Kitobni o'qish: «Сахарная кукла»
Предисловие автора.
Я начала писать эту книгу 13 февраля, 2013 года.
Я точно помню сам день, потому что в тот день мне сделали операцию, я словно заново родилась. Как и обещал анестезиолог, вошла я в ОП на своих ногах, а вышла не в силах поднять руки.
Боли были страшные, и чтобы их заглушить, я стала писать о девушке, которой повезло больше. она так и родилась, с этими самыми штуками, которые мне пришлось вставлять…
Сперва, Верена была простой девушкой и довольно бедной. Филипп – принцем, Ральф – ее двоюродным братом-абьюзером, как говорят сейчас, а Джессика – бывшей няней, которой повезло выйти замуж за богача…
Каждый автор, – по желанию или нет, вкладывает в текст личный опыт. Мой был такой, что большинство женщин прекрасно пережило в реале. И я все думала:
– Дорогая, если ты даже в книге не можешь вообразить, что могла бы быть счастлива, зачем тебе это все? Зачем ты, вообще, что-то пишешь в эту тетрадку?..
В общем, моя Ви начала меняться. Вместе с нею менялась я. Из липкой, никчемной, зависимой, растолстевшей, невзирая на новые принадлежности, – становилась той, кем мне все время хотелось быть…
В итоге, перебрав сотни тысяч переизданий, жанров и попыток сделать бестселлер из ничего, я пришла к выводу: ты не можешь быть автором выше всех авторов. Ты уже издала однажды книгу-на-публику и ни черта при этом не испытала. Пиши для себя!
И я, выбросив почти все на свалку, начала все сначала!
За эти годы чертовски много произошло. Во многом, благодаря книге. Я стала стройной, дисциплинированной, интегрировалась в немецкую жизнь (я живу в Германии), научилась находить взаимопонимание с мужем и даже, о уау! Едва не познакомилась с Ренне, с которого писала своего Ральфа… Едва, потому что я испугалась и убежала… Черт, он великолепен. И был бы идеальным священником, если бы по глупости и недальновидности своей, не пошел в модели.
Но это, его история, а я хочу рассказать свою.
По сути, знаете, Ральф ненавидел этот район и всех их… Богатых.
I
РАЛЬФ
Сын нехорошей женщины
Ральф еще раз перечел сообщение. Поморщился. Тяжело вздохнул. Опять Бланкенезе…
Ральф ненавидел этот район. В старинном пригороде Гамбурга жили лишь богачи. Много столетий жили, вдали от таких, как он. Когда Ральф бывал здесь по «делу», ему казалось, будто бы его обокрали. Ряды старинных особняков, окруженных многоакровыми зелеными участками, вызывали в душе изжогу.
Таскаться ночью у замка Штрассенберг, нравилось ему еще меньше.
Развалины родового гнезда, на большом холме, чуть в стороне от самого Бланкенезе, окружали немногим менее древние, но вполне обжитые виллы. Тетя рассказывала, что там живет элита элит, – нынешние Штрассенберги. Высокие, белокурые и надменные, как потомки атлантов. Жили они закрыто, в жены брали только своих кузин, а графский титул наследовал лишь один из них, что делало его главой клана.
Они держались друг друга, делились деньгами, чтили традиции и законы предков, – а то, как менялся мир, как будто не замечали. По всем законам природы, Штрассенберги должны были выродиться еще пятьсот лет назад, оставив на память несколько тощих особей, лишенных всяких признаков подбородка. Но почему-то не выродились.
Ральф много раз наблюдал за ними, пробираясь за деньгами, или сделать закладки. И все никак не мог отказаться от детской мечты, что он – не Гадкий Уть, а Прекрасный Лебедь.
В детстве, – лет в восемь, а может в семь, – Ральф нашел в Википедии интересную новость. Как оказалось, Штрассенберги разводили не только лошадей и собак. Они самих себя разводили! По слухам, – никаких раскопок, конечно, не было, потому что посторонних в Штрассенберг не пускали, – сортиры древнего замка были забиты костьми младенцев. Не раз, и не два, получив от родной жены нечто хилое и нелепое, отец подменял болезного наследника здоровеньким крепышом, прижитым от белобрысой крестьянки, а чистокровного отпрыска, сбрасывал в выгребную яму.
Так, по крайней мере, сплетничали. Штрассенберги это не подтверждали, но и не отрицали. Они веками жили в своем мире, не отрицая и не подтверждая вообще ничего. То был их фамильный секрет выживаемости. Судя по численности клана, рабочий.
Малышом, наслушавшись от тети с подружками всяких сплетен о нынешнем графе, Ральф тайно вообразил себя потерянным крестьянским ребенком. Он много лет фантазировал, как его найдут и увезут в замок. У него появится пони, красивые костюмчики и… отец. Даже теперь, уже почти взрослым, Ральф это до конца и не изжил. Тоску о своем отце. Не мог принять очевидное: нет у него отца.
Мать Ральфа скончалась сразу после его рождения. Тетя Агата, ее сестра, усыновила новорожденного. Кто был отцом, сестра ей не рассказала.
– Мы не общались, – говорила Агата, когда малыш-Ральф просил рассказать о матери. – Сюзанна была нехорошей женщиной, дорогой. Нет ты, разумеется, ни в чем не виновен!.. Просто не спрашивай меня о сестре. Это все еще слишком больно.
– Естественно, он был проходимцем, – говорила она, когда Ральф-подросток просил чуть больше рассказать о своем отце. – Ну, кто еще мог сделать ребенка подобной женщине?! – и снова смотрела так, будто Ральф был виновен лично.
В Библии говорилось: сын не в ответе за своего отца, но тетушка была куда строже.
– Наверняка, проходимец! – в священном раже, повторяла она и голубые, яркие, не как у Ральфа, глаза, сверкали от возмущения. – Какой-нибудь смазливый, никчемный тип, который ничего не умел, кроме как выражаться романтическими штампами! Он задурил сестре голову, сделал тебя и просто смотался!.. Наверняка, еще и женатый был! Негодяй!
Тетя Агата так горячилась, говоря об его отце, что Ральф не сомневался: они знакомы. И тетя прекрасно знает, кто он, где он, и то, как его найти. Возможно, даже пыталась… От этой мысли, у Ральфа перехватывало дыхание. Мать умерла, – к ней вопросов не было. Но вот отец был жив!.. Жив, но при том не желал с ним знаться!
Лучше уж продолжать купаться в иллюзиях, что его отец – граф. Или, принц. Или, кайзер Вильгельм. Почему – нет?
– Ты кончишь, как твоя мать, – умоляюще говорила тетя, пытаясь его отвлечь. – Если не прекратишь фантазировать, будто твоему отцу не плевать, ты кончишь, как твоя мама, Ральфи! Тебе нужно думать не об отце, а о школе! О том, как получить аттестат и поступить на параллельное обучение! Ты знаешь, ведь, как мне тяжело одной! А деньги, видит бог, нам с неба не падают!
Ральф лишь глаза закатывал.
Как ей тяжело, он знал. И помогал, как мог, как только стал зарабатывать. Тетя притворялась, будто не замечает. Благодарила бога, обнаружив в кармане «забытую» мятую купюру, но никогда не спрашивала, как именно бог послал ее.
– Учись, Ральф.
– Молись, Ральф.
– Береги свои вещи, Ральф, они очень дорогие!
– Поступай на параллельное обучение, Ральф!
Эта, новая гениальная тетина идея, сводила его с ума. Ральф понимал: помочь может только чудо; случайное стечение обстоятельств; знамение; перст судьбы… Но ему было всего шестнадцать.
Работать на фирме, одновременно обучаясь профессии? Стать инженером? Облысеть в тридцать лет, завести толстую жену и двух сопливых детишек? Господи, да пусть его лучше в тюрьму посадят!
Пусть тетя уничтожит и его фотографии, бумаги и дневники. И притворится, будто бы его не было!..
…Проверив, надежно ли закрепил «пакет», Ральф оделся и неслышно вышел из дома.
Бояться нужно живых.
В ту ночь шел дождь, в такие мерзкие ночи, всегда идет дождь. Впрочем, когда он не идет в Гамбурге? Селедки по ветру пока не летели, но струи дождя, кренились в воздухе и били прямо лицо. В такую погоду даже зонт бесполезен. Куртка мгновенно вымокла. Даже волосы, хотя он и надел капюшон.
Ральф этого не заметил.
Неясная тревога, что он ощущал с утра, превратилась в ясную и тягучую.
Он ни за что не признался бы!.. Даже сам себе, но он чертовски боялся призраков. Особенно, в полнолуние. Взбираясь на холм, цепляясь за мокрые, холодные ветки, Ральф против воли думал о цепких, холодных ручках младенцев, которых мог «разбудить».
Он много раз уже клялся, что никогда сюда не придет, но… искушение было слишком сильным. Штрассенберги платили по-царски, а шанс попасться был невелик. Людям. Едва не вскрикнув, когда на плечо упала еловая шишка, Ральф снова сказал себе:
– Бояться нужно живых!
И, выпрямившись, шагнул в каменную шахту, служившую когда-то камином; огромным, в человеческий рост.
Сам Ральф не принимал, даже не пробовал наркотики! Только продавал. Трава, кокаин, таблетки.
Ничего серьезного. Товары для вечеринки! Хоть сам попробуй!
Так ему говорили.
И Ральф повторял это про себя, пока не поверил. Нет, он не пробовал. Ему хватало ума понять, что принимать товары – плохо для бизнеса. Но не хватало пока еще для того, чтоб осознать, чем именно он торгует.
– Я был молодой и мне нужны были деньги, – сказал он камню, которым прикрыл хранилище. – А эти уж точно не обеднеют…
Ральф не договорил.
Сквозь ровный шум капель о листья, он услышал за спиной треск.
Его рефлексы, – рефлексы бывшего каратиста, – сработали безупречно. Ральф сперва замер, распластавшись о каменную стену, и лишь затем, прислушавшись, выглянул из камина.
Никого не было. Лишь детские страхи кричали ему: «Беги!». Ральф не послушался. Вытер мокрой ладонью лоб и осторожно высунулся по плечи. Снова огляделся по сторонам, хотя понимал: бесполезно. Если кто-то сидит в кустах, он все равно его не увидит. И это не призрак! НЕТ!
Тетя Агата прочила ему смерть в драке, или долгую жизнь в тюрьме и Ральф понимал, скорей всего, так и будет. Но! Он не собирался закончить здесь; поседевшим от страха трупом, с испачканными штанами.
Не мог допустить, чтобы его «друзья» из полиции, нашли бы его таким. Особенно, эта скотина Маальц, с его припевом:
– Дитрих-Дитрих-Дитрих… С чем к нам на этот раз?
Вновь хрустнула ветка. На этот раз Ральф все видел. Тот, кто скрывался в ночи, не выдержал первым.
– Пфф!.. – облегченно выдохнул мальчик и оттолкнулся локтями от каминной стены. – Олень!
Он рассмеялся.
Это действительно был олень. Мокрое животное мелькнуло в свете луны, проредившей тучу, и Ральф проводил его взглядом. Олени не прекращали его удивлять. Он в сотый раз подумал: как умудряется бежать по лесу целое стадо; бесшумно? Как призраки…
Призраки! ПРИЗРАКИ!
– Идиот!!! – рыкнул Ральф, пытаясь заглушить свой страх яростью… и не обернулся.
Дождавшись, когда луна снова скроется среди сизых туч, Ральф перемахнул через обломки внешней стены. Как на скейтборде, скатился на подошвах кроссовок по скользкому склону, и…
– Папоська это ты? – крикнул детский голос.
Ральф вскрикнул, попятился и с размаху шлепнулся задом в папоротник.
«Призрак» замка на холме.
Как тянется время? Когда оно замедляется, когда начинает бежать?.. Как долго длится секунда? По обстоятельствам. Секунда – это ужасно долго, когда лежишь в высокой, мокрой траве и смотришь в искаженное лицо призрака.
Призрака маленькой девочки в белоснежной сорочке, что ищет вокруг отца.
В общем, секунда выдалась очень долгой. И до него совсем не сразу дошло, что это вовсе не призрак. И первой мыслью было: хорошо, что уже отлил!..
– Ты удаийся? – спросила девочка, поудобнее перехватывая ручку большого розового зонта. – Ты смозес стать?
Спросила, похоже, не в первый раз, но его мозг впервые понял, что это означает. Ральф огляделся. Увидел, что лежит в папоротниковых кустах, раскинув руки и ноги, как черепаха. Смутился и резко, одним коротким толком, вскочил.
– Уау! – сказало Бледное Привидение.
Точнее, нет, Человек. Девочка. Белоснежная, но вполне живая. НЕ привидение.
Ральф рассмеялся было, но тут же напрягся вновь.
Девочка? Что она делает ночью посреди леса?!
Ральф осторожно протянул руку, и она тотчас же протянула свою. Холодную, мокрую, но вполне живую. Под кожей явственно бился пульс.
– Я внаю кто ты!
– Да, ну?
– Да, внаю! Ты Пьинс! – постановила она, не сводя прозрачных глаз с Ральфа.
– Естественно! – согласился он. – А ты – кто?
Она почти удивилась.
– Как кто? Я – Виви! Виви фон Тлассенбег. Но папоцка зовет меня Цукелпу.
Ральф сделал шаг вперед и присел на корточки, чтобы лучше разглядеть феерическое создание. Цукерпу… Цукерпуппе, наверное. Сахарная кукла, если разбирать на слова. Он и не знал, что такое кто-то употребляет. Папочка, похоже, старой модели. Может, вообще антиквариат. Родил себе на старость лет альбиноса и повел в лес. Скинуть в нужник и забрать закладки. Зря Ральф ушел. Можно было сразу сориентироваться, крикнуть: «Папочка!» и пойти за ним.
Ральф прыснул со смеху, но тотчас смутился под ее взглядом. Девчушка была и правда красивая, словно куколка. С глазами-льдинками, почти что прозрачными в неясном свете луны, длинными серебряными ресницами, носом-кнопочкой и алым блестящим ртом.
А волосы, – матерь Божья, – он в жизни не видел столько разом волос. Длинных, блестящих, белых. Неудивительно, что она не боится чужих людей. Наверное, в семье ее заласкали. Тронулась старая, почти забытая зависть. Он тоже был красив в детстве, и люди останавливались на улицах, чтоб его рассмотреть. Вот только тетю это лишь раздражало. И Ральф ощущал себя виноватым, хотя и не знал за что.
– Что ты здесь делаешь ночью, Виви? – спросил он и лишь тогда вспомнил: его самого не должно тут быть!
– Я потеялась, – грустно сказала девочка. – Гьета спава со мной, но когда я поснувась, ее там не быво…
Она говорила связно, но очень плохо выговаривала слова. Ральф понимал только половину. Согласно показаниям Цукерпу, ее папочка был большой и очень красивый. Он держал в клетке всех, кроме мамы-Греты и самой Виви, и носил длинные платья. Черные.
Когда Ральф уточнил насколько длинные платья, девочка даже слегка обиделась и вытянула ножку в потешном розовом сапожке. Подол, обшитый рюшами, намертво прилип к голенищу.
– Такое. Диинное, как мое. Его все жнають. Его все зовуть отес.
Ральф лишь кивнул, представляя себе мужика, под два метра ростом. Тот был накрашен и облачен в высокий парик, как в травести-шоу. Еще, у него была борода. Густая и ярко-синяя. Одетый в черное платье, украшенное пайетками, он шел через лес, раздвигая ветки вечерней сумочкой и приговаривал: «О-хо-хо!»
Ральф уже еле сдерживал нервный смех. Виви, казалось, не замечала его мучений.
– Гьете папоска велел спать со мной, потому сто Джесси облатно звая, – рассказывала она. – Но я поснувась, а Гьеты нет. И я испугавась… А кьетка ее пустая.
– А где твой папочка? – спросил он, дрожащим от смеха голосом.
– Я не внаю. Позауста! Не босай меня десь!
Ральф выдохнул, растроганный и смущенный. Не мог же он в самом деле ее здесь бросить.
– Не брошу, Виви! – сказал он вслух и раскрыл объятия. Она шагнула в них, обхватив его руками за плечи и спрятала личико на его плече.
Розовый зонт заслонил их от водной мороси.
Ложь и запах клубничной жвачки
Его разбудил разговор на кухне.
Звяканье чашек, ложечек, тетины монологи, краткие реплики мужским голосом. Видно, новый священник, из-за которого тетушка двое суток надраивала, без того уже чистый домик, зашел на кофе, как обещал.
С трудом продрав опухшие веки, Ральф посмотрел на часы. Было около трех. Он, вроде бы не простыл, но чувствовал себя ужасно. Странно, что тетя даже не пискнула, чтобы он присутствовал. Обычно, в таких вопросах она строга.
Решив, подождать, пока священник уедет, Ральф осторожно перевернулся на другой бок. Воспоминания душили. Было противно, стыдно и гадостно. Словно он не нашел ту девочку, а украл.
Они условились: Ральф выведет ее на дорогу и Цукерпу покажет ему свой дом. Когда до дороги оставалась пара шагов, из темноты дождя и деревьев, сгустился вдруг доберман без хвоста, со стоячими «бэтменскими» ушами. Ральф никогда не видел таких живьем, но сразу узнал по фильмам и не обрадовался. Собака встала, преграждая им путь; громко залаяла, пританцовывая на месте.
– Черт! – вскрикнул Ральф.
– Гьета! – обрадовалась девочка.
Все остальное вспоминалось как страшный сон.
Вслед за собакой выбежал высокий широкоплечий мужчина в прозрачном дождевике. Он молча выхватил своего ребенка.
– Господи!.. Боже мой! Маленькая моя!
Она уперлась ручками в его грудь:
– Смотъи! Я встьетива Пьинца!
Он посмотрел.
Потом уже, позже, когда Ральф гнал свой велосипед сквозь холодные, острые дождевые струи, он ощущал себя таким грязным, что даже ацетоном не ототрешь. Как тот мужик посмотрел поверх плеча дочери. Спасибо, хоть собаку не напустил!..
– Что вы здесь делаете? – спросил он мрачно.
– Он вдесь меня нашов! – возмутилась дочь.
– Помолчи, Фройляйн! С тобой мы еще о многом сегодня поговорим!
– Э-э, – начал Ральф, хотя собаку и взяли на поводок, спустить ее ничего не стоило. – Я знаю, что это частная собственность… Мы просто поспорили… На слабо, что я в полнолуние пойду в старый замок…
– В самом деле?
– Я просто проспорил, – беспомощно булькнул Ральф. – Я ничего плохого не сделал, честно! Я сам до смерти перепугался, увидев ее в лесу!
– У замка?!
– Я потеявась! – оскорбленно всхлипнула дочь. – Я шва и шва!.. Он павда пеепугався! Но он не бвосив меня в есу!
– Зачем ты пошла туда?
– Потеявась! – крикнула Виви и ударила отца кулачком в плечо. – Ты такой же пахой, как Джесс!
– Идемте, – сказал мужчина, в конце концов и, глубоко вздохнув, посмотрел на Ральфа. – Это очень частная собственность… Я выведу вас.
Выбора не было: или идти за ним, или сыграть ту сцену в кино, где вор пытается обогнать добермана. Молчание, в котором они шагали по главной дороге, было холоднее дождя. Даже малышка перестала болтать, прижавшись к отцу под дождевиком.
Лишь миновав большой задний двор усадьбы, Ральф понял: его провели кратчайшим путем. Внизу виднелась дорога и рощица, в которой он спрятал велосипед. Мужчина остановился, опять вздохнул и глухо выдавил что-то, вроде «спасибо». Ральф был готов поклясться, тот не поверил в призраков и знает, зачем он здесь. Тот взгляд, которым мужчина его рассматривал, был очень красноречивым.
И тем не менее, он его отпускал!.. Ральф, аж вспотел, не веря своему счастью.
– Спасибо! – сказала девочка, выпутываясь из пластика, в который ее укрыли. – Пости меня, ховошо?
Собака вытянула голову, понюхала его ногу и коротко вильнула куцым хвостом.
Ральф коротко улыбнулся, сжал на миг горячие ручки девочки, затем развернулся и побежал.
За всю дорогу до дома он остановился лишь один раз. Вытащил из кармана старый кнопочный телефон, который он использовал для клиентов, вынул симку и бросил в Эльбу.
– Скажите наркотикам: «НЕТ», богатые долбодятлы! – процедил он.
Тетя права: они беднота и навсегда такими останутся. Никогда ему не сравняться с ними. Никогда-никогда…
***
…Тетушка, свирепо перемывала лучший сервиз и едва обернулась, когда он спустился.
Ральф сел за стол. В воздухе пахло кофе, яблочным пирогом и призрачным, дорогим парфюмом. Мальчик поднял голову, пошевелил ноздрями, принюхиваясь. Он не разбирался в парфюме, лил на себя, что показывали в рекламе, но то, что запах – особенный, даже он понимал. И сделал вывод, что тот – очень дорогой.
– Мог бы сойти и поздороваться с новым падре! – начала тетя.
– Я еще со старым не попрощался, – Ральф бухнул на тарелку целый шмат пирога и вилкой сунул в рот солидный кусок. – Хотел застать его трезвым, но не сумел.
Тетя брезгливо хмыкнула.
Церковная община состояла из пяти человек, церковных крыс и двух стульев, но тетя очень гордилась тем, что для нее делает. Она служила экономкой при старом священнике и приложила немало сил, чтобы его выжить. Новый падре, судя по пирогу и сервизу, был человеком достойным.
– Слушай, а сколько зарабатывают священники? – спросил Ральф, пытаясь отвлечься от ночного позора. – Парфюмчик у него не дешевый!
– Не знаю, – соврала тетушка. – Пять тысяч евро в месяц.
Ральф подавился.
– Пять тыщ?! И ты ни разу не предложила мне пойти в семинарию? Честно, тетя! Я удивлен.
– Ты? – тетя удивилась не меньше. – С твоими-то дружками-головорезами? Тебя даже из бойцовской секции вышибли! За твои драки! В семинарию он пойдет! Ха-ха! Да, я бы со стыда умерла!.. – она задумалась, видно об отце Хофлере, потом пожала плечами. – Хотя… Церковь и до тебя уже оскверняли!
– Ты, как всегда честна, – ответил Ральф, задетый ее словами. – А я возьму и пойду! Я – умный! У меня отметки хорошие. Вот стану священником, буду загребать пять тыщ в месяц и ты пожалеешь о том, что была честна!..
Тетя не выдержала. Уперлась руками в бедра:
– Ты не забыл, что священники хранят целибат? Ты что же, и от этого готов отказаться?
Ральф лишь набычился и запил прожеванный кусок молоком.
Было бы от чего отказываться! Красивые девчонки знать его не желали. Смотрели с брезгливой жалостью: такой красивый и нищеброд. А страшненьких он сам не хотел. Хватит уже того, что он – лузер. Не нужно усугублять, таща в постель неудачницу. Не дай бог, дети еще пойдут! И, здравствуй, параллельное обучение. В бюджетном супермаркете «Нетто». На продавца.
Соскребая вилкой остатки начинки, Ральф грустно вспомнил про Виви.
– Ты самый касивый майсик из всех, фто я внаю! – сказала девочка, прижавшись лбом к его шее и Ральф почувствовал, что сейчас взлетит.
Как сильно нужно отчаяться, чтобы перебирать в уме слова пятилетки? Лишь потому, что она из Штрассенбергов.
– Как думаешь, я красив? – спросил он тетю, хотя прекрасно знал, что она ответит.
– То, как ты выглядишь – не твоя заслуга! И нечего льстить себе! Твоя внешность тебе пока нисколько не помогла!
Ральф скривил рот.
Сама того не подозревая, тетя попала не в бровь, а в глаз. В свои шестнадцать, он до сих пор был девственником. Не помогала ни внешность, ни слава плохого парня.
– Где ты таскался всю ночь? – спросила тетя сурово.
– Гулял, – он дрогнул, спрятав голову в плечи.
– Под дождем?
– Полезно для кожи.
– От тебя разит женскими духами!
– Духами? – искренне удивился Ральф.
– Духами! – безжалостно подтвердила тетушка. – Ты из-за этого озаботился своей красотой? Связался с какой-то богатой теткой? Это она дает тебе деньги?.. Что ты молчишь?! Отвечай!
Ральф яростно стиснул зубы. Он был обижен до глубины души!
– Откуда ты берешь деньги!? – наседала она. – Ты ходишь к женщине!? Или к нескольким? Где ты таскаешься по ночам?!
– Я продаю наркотики! – рявкнул он.
Тетушка строго сжала маленький ротик.
– Твои шутки, порой, бывали смешнее! – выдавила она.
– Я просто тебе подсыпал кое-что в коньяк!
Агата в жизни не пила ничего крепче валерианы и потому обозлилась еще сильней.
– Не смей говорить со мной так, Ральф Дитрих! Тебе понятно? И не смей врать! Чтоб продавать наркотики не нужно смазливой морды! Ты спишь за деньги с какой-то женщиной?
Его терпение лопнуло; Ральф встал и завис над тетей; и лишь тогда осознал, какой он теперь большой. Тетя отпрянула, словно распятие держа перед собой тарелку и полотенце. Словно Ральф был нечистью и это все могло его задержать.
Он чуть опомнился, осадил назад.
– Что? С папкой уже покончено? Теперь я – весь в мать? Проститутка?
Тарелка выпала; звон осколков слился с громом пощечины.
– Не смей! – выдохнула тетя.
Ральф мог прикрыться, мог оттолкнуть ее руку, но все же не оттолкнул. Его голова резко дернулась от удара, густые черные волосы на миг закрыли лицо. Затем Ральф медленно выпрямился и пальцами отвел их за уши.
– Кем бы я ни был, все деньги, я отдавал тебе.
