Kitobni o'qish: «Укромное место»

Глава 1

К стойке аренды автомобилей протянулась длиннющая очередь, и я стояла в самом ее конце.

Я покинула самолет одной из первых, с чем себя уже хотела поздравить, думая, что окажусь первой и в очереди. Однако я совершенно забыла, что в аэропорт Аликанте прилетают и другие самолеты, а пассажиры других рейсов, вероятно, тоже захотят арендовать автомобиль. Теперь же складывалось ощущение, что в этой очереди толпились все, кто прилетел сегодня, и все они стояли впереди меня. Очередь двигалась со скоростью улитки.

Передо мной в очереди суетилась семья из четырех человек, их самолет прилетел почти на три часа позже заявленного времени, и они были этим крайне раздосадованы. Маленькая девочка – годика два на вид – держалась за мамину ногу, капризно хныкая, а ее брат, немногим старше, прицеливался ярко-зеленым пластиковым бластером в ожидающих своей очереди взрослых с воплями: «Попался!» каждые пару секунд. Родители изливали свое раздражение в равной мере, как на авиакомпанию, так и на службу по прокату автомобилей, спрашивая друг у друга: почему, черт возьми, нужно столько времени, чтобы просто выдать ключи? Вопрос произносился достаточно громко, чтобы его слышали все в очереди, и орда ожидающих отвечала на него одобрительными кивками, а некоторые даже бормотали под нос: «Какое неуважение!».

Парочка, чья очередь была сейчас, топталась у стойки уже минут двадцать. Если все, кто стоят передо мной, будут у стойки так же долго тупить, мне придется ждать часа два. А это значит, что я получу машину после полуночи, плюс еще минимум час, чтобы добраться до виллы Наранха. Выходит, в очереди я проведу почти столько же времени, сколько провела в полете, а то и больше. А еще я очень боялась заблудиться в чужой стране.

– Да не заблудишься ты, Джуно, – уверяла меня Пилар, когда рисовала дорогу на карте Google. – Как только выедешь на дорогу к дому, всё будет в порядке. Самое сложное – это поворот на нужную дорогу к дому, он довольно незаметный, и его легко пропустить в темноте. Но ты поймешь, что пропустила его, потому что в таком случае доедешь до Бенифлора.

– А по дороге есть отель, если я не найду дороги?

– В самом Бенифлоре отеля нет, – ответила она. – Но есть один симпатичный, в пятнадцати минутах езды от города. «Ла Игера». Маленький, но комфортный. В нем почти никогда нет свободных комнат, хотя он дорогой. Но серьезно, Джуно, ты найдешь виллу «Наранха» без проблем. Не переживай.

Не то чтобы я переживала, но, несмотря на ограниченный бюджет, мне было бы приятнее выбрать что-то шикарное и дорогое, хотя бы на одну эту ночь. Я прикинула: если тут всё слишком затянется, я всегда могу поехать в Аликанте, остановиться в первом попавшемся отеле и отложить поиск виллы до утра, когда будет светло, и все будет как-то проще и понятнее. Но как только я так подумала, то сказала себе: не будь дурой. Дорогу мне объяснили, а я вполне в состоянии найти частный дом, пусть и в темноте. Я сильная мудрая женщина, верно? Понятное дело, что в последнее время мои сила и мудрость под большим вопросом, но я же не должна быть такой… Такой… Унизительное слово, которым я собиралась назвать себя ускользнуло, когда меня ни с того ни с сего накрыло волной боли и горя, от которой я, как от настоящей волны, в прямом смысле пошатнулась. Я ахнула, извиняясь, потому что врезалась в мать семейства, которая стояла передо мной.

– Ничего-ничего, – сказала она. – Поездки ужасно выматывают, правда? Это просто нонсенс, что нам приходится торчать здесь так долго. Иногда я задумываюсь, а стоит ли отдых всей этой мороки?..

Она продолжала что-то говорить, не дожидась моего ответа, и это меня вполне устраивало: я не слышала ни одного ее слова, и в любом случае ответить бы не смогла. Горло сдавило, а в голове места хватало только для пульсирующей боли. Конечно, проблема была еще и в том, что у меня не было права на боль, не было права страдать. Однако меня скрутило, и скрутило, когда я меньше всего этого ожидала, – и не отпускало.

Сама того не желая, я снова прокрутила в голове момент, когда услышала страшную новость. Момент, когда увидела фотографию на экране – и моя жизнь перевернулась вверх тормашками. Я была совершенно неспособна остановить поток воспоминаний и картинок, наполняющих мое сознание. Все что я могла – это сдерживаться, чтобы не зарыдать.

Очередь снова сдвинулась вперед на миллиметр.

– Мы остановимся у сестры… – Голос женщины из очереди ворвался в мои мысли. – У нее есть местечко в Альтея Хайтс. Там красиво. Вид из окна на море. Уютная терраса. И личный бассейн.

– Звучит заманчиво. – Голос у меня дрогнул, но дама, кажется, не заметила.

– О, это точно, – сказала она. – Жалко, что мы не сможем поехать туда же в следующем году. Купер пойдет в школу, и теперь штрафуют за то, что увозишь детей во время семестра. Это просто нелепо. Все ведь знают, как наживаются на нас авиакомпании, когда летишь на отдых во время школьных каникул.

– Государство-нянька, как оно есть, – добавил ее муж.

Я кивнула в знак согласия. Мне, как одинокой женщине, только что справившей тридцатилетие, не было дела до школьных каникул, но я понимала их раздражение.

– А вы приехали одна, получается? – Дама посмотрела на меня, приглашая к беседе.

К моему невероятному облегчению, в этот момент на стойке аренды открылось второе окошко. Очередь разделилась, засуетилась, продвигаясь вперед, и мне не пришлось отвечать. Чтобы уж наверняка избежать необходимости вести непринужденную беседу, я достала телефон и уставилась на экран. Но я знала, что новое сообщение у меня всё то же самое, от Пилар. Она написала мне перед тем, как я села на самолет в Дублине.

Небольшая проблема. Мама сегодня не смогла добраться до дома, поэтому электричество там выключено. И нет свежих продуктов, но есть кофе и чай. Лучше всего перехвати что-нибудь в аэропорту на перекус и на завтрак. Надеюсь, ты отлично проведешь время. П.

Я взяла с собой две датские булки про запас. Они были размякшими и неаппетитными на вид еще до того, как я положила их в сумку, но мне было все равно. Я не хочу есть. И завтра утром тоже не захочу. Интерес к еде пропал несколько месяцев назад, вместе с шестью килограммами веса. Я знала, что не могу позволить себе потерять еще больше. Я всегда была худощавой, и такая потеря веса мне была уже не к лицу. Но то, как я выгляжу, волновало меня меньше всего.

Я листала другие сообщения, хотя ранее велела себе этого не делать. Остановилась на последнем из переписки с Бредом.

Вот, где у меня сегодня ужин. Забежал к ним ненадолго. Люблю тебя. Скучаю. Б.

Волна горя накрыла меня снова. Я стиснула зубы и сильнее сжала ручку чемодана. Она была тем единственным, что сейчас удерживало меня от падения.

Последнее продвижение вперед – и подошла моя очередь у стойки. Я указала свои данные, и мне вручили ключи от «Форда Фиесты», сотрудник сообщил, что машина находится на третьем этаже парковки. Поблагодарив его, я пошла к выходу. Семья с детьями все еще суетилась у стойки. Мальчик лупил пластиковым бластером по чемоданам, а отец ругался с сотрудником по поводу дополнительных сборов за страховку.

На стоянке было оживленно. Я проверила номер места «Фиесты» и пошла по ряду между машинами. Темно-синяя машина стояла там, где и должна была. Я с облегчением выдохнула, открыла багажник и погрузила свой чемодан. Открыла дверцу, села – и только тогда поняла, что села на пассажирское сиденье. Я вылезла из машины и перешла на место водителя.

Я уже ездила по континенту раньше, поэтому привычка к левостороннему движению мне не мешала. В первый раз – с моими самыми близкими подругами, Клео и Сиршей, во Франции – было немного страшно, но после нескольких тревожных минут, я почувствовала себя нормально. Несколько лет спустя, во время поездки в Европу с Шоном, моим женихом, вела автомобиль по большей части тоже я. После той поездки Шон стал моим бывшим женихом, хотя это случилось не из-за моих навыков вождения, конечно. Это случилось, когда он объявил, что не готов жениться. Ну, или, по крайней мере, он не готов жениться на мне. Конечно, у меня были неудачные отношения в жизни и до Шона, но я никогда не чувствовала себя такой дурой, как тогда. Все мечты и планы на жизнь, которые я строила, рушились прямо на моих глазах. Я чувствовала себя круглой идиоткой. И еще обведенной вокруг пальца, хотя я старалась убедить себя, что тот факт, что Шон передумал, никак не компрометирует меня. Что лучше сейчас расстаться, чем после свадьбы. И все же, несколько месяцев после разрыва были трудными. Но я это пережила. Построила жизнь заново, продвинулась по карьере, шла вперед. А теперь мое сердце снова полностью разбито, но на этот раз всё намного, намного хуже. И в этот раз я не знаю, как мне жить дальше, я не знаю, смогу ли я, вообще, когда-нибудь оправиться.

Я глубоко вздохнула, затем дала задний ход и стала выезжать с парковки. Хорошо, когда есть на чем сосредоточиться, что-то, что выведет разум из той тьмы, куда его продолжало тянуть. К тому же, я люблю водить автомобиль. Я вожу лучше, чем Шон – уверенно и осторожно. И не позволяю нахалам притеснять меня на дороге. Именно поэтому Клео и Сирша всегда сажали меня за руль на каникулах. И, если честно, меня это нисколько не напрягало, потому что мне нравится, когда я всё держу под контролем. У меня гораздо лучше получается отдавать приказы, чем выполнять чужие.

С тех пор, как я начала встречаться с Шоном, я перестала ездить отпуск с девочками. Но после истории с Брэдом Клео спросила меня, не хочу ли я съездить куда-нибудь с ней на выходные. В СПА-салон, например. Куда-нибудь, где дорого и круто. Где можно себя побаловать.

– Я не заслужила того, чтобы меня баловали. – Я изо всех сил старалась не заплакать и голос мой дрогнул.

– Это ведь не твоя вина, – возразила Клео.

– Я знаю. Но почему-то ощущение, что мне вынесли несправедливый судебный приговор.

– Ты должна отдохнуть, Джуно, – сказала она.

– А они ведь так и не отдохнули, правда? – спросила я в ответ, имея в виду страшное событие.

И Клео больше не напоминала о «побаловать себя».

«На круге съезжайте на втором съезде». Женский голос навигатора, к моему большому удовольствию, отвлек меня от мыслей.

Я сосредоточилась на дороге и последовала совету навигатора. Большая часть пути до Бенифлора шла по трассе, что значительно упрощало дело. Я люблю ездить по трассам. Мне нравится нажимать ногой педаль и давать волю автомобилю.

Но сейчас я не стала жать на педаль слишком сильно. Я боялась ехать слишком быстро. Я вполне могла разрыдаться, и в такой момент мне бы не хотелось ехать на скорости 120 км/ч. Тем не менее, где-то в подсознании, я считала, что это вариант – съехать с дороги в небытие. Это имеет свои преимущества.

Я уставилась на дорогу. К черту такие мысли! Они возникали и в более тяжкие времена, но я уверяла всех, что сейчас мне уже гораздо лучше. По правде говоря, мне не было лучше, совершенно. Я оказалась здесь именно потому, что мне никак не становилось лучше, и я перестала справляться с работой. Я чувствовала, что обязана написать заявление до того, как сотворю что-нибудь действительно дурацкое. И до того, как меня просто уволят.

Раньше я была отличной сотрудницей. Знаю, обычно от женщин ожидают, что они не будут кричать на каждом углу о своем успехе, хвастаться, что великолепны в чем-то – в вождении автомобиля или в работе. Мы должны быть самокритичны, скромны, списывать все на удачу, а когда ты вся такая из себя самостоятельная – это нехорошо. Однако я была одним из лучших рентгенологов в нашей частной клинике и знала об этом. Знала, потому что так утверждали пациенты. Так говорили и коллеги. И я очень любила свою работу, всегда старалась повышать квалификацию, набираться опыта.

Пациенты – самое важное в моей работе. Приходя на рентген, они нервничают, либо же им больно, а, возможно, и то, и другое. Значительная часть моей работы – это помочь им расслабиться. Но как я могу расслабить кого-то, когда сама точно сжатая пружина? И как я могу быть позитивной и приветливой с ними, если не могу выбраться из пучины своего горя?

Я старалась, правда. Но это усилие было чрезмерным для меня. Однажды, когда я закончила делать УЗИ девушке, которая испытывала боль в брюшной полости, то разрыдалась прямо там, в комнате, перед ней. Пациентка вполне закономерно решила, что я увидела на УЗИ что-то неизлечимое, и тоже заистериковала. Она была практически безутешна и никак не могла поверить, что ей не придется скоро умирать.

После этого меня вызвали к начальнице отделения. Дрине О'Дрисколл было за пятьдесят, она очень крутая, профессионал своего дела, образец для подражания для нас, рентгенологов. Она строго посмотрела на меня, не говоря ни слова. Я отдала ей заявление, и она положила конверт на стол перед собой.

– Знаю, у вас возникли проблемы личного характера, Джуно. – Ее голос был тверд. – И я вижу, что они повлияли на вашу работу.

Я вцепилась в стул, чтобы не потерять самообладания. Я задавалась вопросом, что именно она знает об этих моих проблемах, и откуда?

– Мне очень жаль, – сказала я. – Мои проблемы не должны влиять на мою профессиональную деятельность, я не должна была этого допустить.

Дрина посмотрела на меня серыми глазами мягко и с добротой.

– Мы все живем не в вакууме, чтобы просто прийти на работу и отключиться от всего остального, – сказала она. – Было бы здорово, если бы могли. Но это не так.

– Я нанесла пациентке психологическую травму, – призналась я. – Она может подать на нас в суд.

– К счастью, она будет так рада, что с ее УЗИ всё в порядке, что вряд ли это сделает. – Дрина слегка улыбнулась. – Угроза жизни сильно меняет взгляд на окружающий мир.

– Так или иначе, – сказала я, – это было крайне непрофессионально.

– А сейчас? – спросила Дрина. – Как вы себя сейчас чувствуете?

Я указала на конверт с заявлением на увольнение.

– Я не безопасна. Вы не можете позволить себе иметь такого человека в команде.

– Я вижу, что вам нужно время. – Дрина переложила какие-то бумаги на столе. – Но я не хочу терять такую квалифицированную сотрудницу.

– В том-то и беда. – Я сжала край стула еще крепче. – Я больше не профессионал. Я потеряла это качество. И возможно, навсегда.

– Ничего вы не потеряли, о том, что нельзя вернуть профессиональные навыки и речи быть не может, – отрезала Дрина. – Я советую вам уйти в отпуск за свой счет на три месяца. На этот период мы заменим вас временным сотрудником. Если же после перерыва вы поймете, что не справитесь, то мы найдем сотрудника на ваше место.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы ее слова уложились у меня в голове, а затем я почувствовала, как подкатывают слезы. Я сдержала их.

– Я думала, вы будете рады от меня избавиться, – сказала я.

– Поправляйтесь, Джуно. – Начальница отдала мне мой конверт, так его и не распечатав. – И выздоравливайте скорее.

– Спасибо.

Из ее кабинета ноги понесли меня в больничный кафетерий. Клео и Пилар, тоже рентгенологи, ждали меня. Мы были сплоченным звеном в нашем отделении, и им же пришлось разбираться с представлением, которое я устроила.

– Отлично все вышло. – Клео старалась меня приободрить. – Уверена, к концу лета ты будешь чувствовать себя совершенно иначе. Что будешь делать?

Я пожала плечами.

– У меня нет никаких планов. Просто буду сидеть дома, наверное. Думать обо всем.

– Джуно, ради бога, ты знаешь, я поддержу тебя в любой ситуации и все такое, но ты же не собираешься провести все три месяца без каких-либо полезных занятий, кроме мыслей отом, что произошло. – Клео посмотрела на меня с сожалением. – Послушай, ты свихнешься. Ты ведь не из тех, кто будет лежать пластом, обдумывая то, что нельзя изменить?

– Я не буду лежать пластом, – возразила я. – Я буду…

Но Клео была права. Это излишний самоанализ довел меня до такого состояния. Мне нужно понять, как перестать думать и начать жить, не анализируя свои решения снова и снова и не гадая, как все могло бы сложиться иначе.

– Тебе нужно заняться чем-то новым, – сказала Пилар. – Возможно, это должно быть что-то творческое. Написать книгу или научиться рисовать.

Я улыбнулась, впервые после того, как покинула кабинет Дрины.

– Единственное, что я хорошо пишу – это технические отчеты, – ответила я. – Что же до рисования… Ну, если это не стена – то я безнадежна.

– Это не обязательно должно быть рисование или писательство, – уточнила она. – Ты точно также можешь заняться альпинизмом или отправиться в поход по горной реке.

– Или просто остаться дома и читать книги, – вздохнула я. – Если честно, это единственное, чего я хочу. Побыть в одиночестве. Ничего не делать.

– Есть такая возможность, – сказала Клео. – Если ты не придумаешь ничего лучше, Джуно, то сходи хотя бы на консультацию.

– О, ну начинается, – фыркнула я. – Не пойду я на консультацию.

– Не нужно воротить нос от…

– У меня есть идея! – Пилар воодушевилась. – Ты можешь остановиться в доме моей бабушки. И можешь читать сколько тебе захочется, гулять, исследовать мою малую родину.

– У твоей бабушки? – Я недоверчиво посмотрела на нее.

– Да, в доме моей бабули, – повторила Пилар. – Я рассказывала тебе о нем раньше. Он в Коста-Бланке, в небольшом городке, удаленном от побережья. Это не так уж далеко, но все-таки он как бы сам по себе. Никто там не жил с тех пор, как бабушка умерла – это произошло в прошлом году – и мои родители будут рады сдать его в аренду. Ты сможешь побыть в тишине и позволить солнцу, морю и апельсиновым садам исцелить тебя.

– Ты, правда, так думаешь? – спросила я, представив блаженную атмосферу теплого вечера у моря и аромат очищенного апельсина, витающий в воздухе. Там мне не нужно будет встречаться со знакомыми, и я смогу горевать в одиночестве, не притворяясь, что горюю о чем-то совсем другом.

– Конечно, – кивнула Пилар. – Мама будет рада, если кто-то будет в доме. Она считает, что это плохо, что он стоит пустой.

– А где именно это находится? – Разделавшись с круассаном, Клео облизывала пальцы.

– Это в предгорьях, но довольно близко к Бенидорму, – сказала Пилар. – Бенифлор – сельская местность, но в этом районе много домов, владельцами которых являются иностранцы. Моя бабушка завещала дом родителям, но его трудно продать. Покупатели-иностранцы чаще всего хотят что-то поближе к берегу, или с видом на море. И предпочитают современные дома. Бабушкин дом слишком старомодный. Из окон дома видны только апельсиновые сады и горы. Приезжим это не нужно. А что касается местных, они готовы купить сады. Вот один фермер выращивает апельсины, но ему не нужен дом-развалюха. Поэтому хоть дом и выставлен на продажу, но там никто не живет. Иногда мама приезжает туда на выходные, но за это время он стал немного… Немного…

– Заброшенным? – предположила Клео.

– Да, – кивнула Пилар. – И я знаю, что это огорчает маму. В память о бабушке она хотела бы держать дом в достойном виде, но мама живет в Валенсии, откуда до дома ехать полтора часа, поэтому она не может просто взять и поехать, когда захочет.

– И все-таки, ей может не понравиться, что в доме будет жить совершенно чужой человек, – сказала я.

– Ты не чужой человек, ты подруга, – сказала Пилар. – Она будет рада, уверяю тебя.

Предложение было привлекательно, и казалось каким-то способом сбежать из реальности. Но с какой это стати я имею право уехать на три месяца в другую страну, в идиллию – пусть даже это будет заброшенная деревенская идиллия – когда все остальные будут работать? Я не заслужила идиллии. Это будет в корне неправильно.

Так я и сказала Сирше, когда она вернулась домой вечером. Мы вместе снимали квартиру, которая была недалеко и от моей клиники, и от бухгалтерской фирмы, где работала она.

– Три месяца на солнце! – воскликнула Сирша. – Если ты скажешь «нет», то будешь круглой идиоткой.

– И все же, я не уверена, что могу. Это как будто награда за…

– За все твои рыдания. Джуно, не дури!

– Но…

– Никаких «но». Тебе нужно развеяться. Правда.

Я неуверенно посмотрела на нее.

– Ты не можешь сказать «нет», – заявила она.

И я сказала «да».

И поэтому среди ночи я оказалась на трассе AP-7, ехала туда, не знаю куда.

В полном одиночестве.

* * *

Примерно через час «Джейн» – так я окрестила свой навигатор с чопорным и благопристойным голосом – выдернула меня из моих мыслей, сообщив, что пора съехать с трассы. Я вернулась от дум в настоящее и последовала ее указанию, которое вывело меня на широкую пустынную дорогу. Я слегка поежилась, особенно остро ощущая свое одиночество, и внезапно меня напугало то, что свет на дороге, не считая фар автомобиля, исходил только от висящего в небе, полумесяца, наполовину скрытого рваными облаками. Дорога была совершенно не похожа на то, что я видела в «Просмотре улиц» на картах Google, но я убедила себя, что это только из-за темноты. Я еду по нужной дороге, мне всего лишь нужно слушаться навигатора. Затем «Джейн» повела меня по более узкой и петляющей проселочной дороге, по обочинам которой росли апельсиновые деревья. Ну, или мне только показалось, что это были апельсиновые деревья. Серебристый свет месяца исчез за растрёпанным облаком, поэтому определить было сложно.

Я сбавила скорость. «Джейн» молчала, но, судя по экрану, мне нужно было ехать по этой дороге еще пять километров. Вдали иногда мелькали яркие точки – предположительно, окна домов. Возможно, это как раз дома тех иностранцев, о которых говорила Пилар. А возможно, это дома тех местных жителей, которым нужны бабушкины апельсины, а дом не нужен. Или привидения, бродящие по полям со светлячками в руках.

Я старалась не думать о привидениях. Это должно было быть просто, ведь я рациональный человек, логик, который уже давным-давно решил, что таких вещей, как жизнь после смерти, мятежные духи, и прочая ерунда не существуют. Люди, которые утверждают, что можно связаться с теми, кто нас покинул навеки – шарлатаны. Я всегда считала, что если конец, то конец. Но за последние несколько недель все изменилось, и я уже не была уверена, во что я верю, а во что нет. Здесь и сейчас, когда я была одна посреди незнакомых деревень, мысль о привидениях, курсирующих по округе, уже не была такой нереальной, какой она казалась, когда я находилась под крышей своего дома. Кроме того… Возьми себя в руки, женщина! – одернула я себя. Я перебила ход мистических мыслей, переключив передачу. Да, вокруг темно и одиноко, но это не повод терять связь с реальностью.

Я поехала почти ползком, потому что «Джейн» велела мне повернуть налево на ближайшем повороте, а я очень боялась пропустить его. Я надеялась, что это и есть тот трудный поворот, о котором говорила Пилар, и когда в свете фар «Фиесты» появился указатель на Бенифлор, я с облегчением выдохнула и продолжила путь с радостью в сердце.

– Вы приехали.

Голос «Джейн» прозвучал на удивление самодовольно. Я остановила машину в звенящей тишине. Меня плотно обступила непроглядная мгла. Ни сарая, ни пристройки, и уж точно никакого двухэтажного дома, снимок которого мне дала Пилар.

– Супер, – пробормотала я. – Ненавижу навигаторы. Вот серьезно…

Учитывая удаленное расположение виллы «Наранха», ввести точный адрес было невозможно, поэтому, похоже, «Джейн» просто покинула меня на забытой богом дороге. «Меня бросили на дороге, которая вела к дороге, которая вела к дому, который находился на дороге после поворота на еще одну узкую дорогу…» Как-то так… Чёрт! Пилар не смогла показать мне нужный путь на картах Google, потому что эта ничтожная тропа не была на них отмечена.

Случайный взгляд в зеркало заднего вида практически ослепил меня: сзади приближалась еще одна машина. Кровь застучала в висках, перед глазами замелькали фрагменты страшных фильмов, которые я когда-либо смотрела. Я попыталась смириться с тем, что сейчас, в ночи, меня вытащит из машины убийца или вурдалак (или симбиоз и того и другого)… Слава всевышнему, водитель белого минивэна пронесся мимо меня с недовольным гудком.

Я облегченно выдохнула, когда задние фары минивэна исчезли из виду. Вновь отправляя «Фиесту» в путь, я сжала рычаг переключения передач, чтобы остановить дрожь в руках. Через километр или около того, я заметила грязную узкую колею. Повернула на нее, очень надеясь, что не совершаю ужасную ошибку. Метка на навигаторе чистосердечно указывала, что я еду прямо в поле. Примерно так это и ощущалось.

Я уже начала сомневаться в разумности своих действий, как вдруг заметила в свете фар смутные очертания двух белых колонн. Между ними располагались массивные железные ворота. Над ними нависала металлическая арка из букв, складывающихся в надпись «Villa Naranja». Сбоку от одной из колонн была калитка – вход для посетителей. Я вздохнула с облегчением и остановила машину. Пошарив по карманам, нашла брелок сигнализации, навела на ворота и нажала.

Ничего не произошло.

Я нажала снова, на этот раз сильнее, и тогда на верхней части левой колонны замигал огонек, и ворота стали открываться.

Я проехала через них, и остановилась, чтобы нажать на брелок в третий раз. Ворота так же медленно закрылись. Бледный краешек луны, на секунду появившийся из-за недружелюбных облаков, мелькнул и снова исчез. Я зябко повела плечами. Как бы пренебрежительно я не относилась к призрачным привидениям и недобрым духам, но трагически-зловещая атмосфера пустынного поместья стала действовать мне на нервы.

* * *

По дорожке из гравия я подъехала к дому, который был частично скрыт за высокими соснами. Я аккуратно остановила автомобиль перед белым зданием.

Пилар показывала мне фотографии здания, но бабушкин дом оказался гораздо больше, чем я ожидала. Двухэтажный, прямоугольный, с терракотовой крышей, на которой возвышались две трубы. На первом этаже тускло отсвечивали светом луны три широченных окна, и два окна поменьше – с другой стороны от двери, которая вела на узкую террасу, огибающую все здание. Нижние окна были закрыты решетками, а верхние – ставнями. В свете автомобильных фар я увидела плети розовых и фиолетовых цветов на фоне рельефных стен, часть из них уже раскрылись, а сухие лепестки разросшейся бугенвиллеи покрывали крупную плитку пола веранды под крытым навесом.

Как Пилар и говорила, место казалось заброшенным, хотя, возможно, больше из-за резкого света фар, чем из-за чего-либо еще. Я выключила двигатель, но оставила фары включенными, взяв брелок. Кроме электронного ключа от ворот к нему были прикреплены несколько металлических ключей.

Я выбрала нужный (он был отмечен пятном ярко-розового лака) и, чувствуя себя тюремщицей, вставила его взамок на решетке, которая закрывала входную дверь. Открыв решетку, я толкнула основную дверь, которая с легким скрипом отворилась в темный провал дома. На меня пахнуло тёплой затхлостью нежилого дома, и в голове снова закрутились жутковатые истории о привидениях и сюжеты старых ужастиков, где с глупыми девицами, которые самонадеянно лезли в неизвестную темноту, происходили кошмарные вещи. Для человека, которого всегда ругали за недостаток воображения, я вела себя совершенно нелепо. «Не стоит пороть горячку, – решила я, позволяя глазам привыкнуть к тусклому свету. – Мне нужно контролировать ситуацию».

Подруга Пилар предупредила, что электрический щиток в доме расположен на панели прямо у входной двери. Я постояла минутку в темноте, пока глаза стали различать очертания предметов, и увидела пластиковую крышку. Я надавила на нее, и она тут же осталась у меня в руке – я даже охнула от неожиданности. Звук моего голоса отозвался глуховатым эхом где-то в таинственной и страшноватой глубине дома.

Боясь дышать, я положила крышку на ближайшую полку и вгляделась в рубильники. Щелкнула ярко-желтым, и комната наполнилась низким гудением. Источником звука, как я сообразила, был холодильник в углу комнаты. Ну, значит, хотя бы электричество есть. Я поискала глазами какой-нибудь выключатель и увидела один на противоположной стене.

Когда я нажала на него, флюоресцентная лампочка на потолке с жужжанием моргнула, а потом стала светить как следует. Резкий свет не придал месту приветливости, но мне это было и не нужно.

Я вышла на улицу, открыла багажник, достала чемодан и, перевалив его через порог дома, плотно закрыла за собой дверь. После этого я осмотрелась.

Я оказалась в комнате, которая простиралась аж во всю длину дома. С одной стороны была кухня, с другой – столовая. Кухня стандартная, в ней были: холодильник (который теперь угрожающе булькал), газовая плита, отдельная электрическая печь, установленная году, эдак, в восьмидесятом. Еще тут стояла глубокая керамическая мойка и теснился целый набор шкафов, которые на вид казались очень древними. Хранилище для продуктов находилось на уровне пола – простые полки, закрытые синими клетчатыми занавесками, а стены сияли бело-синей плиткой с замысловатым мавританским узором.

Столовая производила впечатление такой же старомодности, но здесь стены были выкрашены в довольно унылый горчичный цвет. У дальней стены находился открытый камин, весь в черных пятнах от сажи. Стол, как и стулья, были изготовлены из сосны, а сиденья стульев – из соломы. В углу комнаты притулился деревянный торшер, абажур кремового цвета на нем слегка покосился. Пол выложен плиткой в деревенском стиле, такой же терракотовой, как крыша. Но, даже несмотря на пыль, пол оказался чистым.

Я осторожно пошла дальше. Между кухней-столовой и оставшейся частью дома был квадратный холл с лестницей. Я оставила чемодан у подножия лестницы и заглянула в следующую комнату. Она так же занимала всю длину дома и больше всего была похожа на гостиную. В былые времена, когда в этом фермерском доме жила семья, дом, похоже, был полностью обставлен, но к моему приезду остались только диван на три места, обтянутый кошмарной тканью кислотно-оранжевого цвета. Этот цвет создавал дикий диссонанс с горчичными стенами. У стены жались два кресла, обтянутые бледно-желтой тканью, и прямоугольный кофейный столик, на котором кто-то оставил несколько газет и журналов на испанском, а также пару пустых пепельниц и пустой стакан. Газеты были двухмесячной давности, а бульварные журналы валялись тут с прошлого Рождества.

В этой комнате камин находился напротив двери, симметрично грязному от сажи камину, который был в кухне-столовой. На полу у камина стояла корзина с дровами, а в самом камине лежали неиспользованные поленья. На стене криво висел выцветший морской пейзаж.

Еще была двойная дверь, ведущая из гостиной на улицу, но я решила не открывать ее. И в окна я тоже не смотрела. Как бы это ни было глупо, я снова почувствовала страх. Тишина в доме была какая-то неживая, я бы сказала – мертвая, но при этом в комнатах ощущалось присутствие живого существа. Или не очень живого. И это существо явно исподтишка наблюдало за мной.