Kitobni o'qish: «Тайна важнее жизни»
Пролог
– Что происходит?! Я… Я не понимаю… Господи!
Его глаза наполнились неподдельным ужасом. В расширившихся и даже, казалось, выкатившихся зрачках отплясывали свой сатанинский танец отблески меркнущего огня. Пламя факела металось из стороны в сторону, и трудно было сказать, что являлось истинной причиной такого его поведения: безумная дрожь пальцев, из последних сил сжимавших гладкое, слегка промасленное древко, или неизвестно откуда взявшиеся порывы ветра. Впрочем, последнее могло оказаться не более чем галлюцинацией. Гарантированно поручиться за что-либо уже было невозможно. Невидимая тонкая грань, и без того едва осязаемая на уровне чувств и эмоций, стиралась с каждым мгновением. Грань между миром реальным и нереальным.
– Мне не хватает!.. Не хватает воздуха…
Факел выскользнул из его руки и упал на жесткий бетонный пол. Он опустился рядом с ним на колени, пытаясь сфокусировать рассеивающееся зрение. Резко дернул ворот рубашки. Треснула ткань, покатились по бетону две оторванные верхние пуговицы. Тяжелое и прерывистое дыхание. Он чувствовал, насколько сильно оно изменилось. И тошнота. И головокружение…
– Робер!..
Он с трудом повернул голову влево. Его друг уже лежал ничком, обхватив руками массивную колонну. Щуплое костлявое тело, покрывшееся кровавыми струпьями в области шеи и оголенных до локтей рук, сотрясали конвульсии.
– Робер!
Он не откликнулся на зов. Даже никак не отреагировал на него. А был ли он на самом деле? Был ли этот оклик в действительности или рот только бесшумно открывался, как у выброшенной на сушу беспомощной рыбы? Способно ли было его пересохшее и будто отекшее изнутри горло выдавить хоть какой-то человеческий звук? Даже в этом совершенно четкой уверенности быть не могло…
Его вырвало. Буквально вывернуло наизнанку, отняв последние, теплившиеся где-то в глубине некогда мощного и здорового организма силы. Он еще раз дернул рубашку, уже полностью обнажая торс с густыми волосами. Легче не стало. Ни на йоту. Хотелось рвать теперь и эти волосы на груди… И даже сдирать ногтями кожу.
Он потерял равновесие и ткнулся лицом в пол. Всполохи догорающего факела, валявшегося слева, обожгли ему плечо. Но он не почувствовал боли. Зато совершенно явственно ощутил запах собственной рвоты и крови. Угасающее сознание заставило его отвалиться на бок. Последняя попытка концентрации не принесла желаемого результата. Исчезло последнее, что еще единило его с окружающим миром, – зрение. Глаза застилала мутная кроваво-красная дымка.
«Что же это?.. Господи!.. Что убивает нас? Или кто?..»
Как же так получилось? Они даже не успели толком ничего разглядеть. Смерть пришла стремительно, за считаные секунды. Но откуда она взялась? Сумрачное помещение буквально навалилось на них, уменьшилось в размерах. Обрушился свод? Он этого не помнил. Он уже ничего не помнил… Включая и собственное имя, не говоря о чем-то большем.
Поутихшее было пламя разгорелось с новой силой, отыскав для себя более благодатное поприще. Острые оранжевые языки, продолжая выводить свои жуткие, никому не понятные па, перекинулись на одежду неподвижно лежащего на холодном мертвом бетоне седовласого мужчины. Безжалостный огонь безумствовал, чувствуя свою безнаказанность. Чувствуя, что ему уже никто не сможет оказать никакого сопротивления. Терзаемая жертва была мертва.
Утихли предсмертные конвульсии и другого мужчины. Он распластался возле колонны в неестественной позе, подвернув под себя правую ногу и откинув назад голову. Его нелепый огромный кадык кровоточил, словно по нему только что в нескольких местах полоснули опасной бритвой. Из раскрытого рта выпали прогнившие передние резцы и повисли на опухшей нижней губе.
Все было кончено… Смерть быстро сделала свое черное дело, уложившись в короткие сроки. Но для тех, кого она выбрала для себя в качестве мишеней, так и осталось загадкой то, что же именно эту смерть породило.
«Что убивает нас?..»
Глава 1
Гордон Вентайл не сразу поднял голову на звук отворившейся двери. Еще больше минуты после этого он сосредоточенно водил шариковой ручкой по наполовину исписанному мелким убористым почерком листу бумаги. Время от времени он пробегался острым языком по краешкам губ, и замерший на пороге кабинета Вентайла Рифе Меер каждый раз с легкой усмешкой наблюдал за этой привычкой шефа.
Наконец Вентайл прервал свое занятие, щелкнул ручкой, пряча стержень в металлический корпус, и небрежно отбросил ее в сторону. Отпер ключом верхний ящик стола, одним движением руки смел в него все, что до этого покоилось на столешнице, и вновь замкнул ящик. Крохотный ключик скрылся в боковом кармане пиджака. Поднялся на ноги.
– Ну?
Еще по одной присущей ему привычке Вентайл слегка склонил голову набок, разглядывая полное розовощекое лицо подчиненного. Вентайл, занимавший в израильской секретной службе, именуемой «Моссадом», аббревиатура которой в переводе с иврита расшифровывается как «Институт безопасности и специальных задач», положение далеко не последнее, был шестидесятилетним мужчиной среднего роста, коренастым, очень смуглым, с выразительными индоевропейскими чертами лица. У него были пышные усы и густая, с проседью борода. Его блестящие, близко посаженные глаза смотрели на собеседника со спокойным, но, казалось, вполне искренним любопытством. Вентайл заложил руки за спину.
– Она уже в сканкамере, Гордон, – негромким, слегка свистящим на выдохах голосом ответил Меер. – Профессор Гринберг проделал все необходимые приготовления и предварительные тесты… Хочешь сам взглянуть на это?
– Разумеется, Рифе.
Вентайл ненадолго вернулся к своему рабочему месту, сдернул со спинки стула пиджак, набросил его на плечи и только после этого двинулся к выходу. Меер пропустил его вперед. Вентайл запер кабинет, и оба мужчины направились по коридору в левую сторону, туда, где располагались лифтовые кабины. Невзирая на преклонный возраст, шел Вентайл энергично и пружинисто. Он будто при каждом движении отталкивался от поверхности пола узким носком ботинка. Меер едва поспевал за ним, широко размахивая руками на ходу. На лбу Рифе выступила едва заметная испарина, и, уже достигнув лифта, он смахнул ее тыльной стороной ладони. Вентайл вдавил в стену квадратную черную кнопку, и двери лифта, словно только и ожидая этого момента, тут же разъехались в стороны. Вентайл, а следом за ним и Меер шагнули в довольно тесное, пронизанное красным рассеянным светом помещение, и кабинка бесшумно понесла их вниз.
Меер предпочитал погружаться в недра подвальных лабораторий здания как можно реже. Без лишней необходимости он вообще старался не только не появляться там, но и не вспоминать об их существовании. Вентайл, занятый исключительно застегиванием пуговиц своего пиджака, вел себя, казалось, вполне естественно и непринужденно. Ему-то, в отличие от Меера, приходилось спускаться в лаборатории едва ли не каждый день. Раза два-три в неделю точно. Именно на нем лежала вся ответственность за проводимые «Моссадом» опыты подобного толка, и в частности за деятельность профессора Гринберга. Если он и замечал легкую нервозность со стороны Рифе Меера, открыто на нее никак не реагировал.
Лифт открылся, выпуская мужчин в длинный, узкий, как кишечник, темный коридор. Определить место, где этот коридор заканчивался, в принципе не представлялось возможным. Дальние очертания коридора уже на расстоянии трех метров терялись во мраке. Однако Вентайл и его спутник не ставили перед собой задач отправляться в такое далекое путешествие по недрам подвальных строений. Прекрасно ориентируясь в сумерках коридора, идущий впереди Вентайл в полутора метрах от лифта свернул в едва различимый проем справа и остановился перед массивной звуконепроницаемой железной дверью. Достал из кармана пиджака ключ-карточку, вставил ее в прорезь, расположенную на уровне бедра, и провел ее по сканирующему замку. Устройство тихо пискнуло, проводя идентификацию личности. Вентайл вернул карточку на прежнее место. Замок щелкнул, и дверь открылась. Меер рефлекторно оглянулся через плечо, проверяя, не наблюдает ли кто за ними, хотя и понимал всю бессмысленность этого своего действия. Вентайл отступил в сторону.
– Заходи, – коротко распорядился он, обращаясь к соратнику.
Рифе переступил порог лаборатории, которая вот уже на протяжении двух последних лет в шутку именовалась «святая святых профессора Гринберга», да, надо заметить, по существу таковой и являлась. Ходили слухи, что профессор не только работал, но и жил здесь, однако стопроцентных доказательств этого факта у Меера не было. Он прошел вперед и с интересом огляделся по сторонам. Круглое лицо Меера уже не казалось таким розовощеким. То ли от волнения краска схлынула с его лица, то ли заметить ее было невозможно в силу окутывающего лабораторию бледно-зеленоватого света, поступавшего неизвестно откуда.
Последний раз Меер был в апартаментах у Гринберга более трех месяцев назад, но за это время здесь мало что изменилось – все то же сумеречное помещение, заставленное различной аппаратурой, как находящейся в рабочем состоянии, так и ожидающей своего часа.
Сам профессор Гринберг, пожилой человек с седой курчавой шевелюрой и маленькими лисьими глазками на остром лице, облаченный в белый мятый халат, восседал в низком крутящемся кресле перед довольно большим пультом управления, увенчанным тремя смежными мониторами. На самом большом из них, расположенном по центру, Меер не заметил ничего, кроме изображения подрагивающей разноцветной синусоиды. На левом, поменьше, отображалась модель человеческого мозга, окутанная странной туманной дымкой. Правый монитор синего цвета был пуст. На голове у Гринберга располагался заведенный на эластичном держателе за ухо микрофон, но сам динамик замер в более высоком положении, чем требовалось. Он был не у губ профессора, а почти вплотную соприкасался с его морщинистым старческим лбом. Гринберг увлеченно выстукивал что-то на клавиатуре, сверяясь только с показаниями приборов и совершенно игнорируя то, что находилось непосредственно перед ним.
В смежной комнате, которая и являлась по сути той самой легендарной сканкамерой, отделенной от основной лаборатории только стеклом, просматривалась расположенная под углом капсула, тускло поблескивающая таким же бледно-зеленым светом, как и все остальное помещение. В капсуле в форме пятиконечной звезды, или, что было бы более точно сказано при данных обстоятельствах, в форме «Виртуального человека» Да Винчи, столь привычного для школьных обложек по анатомии, располагалась девушка. Она была полностью обнажена, и Меер не мог не отметить идеальных пропорций ее тела. Тонкие, словно точеные, ноги, плоский живот, средних размеров высоко поднятая грудь с маленьким ореолом вокруг темно-коричневых сосков, прямая спина. На голове у девушки было нечто вроде шлема с невысоким «забралом», скрывающим верхнюю часть ее лица. Разглядеть можно было только ее острый подбородок, чувственную линию слегка припухлых губ, маленький кончик носа и ровные линии скул, как у азиатки. Длинные черные волосы, выступающие из-под шлема, прямыми прядями падали на гладкие, мраморного оттенка плечи.
Тело девушки подрагивало, и эта вибрация усиливалась или уменьшалась в зависимости от того, в какое положение Гринберг ставил плоскую черную ручку с красной стрелкой, направленной на растянувшийся по дуге циферблат. Он то и дело менял показания в пределах от семидесяти до девяносто пяти, быстро занося получаемые при этом результаты в базу данных своего компьютера. Меер отметил, что одновременно с изменениями вибрации обнаженного тела, менялось и направление синусоиды на основном мониторе.
Меер почувствовал себя неуютно. Будто ему довелось присутствовать в некой модернизированной камере пыток. Он замер на месте, не в силах приблизиться к стеклу, за которым в своей тесной капсуле находилась обнаженная девушка. К горлу невольно подкатил какой-то предательский тошнотворный ком, но Меер быстро сумел справиться с этим неприятным ощущением и взять себя в руки.
Вентайл решительно обогнул Меера и приблизился к рабочему месту профессора. Встал справа от него и, прищурившись, внимательно посмотрел через стекло на девушку. Рифе предпочел не подходить ближе.
Гринберг щелкнул одним, затем другим тумблером на пульте управления и наполовину провернул плоскую черную ручку с края таким образом, что обозначенная на ней красная черточка коснулась отметки с цифрой пятьдесят. Тело девушки тут же замерло и погрузилось в состояние полного покоя.
– Как она? – поинтересовался Вентайл, не глядя на профессора.
Последний также не соизволил повернуть головы в сторону собеседника, наблюдая за равномерными извилинами разноцветной синусоиды на экране своего монитора.
– Если вы имеете в виду ее физическое состояние, – разговаривая, Гринберг слегка причмокивал дряблыми старческими губами, – то, поверьте мне на слово, Гордон, она еще никогда в жизни не находилась в такой превосходной форме. Да что там она… Артериальное давление, температура тела, работа органов – с такими показателями человека можно смело отправлять в космос даже без специальной на то подготовки…
Гринберг гаденько хихикнул, и у стоящего чуть позади него Меера от этого смешка почему-то невольно побежали мурашки по коже, и он зябко поежился.
– Но и это только цветочки, Гордон, – продолжил профессор. – Гораздо большее значение имеют ее чувства. Они обострены до предела. Зрение, слух, обоняние… Мне удалось добиться того, что все ее чувства работают на тридцать процентов эффективнее, чем у любого нормального человека. Можете себе это представить? Тридцать процентов!..
Гринберг торжествовал. По губам его блуждала самодовольная улыбочка, он покачивал головой в такт каждому своему слову, а в завершение энергично потер друг о друга покрытые с тыльной стороны пигментными пятнами сухощавые ладони. Похоже, что сегодня он как никогда восторгался собственной гениальностью. Однако серьезное, напряженное лицо Вентайла со все еще устремленным на девушку испытующим взглядом, напротив, свидетельствовало о том, что он не разделяет оптимизма профессора. И Меер понимал, почему. Вентайла интересовало совсем другое.
– Что с ее мозгом, профессор? – открыто спросил он.
Гринберг пожал плечами.
– Одну минуту. Сейчас вы сами сможете убедиться в его функциональности, Гордон. – Он снова повернул ручку, и теперь красная метка коснулась цифры семьдесят пять. Нажал пару кнопок и опустил микрофон со лба на уровень нижней губы. – Это профессор Гринберг. Вы меня слышите, Айсана?
– Да, я вас слышу, профессор.
С той точки, где стоял Меер, было не видно, как ожили и разомкнулись губы девушки, но в том, что в диалог с Гринбергом вступила именно она, сомневаться не приходилось. Меер прежде уже слышал ее голос. Он инстинктивно шагнул вперед, желая понаблюдать за происходящим. Вентайл распрямил плечи и теперь уже просто вонзился взглядом в распростертое в капсуле тело девушки.
– Прекрасно, – Гринберг ощерил маленькие зубы. Он действительно получал наслаждение от проделываемой им самим работы. – Послушайте, Айсана. Я буду показывать вам сейчас геометрические фигуры, а вы будете называть их. Договорились?
– Да.
Теперь уже Меер мог отчетливо видеть шевеление ее губ. Тем временем пальцы Гринберга забегали по клавиатуре, как у пианиста-виртуоза, а на маленьком синем мониторе, расположенном правее основного, стали появляться четкие очертания светящихся геометрических фигур. Одна фигура сменялась другой. Судя по всему, девушка могла видеть точно такие же изображения на экранчике с внешней стороны своего «забрала», потому как ее негромкие ответы были последовательными и своевременными.
– …круг, ромб, параллелограмм, трапеция…
– Замечательно. – Синий экран монитора погас. – Просто замечательно, Айсана. А теперь я буду озвучивать вам названия государств, а вы мне называть их столицы. Готовы?
– Готова, – монотонно ответила девушка.
Меер отметил, что все это время интонации ее голоса не изменились ни на йоту. Она говорила как запрограммированный робот.
– Тогда приступим, – Гринберг откинулся на спинку кресла. – Бельгия.
– Брюссель.
– Польша.
– Варшава.
– Руанда.
– Кигали.
– Камерун.
– Яунде.
– Бутан.
– Тхимпху.
– Соломоновы острова.
– Хониара.
Девушка отвечала быстро. Без запинки, без раздумий, без колебаний. Меер не удержался и восхищенно присвистнул. При этом он заметил, что и Вентайл удовлетворенно качает головой.
– Блестяще, Айсана, – одобрил ее ответы Гринберг и снова склонился над клавиатурой. – Сейчас будет задание посложнее. Сосредоточьтесь. Я буду показывать вам фотографии известных людей различных эпох, а вы будете мне их называть. Готовы?
– Готова, – снова ответила Айсана тем же бесцветным голосом.
Меер подошел еще ближе. На синем экране монитора возникло графическое изображение Помпея. Для ответа девушке потребовалось не более секунды.
– Это римский полководец Помпей, – сказала она.
На экране появилось новое изображение. Лицо этого человека Мееру было совершенно незнакомо. Но оно нисколько не смутило девушку. Она вновь без запинки ответила:
– Это Бьюкенен. Пятнадцатый президент США.
Гринберг кивнул, щелкнул правой кнопкой мыши, и на экране возникло еще одно незнакомое Мееру лицо.
– Мадеро, – ответила девушка. – Мексиканский дипломат конца девятнадцатого века.
Новое изображение.
– Караваджо. Итальянский художник шестнадцатого-семнадцатого веков.
Гринберг выдержал паузу и поднял вверх указательный палец, как бы предлагая Вентайлу и Мееру повысить внимание. Затем он вновь щелкнул мышкой, и на экране появилась фотография лидера одной из самых фанатичных группировок арабских экстремистов Нафеза Анбааса. Айсана молчала. Гринберг улыбался. Пауза затягивалась.
– Ну? – поторопил он девушку в микрофон.
– Я… Я не знаю, – будто через силу выдавила она из себя и уже через пару секунд уверенно добавила: – Я не знаю этого человека.
– Хорошо, – сказал Гринберг. – А этого?
На экране монитора появилась фотография самой девушки, находящейся в капсуле по ту сторону стекла. Только теперь помимо нижней части ее лица можно было видеть и верхнюю. Тонкая, как струна, переносица, черные выразительные глаза с большими пушистыми ресницами, высокий лоб, обрамленный с двух сторон прямыми темными волосами.
Но Айсана снова хранила молчание. Гринберг не стал торопить ее. Через минуту она разомкнула губы и призналась:
– Не знаю.
Чувствовалось, что она слегка разнервничалась. Даже синусоида на основном мониторе изменила свое движение.
– Ладно, – сказал Гринберг. – На сегодня достаточно, Айсана. Спасибо.
– Вы можете выключить связь с ней, профессор. – Вентайл уже стоял рядом с ним.
– Да, конечно.
В очередной раз защелкали тумблеры, а заветная черная ручка вернулась к отметке «пятьдесят». Тело девушки расслабилось.
– Она нас не слышит? – на всякий случай поинтересовался Вентайл.
– Нет. Я полностью контролирую ее сознание, Гордон, – не без апломба похвалился профессор. – Вы же видели все собственными глазами. Впечатляет? А?
– Вне всяких сомнений вы добились потрясающих результатов, профессор, – как всегда, Вентайл был скуп по части эмоций, отдавая предпочтение практической стороне дела. Он повернул голову к Мееру. – Как у тебя обстоят дела с объектом, Рифе?
– Мы держим его под бдительным наблюдением.
– Надеюсь, нас не постигнет с ним та же участь, как и с теми двумя? – Вентайл нахмурился. – Вы их, кстати, так и не обнаружили?
Меер невольно опустил взгляд. Всегда неприятно, когда тебе напоминают о былых ошибках в присутствии посторонних лиц, а Меер и подавно относился к этому щепетильному вопросу особенно болезненно. Но вопрос был поставлен и требовал ответа.
– Увы, – вынужденно признался он. – Они бесследно исчезли, и я боюсь, Гордон, что…
– Об этом потом, – осадил его Вентайл. – Не здесь и не сейчас. Я хочу, чтобы ты передал профессору все данные по объекту, а вы профессор, – Вентайл опустил на плечо Гринберга свою тяжелую ладонь и коротко кивнул в сторону девушки, – загрузите эти данные в ее голову. Всю необходимую информацию, а также указания к действиям. Вашего контроля над ней окажется достаточно для этого?
– Обижаете, Гордон, – профессор надул губы.
– Отлично. Тогда приступайте. У нас не так много времени. – С этими словами Вентайл развернулся и быстро зашагал к выходу из лаборатории. Уже только у самого порога, взявшись за ручку двери, он обернулся и добавил более мягко: – Отличная работа, Гринберг. Поздравляю. Я вами доволен.
Профессор криво улыбнулся.
* * *
Будильника Фери не слышал, хотя он прекрасно помнил, что поставил его вчера вечером на семь часов утра. Скорее всего, последний подавал в указанное время настойчивые сигналы, но погруженный в объятия Морфея Фери их просто не слышал.
Его разбудил в районе девяти часов утра телефонный звонок. Настойчивая непрерывная трель врывалась в затуманенное сном сознание, заставляя его вернуться в реальность. Фери разлепил тяжелые уставшие веки, быстро провел двумя руками по лицу и усилием воли заставил себя принять сидячее положение. Изможденный организм еще не проснулся полностью, а рука Фери уже машинально потянулась к телефонному аппарату. Он снял трубку.
– Анри Фери слушает, – с типичной по утрам хрипотцой в голосе отозвался он.
На вид ему было лет сорок пять или пятьдесят. Седеющие волосы он весьма своеобразно зачесывал вперед, желая скрыть свою лысину, присутствие и постоянное увеличение которой являлось для Фери большой неприятностью. Он откровенно комплексовал по этому поводу. У Фери было румяное, пышущее здоровьем лицо и печальные карие глаза, как у собаки-ищейки.
– Доброе утро, месье Фери, – раздался в трубке звенящий металлический голос директора французского научно-исследовательского института в Париже Жюльена Деламара, спутать который Фери не смог бы ни с одним другим голосом в мире. – Хотя вернее будет сказать, добрый день. От вас давно уже не поступало никаких сведений… И теперь я понимаю, почему. Надеюсь, вам там вольготно отдыхается, месье Фери? Извините, что побеспокоил вас, но налогоплательщики очень уж желают знать, на что идут их драгоценные денежки.
Фери отбросил в сторону одеяло, поднялся с кровати, прошел к стулу, на котором была аккуратно сложена его одежда. Перебивать Деламара, пока тот вдоволь не насладится виртуозностью своей извечно ироничной речи, было делом бесполезным и бесперспективным. За двенадцать лет работы в парижском НИИ Фери знал об этом, может быть, лучше всех. Потому и не пытался вставить в монолог шефа хоть слово. Придерживая плечом трубку, он спокойно натянул брюки, затем накинул рубашку и, не застегивая ее, прошел в ванну. Пустил воду, всмотрелся в свое отражение в зеркале. Свободной рукой пригладил волосы в нужном направлении. Остатки сонливости полностью испарились.
– Что вы молчите, Фери? – голос Деламара стал громче и требовательнее. – Вы снова уснули?
– Нет, месье Деламар, – ответил ученый. – Я внимательно слушаю вас…
– Слушаете меня?! Черт возьми, Фери, это мне хотелось бы выслушать вас. Чем объясняется ваше упорное молчание?
– Я работаю, месье Деламар.
– Это прекрасно. Просто прекрасно! – Было слышно, как Деламар щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету, а это означало, что он начинает успокаиваться, постепенно гася эмоции. – Только нам хотелось бы знать о результатах вашей работы.
Фери одной рукой плеснул на лицо воды, снял с вешалки полотенце и вытерся. Закрыл воду и вышел из ванной комнаты. Гостиничный номер в Иерусалиме, который он мог позволить себе на выделенные НИИ деньги, был далек от роскошного, но куда большим препятствием в работе было то, что место проживания Фери располагалось слишком далеко от интересующего институт объекта. Даже на машине приходилось добираться более полутора часов.
– Похвастаться пока нечем, месье Деламар. – Фери опустился в кресло и поставил на колени ноутбук. Откинул серебристую крышку с экраном. – Круг Рефаимов действительно представляет собой загадочное и интересное для науки место. Сходство местных дольменов с теми, что были обнаружены и на территории Франции, почти полное.
– Почти? – уточнил Деламар.
– Внешняя идентичность стопроцентна, – разговаривая с боссом, Фери попутно открывал один файл за другим, бегло проглядывая собранную им информацию. – А вот если изначально исследования лишайников и углеродной датировки найденных черепков свидетельствовали о том, что Гилгал Рефаим был сооружен ориентировочно за три тысячи лет до нашей эры, то я, проведя собственные анализы, склонен усомниться в определении их возраста. Скорее эта цифра будет выглядеть как шесть тысяч лет до нашей эры…
– Месье Фери, – прервал его тираду Деламар. – Бесспорно, эти ваши выкладки и изыскания будут интересны, когда вы сможете представить их на коллегии ученых здесь, в Париже, но в данный момент меня интересует другое. И вы прекрасно знаете, что именно.
– Да, знаю. – Фери откашлялся. – Но боюсь, что у меня пока нет реальных подтверждений версии, высказанной уважаемым профессором Гросса. Гилгал Рефаим действительно построен таким образом, что в каменных кругах имеются два больших проема, один из которых смотрит на север, а другой на юг. Через южное отверстие, и я сам убедился в этом факте, появляется уникальная возможность для наблюдений за Сириусом, однако…
– Что «однако»? – живо поинтересовался Деламар.
– Однако я обнаружил нечто более оригинальное, что не было замечено прежде ни одним из ученых, работавших в этом направлении. – Всякий раз, когда Фери говорил о какой-либо интересующей его теме, глаза его загорались, а речь заметно убыстрялась. – Не могу точно сказать, насколько это подтвердит или опровергнет гипотезу Гросса, но…
Фери замолчал. Резко оборвал сам себя на полуслове, будто неожиданно наткнулся во время разговора на невидимую непреодолимую стену. Вся информация, которой он только что хотел поделиться с Деламаром, находилась на экране ноутбука прямо перед глазами, но, вместо того чтобы осветить ее, Фери закусил нижнюю губу.
– Что случилось, Фери? – недовольно откликнулся директор НИИ в Париже. – Какого черта вы замолчали? Я внимательно слушаю вас. Что вы там нашли такого?
Фери несколько раз шумно вдохнул и выдохнул, чувствуя, как у него самого от волнения усилилось сердцебиение.
– Месье Деламар, – медленно, с расстановкой произнес он. – Я думаю, что об этом пока не следует говорить… Во всяком случае, по телефону точно. Но, мне кажется, если мои догадки подтвердятся, то это может стать величайшим открытием за последнее время. Прошу вас, наберитесь немного терпения.
На этот раз несколько минут хранил молчание Деламар.
– Вы меня заинтриговали, Фери, – признался он. – Но хорошо. Пусть будет по-вашему. Сколько времени вам потребуется для того, чтобы предоставить полный отчет на эту тему?
– Если все пойдет гладко, – уклончиво ответил Фери, – то, возможно, не более двух-трех дней.
– Я подожду. – Деламар явно соглашался с большой неохотой, но он прекрасно осознавал, что в сложившейся ситуации выбора у него нет. – Последний вопрос, месье Фери…
– Да?
– Вам удалось связаться с Вуалье и Кристаном?
– Нет, месье Деламар. – Фери уже не столько внимательно слушал своего собеседника, сколько был мысленно погружен в светящуюся на экране ноутбука информацию. – Но думаю, что они пошли тем же путем, что и я. И, возможно… Возможно, это их погубило…
– Погубило? Ваши высказывания пугают меня, Фери. Что значит «это их погубило»?
– Месье Деламар, – после недолгой паузы откликнулся Фери. – Я обещаю все объяснить вам, как только сам разберусь… в этом вопросе. Мы ведь, кажется, договорились. Два-три дня.
– Ладно, – окончательно сдался директор. – Вам там виднее, Фери. Я буду ждать вашего звонка.
– Непременно, месье Деламар. До свидания.
Фери выключил трубку радиотелефона и осторожно опустил ее на подлокотник кресла. Закрыл на экране ноутбука единственный на данный момент работающий файл. Поставил на него курсор, подумал пару секунд, а затем решительно нажал кнопку «Delete». Будет гораздо лучше, если информация подобного рода будет храниться только в его голове.
* * *
Она не могла оторвать от него глаз. Да, она понимала, что ему уже далеко за сорок и он, умудренный жизнью мужчина, судя по складу характера, вряд ли пойдет на какие-либо личные отношения со своей двадцатилетней студенткой. Но Алина ничего не могла с собой поделать. В профессоре Мещерекове ее завораживало буквально все. Его внешность, манера поведения, то, как он читал лекции и подавал материал.
Одного взгляда на его фигуру, худую чуть ли не до состояния истощения, было достаточно, чтобы понять, что он настоящий фанатик диеты. Мещереков был низкорослым. Грудная клетка и подбородок выдавались вперед, как у тощего петуха. Он был довольно щегольски одет – в светло-голубую рубашку и такого же оттенка брюки. Алина не могла не признать и того факта, что профессор старомоден в своих вкусах и взглядах. Он носил тщательно подстриженную вандейковскую бородку с очень острым кончиком. Но он ей нравился.
Алина не пропускала ни одной его лекции, тщательно конспектируя все, что он говорил, и в скором времени даже сама тема его занятий, поначалу казавшаяся ей нудной и неинтересной, увлекла девушку с головой. Будучи археологом по специальности, Мещереков был зациклен на различного рода загадках, связанных с таинственными местами на Земле. Изыскания в области религии, исчезнувших континентов, погодных условий, народов древности и так далее. И он умел заразить этой своей болезнью даже на первый взгляд равнодушных ко всему студентов.
– Еще Дженифер Уэствуд говорила о том, что прошлое оставило нам немало загадок, – вещал он со своей кафедры, заложив по привычке большие пальцы рук за брючный ремень и скрестив ладони в области паха, в то время как аудитория в полнейшей тишине внимала каждому его слову. – Стоит только оглянуться вокруг, и вы увидите, что повсюду вас окружают святые места, символические ландшафты. А древние города и затерянные земли привлекают повышенное внимание не только служителей науки, но и школьников, искателей приключений, да и просто туристов. Но… – Мещереков улыбнулся и выдержал долгую театральную паузу. Он чувствовал, что взгляды десятков пар глаз прикованы сейчас к нему в ожидании продолжения. – Практически ни одна из этих загадок так никем и не разгадана к настоящему времени. Все эти места, о которых я сказал выше, упорно хранят свои секреты, не желая делиться ими. И лично я склонен подозревать, а со мной согласны в этом и другие ученые, что большинство из этих тайн не будут разгаданы никогда. И возможно… Возможно, это и к лучшему, друзья мои.
