Kitobni o'qish: «Гилберт»

Часть I. В саду.

Над городом встает луна

И освещает всё она,

Стеной высокой окружен

Фруктовый сад, цветник, газон.

Сегодня Гилберт там один –

Устав от праведных трудов,

В саду себе он господин,

Вдыхает запахи ветров.

И словно бы бездомный пёс,

Сад неприметно в центре рос,

Хотя вокруг его ограды

Особняков стоят фасады.

Но стены толстые у них,

Чтоб не пробрался шум извне,

И только ангелам одним

Известно, что внутри и не.

Слышны аккорды пианино –

Под вечер радуются дамы,

Что не был день излишне длинным,

Индейке, и играют гаммы.

Но вдруг гул города ворвался,

Как в берег ветер бьет волну.

Спокойны те, кто волновался,

Ведь пробил час спешить ко сну.

Прошелся по дорожке Гилберт,

Но он нисколько не устал

И скука тронула других бы,

Но Гилберт шел к версте верста.

И расцветала жизнь мгновенно,

И пыл фантазий согревал,

И разгонялась кровь по венам,

Как будто Гилберт куш сорвал.

Он думал: юность пригубил,

есть к женщинам призвание!

О тех, кого он погубил –

Такое есть название.

Голов нисколько не считая,

Стоял твердыней на ногах,

Не думая, что жизнь иная,

Не кто-то там, не вертопрах.

Но в свитке пройденных побед,

Пометил он одну из дев.

Не знает он, как много бед

Принес ей молодой злодей.

Поныне на сердце хранит

Сей свиток – выцвел он давно,

Но имя есть – душа горит,

И это имя – Элинор.

И в мыслях не было стыда,

Ухмылка – маска подлеца,

Триумф – одна безделица!

Он говорит себе тогда:

«Она воистину любила,

Никто так не любил поныне,

Какая девушка! Как мило!

Я сделал из нее рабыню!

Моё отрадно торжество,

Я был так глубоко любим,

Смотреть: трепещет естество,

Молчать, как ни был бы томим.

Хотел ей ласки даровать –

Но для каких-то исключений –

Мог жар руки ей отдавать,

Лишь для любовных приключений.

Приятно было видеть тайну,

Что открывает каждый взгляд –

Прикосновение случайное.

Моё призванье – обладать.

Красавцем совершенным не был,

Не был особенно умен,

И я светился словно небо

Лишь в отражении ее.

И к вящей юности угоде,

Я к ней приблизился и вот!

Освящена священной плотью,

Ведь к ней спустилось божество!

Подобно богу я отринул

Ее любовь и, наконец,

Навеки я ее покинул,

Укрылся на краю небес.

И не могла она взывать,

Чтоб я ее заметил снова,

И не могла завоевать,

Ни жалобой меня, ни словом.

Я глупость знал ее и верность,

Меня поступки не предали,

Спокойна совесть, цело сердце,

Я отбыл далеко за дали.

Но вожделение мое –

Как боль и жажда лести,

Как сердце я б зажег ее

На том же самом месте.

И был так ярок дивный свет

Ее прекрасных, нежных глаз,

О как хотелось б снова мне,

Зажечь огонь в них в этот раз.

Я знать не знаю, где она,

И знать мне это слишком

В то время я с речного дна

Мыл много золотишка.

Я слышал, что она в тоске

Подалась вон из дома.

Не мог я быть на волоске,

Что б я сказал знакомым?

И репутацией хорошей

Теперь мне надо дорожить.

Не шла чтоб слава по дорожке

Мне надо силы приложить».

Тревога беспокоит взор –

Неразрешимая задача,

Гордиев узел, чуть не плача

Предвидит он большой позор.

Он в думах прислонился к древу –

Вечнозеленая листва,

Изогнут ствол как можно криво

Луна блестит, всегда права.

Он весь дрожит, а с ним и ветви,

И все же рядом – никого,

Шумит в саду вечерний ветер,

Уходит он почти бегом.

Он двери открывает с дрожью

Своей трясущейся рукой,

Заходит он домой тревожно,

Как он нарушил свой покой!

Но словно камень в зелень тины

Его раздумье упадет,

Безделья день, хомут рутины –

Бесследно, напрочь все пройдет.

Часть II. В гостиной

В камине красный уголёк

Объявит стуже приговор,

И в освещенный уголок

Лампада вносит волшебство.

И не скрывая интерес,

Сидят детишки за столом,

Для них письмо не темный лес,

Они листают толстый том.

Рисунок, сказка – вот черёд

для радости простых сердец.

Мать видит радость наперёд,

И смотрит с гордостью отец.

И с ликованием каким,

Детишки в эту книгу зрят.

Тепло трещит в углу камин,

Отец и мать уселись в ряд.

И Гилберт и его семья

Похожи на поющих птах.

И в этом мире бытия

Он позабыл, что значит страх.

И детство вдруг пришло назад,

Губами прижимаясь к уху.

Его жены любимой взгляд,

Летит легчайший, сродник пуху.

Игра огня на шелке платья,

На шее шелковый платок,

И горя голове не знать бы,

когда глядишь на завиток.

О дева юности его,

Пусть не увянет никогда,