Kitobni o'qish: «Мексиканский завтрак для русских моряков»
Иногда корабль перестает тонуть, как только его покидают крысы.
А. Кумор
2 сентября, полночь
Огромная пятнистая мурена подкарауливала добычу. Выскользнула из расщелины в подводной скале, плавно опустилась в охапку водорослей и стала ждать. Первой жертвой оказался маленький осьминог, ползущий по своим делам. Распахнулась хищная пасть, глаза плотоядно заблестели. Стремительный бросок, мускулистое туловище изогнулось, и зазевавшийся «морепродукт» исчез в утробе оголодавшей рыбины. Пустилась наутек стайка золотистых рыбешек. Хищница подалась за ними… и вдруг, прервав преследование, ушла в расщелину. Из мутных пучин, издавая утробное урчание, надвигалось что-то массивное, округлое, созданное отнюдь не природой. Работал винт. Желтоватые пятна света прощупывали неровности морского дна – островерхие скалы, провалы в грунте, коралловые островки, обросшие мочалами водорослей. Инородное тело надвигалось, поблескивая корпусом из титанового сплава, и вскоре превратилось в компактную подводную лодку класса «Пиранья». Двигаться дальше было опасно – скалы уплотнялись, просветы между ними превращались в щели. Затих двигатель, и субмарина опустилась на грунт, неподалеку от коралловой гряды.
И из торпедного аппарата начали выплывать аквалангисты, все в черных гидрокостюмах из пористого неопрена, в резиновых шлемах. Первая четверка двигалась налегке, плавно покачивая ластами. За спинами автоматы – двухсредные «АДС», оснащенные глушителями, ночными прицелами и тактическими фонарями. Следом двое волокли продолговатую стальную капсулу – грузовой контейнер. Замыкающая пара шла без груза, у этих двоих были стройные фигуры и вполне приятные для мужского глаза формы. Группа людей преодолела открытое пространство и погрузилась в лабиринты скал. Женщина, замыкающая процессию, сместилась с проторенной дорожки, обнаружив под собой глубокий провал, ощупала его лучом, а когда отправилась дальше, вдруг запуталась в ворохе водорослей, венчающих гряду, но не растерялась – выгнула спину, вытащила нож из чехла. Пара рубящих движений, и расползлись растительные щупальца, освобождая лодыжку. Шевельнулась мурена, затаившаяся неподалеку. Напряглась, готовясь к броску… и передумала. Не сказать, что у твари под лобной костью имелись мозги, но что-то там определенно имелось…
Капитан-лейтенант Глеб Дымов – 33-летний стройный парень, служащий 102-го отряда борьбы с подводными диверсионными силами и средствами, дислоцированного в Севастополе, командир группы особого назначения специальной разведки ВМФ – вынырнул первым, тут же отбросив загубник легочного аппарата. Карибская ночь была прозрачна и безоблачна, мерцала выпуклая луна. Но тишиной и спокойствием она не отличалась. Дул порывистый ветер, величаво вздымались воды лагуны Кабаро. Мексиканский берег отсюда не просматривался, но как-то интуитивно ощущался. Прямо по курсу, на расстоянии кабельтова, возвышалась кучка островерхих скал. Миниатюрный островок Санта-Ирина – два гектара «полезной» площади в миле от побережья. С севера и юга остров поджимали рваные цепочки коралловых рифов. Обрывистые скалы сползали в море. Было слышно, как упругие волны разбиваются о камни, как шипит недовольная пена. Глеб бегло осмотрелся – баллоны с кислородом не позволяли долго «нежиться» на поверхности. Лагуна казалась вымершей. Сверхмалая подводная лодка проекта 865 «Пиранья» лежала на грунте к востоку от острова, на глубине двадцати метров. Официально в восьмидесятые годы в Советском Союзе построили лишь две подводные лодки данного проекта: «МС-520» и «МС-521», после чего от использования сверхмалых субмарин отказались – слишком трудоемкими были в эксплуатации. Лодки отбуксировали в Кронштадт для разделки на металлолом (одной из них доверили роль в «Особенностях национальной рыбалки»).
И мало кто знал, что существовала еще третья субмарина – «МС-522», так называемый «экспортный вариант». В восьмидесятые она ушла на Кубу. Позднее перебралась в Венесуэлу, к «другу Чавесу», но практически не применялась, в связи со сложностями боевой подготовки экипажа. И когда к ответственным лицам в правительстве Венесуэлы обратились представители российских спецслужб с просьбой одолжить на время лодку, то ответственные лица не нашли причин для отказа. Пользуйтесь, товарищи, вы наши лучшие друзья, но уж будьте добры – с собственным экипажем, в нашем флоте таких камикадзе нет…
Остаток пути Глеб проделал под водой. Обещанная бухта оказалась не выдумкой разработчиков операции. Хаотично громоздились скалы, а в той, что давила по фронту, образуя массивный козырек над крохотным намывным пляжем (единственным подходящим местом для высадки боевой группы), чернел грот. Он выбрался спиной, волоча опостылевшие ласты, стащил их, доковылял до грота, отстегнул акваланг, стянул автомат «АДС», так и не пригодившийся под водой (от акул с муренами отбиваться?), укрылся за камнем и наблюдал, как из моря возникают бойцы его группы. Отнюдь не тридцать три богатыря – поджарые, гибкие, ни одного упитанного или рослого (не берут в «морские дьяволы» тех, чей рост превышает 175 сантиметров, считается, что самые высокие нагрузки выдерживает человек массой до восьмидесяти кг и ростом ниже указанного), все проверенные, надежные, как автомат Калашникова. Черные тени скользили по умеренной волне, перебегали открытое пространство и укрывались под многотонным навесом.
– О, диос мио, какая же тяжелая эта легкая атлетика… – манерно стонала, стаскивая водолазное снаряжение и шлем из вспененной резины, смешливая блондинка Люба Ворошенко.
– Надеюсь, мы не в Гондурасе? – выражал надежду рассудительный Марат Равиуллин, с сомнением озирая свисающие с потолка «минеральные» сосульки. – Глеб, а мы точно на месте?
– Не доверяешь навигационной аппаратуре ГЛОНАСС? – усмехался Тарас Прихватилов – маленький, гибкий, обладающий удивительной способностью перемещаться по вертикальным плоскостям. Единственный «женатик» в команде, то есть объект безобидных насмешек, мол, несчастный человек, семь лет обходиться без женщины, и все такое…
– Эх, хвост-чешуя… – бурчала брюнетка Маша Курганова, выбираясь из воды.
– Торопись, Золушка, полночь уже настала… – поддерживал ее под локоть белобрысый красавчик Олежка Оболенский.
Молчаливый Издревой и «шут гороховый» Мишка Черкасов приволокли грузовой контейнер из легкого алюминия и пристроили его у стенки грота.
– Отгадайте загадку, товарищи, – сверкая белозубой улыбкой, объявил чернявый Мишка. – Без дела не болтается, в резину одевается. Сразу скажу, что это не то, о чем вы подумали.
– Да тихо ты, чего орешь… – зашипел Издревой, вскрывая контейнер.
– Равиуллин, Оболенский, осмотреть местность, – распорядился Глеб. – Убедиться, что все тихо, – и назад.
Две тени выскользнули из грота, а остальные сидели на корточках, сбившись в кучку и вслушиваясь в завывания ветра и утробный гул разбивающихся о скалы волн.
– Спокойной ночи, товарищи офицеры, – пробормотала Маша Курганова, закрывая глаза.
Но ночка выдалась неспокойной. Курортный сезон на Карибах, похоже, завершался, и она была прохладной, сквозняки, гуляющие по гроту, мгновенно высушив гидрокостюмы, навевали легкий озноб. Шторм усиливался – волны делались выше, энергичнее, шли в «психическую» плотными колоннами и уже заливали грот.
Через три минуты две тени бесшумно скользнули в пещеру, только камешек чиркнул под ногой у Оболенского.
– Тихо, товарищ капитан, – отчитался Издревой.
– Злодеи арестованы и уже дают признательные показания, – не удержался Черкасов.
– За работу, товарищи офицеры. – Глеб дождался, пока затихнут сдавленные смешки. – Попрошу отнестись к делу серьезно и не забывать, что мы не в танке. Автоматы оставить, разобрать «ПСС» из контейнера. Куда нас занесло, все прекрасно знают. Это Мексика, дети мои. Страна цунами, землетрясений, вулканического пепла и, конечно же, знаменитых наркокартелей. Официально говоря, Соединенные Штаты Мексики. И не хихикать мне тут! Стараемся не думать о том, что никому из нас не нравится задание. Родина приказала, значит, нравится. План местности у каждого в голове. Мы на острове Санта-Ирина. Над нами… гм, частная тюрьма, где местные «мафиас», подчиняющиеся Хосе Рудольфо Баррозо, главе картеля «Кабаллерос Ночес», содержат своих партнеров и конкурентов по бизнесу. «Сидельцы» нас никоим образом не касаются. Попрошу усвоить, что на данной местности фактически не работают законы мексиканского государства, здесь все контролируется людьми наркобарона, с которыми наши добрые американские друзья каким-то образом заключили сделку…
– А что такое «Кабаллерос Ночес»? – спросила Люба Ворошенко. – Мой испанский несовершенен, Глеб. Я выучила только «диос мио»…
– Да и мы ни бельмеса, – вставил Черкасов.
– «Ночные рыцари», – растолковал Дымов. – Зарубите на носу, это не шпана. Наркокартели в Мексике – штука серьезная, и эти парни тут не в «Мафию» играют. Кровожадные, и никаких тормозов, убивают легко и просто. Так что если кто-то решил, что мы ищем сокровища с аквалангом, то есть время одуматься. В вооруженных отрядах наркоторговцев служат бывшие военные, сбежавшие из мексиканской армии, так называемые «sicarios» – наемники. Тюрьму охраняют наиболее отмороженные. По имеющейся информации, их не более восьми. Разумеется, это не спецназ, не боевые пловцы, так… – Глеб усмехнулся, – презренная пехота. Но это не значит, что мы на прогулке. Остается три часа, товарищи офицеры. Вертолет с объектом прибудет за час до рассвета, во всяком случае, устроители мероприятия на этом настаивали. Через час этот кусок камня с красивым названием Санта-Ирина должен превратиться в территорию Российской Федерации, и… впрочем, флаги можно не вывешивать. С богом! Все готовы?
– Как всегда, Глеб Андреевич, – тихо засмеялась Маша, укладывая волосы под резиновый шлем. – Плоть немощна, зато какой дух! Справимся, не волнуйся.
– У нас есть план, и всем пипец, – поддакнул Равиуллин.
– Если эту штуку не охраняют древние заклинания, – хихикнул Мишка Черкасов, оставляя за собой последнее слово.
Фигурки боевых пловцов перебирались с камня на камень. Таились в расщелинах, осматривались, делали передышку и снова карабкались, общаясь знаками. Западная часть Санта-Ирины оказалась более пологой, чем восточная. Там имелась еще одна бухта (без пляжа) для захода мелких суденышек – с трех сторон ее подпирали отвесные скалы, и просматривалась седловина с тропой наверх. Тропа упиралась в закрытую калитку, а от калитки в обе стороны тянулся двухметровый каменный забор, ограничивающий территорию узилища. Здесь практически не было растительности, лишь кое-где из расщелин топорщились чахлые кустики. Остров представлял собой неравномерный, «разлохмаченный», но тем не менее усеченный конус, в верхней части которого располагалась каменная чаша с известковыми пещерами – она и послужила много лет назад строительной площадкой для тюрьмы. «Романтики и эстеты – местные наркоторговцы, – думал Глеб, выбираясь на тропу под стеной. – В таком красивом месте отгрохать тюрягу – с видом на море, на живописное побережье в ясную погоду…»
Черные тени скользили по тропе. Вдруг Издревой оступился, и мелкий камешек скатился по наклонной, и все застыли. Но вроде обошлось – порывы ветра заглушили звуки. Внешний периметр, похоже, не патрулировался, и ничего удивительного, передвигаться по тропе у самого обрыва – занятие откровенно цирковое. Взобраться на стену не составило труда – неровности между блоками вполне тому способствовали. Глеб взлетел на гребень, спрятал голову в выемке. Распахнулся тюремный двор, мощенный бетонными плитами. В центре площадки было достаточно места для посадки небольшого вертолета. Прямо по курсу, у дальней стены, мерцала приземистая сараюшка с покатой крышей. В узком оконце мерцал огонек, и сквозь приоткрытую дверь просматривались груды ящиков, крытые брезентом, какие-то бочки, навес от солнца, приделанный к сараюшке, где стояли стол и несколько плетеных стульев, – место отдыха от праведных трудов. В восточной части периметра возвышалось угрюмое сооружение, напоминающее сдвоенную и основательно сплющенную шахматную ладью. «Латинский колорит», – подумал Глеб, разглядывая крохотные, скругленные по верху оконца, дверь в центральной части здания, смотровую площадку, обращенную к морю и частично прикрытую зазубренной башенкой. Все это выглядело как-то неприятно, готично и меньше всего напоминало «Ласточкино гнездо».
На смотровой площадке что-то шевельнулось. Глеб застыл, начал всматриваться…
Когда он спустился, то в первое мгновение слегка опешил – подчиненные так успешно сливались с темнотой и рельефом, что он решил, будто все куда-то разбежались.
– Да тут мы, тут… – проворчал Прихватилов.
– Вот ты и давай, – распорядился Глеб, выстреливая пальцем, – семьдесят метров, и на «девять часов». Наблюдательный пост – разрешаю не церемониться. Издревой, Равиуллин, туда, – показал он в обратную сторону. – Северная часть двора – подозреваю, что это караульное помещение. – Он дождался, пока растворятся в темноте «посланные по адресу». – Остальные – за мной. И не высовываться!
– Имеется план? – спросила Люба Ворошенко.
– На месте разберемся, – буркнул Глеб.
– Отличный план, – восхитился Черкасов, забрасывая автомат за спину, – «на месте разберемся»… В штыковую пойдем? Грянем грозное «ура»?
Пять голов над гребнем забора выгодно сливались с темнотой и для неискушенного наблюдателя могли бы сойти за складки местности. Тишину нарушали лишь посвисты ветра и глухое урчание прибоя где-то внизу. Но вот шевельнулось что-то на северной стороне. А на восточной – где стена периметра переходила в громоздкую надстройку под площадкой с башней, прорисовался силуэт, зацепился за что-то на углу, взмыл вверх и пропал. Спецназовцы затаили дыхание. Издевательски медленно тащились секунды, бледная мерцающая луна освещала часть смотровой площадки. И вдруг там завозилось что-то, выбралось из-за башенки, заковыляло к невысокому ограждению. Мелькнула призрачная субстанция, и часовой даже пикнуть не успел, как стальная удавка сдавила горло. «Сдвиг по фазе» с кручением шейных позвонков, и «неуправляемое» тело свалилось во внутренний двор, между стеной и зачехленными ящиками. «Виновник торжества» растворился в воздухе, словно и не было его.
– Отделался легким испугом, – цинично заметил Черкасов.
– Да уж… – озадаченно пробормотал Оболенский. – Этот пациент определенно не нуждается в дальнейшем лечении. В дорогу, командир?
– Ждем, – процедил Дымов. – Мы что, куда-то торопимся?
Промедление того стоило. С порывом ветра донеслось покашливание, шарканье ног, и из-за башенки образовалась еще одна фигура. На посту, оказывается, был не один часовой, а двое!
– Вот черт… – пробормотал Черкасов.
Караульный постоял на открытом месте, повертел головой, потом приблизился к внешнему ограждению, перегнулся вниз. Вместе с ветром прилетело слово – должно быть, он позвал напарника по имени. Не дождавшись ответа, пожал плечами и побрел к внутреннему бортику, где и нашел свой бесславный конец. Образовавшийся «демон ночи» сделал несколько отработанных движений по отъему жизни, и очередное туловище отправилось в полет. Сдавленный хрип, недолгая конвульсия…
– Лунный удар получил, – не замедлила с комментарием Маша Курганова.
– Не повезло, – пожалела упавшего Любаша. – По себе знаю: когда падаешь, еще ничего, а вот когда приземляешься…
– Зажигает наш Тарас, – усмехнулся Оболенский. – Не пора ли в путь-дорогу, командир?
– Да куда ты гонишь? – проворчал Глеб. – Повоевать не терпится?
Две кляксы соскользнули с северной стены, подались к предполагаемому караульному помещению и, встав у двери, извлекли устрашающие «катраны» с антибликовым напылением и волнообразным обушком.
– А вот теперь ходу, – среагировал Глеб, едва Равиуллин и Издревой растворились в караулке. А когда все пятеро спрыгнули со стены, добавил: – И не мерцать мне тут, мы «дьяволы», а не воины света, блин…
Спецназовцы растекались по двору, прятались за «естественными» укрытиями. Любаша по стеночке пробиралась к «парадному», Черкасов и Оболенский решили убедиться, что с «прыгунами» покончено бесповоротно. Глеб припал к стене, увидев над собой размытый силуэт, бросил:
– Тарас, оставайся наверху, следи за обстановкой… – и, махнув Марии, побежал, пригнувшись, через двор к караульному помещению.
А оттуда, отдуваясь и глухо препираясь, уже вываливались двое.
– Не ходи туда, Глеб, – буркнул Равиуллин, – там поздороваться даже не с кем.
– Двое их было, – добавил Издревой. – И не сказать, что в головах по полтора килограмма мозгов…
И все же Глеб полюбопытствовал. Ничего особенного он в караулке не нашел. Каменные стены, жесткие нары, застеленные отнюдь не бархатом, календари с «произведениями» в стиле ню (шестой размер, тонкий вкус у тюремщиков), грязно, неуютно, накурено. Горела тусклая лампочка – где-то в недрах подземелья трудился дизель-генератор. В мерклом свете проступало настенное бронзовое распятие. Богоугодным делом занимаются?
– Это еще не так возмутительно, – утробно бормотала в затылок Маша. – Я читала в Интернете, что у мексиканских наркодеятелей имеется свой собственный «наркотический» святой – некий Иисус Мальверде. А еще святая – донья Санта Муэрте. Им храмы в Мексике возводят, всей братвой грехи замаливать приезжают…
Два трупа с перерезанными горлами добавляли мрачных оттенков. Оба стриженные под ноль, у одного – усы, переходящие в козлиную бородку, в мешковатых штанах защитного цвета, в жилетке и добротных бутсах, другой в засаленной тенниске с изображением какого-то развязного дракона. На столе стояла рация, по счастью, выключенная. Глеб нахмурился, рисковое дело – а вдруг начальству на «материке» приспичит связаться с тюремной бригадой? А ведь не может не приспичить!
– Ты прав, командир, – вздохнула Мария, проследив за его взглядом. – Головой нужно думать, а не храбростью. Одного из этих «богомольцев» надо оставить в живых и всучить ему рацию.
Двор проверили, вынесли диагноз: чисто. Спецназовцы сконцентрировались у входа, готовясь к зачистке здания. Глеб уже пошел, уже обнажил свой бывалый «катран», как вдруг Любаша, прилипшая к крыльцу, сделала знак, и все отпрянули, услышав шаги за дверью. Кто-то собирался выйти на улицу! Заскрипела дверь – и жилистый малый, украшенный окладистой бородой, с «калашниковым» на плече, вывалился на крыльцо. Слепящий свет, немое изумление – и донышком ладошки под затылок Любаша перевела партию в эндшпиль. Очередной «sicarios» исторг что-то непереводимое, сложился пополам и загремел вниз. Бойцы склонились над упавшим – за исключением Оболенского, который подлетел к двери и взвел курок бесшумного пистолета.
– Он что-то бормочет? – спросил Равиуллин.
– А хрен его знает, – пожала плечами Любаша. – Речь невнятная, кругозор ограничен, – и встала на колено, чтобы добить неприятеля.
– Отставить, Ворошенко, – опомнился Глеб. – Не сочтите меня за гуманиста, товарищи офицеры, но этот тип нам нужен живым. Издревой, Равиуллин, доставить товарища в караулку и не спускать с него глаз. Полиглотов в группе не держим, я так понимаю?
– О, да, – хихикнула Любаша со своим «железно» заученным «диос мио». – А еще я китайский, помню, пыталась освоить – ведь кто-то должен допрашивать пленных китайцев…
– Какие вы темные, – покачал головой Дымов, знающий по-испански пару сотен слов. – Хорошо, проводить товарища в караулку, не бить и постараться, чтобы этот экземпляр не дотянулся до рации. Позднее разберемся. Черкасов, остаешься здесь. Остальные – внутрь…
В каталажке сеньора Баррозо царили смешанные запахи, но превалировали ароматы гнили и плесени. Коридор освещался скудно – насыщенный сквозняками, с отсыревшей штукатуркой на стенах, он плавно извивался и в итоге привел к заброшенным помещениям первого этажа и упавшей лестнице. Похоже, в прошлом здесь протекали бурные сражения, и их последствия не разгребли и по сей день. Тюрьма расположилась в подвалах – промозглый каменный мешок, винтовая лестница, засохшие пятна крови на ступенях. Спускались осторожно, прижавшись к стенам, изготовив ПСС – самозарядные специальные пистолеты «Вул» для бесшумной и беспламенной стрельбы. Любаша буркнула, что обучали ее, собственно, не этому, но под ястребиным взглядом командира тут же замолчала. Сделали несколько витков, прежде чем образовался проем на первый подземный уровень. «Некогда нам тут канителиться, – подумал Глеб, – не за этим мы здесь». Он ускорился, замер у края, почесывая ухо стволом. Сквозь кирпичную кладку в потеках «кетчупа» просматривался фрагмент зарешеченной камеры, в которой что-то ерзало и кряхтело. Направо еще один проем – продолжение винтовой лестницы. Глеб покосился через плечо и увидел Олежку Оболенского с закушенной губой, прижавшегося к косяку напротив. Он волновался, кадык подрагивал, густые брови взмокли от пота. Женщины держались в арьергарде, помалкивали (что, видимо, стоило немалых усилий).
– Бери Любашу – и туда, – шепнул Глеб, – а мы с Маней – ниже.
Оболенский кивнул, Любаша встрепенулась – и оба на носках просочились в проем. Глеб неодобрительно проводил их глазами. Похоже, у этой парочки (нашли друг друга двое белобрысых) в свободное от службы время что-то было, что, собственно, не возбранялось, хотя и не являлось предметом гордости и подражания. Слишком уж недвусмысленно они порой переглядывались. Глеб исподлобья покосился на Машу Курганову, а Маша – на Глеба. Спокойная, подверженная меланхолии, в меру циничная, нужно сильно постараться, чтобы вывести ее из себя. Не сказать, что красавица, но многим нравилась – и с обаянием все в порядке. Двадцать девять лет, разведена, маленький сын обретается где-то в Тамбове на попечении родителей, а сама занимается черт знает чем, вместо того чтобы с сыном сидеть. В прошлом году перевелась с 431-го морского разведывательного поста, дислоцированного в Туапсе, – конфликт с командиром разведроты полка морской пехоты, нашла коса на камень (похоже, со взаимностью не срослось). В отряде ПДСС прижилась, стала своей, амуры не водила, снимала комнату на улице Ленина в Севастополе. Впрочем, в ту пору Глеб над ней не начальствовал, служил в параллельном подразделении водолазов-разведчиков и не вылезал из утомительных зарубежных командировок. А потом наблюдал за ней – и в деле, и после дела, и на «корпоративных» банкетах – подмечал, как настороженно относится Мария к мужскому полу (на молоке обожглась – теперь на воду дует), как отвергает ухаживания бравых водолазов, временами косит в его сторону, молчит и задирает нос. Ох, не до амуров ему сейчас… Или нет?
Едва ступили на лестницу, за спиной раздался сдавленный хрип, и из-за угла высунулся Олежка, поясняя с виноватой улыбкой:
– «Двухсотый» у нас, Глеб, все штатно, продолжайте движение…
Они спускались под землю, замирали перед поворотами. Машины глаза азартно поблескивали, она уже обгоняла его, забирала инициативу. Наблюдения за «объектом» показывали: рука у Маши нетяжелая, быка не завалит, но тренировки по вьетводао даром не прошли – в ближнем бою эта девушка была непредсказуема. Коридор едва освещался. Заплесневелые кирпичные стены, выпавшая кладка, глубокие камеры-ниши, в которых отсутствовало освещение, но что-то там посапывало и вздыхало. Кто-то был за поворотом – опасный и вооруженный. Глеб чувствовал, как ему передается энергия девушки – вибрация пошла из желудка. «Так и до сексуального возбуждения недалеко», – опасливо подумал Глеб. О чем это он подумал?.. Узкий проем – настолько узкий, что вдвоем в нем делать нечего, и они застыли по краям. Он подавал ей знаки, что двоих этот «Боливар» не унесет – пусть не лезет поперек батьки. Она и не смотрела на него, думала о своем. А потом глянула, да так понятно – мол, если я на тебя не смотрю, то это не значит, что я тебя не вижу…
Он шмыгнул внутрь… В старом продавленном кресле устроился очередной наймит сеньора Баррозо – кривоногий, в сапожках с нелепыми отворотами, в соломенной шляпе с провисшими полями. На коленях у боевика лежало помповое ружье системы «Ремингтон». Наемник открыл глаза, почувствовав что-то непривычное, выкатил их, когда из темноты метнулось что-то черное, в облегающей резине, и вскинул помповик. Дымов ударил сидящего обеими пятками – и оседал его, когда тот перевернулся вместе с креслом. Грудь сдавило, бедняга посинел, издал протяжный «паровозный гудок». Щетина на горле так кусалась, что было ощущение, будто Глеб вцепился в ежа. Он отпустил страдальца и всадил кулак в его переносицу. Мексиканец дернулся и потерял сознание.
– Гуманист ты, Глеб Андреевич, – заметила Маша. – Впрочем, часа на полтора ты его от земных удовольствий удалил…
Они прислушались – вроде тихо. Кресло с человеком по определению не падает бесшумно, но и большого грохота при обрушении не было. Глеб указал на левый коридор – мол, двигай, и шепнул:
– Поосторожнее там, Марья Ивановна…
Она посмотрела как-то странно и, не менее загадочно улыбнувшись, растаяла во мраке. А он свернул направо, смутно соображая, что в подземной громадине остался как минимум один «необработанный» тюремщик, и с этим фактом нужно что-то делать. Освещение в утробе подземелья было скудное. Лампочки болтались через несколько метров. Он чуть не ступил в засохшую кровавую лужицу, двинулся к решетке, чтобы обогнуть ее, и реально оробел, когда в прутья вцепились узловатые пальцы, засверкали глаза, и проявилась синюшная кожа, обтянувшая скулы. Схватив его за рукав, узник забормотал по-испански: пор фавор, сеньорэ, пор фавор… Познаний в языке хватило понять, что страдалец умоляет передать господину Хосе Рудольфо Баррозо, что Луис Порфирио Гонсалес ни в чем не виноват, его оклеветал мерзкий прислужник Теренсио, положивший глаз на сестру Луиса Порфирио, Дульситу. И он уверен – и видит Иисус, что это так! – что именно Теренсио сдал агентам из Мехико тот самый грузовичок с кокаином, из-за которого и разгорелся сыр-бор. «Ей-богу, Мексика какая-то», – уважительно подумал Глеб, вырываясь из клешней сидельца. На шум очнулся обитатель соседней камеры и тоже притерся к решетке. Глеб отшатнулся – уж с этой жертвой криминальных разборок он точно общаться не хотел. У мученика отсутствовал глаз, правую сторону лица украшал глубокий рубец, под которым запеклась кровь. Он тянул к Глебу руки, шамкая беззубым ртом.
Цепная реакция не пошла, тюрьма не взорвалась. Глеб отдышался в темной зоне, шагнул за поворот и прижался затылком к стене, почувствовав холодок ниже загривка. Центральная часть коридора худо-бедно освещалась, вдоль стен тянулись зарешеченные камеры, воняло гнилью, разложением. Он стоял в единственном месте, куда не проникал электрический свет. Одна из решеток была отомкнута, и за ней мерцал охранник. Здоровый громила, видимо, из тех, что тащат собственный гроб на собственных же похоронах, выволок из камеры тщедушного узника, заросшего клочковатой бородой, прижал его к стене и проводил ночные «оперативно-следственные мероприятия». Больше этой ночью ему заняться было нечем. Габариты мордоворота внушали уважение, не каждый день таких встречаешь. Косая сажень в плечах, рост под два метра, голова, как ведро, окладистая борода чернее ночи. Кулачищи, бутсы сорок девятого размера. Свирепости хоть отбавляй! Видно, яркая достопримечательность местной конвойной команды. Узник и не помышлял о сопротивлении, только бормотал слова молитвы, обращенные к Деве Марии, и закатывал глаза. А громила дважды треснул его затылком о стену, вынул нож, приподнял страдальца за шиворот, – при этом ноги у того повисли в воздухе, – начал щекотать горло лезвием и что-то замогильно вещать. Возможно, у колоритного господина имелись собственные счеты к арестанту. Или он требовал выдать «страшную военную тайну».
Глеб почувствовал предательское желание оставить эту парочку в покое, забрать своих людей, вернуться к выходу и запереть тюрьму. Эту тушу пулей не возьмешь. Пусть они тут маринуются в собственном соку – какое ему дело! Но раз уж забрался в чужой монастырь…
Он стиснул рукоятку. А громила почувствовал, что в коридоре присутствует некто еще, прервал экзекуцию, втянул воздух мясистым носом, повернул голову и хрипло задышал. Помимо прочих «приятностей», вроде яркой внешности и звериного чутья, он был еще и одноглазым, правую глазницу закрывала черная повязка.
– Паскаль, это ты? – прорычал он.
Глеб отмалчивался. Не дождавшись ответа, охранник задумался. Он был не из тех, что умирают от передозировки интеллекта, и дальнейшие действия это подтвердили. Громила грубо водрузил истязаемого в камеру (тот завыл, поскольку приземлился не вполне технично), замкнул задвижку, перебросил нож в другую руку и стал приближаться, поигрывая лезвием. Глаз у здоровяка был один, зато какой! Горел, как фара дальнего света. А когда выяснилось, что «молчун» явно не из его команды (да и одет как-то странно), физиономия перекосилась, побагровела, он ускорил шаг и начал неуклюже стаскивать со спины «АК-74» – не самый подходящий инструмент для работы в лабиринтах. Глеб выстрелил в «центр композиции» – на рукопашную он как-то не решился. Не сказать, что «ПСС» совсем уж бесшумный… но ладно. Охранник одолел полпути, вздрогнул, потяжелев на несколько граммов свинца, потом взревел, как взбешенный буйвол, физиономия превратилась в какую-то маску из театра ужасов, и пошел на Глеба! Глеб попятился, выстрелил еще раз, потом третий, четвертый, пятый. Да падай же, блин! Тот вздрагивал, обливался кровью, но шел, глядя на обидчика с нескрываемым вожделением, тянул к пловцу трясущуюся длань с ножом. Последнюю пулю в обойме Глеб отправил в лоб – мог бы и сразу догадаться! Бандит застыл в каком-то метре, глаза его помутнели… и он шумно повалился на пол.
«Бывает же такое», – опасливо приблизился к мертвецу Глеб. Ну и туша, такому только в корриде участвовать – за красной тряпкой бегать. Что там Мишка говорил про «древние проклятия»? Он обогнул покойника и, не удержавшись, обернулся – такой и после смерти может за ногу схватить. Его аж передернуло всего – ну, и «встреча на Эльбе». Ладно, всякое бывает, это всего лишь обычный бандит. Пиратская версия. Глеб отправился дальше – мимо камер, издающих жалобные стоны, мимо мерцающих ламп. Перебежал в соседнее крыло второго «цокольного» этажа, дважды свернул и внезапно наткнулся на Машу Курганову. Девушка стояла, держась за прутья решетки, и зачарованно рассматривала содержимое каменного мешка, освещаемое лампой. Она безучастно покосилась на него, и Глеб застыл, заинтригованный.
