Kitobni o'qish: «Коллекция Энни Мэддокс»

Глава первая, в которой Филипп Адамсон следует за белым кроликом и теряет свою лучшую шляпу

Ровно в два часа пополудни, погожим мартовским днём, мистер Филипп Адамсон ступил на мостовую Спиталфилдса – местности, которую сами жители этих лондонских трущоб ласково именуют «преисподней». Худощавый молодой человек в элегантной серой шляпе, небрежно сдвинутой на затылок, и добротном шерстяном пальто внимательно смотрел под ноги и оглядываться тоже не забывал.

Будучи осведомлен о нравах и порядках этой части лондонского Ист-Энда, он тем не менее не ожидал с ходу подвергнуться тем испытаниям, что его ждали. В последующую четверть часа его трижды чуть не облили помоями, пролетевшими в паре дюймов от тщательно отутюженных брюк, дважды обругали «чёртовым чистюлей» и один раз в мгновенно, буквально из ниоткуда возникшей толпе, едва не вытащили бумажник и часы.

В довершение к этому, когда молодой человек завернул за угол Вентворт-стрит, перед ним предстала неприглядная картина.

Пятеро мальчишек лет десяти-двенадцати, встав широким кругом и хрипло подначивая друг друга, толкали из стороны в сторону кого-то тщедушного и босого, чью голову до самых плеч скрывала дырявая кастрюля без одной ручки. Из-под кастрюли доносился гнусавый рёв, но слов было не разобрать.

Долго не размышляя, мистер Адамсон, и так порядком утомлённый яркими впечатлениями, которые дарит Спиталфилдс своим гостям, подошёл вплотную к стайке мальчишек, вошедших в раж, и, улучив момент, выдернул жертву грубой забавы из круга мучителей. Одновременно он завёл тщедушного мальца себе за спину, расправил плечи и залихватски сдвинул шляпу ещё дальше на затылок, чтобы её поля не закрывали обзор.

– Уши надеру, – пообещал он флегматично, обводя взглядом каждого из ребят и безошибочно выделяя главного – мальчишку повыше остальных с рассечённой губой и сбитыми кулаками. – Каждому. Начну с тебя, – теперь мистер Адамсон обращался напрямую к вожаку, игнорируя его растерянных приспешников. – И между прочим, если вам это интересно, джентльмены, на углу у Сэндис-Роу опрокинулся фургон бакалейщика. Лакричные тянучки уже расхватали, но вот кексов ещё…

Не успел он договорить, как уличную шпану унесло ветром даровой наживы в сторону Бишопсгейта. О мостовую вяло, на излёте, ударились пару камней, но на это мистер Адамсон реагировать не стал, понимая, что проигравшему важно сохранить лицо.

Под дырявой кастрюлей обнаружилось чумазое ребячье личико, увешанное соплями. Глаза мальчишки опухли от слёз, он икал и сквернословил на удивление гнусавым голосом и пытался лягаться, точно маленький злобный пони. На вид ему было не больше пяти, однако брань, вылетающая из его уст, внушила бы уважение и старому докеру.

– Ну, хватит, хватит, – попытался успокоить его молодой человек, взяв за руки, но тот вдруг зашипел и принялся извиваться, будто угорь, не прекращая, впрочем, весьма продуктивно лягаться.

– Эй-ка, мистр! А ну-ка, щас же руки прочь от Джонни! И не вздумайте его отлупить! Тётка Джейни шкуру с вас спустит, если вы его отлупите!

Мистеру Адамсону, так некстати попавшему в переплёт, пришлось отбиваться уже от двоих: второй мальчишка, постарше первого, чрезвычайно ловко заехал ему кулаком под ложечку и лягнул бы в колено, не успей тот отпрыгнуть.

– Да хватит уже! – рявкнул молодой человек, чьё терпение подошло к концу. – Смотреть надо лучше за братом! Тут трое его чуть не отлупили, да я, дурак, вмешался на свою голову.

– Дак это, сбёг он опять. Под забором пролез, где собаки лазят. – Мальчишка, мгновенно успокоившись, пожал плечами и отвесил брату ласковый подзатыльник, чтобы тот перестал реветь. Рёв моментально прекратился, как если бы на вихрастом затылке, под слипшимися от грязи волосами, скрывался тумблер. – А это, мистр, ваше? Выронили, небось? – мальчишка указал мыском потрёпанного ботинка на пухлый бумажный свёрток, валяющийся на мостовой.

Дети так жадно уставились на него, что было невозможно просто убрать его в карман. Молодой человек развернул пергамент и достал из него сначала один сэндвич из белого хлеба, вручив его самому младшему, а затем и второй, для старшего брата.

Сэндвич Джонни моментально исчез, словно его и не было. Насытившись, ребёнок довольно облизал грязные пальцы, шлёпнулся на мостовую и принялся весело лупить по перевёрнутой кастрюле ладошками, жмурясь от весеннего солнца и позабыв, казалось, обо всех неприятностях. Недавние слёзы, прочертившие бледные дорожки на чумазых щеках, успели высохнуть, и он тихо смеялся, наслаждаясь немелодичными звуками и поджимая посиневшие босые ступни. Второй же мальчишка, сглотнув слюну, убрал сэндвич в карман, хмуро пояснив:

– Домой заберу. Сестрёнка у нас хворая. Тётка Джейни грит, толку от неё, прорвы ненасытной, не будет, дак ведь есть-то ей всё равно хочется.

– Пироги тут рядом где-нибудь продают? – со вздохом поинтересовался мистер Адамсон, придерживая шляпу и отряхивая брюки. – С мясом, с печёнкой или ещё с чем?

Эти слова заставили Джонни прекратить насилие над слухом окружающих. Кастрюля была тотчас забыта. Он запрокинул голову, широко распахнул глаза, и стало понятно, что они у него такие же, как и у брата – светлые, точно талая вода, обрамленные пушистыми белёсыми ресницами.

– А как же, сэр! – оживился старший, весь подобравшись. – В лавке, что за ломбардом, сэр! И с мясом, и с картошкой, сэр, и по пенсу, и по два! И с яблоками, и с угрями, и со свиными головами…

Ребёнок, сглатывая слюну, мечтательно перечислял ассортимент лавки, неосознанно копируя манеру уличных разносчиков, пока что-то не заставило его взять брата за руку и отступить, подозрительно щурясь.

– А делать-то что надо будет, а, мистр?

– Когда?

– Когда вы пирогов купите. Я тырить никак не могу, мистр. Тётка Джейни у нас шибко строгая, грит, если заметут, то шкуру с меня спустит. А от Джонни толку нету, малахольный он, да и мал ещё.

Покрасневшие веки, бесцветные волосы, остриженные так коротко, что розовые уши просвечивали на солнце, придавая ему отчётливое сходство с кроликом – мальчишка, ловко закинув младшего брата на спину, готов был в любой момент пуститься наутёк, и только надежда раздобыть еду удерживала его на месте.

Мистер Адамсон обвёл взглядом бесконечные ряды прокопчённых дымом и гарью двухэтажных домов, сливающиеся с серой мостовой. Солнце скрылось за облачными тюфяками, и Вентворт-стрит вновь стала тем, чем и являлась – трущобной улочкой Восточного Лондона, куда даже полицейские не рискуют соваться без крайней в том нужды. Вздохнув, он светски предложил:

– Давайте договоримся так, джентльмены. Вы с Джонни покажете мне дорогу до… – он вынул из кармана записку и сверился с адресом: – Олд-Монтегю-стрит, а я на обратном пути куплю вам дюжину пирогов. Идёт?

– Дюжину?! А не врёте?

– Разрази меня гром, – заверил молодой человек и показал блестящий шиллинг, впрочем, тут же предусмотрительно вернув его в карман.

Воодушевлённые предстоящим пиршеством, дети устремились вперёд столь резво, что даже длинноногий мистер Адамсон с трудом за ними поспевал. И маленький Джонни, и его старший брат, чьё имя так и осталось неизвестным, отлично ориентировались на местности, зная все лазейки и короткие пути, ведущие к Олд-Монтегю-стрит. Мистер Адамсон, вполголоса чертыхаясь, вслед за ними протискивался меж домов, жавшихся друг к другу так тесно, что приходилось поворачиваться боком; пробирался задними дворами, стараясь сохранять невозмутимость, когда за спиной раздавалось рычание потревоженной стаи бродячих псов или площадная брань угрюмых хозяек; и петлял в лабиринтах серых простыней, источавших больничный запах карболки и фабричной гари.

Вскоре низкие дома ленточной застройки уступили место многоэтажным, и пейзаж кардинально изменился. Здесь не лаяли собаки, а бельё сушили на длинных балконах, опоясывающих строение по всему периметру. Туда же выходили и окна, отчего издалека дом казался картонной коробкой, густо завешанной носовыми платками. Впечатление этот район производил ещё более гнетущее, и у мистера Адамсона впервые мелькнула мысль, что его попросту заманили в ловушку.

Молодой человек обернулся, но дети так же, как и он, хмуро смотрели на оживлённую Коммершиал-стрит. Маленький Джонни плюхнулся на землю и сжал ладошками озябшие ступни, а старший поковырял мостовую мыском ботинка и сообщил:

– Дальше мы не пойдём, мистр. Нам на ту сторону нельзя, отлупят.

Видно было, что мальчишке до слёз не хочется отпускать в свободное плавание того, кто так щедро обещал расплатиться за услуги проводника, но и на чужую территорию он соваться не осмеливался, справедливо опасаясь неминуемой кары за нарушение неписаных уличных законов.

У мистера Адамсона перспектива самостоятельно искать обратную дорогу тоже энтузиазма не вызвала.

– Вот, держи, – он вынул двухпенсовик. – Остальное получишь пирогами, как условились, но только если дождёшься меня на этом самом месте.

– Ей-богу, мистр, с места не сойду!

Светлые глаза мальчишки довольно заблестели, и двухпенсовик скрылся в лохмотьях, как его и не было. Так же быстро исчез и мистер Адамсон, который вступил в толпу разносчиков с огромными корзинами, газетчиков, рабочих, докеров в ослиных куртках и уличных торговцев, заполняющих в разгар буднего дня главную артерию этой местности – Коммершиал-стрит, ведущую к одноимённой дороге и далее к мокрым докам Собачьего острова. В плотном людском потоке среди пыльных кепок, котелков и круглых маленьких шапочек ласкаров какое-то время плыли его щегольская серая федора и высоко поднятый воротник пальто, но проехал фургон, затем второй, и они пропали из вида.

Однако двухпенсовик мальчишку успокоил. Поглаживая в кармане острый край монетки, он приготовился ждать, не обращая внимания на хныканье уставшего Джонни, зябнувшего босиком на стылой мостовой.

Через час подзатыльники действовать перестали, и ему пришлось снять ботинки и засунуть в них ноги брата. Ещё через два они разделили пополам сэндвич, который так дразняще пах копчёной рыбой, что благие намерения отступили перед урчанием в животе. В пять часов мальчишка занял освободившийся после газетчика закуток и, прислонившись спиной к подвальной двери скобяной лавки, посадил икающего Джонни себе на колени.

От мостовой веяло холодом. Устав наблюдать за мельтешением ног и колёс, дети, прижавшись друг к другу, погрузились в сонное оцепенение. Колокола церкви Святого Дунстана прозвонили вечерню, протяжные звуки растворились в лиловых сумерках, знаменуя окончание дня, и уже не оставалось никаких сомнений, что не видать им ни щедрого мистера, ни шиллинга на пироги.

Хрипло выругавшись, мальчишка принял это стоически. Не первый раз, подумаешь. Двухпенсовик тоже сгодится. Он снял с сонного брата ботинки, обулся, закинул тощее тельце на спину и резво побежал в сторону дома, торопясь успеть до темноты.

Про чистюлю-обманщика мальчишка уже и думать забыл, и очень бы удивился, если б узнал, что первой мыслью Филиппа Адамсона, очнувшегося ничком на тряском полу фургона среди утиного пуха и куриного помёта, было воспоминание о двух голодных детях, так и не дождавшихся обещанных пирогов.

Подскакивая на булыжной мостовой, фургон с мистером Адамсоном удалялся в сторону Бетнал-Грин, а модная серая шляпа так и осталась валяться в грязной луже, в неприметном проулке в двадцати ярдах от Олд-Монтегю-стрит.

Глава вторая, в которой кухарка миссис Мейси задаёт неудобные вопросы, мисс Данбар, откликнувшись на зов весны, мечтает о сервизе на двенадцать персон, а мистер Бодкин демонстрирует находчивость и трезвый расчёт

Что-что, а пироги с патокой у миссис Мейси всегда удавались на славу. С рассыпчатой песочной кромкой, подрумяненные до карамельного цвета и благоухающие имбирём, лимонной цедрой и мускатным орехом – устоять перед таким угощением было трудно. Вот и мисс Данбар, вошедшая в кухню Сент-Леонардса с чёрного хода, не сумела скрыть своего восхищения.

– Ну, надо же, миссис Мейси, вы уже управились! – восхитилась она, и кухарка, вытаскивая из недр духовки последний противень, довольно хмыкнула, расслышав в тоне старшей гувернантки лёгкий намёк на подобострастие. – И когда вы всё успеваете?

Мисс Данбар и сама медлительностью не отличалась, но кухарке, безусловно, была приятна похвала подруги. Пока та снимала перчатки, отцепляла новенькую, довольно кричащую розовую шляпку и с жадным интересом рассматривала ровные ряды пирогов, остывающих на выскобленной до белизны столешнице, миссис Мейси сняла с огня чайник и щелчком раскрыла банку с заваркой.

– Люблю, знаете ли, возиться с тестом, когда никто под ногами не путается. Старшие ещё в классах, за младшими мисс Чуточка присматривает с мистером Бодкиным, что-то там они такое мастерят для мисс Лавендер особенное. Или дверцы опять красят? – миссис Мейси недовольно принюхалась, зажмурилась, как человек, собирающийся со вкусом чихнуть, однако справилась с собой и снова взялась за чайник. – Не хотите ли выпить со мной чашечку, мисс Данбар? И пирога по кусочку, да? Хотя у вас, наверное, столько дел, столько дел… – кухарка вздохнула с притворным сожалением. – И чаю, поди-ка, выпить некогда, не то что по своим секретным делам отлучиться на час-другой, пока мисс Эппл в комитете.

Старшая гувернантка слегка покраснела, но кусок ещё тёплого пирога с тягучей пряной начинкой показался ей достойной платой за дружескую шпильку.

– А мисс Эппл, она… давно вернулась? Спрашивала меня?

– Меня лично – нет, не спрашивала, – заметила кухарка с нарочитым равнодушием, будто бы ей и дела нет, кто, куда и по какой надобности уходит среди дня, и сполоснула пузатый фаянсовый чайник кипятком. Всыпала две ложки заварки, подумала и добавила ещё половинку. – Вот я и говорю: кот из дома, мыши в пляс – это дело известное. Как такси отчалило – так я сразу к окошку. Гляжу – вот она вы, идёте себе, вся взволнованная такая, даже зонтик свой знаменитый не взяли, ну, думаю, значит, дела у неё срочные. Стала бы, думаю, мисс Данбар просто так среди дня всё бросать, если б не срочные дела? Тем более что новенького ждём. А потом гляжу: ещё одна голуба бегом бежит – шарфик по ветру. Ну, эта Лавендер понятно куда – опять там Джимми или Фредди, или, может, вовсе Уильям какой. И только я от окна отойти хотела, а там… – кухарка сделала театральную паузу, приподняла крышечку чайника и с подчёркнутым интересом уставилась на заварку.

– Господи, да кто же там был-то, миссис Мейси? Не иначе король Эдуард со свитой и почётным караулом?

– Бодкин, милочка, мистер Бодкин там был, – кухарка дала понять, что сарказм собеседницы считает неуместным, но выше того, чтобы обижаться. – И такой он странный был… Стоял, стоял, что-то всё прикидывал… А потом как припустит в сторону Стратфорда, туда куда-то, на восток, – и она махнула краешком полотенца, свисавшего с плеча. – Да ещё быстро так, будто черти за ним гонятся. Ну а я дальше уж смотреть не стала, у меня своих дел полно, дай бог управиться. Мне расхаживать некогда, – подытожила миссис Мейси и принялась, не глядя на подругу, разрезать самый маленький пирог, то и дело окуная нож в горячую воду и неодобрительно вздыхая.

Обе женщины погрузились в молчание. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте в пользу кухарки и различия в комплекции (из мисс Данбар могло бы получиться две или три средних гувернантки, а миссис Мейси была так худощава, что в её внешнем облике ничто не намекало на профессиональную принадлежность), имелось в них обеих что-то невероятно схожее. И дело тут не в форменных платьях из практичной тёмно-синей саржи, и не в тускло-каштановом оттенке волос, который встречается у каждой третьей англичанки. Скорее, сходство это достигалось одинаково упрямым выражением лица вследствие многолетней работы бок о бок, которая для обеих стала заменой и семейного очага, и дружеского круга.

– Ну вот, я и говорю, мне-то, в отличие от некоторых… – начала было опять ворчать кухарка, выкладывая куски пирога на блюдо, но мисс Данбар перебила её, наконец, решившись на откровенность.

– Я ездила в Клэпхем! К мадам Жозе́ф!

– Это кто ещё такая?!

Больше не нужно было напускать на себя равнодушный вид, и миссис Мейси от любопытства чуть не расплескала чай.

Мисс Данбар оглянулась убедиться, закрыта ли дверь. В таком месте, как Сент-Леонардс, никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушивают.

– Мадам Жозеф – потомственная ясновидящая. Из лучших! Не какая-нибудь там шарлатанка, миссис Мейси, не подумайте! – шёпотом сообщила гувернантка, предвосхищая недоверие подруги. – Настоящая! У неё и карты, и шар, и по руке она может, и на кофейной гуще…

– Господи! Это кто ж вас надоумил-то? И не страшно вам, мисс Данбар, с такими делами связываться? – кухарка покачала головой, всем своим видом осуждая подобное безрассудство. Однако любопытство взяло верх. – И что она вам наболтала? Верно, посулила выгодное замужество? – и миссис Мейси зашлась добродушным хохотом.

Гувернантку это веселье покоробило. В самом деле, не такое уж у неё безнадёжное положение, чтобы нельзя было и вообразить без смеха подобное развитие событий.

– Или нежданное богатство?.. А может, повышение по службе? – кухарка, отставив чашку, продолжала беззлобно хихикать. – Нет, а что? Станете тут всем заправлять заместо мисс Эппл. Комитет давно на неё зуб точит. Да и за то, что случилось во флигеле, они её крепко прихватят, вот увидите.

– Ну, раз вы так настроены, миссис Мейси, то я рассказывать не буду. И куда опять подевалась моя чашка? – мисс Данбар, нахмурившись, осматривала шкафчик с посудой для персонала.

– Нет уж, сделайте милость, дорогая, – кухарка молниеносно подложила на блюдце подруги ещё один кусочек пирога. – А чашку Энни прихватила, не иначе. Специально вашу синенькую берет, нахалка. Ну же, мисс Данбар, к чему такие тайны? Я же не говорю, что вы недостойны, просто все эти ясновидящие одно и то же всем болтают. Сестре моей, к примеру…

– Уж не знаю, к кому ваша сестра ходила, но вовсе не одно и то же. Мне мадам Жозеф ничего такого не обещала, – из упрямства слукавила мисс Данбар, в памяти которой отчётливо запечатлелись слова ясновидящей о крестовом короле с марьяжным интересом и повышением по службе, и скорой перемене в личной жизни. Рассердившись, она не сдержалась и позволила себе дружескую шпильку: – С корицей вы чуть-чуть перебрали, миссис Мейси. Самую малость бы поменьше, и было бы как раз.

– Ну так могу вчерашних булок из кладовой принести, раз уж вам пирог не по нраву, – мгновенно отреагировала задетая за живое кухарка.

– Нет-нет, это я так… – сразу пошла на попятную мисс Данбар, однако обида была ещё свежа, и она продолжила с холодком, не глядя на подругу: – Если хотите знать, к мадам Жозеф даже из Вест-Энда приезжают, и запись к ней на три месяца вперёд. Пропустишь – никаких поблажек не жди, хоть ты герцогиня, хоть кто. И стоит приём целых два фунта. Думаете, стали бы ей такие деньги платить, если бы она всем одно и то же говорила?

– Ну, раз два фунта… – кухарка заколебалась. – И даже из Вест-энда… Нет, – предпочла она отступить, пока гувернантка вконец не разобиделась, – сестра моя к обычной ходила, за восемь пенсов. И записи к ней никакой не было. Она в парикмахерской работала, на Дилли-стрит, а супружник её помощником у мясника. Так что эта ваша мадам Жозеф-то? Интересное чего сказала? И как там у неё всё? Обстановка, и вообще?

– Обстановка шикарная, миссис Мейси. Квартира у неё с отдельным входом, из прихожей сразу кабинет, а с каким вкусом всё сделано! – мисс Данбар восхищённо прищёлкнула языком. – На стенах китайские обои, зеркала в золочёных рамах, всюду вазы!.. И манеры у неё как у леди, хотя с акцентом говорит. И строгая. Но карты когда раскинула, так всю мою подноготную выложила – я только глазами хлопала. И про то, что в детстве я в лесу заблудилась, и про сестру мою, с которой нас бубновый король из злого умысла разлучил, ну, вы помните, я рассказывала.

Кухарка, заворожённо глядя на подругу, кивнула:

– А про будущее-то сказала что-нибудь?

– Не сразу, миссис Мейси, не сразу. Принимает мадам Жозеф обстоятельно, выставить не торопится. Сначала раскинула она мне карты на прошлое, значит. Глядит на расклад, глядит… – мисс Данбар сощурила тёмно-серые глаза с густыми золотистыми ресницами и уставилась на молочник, – а потом как перемешает их в кучу и молвит: – Сила духа, говорит, в вас необыкновенная, а всё из-за того, что вы в прошлой жизни были бесстрашным джентльменом, да не простым, а из норманнов родовитых. Отсюда и все ваши беды, говорит. Пользуются вашей добротой да стойкостью все кому не лень, а у вас сердце благородное, всепрощающее, вот вы и мучаетесь. Такая, говорит, судьба у вас, опорой и поддержкой быть для тех, кто духом слаб и телом немощен, – и гувернантка тихо вздохнула, довольная, что так хорошо запомнила слова ясновидящей.

– Так норманны эти когда были-то? – резонно удивилась миссис Мейси. – Где же тогда ваша душа столько лет-то пропадала? Где обреталась?

Мисс Данбар кинула недовольный взгляд на коллегу и тоном, каким говорила с самыми непонятливыми воспитанниками, пояснила:

– Души, миссис Мейси, не салфетки – в буфете на полке не лежат. Это всё высшие материи, нам, простым смертным, неведомые. А только ещё сказала мне мадам Жозеф, что ждёт меня подвиг благородный и возможная перемена участи в самом ближайшем будущем. И что остерегаться мне надо девы с чёрной душой и от воды держаться подальше, потому как от неё мне сплошные неприятности.

– Хм… Подвиг… – кухарка задумчиво разлила остатки чая и плеснула в свою чашку молока. – А поточнее об этом мадам Жозеф ничего не сказала?

– Неловко спрашивать было, – призналась мисс Данбар с неохотой. – Строгая она, лишнего не спросишь. Да тут-то как раз всё просто: я этот подвиг каждый день совершаю, а если Присси Безивуд искупать нужно – так дважды, – и она невесело рассмеялась. – А вот кто такая дева с чёрной душой? Верите-нет, миссис Мейси, мадам Жозеф когда про неё сказала, так у меня прямо мурашки по спине побежали, – гувернантка содрогнулась всем своим крупным телом и подтянула воротничок платья повыше.

– Ну а перемена участи? Это-то как понимать? – кухарка, раскрасневшаяся от горячего чая, рассеянно похлопала себя по щекам. – Неужто нас всё-таки отдадут сёстрам Благодати? А, мисс Данбар? Они давно на Сент-Леонардс глаз положили. Из-за новых прачечных, не иначе. Кто-то разболтал о них, и не от большого ума. Так что скоро тут будут жить мэгги¹ да серые сестрички. И что тогда с нами со всеми будет? Нет, мисс Данбар, надо было вам у мадам Жозеф поподробней как-то всё узнать. Тем более за такие деньжищи.

– Для мэгги здесь тесновато, – возразила гувернантка. – Опаснее в этом отношении Общество Патриджа. У них от входа до выхода не больше недели проходит, так что этим как раз места хватит. За мастерские тотчас примутся, вот увидите. Они просторные. Понаставят там кроватей, а материалы продадут по дешёвке.

Подруги с тоской посмотрели в окно. Снова сквозь ароматы выпечки и специй пробился резкий запах краски, и обе синхронно потянули носом.

– Давайте-ка раньше времени не унывать! – мисс Данбар вспомнила, что её предназначение – быть опорой и поддержкой для тех, кого Господь обделил стойкостью и силой духа. – Во-первых, мадам Жозеф особо подчеркнула: перемена эта возможная, но не обязательная. Во-вторых, у мисс Эппл столько связей, ну неужели она не найдёт управу на комитет? В-третьих…

– Флигель, мисс Данбар. Вы всё время почему-то забываете про него, – кухарка мрачно посмотрела на собеседницу, прервав её оптимистичные рассуждения.

– А что флигель? Это был несчастный случай, так и в коронерском заключении написали, – гувернантка вновь подтянула повыше сползающий воротничок, хотя стёкла в кухонных окнах были пригнаны на совесть, да и от медленно остывающей плиты шло ровное уютное тепло. – Не выдумывайте, миссис Мейси, в комитете и слова про флигель не сказали.

– Не сказали тогда, так сейчас скажут.

– Так вот, в-третьих… – гувернантка намеренно проигнорировала последнее замечание, но её опять прервали.

– А мне, мисс Данбар, вот что в голову-то пришло, – произнесла кухарка тихо и вкрадчиво. Она опустила глаза и принялась тереть краешком полотенца, заткнутого за пояс фартука, несуществующее пятнышко на крышке сахарницы. – Подвиг-то, про который вам мадам Жозеф сказала. А что, если вы подвиг этот уже совершили, а? Ну, в прошлом, – кухарка продолжала вертеть в натруженных руках крышку от сахарницы, не поднимая взгляда на подругу, иначе бы увидела, как та распахнула глаза, точно ей в лицо неожиданно плеснули холодной водой.

– Не понимаю, о чём вы, миссис Мейси, – чашка, встретившись с блюдцем, жалобно звякнула. – Нет, в самом деле, не понимаю…Чего тебе, Энни?

В кухню вошла невысокая худенькая девушка в жемчужно-сером шелковом платье с пышными оборками и кружевными вставками на груди. Нарядное одеяние совсем не шло к её блёклому цвету лица и невыразительным чертам, хотя держалась она с подчёркнутым достоинством. В руках девушка небрежно вертела синюю фарфоровую чашку, делая вид, что не замечает неодобрительных взглядов, устремлённых на неё.

– Мистер Бодкин искал вас, мисс Данбар, – сообщила она негромко. – Где-то с час тому назад. Я уж не стала ему говорить, что вы по делам убегали. Вдруг это секрет. – Последнее слово девушка произнесла с лёгкой радостной улыбкой, как другие произносят «праздник» или «поездка к морю». – Секреты на то и секреты, чтобы о них никто не знал, верно?

***

Сорок пятая весна Хильдегарды Данбар не походила ни на одну из тех, что были плотно нанизаны на нить её жизни, полной самоотречения и заботы о других. Впервые мысли старшей гувернантки Сент-Леонардса были обращены к той стороне жизни, которую столь трепетно воспевают поэты и авторы сентиментальных новелл, и к которой она привыкла относиться с опаской, примерно как к ставкам на ипподроме: сплошное жульничество, и надо быть безумцем, чтобы всерьёз надеяться на выигрыш.

И всё-таки смутная надежда исподволь, незаметно, но уже довольно глубоко укоренилась в её сердце. Неясное томление, вспышки беспричинной радости и приступы ранее несвойственного ей смущения – со всем пылом неофита мисс Данбар отдалась на милость старого, как мир, трюка. Сейчас, когда она шла по пустому коридору, ей даже пришлось остановиться и зажмуриться, настолько закружил её водоворот туманных и сладостных видений. Гладкий деревянный пол, выкрашенный в цвет тёмной охры и залитый послеполуденным светом, грезился ей солнечной дорогой к счастью, а слова мадам Жозеф, от которых так сладко ныло в груди, обрели новый смысл. О, визит к ясновидящей стоил двух фунтов, несомненно. Стоил каждого пенни, ведь теперь мисс Данбар была как никогда уверена в том, что жизнь ещё способна преподнести ей весьма приятный сюрприз.

«Миссис Бодкин. Миссис Арчибальд Бодкин. Знакомьтесь, мистер Бодкин с супругой. Не угодно ли фунт ветчины, миссис Бодкин? Вы, должно быть, слышали о беспорядках в Кэмден-парке, миссис Бодкин?» – повторяла она про себя, и мурашки бежали, бежали по коже, совсем как от вечерних ванночек для ног с эпсомской солью, которые ей порекомендовал доктор для улучшения сна. И ещё почему-то перед внутренним взором мисс Данбар возник и никак не хотел исчезать роскошный чайный сервиз на дюжину персон. Он привиделся ей настолько чётко, что она могла бы пересчитать каждую незабудку на хрупком костяном фарфоре, каждый акварельный лепесток.

Объект этих, без преувеличения сказать, романтических грёз тем временем даже не подозревал, какой ураган чувств разбудили в душе всегда такой сдержанной и хладнокровной мисс Данбар его робкие знаки внимания.

Несколько полуувядших букетиков, которые в конце дня отдают по полпенни, коробочка леденцов на Валентинов день, парочка глянцевых открыток к Рождеству. Ах да, ещё мягкие подпяточники на прочной основе из гофрированного картона. (Утончённую леди или даму поэтического склада такое подношение от поклонника могло бы обескуражить, но старшая гувернантка приюта Святого Леонарда была практичной особой. Её натруженные ступни, носящие вес более тринадцати стоунов, нуждались в заботе не менее, чем пылающее запоздалой страстью сердце, а потому подпяточники были приняты весьма благосклонно.)

И тем не менее все эти скромные дары имели своей целью лишь заинтересовать и задобрить, а никак не распалить и внушить напрасные надежды. Поэтому для мистера Бодкина стало бы большой неожиданностью узнать о том, какое место он занимает в мечтах и фантазиях мисс Данбар, впервые откликнувшейся на зов весны.

А вот его воспитанники отличались куда большей прозорливостью.

Как только старшая гувернантка вошла в столярную мастерскую, в просторном помещении с высоким сводчатым потолком сразу же установилась напряжённая тишина. Ещё минуту назад работа кипела – старшие мальчишки, ловко управляясь с механическим резаком, выкраивали из фанеры детали будущих конструкций, ученики помладше кисточками наносили по линиям разметки вассергласс и вбивали миниатюрными молоточками тонкие гвозди – но сейчас все замерли и уставились на гувернантку с непроницаемыми выражениями лиц. В потоках света, льющегося сквозь высокие окна, плясали сияющие пылинки, и к терпким нотам стружки и клея примешивался резкий запах краски. Мисс Данбар вдруг ощутила себя статуей на постаменте, и ей показалось, что все могут догадаться о её недавних мыслях и осмеять их.

Привлечённый редкой в этих стенах тишиной, из-за верстака вынырнул старший гувернёр приюта «Сент-Леонардс» с коробкой латунных крючков в руках.

– Энни… Энни, мистер Бодкин, сказала, что вы искали меня, – смущение вновь настигло мисс Данбар в самый неподходящий момент, и от неё не укрылось, каким неуёмным любопытством разгорелись глаза воспитанников из числа тех, кто был постарше. Никто не спешил вернуться к работе, все так и продолжали молча наблюдать за происходящим.

– Да, да, искал, – подтвердил мистер Бодкин, с трудом находя коробке место на столе с фанерными обрезками и всякой всячиной, остающейся после раскроя материала. – Как любезно, что вы зашли, мисс Данбар. Прошу сюда, – и он толкнул неприметную дверцу за верстаком, ведущую в маленький кабинет. – Меня не будет ровно четверть часа, – сухо сообщил мистер Бодкин остальным, вешая молескиновый фартук на спинку стула и снимая нарукавники. – Я надеюсь, джентльмены, что, невзирая на моё кратковременное отсутствие, вы продолжите наши занятия с прежним тщанием. И попрошу тишины! – для большего внушения он постучал рукояткой стамески по крышке ближайшей парты.