Kitobni o'qish: «Бересклет»

Shrift:

Волков Сергей Вадимович (1972, Ленинград) – поэт, автор книг стихов «На улице Бурцева» и «Дорога к февралю», публикаций в журналах и альманахах «Звезда» (СПб), «Нева» (СПб), «Паровозъ» (Москва), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Веси» (Екатеринбург), «Город» (Тольятти), «Девятый Сфинкс» (Николаев) и др., член Союза российских писателей.

«На углу Таврической и детства…»

На углу Таврической и детства,
На стене, закрашенной давно,
Если хорошенько приглядеться,
Надписи проступят всё равно.

Поcтою, и вспомню, как дружили,
И крутили первую любовь,
Как, однажды, сам Егор Дружинин
Мне рассёк мячом бейсбольным бровь,

Бочку с квасом желтую, поэта
Юрку, отошедшего от дел,
Помню, помню, и не только это,
Я и сам стихи писать хотел.

И писал – с нажимом, и с напором,
Жаль, что выходила ерунда,
Но любовь к рефренам и повторам
Приобрёл я раз и навсегда.

«Обрезали тополю ветви…»

Обрезали тополю ветви,
И спиленный ствол оголён,
И, живший с ним в тесном соседстве,
Покинутым выглядит клён.

А всё ж непонятно, откуда,
Как буйного тополя дух,
Как белая пена, как чудо,
Доносится в комнату пух.

На волосы, на одеяло —
Волшебный, воздушный налёт,
Как если бы небо упало,
А снег всё идёт, и идёт.

Как если б кто был здесь и вышел
Не весь, кто любил горячо,
Хорошую весточку свыше
Тебе положил на плечо.

И плещет как будто над ухом
Всё тот же зелёный прибой,
И не было праха, и пухом
Летят тополя над тобой.

«А первою книгой был «Остров сокровищ»…»

А первою книгой был «Остров сокровищ»,
А первый товарищ – Кирилл Альперович,
Впоследствии ставший врачом.
А первой любви не взбираемся выше,
За некую M. низвергался я с крыши,
И землю таранил плечом.

Всё лучшее было, ушли корабли все.
Осталось учиться у доктора Ливси
Пить ром да растить самосад.
Набить бы им трубки, заныкаться в шлюпке,
Но ласковый голос из кухни, из рубки
Командует полный назад.

Пиастры, пиастры, в таверне, в шалмане,
Да, кстати, и не было женщин в романе,
Поскольку сбивают с пути, —
Поклажа, пропажа, беда экипажа, —
И вовсе не М., а конечно же, Маша,
Пропажа, заноза в груди!

«Просто мальчик, юнга с бригантины…»

Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!

Павел Коган

Просто мальчик, юнга с бригантины,
Молодое терпкое вино,
Вас ни с кем не спутаешь, – один вы,
Все за борт попрыгали давно.

Это мы вокруг – всё те же рожи.
Лица, лица, милые черты.
На кого та девушка похожа?
На кого похож сегодня ты?

Мальчик Павел, вечная разведка,
Песня в клочья, китель в решето:
Почему так мало, и так редко,
Рано, редко, чисто, как никто?

С той высотки, сопки, с той вершины
Из угла расходятся лучи.
Никогда не вырастут большими,
Взрослыми не станут трубачи.

А углы всегда каким-то боком
Задевают наши косяки,
Светлый лучик, мальчик, Павел Коган,
Острый угол, чистые стихи.

Шахматы по переписке

Сыграл незадолго до смерти
Ладья g4 – и вот
С блистательным ходом в конверте
Почтовый плывёт пароход.

Котлы наполняются паром,
Волна за кормою бежит,
А в спальне, разбитый ударом,
Любитель Корнеев лежит.

Лежит и не знает, что скоро
Навеки в учебник войдёт —
В развитье идей Филидора —
Его неожиданный ход.

Он умер, но там, в Ливерпуле,
В свирепом табачном дыму,
Три дня просидевший на стуле,
Гроссмейстер сдаётся ему,

И, дату в тетрадке пометив,
На доску кладёт короля,
На белые клеточки эти,
На чёрные эти поля.

Назад пароходик помчался,
И в дверь постучал почтальон.
Любитель Корнеев скончался,
Но партию выиграл он.

«Сейчас и не зайдёшь-то с улицы…»

Сейчас и не зайдёшь-то с улицы
Во двор, где по ночам гремел
Кассетник наш, и Кира Суровцев
В брэйк-дансе равных не имел.

Он в тренировочных пространных,
И в рваных кедах, как у нас,
Зато ветровка – иностранная,
Вся на липучках, первый класс!

И с равнодушьем слишком деланным
На Киру девочки глядят,
А он волну пускает телом,
А он садится на шпагат,

Он крутит мельницы и ножницы,
Земли не чуя под собой,
Молчат девчонки, как заложницы,
Его ветровки голубой,

И я сквозь шум в глазища Танины,
Пока совсем в них не упал,
Кричу, что сам на рынке в Таллине
Для Киры куртку покупал.