновенная связь между человеком на фотографии, все время присутствующим рядом с нами среди многих других, и Генри. Прямая связь, избавленная ото всех помех, вызванных присутствием других умерших людей вокруг. Стольких людей со своими особенностями, со своими просьбами, образами, ощущениями…

Сумеет ли отец проявить себя отчетливей? Сумеет ли он сказать Генри то, чего я жду?

Как становятся медиумами? Когда Генри Виньо задают подобный вопрос, он всегда рассказывает о своем детском воспоминании. Генри семь лет, когда он впервые видит повешенного в одной из комнат дома, где живет. Он единственный в семье, кому приходит данная сцена. Из своей комнаты он отчетливо различает фигуру человека, висящего на веревке. Это виде́ние повторяется все чаще, родители Генри в недоумении (лишь много времени спустя они с удивлением узна́ют, что бывший владелец повесился именно в том месте, где его видел Генри).

Виде́ние повторялось у Генри годами, до тех пор пока семья не переехала. Когда его просят описать увиденное, он говорит о нем как о каком-то застывшем образе, а не о чем-то живом. Позднее он поймет, что это был не дух, а воспоминание о произошедшем в том доме. Как некая запись, фрагмент фильма, который постоянно повторялся. Почему Генри это видел? Он понятия не имеет, но поясняет, что трагические смерти, подобные смерти того человека, сопровождаются сильной болью и, несомненно, это накладывает отпечаток на место, где все произошло. Отчетливый отпечаток какого-то человека в глазах маленького ребенка, человека, каким он был в момент трагедии: мужчина, висящий на веревке со склоненной головой. Хотя данный образ возникает довольно часто, к счастью, маленький Генри не видит его каждый день. Когда это происходит, он прячется под одеяло, но все равно смотрит наружу через крошечную щелочку. Сначала он так напуган. А со временем привыкает, если к такому вообще можно привыкнуть.

К загадочному и молчаливому повешенному постепенно добавляются другие виде́ния, более живые. С годами количество таких необъяснимых явлений увеличивается. Генри чувствует приближение чего-то к нему, к его комнате. Он говорит о клубах дыма, о более или менее наглядных материализациях неизвестных лиц. Они предстают перед его глазами, иногда появляясь в обстановке, пейзаже, который, кажется, связан с их жизнью. В отличие от виде́ния с повешенным, в таких ситуациях у Генри возникает ощущение, что эти люди точно живы и показывают ему сцены из своей жизни. Голосов он особо не слышит, но чувствует, что становится своего рода магнитом для таких людей.