Kitobni o'qish: «Кастелау»

Shrift:

Моему сыну Михе,
который знает людей из мира кино

This translation published by arrangement with Nagel & Kimche in der MG Medien-Verlag GmbH

Toto, I’ve got a feeling we’re not in Kansas anymore¹.
Джуди Гарленд в фильме «Волшебник из страны Оз»

В ночь с 26 на 27 июня 2011 года, во втором часу, водители, проезжавшие по Голливудскому бульвару в Лос-Анджелесе, не могли не обратить внимания на пешехода, двигавшегося в восточном направлении по самой середине проезжей части с киркой на плече. Находившийся на маршруте полицейский патруль вскоре обнаружил этого же человека на северной стороне улицы, неподалеку от пересечения с Сикомор авеню, на Аллее Славы, где он с помощью все той же кирки пытался расколошматить одну из вмурованных в бетон тротуара именных звезд. На требование немедленно прекратить хулиганство мужчина не реагировал. Когда полицейские повторили приказ, он угрожающе замахнулся киркой уже на них, в ответ на что офицер полиции Милтон Д. Харлендер-младший вынужден был применить табельное оружие, прицельным выстрелом ранив нарушителя в ногу. Незнакомец был доставлен в городской госпиталь, где, несмотря на все меры интенсивной терапии, ранним утром скончался. Произведенным вскрытием в качестве причины смерти установлено не огнестрельное ранение, а имевший место независимо от него инфаркт миокарда. Проведенное отделом внутренней безопасности в отношении офицера Харлендера служебное расследование не обнаружило в его действиях ни малейших отклонений от инструкции.

Личность мужчины была установлена, им оказался некто Сэмюэль Э. Саундерс, владелец видеотеки «Movies Forever» [1], 14-я стрит, Санта Моника. Поврежденная звезда славы была посвящена актеру Эрни Уолтону (1914–1991). Был ли объект вандализма избран случайно, или речь идет о целенаправленном акте, установить не удалось. В связи с кончиной подозреваемого расследование дела о причинении материального ущерба было прекращено.

Родственников у Сэмюэля Э. Саундерса не оказалось. Завещательных распоряжений погибшего тоже не нашлось. Фонды его видеотеки переданы архиву кино и телевидения Калифорнийского университета. В основном это старые кинокартины и фрагменты фильмов на различных носителях, а также документы и заметки личного свойства. Архив этот все еще не обработан.

Оставшиеся от Сэмюэля Энтони Саундерса бумаги [2] – это в основном корреспонденция, списки, заметки, скриншоты и распечатки материалов из интернета, магнитофонные записи и наброски всевозможных литературных и научных работ разной степени завершенности. В совокупности все эти материалы позволяют вычленить сюжет некой истории, достоверность которой с позиций сегодняшнего дня подтвердить либо опровергнуть весьма затруднительно.

Ни рукописи, о которой то и дело упоминается в бумагах, ни диссертации, на которой рукопись якобы базируется, в архиве не сохранилось. Предпринятая реконструкция свелась к выборке текстов и фрагментов, дабы выявить и восстановить их взаимосвязь. Оказалось, что логика развития событий не позволяет расположить материал в хронологической последовательности (если таковую вообще удавалось установить) создания отдельных его частей. Даты указаны лишь в тех случаях, когда (как, например, в скрупулезно датированных магнитофонных записях) они имеются или могут быть установлены с большой степенью вероятности.

Большинство текстов, кроме немногих особо оговоренных случаев, представляют собой документы, распечатанные либо на пишущей машинке, либо на принтере с компьютера. В самих текстах я – за исключением перевода их на немецкий язык – ничего не менял. Сокращения предпринимались лишь в случаях многократного изложения одних и тех же событий и обстоятельств. Там, где это представлялось уместным, я снабдил текст поясняющими примечаниями.

Ш. Л.

Фрагмент текста Сэмюэля Э. Саундерса

Ненавижу его. Ненавижу его. Даже из могилы он все еще потешается надо мной, ухмыляется при виде каждой новой моей неудачи и отворачивается с небрежным пожатием плеч – в точности как делает это в «Настоящих мужчинах», только что пристрелив конокрада. Поворачивается к побежденному спиной и больше уже не оглядывается.

Я знаю все его жесты, весь репертуар его актерских приемчиков, эти вскинутые брови, указательный палец, кокетливо подпирающий щеку, высокомерно вскинутый подбородок. Я выучил наизусть все его хваленое обаяние, такое же искусственное, как аромат клубники в молочном коктейле. Я знаю его смех, которым он теперь, вероятно, смеется там, на небесах, в своем актерском раю, ибо из ада, которого он безусловно заслуживает, ему давно уже удалось…

[Дописано от руки: ] НЕТ!!! НИКАКИХ ЭМОЦИЙ!!! ТОЛЬКО ПО СУЩЕСТВУ!!!

Рукопись Сэмюэля Э. Саундерса

«Soundstage Books», небольшое издательство, специализирующееся на литературе о кино, проявило к рукописи серьезный интерес. Редактор, некий мистер Уильямс, поначалу был в восторге. Но потом он вынужден был сообщить, что они отказываются от публикации. Выяснилось, что сегодня Эрни Уолтона уже никто не знает. Большинству опрошенных даже имя его ничего не говорит. Риск провалиться с такой книгой слишком велик. Лет двадцать назад, сказал он, все было бы иначе. Он сожалеет, что вынужден мне отказывать, и желает мне удачи. В каком-нибудь из старых фильмов, которые я так люблю, в этом месте следовало бы затемнение и слово КОНЕЦ.

Это издательство было последней моей надеждой. Все остальные, если откликнулись, ограничились стандартной отпиской.

А лет двадцать назад как бы они за эту рукопись ухватились! Но тогда такую книгу мне просто не дали бы напечатать. А сегодня, когда от меня наконец отстали, она уже никому не нужна.

Перипетии моего крушения впору описывать в учебнике для начинающих авторов. Это же классика – перед окончательным крахом надежда обласкивает новичка своим прощальным лучиком.

В моем случае это выглядело так: через адвокатскую контору киностудия прислала мне письмо с гуманно доброжелательным сообщением, что теперь они ничего не имеют против публикации моей книги. Больше того, они даже готовы поддержать мой проект и согласны по отпускной цене выкупить у издательства двести экземпляров.

Вероятно, они собирались выбросить на рынок его старые фильмы в знаменитой «золотой» серии «Blue-Ray-Specjal-Super-Gold» – или, как нынче принято говорить, залить старое вино в новые мехи. А чтобы хоть кого-то заинтересовать судьбой забытой кинозвезды, им понадобился скандал в прессе. Который я и должен был обеспечить.

Двести экземпляров! Да я бы сто тысяч мог продать, тогда-то! [3]

Получив такое письмо, я решил, что это очередная угроза. Видимо, они что-то разнюхали про новые улики (я понятия не имел, каким образом, но ведь прежде, когда разыгрывалась история с моей диссертацией, они же как-то исхитрились все разузнать заранее) и теперь опять затеяли какую-то каверзу, лишь бы помешать изданию. Письмо с фирменным бланком адвокатской конторы «Макилрой и партнеры» еще никогда не приносило мне ничего хорошего. Но это послание было такое учтивое, такое любезное. Можно подумать, господа адвокаты и вовсе переметнулись на мою сторону.

«Макилрой и партнеры»… Эти мерзкие крючкотворы с их гладкими, холеными физиономиями и такими же гладкими, холеными юридическими параграфами! Однажды я даже к ним отправился, хотел побеседовать с Макилроем лично, объяснить ему, что своими адвокатскими уловками они попросту губят мою жизнь… На меня только посмотрели молча, даже почти сочувственно. Поговорить с Макилроем – такое никому не дозволено, а уж распоследнему жалкому червяку вроде меня и подавно, – вот что более чем ясно говорили их лица. Чтобы разделаться с тобой, достаточно любого юриста-новичка, вчерашнего дипломника, только-только со студенческой скамьи.

Я до сих пор так и не знаю, какая гнида подсунула тогда Эрни Уолтону рукопись моей диссертации. Я ее еще даже на кафедру не отнес, только давал на прочтение нескольким людям. Ну, чтобы их мнение узнать, замечания выслушать. И тут вдруг меня вызывает к себе профессор Стайнеберг.

Стайнеберг, которого я когда-то так почитал. Знаменитый профессор Стайнеберг, из либералов либерал, чья подпись неизменно одной из первых красовалась под любым манифестом в защиту свободы творчества. А тут вдруг он, в своей отеческой манере, – насквозь лживой, притворно-отеческой манере, – дает мне совет подыскать другую тему для исследования. Работа об Эрни Уолтоне сейчас попросту неприемлема.

Я ничего не понимал.

Пока не пришел домой, где меня ждало первое письмо от «Макилроя и партнеров». Подрыв деловой репутации. Клевета. Возмещение морального ущерба. Они бы затаскали меня по судам, от меня живого места не осталось бы, только гора долгов.

Хотя у меня почти на всё имелись доказательства. Документы и свидетельства. А толку что…

Заметка Сэмюэля Э. Саундерса (приписано от руки)

Прав оказывается тот, у кого денег больше.

Рукопись Сэмюэля Э. Саундерса

Напиши я тогда книгу, как советовал мне один из друзей [4], плюнь я на диссертацию и возьмись сразу за книгу, если бы никому не показывал рукопись до публикации и обязал бы издательство хранить молчание, если бы книга и вправду вышла и уже никакой судебный иск не смог бы отменить ее физического существования, – это, несомненно, была бы бомба. Сенсация. Репортеры толпами съехались бы к особняку на Роксбери Драйв со своими камерами и трансляционными установками. Они гроздьями висли бы на кованой решетке ограды, кичливо посверкивающей латунными наконечниками, и если бы не проломили ее прутья, то уж погнули бы точно. Они бы в мегафон кричали ему через забор свои вопросы, которые слышала бы вся страна. А он, трусливо забаррикадировавшись в своей вилле, так и не решился бы им ответить. No comment, no comment, no comment. И с этого дня он был бы уже никакой не герой. Он стал бы посмешищем в глазах всего мира. Академия лишила бы его «Почетного Оскара».

Зато я – я бы стал звездой. Меня затаскали бы по телеканалам и радиостанциям, с одной утренней передачи на другую. Король журналистского расследования вроде Боба Вудворта. Уотергейт и Уолтонгейт.

А диссертацию я бы и потом успел написать, со всеми цитатами и необходимыми ссылками и сносками, и был бы сегодня не горемыкой с незаконченным высшим, а знаменитым историком кино, профессором киноведения. И кафедрой Стайнеберга, той самой кафедрой, где все для меня рухнуло, заведовал бы я, а не Барбара Кислевска, эта гарвардская пустышка с ее гендерными исследованиями.

Иногда, по пути к своей лавочке, я специально делаю крюк по Хилвард авеню. Только чтобы продефилировать мимо университетского городка. Доцент Калифорнийского университета, мне бы это вполне пристало. Вместо этого я из последних сил пытаюсь удержать на плаву свою видеотеку мировой киноклассики.

Удержать на плаву? Да мы вот-вот потонем! С каждым месяцем дела в моей лавчонке все хуже. Всё или почти всё, что я с таким трудом собрал, частью по архивам, о которых никто и ведать не ведал, сегодня легче легкого найти в интернете. Так что весь мой бизнес-план полетел к черту. Раньше, к примеру, если кто-то искал «Эти ужасные шляпы» [5], он звонил мне, и я давал ему напрокат кассету или прожигал диск и зарабатывал свою пару-тройку долларов. А сегодня он просто погуглит в сети и получит фильм. Даром. Другие времена.

«Фильмы навек» – так я назвал свою лавочку. Только вечность нынче тоже уже совсем другое понятие, чем прежде.

А Эрни Уолтон до самой смерти царствовал в своем огромном дворце на Роксбери Драйв. В интервью он то и дело рассказывал, что предыдущим владельцем этой виллы, почти замка с псевдоготическими башенками, был Джон Берримор. Хотя на самом деле это был всего лишь Уинси Рубенбауэр, агент Берримора. Даже в такой мелочи этот хвастун не мог не приврать.

Зато ныне он, считай, забыт начисто. И я, который так желал ему забвения, теперь сам же от этого страдаю. Мясорубка зрительской популярности крутится все быстрей, и, кроме двух-трех действительно великих кумиров, превращает в фарш всякого, кто уже не способен каждый день подбрасывать новую пищу в фейсбук или твиттер. В 2001 году, в десятую годовщину его смерти, о нем не вспомнили ни одной публикацией. Ни единой. Я специально искал. О нем помнят только чудаки-киноманы. Фанатики вроде меня, которые по ночам, в половине третьего, записывают с телика старые черно-белые фильмы, а потом гневно звонят руководству канала, жалуясь, что заключительные титры с именами исполнителей были варварски оборваны. На Аллее Славы туристы беспечно попирают ногами звезду с его именем, тщетно пытаясь припомнить, кто вообще такой, черт возьми, этот Эрни Уолтон и в каком фильме они могли его видеть. Впрочем, если они удосужились прихватить с собой на экскурсию по Западному побережью какого-нибудь ветхого дедушку, того, может, вдруг и осенит: «По-моему, это тот, который всегда героев играл».

Все правильно, дедуля. Он всегда героев играл.

Недолговечной оказалась его слава, и я спокойно слежу, как время неумолимо сплавляет его куда-то под рубрику «Кто же это был…?». Но если нет больше его, то нет и меня. Кому охота читать книгу про позавчерашнюю знаменитость? Мы оба теперь ископаемые, окаменелости безвозвратно минувшей эпохи. Кино, настоящего кино, больше не существует. Студии зарабатывают деньги только дурацкой попкорн-галиматьей для подростков. Взрывающиеся автомобили и шуточки ниже пояса, все больше на темы пищеварения. И дурацкие цветные очки для их смехотворных стереоскопических эффектов. Развлечение для младенцев. И герои, которые орут все громче, лишь бы перекричать друг дружку. Потому что ложь подлинного искусства им давно недоступна.

Та ложь, которой Эрни Уолтон владел столь виртуозно.

Мы ведь с ним лично так никогда и не встретились. Ни разу. Он все время уклонялся от разговора со мной.

Хотя однажды это почти случилось. Он совершал рекламное турне по случаю выхода в свет своей так называемой автобиографии [6], изданной к его семидесятилетию, и должен был проводить автограф-сессию, собственноручно подписывая эту свою шнягу в магазине Books And Stuff [7], всего в двух кварталах от моей видеотеки. Я вознамерился лично туда заявиться и устроить скандал. Поставить его перед фактами. Во всеуслышание объявить собравшейся прессе, что в той части его книги, где столь елейно повествуется о начале его карьеры, нет ни слова правды. Но потом автограф-сессию почему-то скоропалительно отменили. Может, ему просто было неохота или уже дали о себе знать боли в желудке, от рака которого он в конце концов и умер.

Слишком много всего ему пришлось проглотить в жизни.

[Приписано от руки: ] НЕНАВИЖУ ЕГО!!!

Вырванная заметка из «Холливуд Репортер» от 10.09.1991

В память о скончавшемся недавно актере, лауреате премии «Оскар» Эрни Уолтоне, 14 сентября 1991 года в «Мэннс Чайнезе Тиэтр» состоится ночь просмотров важнейших фильмов с его участием. Будут показаны ленты «Ад изнутри», «Бой на славу» и «Не время веселиться» [8]. Вступительное слово – профессор Калифорнийского университета Барбара Кислевска. Начало в 23.00.

Рукопись Сэмюэля Э. Саундерса

Конечно же, его настоящее имя оказалось вовсе не Эрни Уолтон. Что ж, и Мерилин Монро звали вовсе не Мерилин Монро, и Джона Уэйна звали не Джон Уэйн. Вероятно, новое имя он даже не сам придумал, просто не стал возражать, когда на студии к нему пришли из рекламного отдела и предложили назваться иначе. Приспосабливаться-то он всегда был мастак. Впрочем, Эрни Уолтон – всего лишь американизированный вариант имени, под которым он сделал карьеру в нацистской Германии. Но и там, в Германии, это был артистический псевдоним.

«Вальтер Арнольд, род. 23 марта 1914, Нойштадт, Германия». Так значится в его свидетельстве о натурализации. Выглядит коротко, ясно, по-деловому, как и многое в его биографии. Однако: я разыскал в Германии двадцать три города и поселка под названием Нойштадт (включая городишко Вейхерово в нынешней Польше, еще в 1919 году официально фигурировавший во всех справочниках как «Нойштадт в Западной Пруссии») и ни в одном из двадцати трех со всей немецкой основательностью ведшихся реестров не обнаружил записи о рождении некоего Вальтера Арнольда. И в ближайшие недели до и после того – тоже.

Тем не менее я, кажется, нашел искомое. К сожалению, даже в двух экземплярах, что, увы, исключает однозначную идентификацию. В Нойштадте в земле Гессен (округ Марбург-Биденкопф) 23 марта 1914 года родился некто Вальтер Арнольд Кройцер, а в реестре Нойштадта-на-Орле, что в Тюрингии (округ Заале-Орла) той же датой удостоверяется рождение Вальтера Арнольда Блашке. Ну а примеров, когда актеры благозвучия ради заменяют фамилию одним из своих же имен, великое множество.

Так что Кройцер или Блашке. Скорей всего, какая-то из этих двух фамилий и есть настоящая.

Артистическое имя Вальтер Арнольд впервые всплывает в «Немецком театральном ежегоднике» за 1932 год, где он значится в составе труппы Придворного театра княжества Рейсс в Гере в качестве актера. Самое первое упоминание в критике обнаруживается в рецензии на новую постановку «Марии Стюарт» («Гераэр Цайтунг» от 11 января 1933), где сказано: «Господин Вальтер Арнольд в роли офицера королевской гвардии знал свое дело прекрасно».

А я прекрасно знал свое и делал его со всей научной обстоятельностью. Знаю, к примеру, что в Гере больших ролей у него не было. В пору дебютов он, похоже, еще вовсе не был тем обожаемым юным артистическим гением, каковым столь охотно расписывал себя позже.

В ноябре 1933-го, на второй год его ангажемента, контракт между ним и театром, причем не по окончании, а в разгар сезона, был внезапно расторгнут. В автобиографии он объясняет это тем, что якобы публично вступился за одного из товарищей по труппе, уволенного по причине еврейского происхождения, и тем самым, дескать, во имя убеждений поставил на карту свою будущую карьеру [9]. История красивая и отлично вписывается в его мемуары – пафосный автобиографический киносценарий на темы его личного героического эпоса. Вот только фактам она не соответствует.

Местная пресса тех лет весьма подробно повествует о «чистке театральных ансамблей от чужеродных национальных элементов». И хотя имя уволенного актера, Зигфрида Хиршберга, фигурирует во всех статьях и заметках на эту тему, про Вальтера Арнольда нигде нет ни слова, в том числе в тех публикациях, которые специально занимались разоблачением «еврейских прихвостней», торопясь пригвоздить их имена к позорному столбу.

Истинная причина внезапного расторжения контракта открылась мне в Грайце, в Тюрингском государственном архиве, где хранится собрание (весьма неполное в связи с февральским приказом 1945 года об уничтожении служебных бумаг) документации Главного управления полиции Геры. Там, в рукописной книге учета происшествий от ноября 1933 года в записях от 18-го числа в разделе «Задержания», упоминается некий «Арнольд, Вальтер», с пометкой «ст. 175». Несомненно, имеется в виду пресловутая статья 175 Уголовного уложения Германского рейха, «противоестественные развратные действия в извращенной форме между лицами мужского пола либо с использованием животных», карающиеся лишением свободы на срок от шести месяцев до четырех лет. Короче говоря, Вальтер Арнольд вступил в конфликт с законом на почве гомосексуализма. Поскольку до суда дело не дошло, остается предположить, что либо претензии к участникам не подтвердились, либо – учитывая поведение нашего героя в подобных ситуациях в дальнейшем, эта гипотеза представляется более вероятной – ему удалось найти подходы и лазейки, дабы дело замяли. Возможно, в качестве компенсации он вместо себя сдал полиции кого-то другого, более интересного. Как бы там ни было, какую-то сделку с властями ему пришлось заключить. И досрочное расторжение контракта с местным театром, скорее всего, было одним из ее условий.

Впрочем, для дальнейшей карьеры Вальтера Арнольда сие происшествие никаких отрицательных последствий не имело. Уже в следующем сезоне (1934/35) мы обнаруживаем его в составе труппы театра Хильдесхайма, где ему поручают значительные роли – как, например, графа Веттера фом Штраль в «Кетхен из Гейльброна» Клейста. А всего лишь год спустя он выступает на первых ролях в амплуа молодого героя-любовника на сцене частного Лейпцигского драматического театра (не путать с Государственным городским). Его Принц Гомбургский – опять-таки Клейст! – приводит рецензентов в восторг и, вероятно, становится косвенным поводом для первого предложения от киностудии УФА [10]. Ну а уж после «Первого ученика» (1936) ему очень скоро и в мире кино удается прорыв в когорту кумиров [11].

1.Тото, сдается мне, мы больше не в Канзасе (англ.). Здесь и далее, за исключением оговоренных случаев, примечания переводчика.