Kitobni o'qish: «От и До. Книга 2. Свидетельства бывших атеистов»

Предисловие

                        «Мы засорили суетой и головы, и души,

И видим-слышим только то, что жаждем видеть-слушать.

И все идет наперекос, и жизнь копейкой стала,

Забот и дел немерен воз, а нам все мало, мало.

И только охаем-кряхтим, а жизнь все хуже, хуже,

Расстаться с возом не хотим и надрываем души.

А нам понять бы навсегда, чтоб не жалеть о многом:

На свете есть одна беда – не повстречаться с Богом!»

(Иеромонах Роман (Матюшин)

Здравствуйте, мои любимые читатели! Перед вами вторая книга серии «От и До. Свидетельства бывших атеистов». В этой книге приведены истории семнадцати человек, начинавших свою жизнь без Бога в душе. Кого вы только тут не встретите. Это и бывшая колдунья, работавшая в свое время с «некротикой», то есть, с «бесами-хранителями некрополя» и душами умерших людей. Это и наркоман, перенесший «передоз» и клиническую смерть, и видевший за пределами тела то, что не видели большинство из нас. Это и бывшие алкоголики, и бывшие сектанты, и даже один бывший «бомж». Почти все они стали либо священниками, либо работают при Церкви.

Ключевое слово здесь – «бывший». Все они прошли свой путь: «от и До». От тех дьявольских пут, которые повергли их в пучину греха, опустив на самое дно человеческого бытия, до настоящего подобия своего Создателя, Спасителя и Утешителя.

Надеюсь, что чтение этой книги станет для вас не только занятием интересным, но и поучительным. В ней вы прочитаете про то, как человек, совершивший неудачный суицид (облил себя бензином и поджег), и которого помиловал Господь, ценой неимоверных нравственных и физических страданий обрел не только полностью здоровое тело и вернул стопроцентное зрение, но и получил от Спасителя в дар любимую жену и детей.

Здесь вы найдете рассказы людей, пришедших в Православие из различных сект. Узнаете, чем принципиально отличается Учение Православной Церкви от учений всеразличных религий и церквей. Узнаете о некоторых аспектах истории Православия.

Прочитав здесь о том, какие испытания Бог подчас дает другим людям, вы, возможно, кардинальным образом измените свой взгляд на действительность. И, надеюсь, все же найдете время для того, чтобы открыть Библию и посредством этой великой Книги Книг общаться с Богом.

За своими героями я традиционно старался записывать дословно. Со всеми словами-паразитами, со многими ошибками в падежах, наклонениях и т.п. Чтобы вы могли отличить стиль повествования каждого. Я исключил лишь повторения и явные ошибки, ставя на их месте многоточия.

С Божией помощью, пишу третью книгу этой серии. Про то, как люди приходят к Богу, и что им пришлось перенести в своей жизни, чтобы принять единственно верное в ней решение – спастись и обрести вечную жизнь со Христом.

Надеюсь, что вы, мои дорогие, с Божией помощью, ее тоже вскоре сможете прочитать. Как и все остальные мои книги. Ищите и найдете! На сайте ЛитРес.

А выводы делать только вам. Ну, с Богом!

Рассказ первый
Сергей, 43 года, священник
(Россия, г. Красногорск)

«В первую очередь я хотел был сказать, что сейчас уже, с высоты прожитых внутри Церкви лет, я могу оценить свой путь, как непосредственно путь извилистый, долгий, тернистый. И на этом пути мне однозначно, и я не сомневаюсь в этом нисколечко, помогал мой добрый предок, мой прапрадед, – священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал меня из очень-очень многих передряг жизненных, в которые я, по неразумию своему, попадал.

В общем, было куда попадать, потому что, действительно, родился я в обычной советской семье, интеллигентов советских, которые никогда Церковью особенно не интересовались, ничего про нее не знали, и, в принципе, имели доброе, хорошее к ней расположение, но она была где-то вне нашей семьи, вне нашего круга интересов и общения.

О своем родственнике, Федоре Крюкове, я узнал много-много позже. Мне в более старшем возрасте рассказывали, конечно, что кто-то у нас там в роду священником был, но на этом все и заканчивалось. Уже став фактически священником, я стал много-много «раскапывать» про своего предка, и, действительно, что-то уже выяснил. И сейчас уже иконы его написаны, и идет, я так понимаю сейчас, в Смоленской епархии идет процесс канонизации, уже более широкого почитания. Не только нашего личного, но более, для Церкви доступного. Вот. И очень я надеюсь, что, конечно же, процесс этот скоро закончится, и можно будет его уже более официально представить публике.

Но тем не менее да, возвращаясь к изначальной теме, к изначальному вопросу, конечно же, в нашей семье никто ничего не говорил про религию. Никто ничего не передавал, никаких знаний о религии. И я рос, в общем-то, в совершеннейшем отрыве от любой религиозной темы. И более того, моя мама совершенно однозначно придерживалась мнения, что человек должен попробовать многое, должен узнать многое, и сам для себя впоследствии решить.

Поэтому и не отталкивали меня от Церкви, но и не привлекали, не тащили в нее. И опять же, с высоты некоторых лет, уже и опыта духовного, священнического, я могу сказать, что это, наверное, даже хорошо. Просто потому, что всегда, всю мою жизнь дальнейшую вера для меня была чем-то факультативным. Я занимался ею именно потому, что мне хотелось этого. Меня никто не принуждал, никто не подталкивал, никто от меня не требовал этого. И, зная свой, в общем-то, бунтарский характер, я понимаю, что если бы меня изначально тащили в Храм, изначально заставляли бы что-либо: читать, делать, молиться, поститься, тогда еще не было никаких православных радио, я думаю, что вряд ли бы я воцерковился впоследствии. Потому что во мне этот бунт, который, кстати говоря, сидит до сих пор, и именно, по сути, бунт является основной движущей силой в моей жизни и в моем христианстве, это христианство как закваска, которая все всквашивает, все бурлить начинает в жизни. И конечно же, вот этот самый бунт, он во многом тогда бы меня удержал от Церкви, если бы это было нормой в нашей семье.

Но это не было нормой в нашей семье. И Церковь как таковая меня привлекала и своей таинственностью, своей мистичностью. Тем, что там не было ничего мне привычного, это был такой совершенно иной мир. Иные люди, даже свет иной там был. Не то, что в квартире обычной или на улице. И конечно же, меня это все очень радовало, очень привлекало. И не было никакой «обязаловки». Это тоже в моей жизни очень важный пункт, – чтобы не было именно «обязаловки» какой-то.

Так что, если появляется какое-то пресловутое «надо», мой внутренний бунт снова восстает. Поэтому, да, конечно, действительно семейство мое, Слава Богу, как я сейчас думаю, полагаю, Слава Богу, оно было вне Церкви в тот период. И до подросткового возраста, до примерно лет четырнадцати, я так думаю, полагаю, я не могу вспомнить однозначно и точно, я не обводил этот год в кружочек в календаре, но тем не менее, как мне кажется, примерно до четырнадцати лет я совершенно не интересовался религией, вовсе.

Она меня просто не трогала, просто никоим образом в мою жизнь не проникала. Однако надо сказать, что бабушка моя меня регулярно пыталась водить в Храм. Ну как регулярно? Раз в год, в лучшем случае (смеется). Тогда это было регулярно. И я даже помню: она водила меня в Храм Всех Святых на Соколе. В жизни этого прихода есть один любопытный момент. Буквально два месяца он стоял перекрашенным. Он так обычно бело-желтенький такой, а его перекрасили в красно-белый цвет. Это никому не понравилось, поэтому буквально через месяц или два его перекрасили обратно.

Вот, я помню этот Храм еще красно-белым. Я маленьким мальчиком туда заходил, и атмосфера Храма я помню на меня произвела потрясающее совершенно впечатление. Полутемный Храм, лики, множество людей, смиренно, тихо стоящих. И батюшка такой благообразный очень был. Мне там очень понравилось.

Но это были редкие вспышки. Это не было что-то повседневное, это не было что-то обычное и привычное для меня. Это были именно редкие вспышки чего-то такого иномирного в моей повседневности. И это меня цепляло. То есть, это по крупицам как-то складывалось в моем сердце, хотя пока еще не дало никакого результата на тот момент.

И примерно лет в четырнадцать… может, вы помните, люди нашего среднего возраста, люди старшего возраста наверняка вспомнят, что в девяностые годы по телевизору шел такой сериал: «Горец». Вот именно этот сериал на самом деле сформировал все мои интересы на всю оставшуюся жизнь. Как это ни странно может быть прозвучит (смеется), но тем не менее это так.

Потому что… я очень вкратце напомню, в чем там канва была… Есть некие люди, но они бессмертные, и единственное, что их может убить, это если им отрубят голову. И эти люди друг друга ощущают на расстоянии, они друг друга ищут, уединяются в какой-нибудь переулочек тихенький, достают там большие мечи, красивые, и рубят друг другу головы. Ну, пытаются, по крайней мере. И сила из одного человека переходит в другого, и вот в конце концов всего один должен остаться бессмертный на весь мир. Вот это – канва всего сериала.

Меня это, подростка тогда, честно говоря, совершенно поразило. И настолько мне это было интересно, и настолько это было зрелищно. Ну, конечно, там машут мечами, причем красиво. Причем в нашей современности, элемент необычности такой присутствует. И, конечно, меня этот сериал тогда очень сильно захватил. И он фактически сформировал две основные линии интересов в моей жизни.

Это, во-первых, собственно мистика, как таковая. И она стала впоследствии главной чертой. И второе – это интерес к истории. Потому что в этом сериале постоянно были флешбэки назад в историю: как они там рубили головы двести, триста, пятьсот лет назад. И настолько мне это понравилось, настолько меня это вдохновило, что интерес и к истории, и к всевозможной тогда еще мистике он во мне укоренился, и жил, возрастал, и плюс еще эти воспоминания из детства о Храме… То есть, во мне это все аккумулировалось (смеется).

Второй важной вехой для меня, в моем становлении как христианина, послужило то, что я начал прогуливать школу (смеется). Мне не очень, честно говоря, она нравилась, и как-то с ребятами не очень складывалось в школе. И я просто начал прогуливать. Вначале я катался на автобусе. Там тепло, сидеть можно, никто не трогает. Но вот тут как раз пришла зима, контролеры начали ходить по автобусу, билеты проверять. А я, естественно, без билета катался, я же школьник. И я начал думать, где бы так прогуливать школу, чтобы тепло, сухо, никто бы не трогал, и еще там сидеть можно было бы.

И меня осенило: библиотека (смеется). И в результате я все свои последние классы школы: девятый, десятый, одиннадцатый, три последних класса школы, я прогуливал именно в библиотеке сидя. И любопытно, что за эти три, может быть, четыре года, что я там «торчал», у меня ни разу, ни единожды ни один сотрудник библиотеки не поинтересовался, что явный школьник в явно школьное время делает в библиотеке, а вовсе не в школе (смеется).

И, сидя в библиотеке, я сначала вроде бы взялся за художественную литературу. Там я, кстати говоря, впервые прочитал Толкиена, который тоже впоследствии хорошо «лег» на мою духовную почву, и до сих пор я искренне люблю этого автора. Он один из любимейших моих авторов. Но, так или иначе, художественную литературу мне довольно скоро наскучило читать. Мне захотелось чего-то более такого реального. Какой-то твердой пищи для ума. И поскольку у меня уже был серьезный интерес к мистике и к истории, именно это и стало моим основным чтением. Все эти три года. В первую очередь, конечно, всякого рода мистика.

Там еще было очень замечательно, что в здании библиотеки, как она была еще в советское время, произошли некоторые реформы. Все это здание занял какой-то коммерческий банк, который потом обанкротился. А библиотека в это время ютилась буквально в двух-трех крошечных комнатушках, с черного входа. И сам вид этой библиотеки был очень домашний. То есть, это были просто обыкновенные стеллажи с книгами, и посреди них стояли столы для чтения.

Там не было хмурых тетенек, которые сидели и выдавали книги, ничего абсолютно. Это была совершенно неформальная обстановка: приходишь, берешь любую книгу, и читаешь сколько в тебя влезет. И вот, я как раз облюбовал себе местечко рядом с полочкой по религии, и всю эту полочку одна за одной книжки вычитывал.

Конечно, там было все. Там был и буддизм, и ислам, и свободомыслие, и христианство, конечно, тоже. И тогда во мне еще не было сформировано какого-то вектора развития. Интересно было все. А я – человек увлекающийся, и, конечно, я очень сильно погружался в те книги, которые читал. То есть, я читаю про буддизм, и думаю: «это ж здорово! Так я ж, наверное, буддист. Вот же оно! Все правильно же написано!»

Потом читаю про ислам, и думаю: «ну, все в руках Аллаха, да, конечно!» Потом читаю про свободомыслие, и думаю: «ой, да ну, вся эта религия…» (смеется). Но впоследствии меня из этого духовного болота, из этой всеядности вытащила именно любовь к истории. Поскольку любил я историю не вообще, как таковую, а любил я именно конкретно историю средневековой Европы, которая вовсе немыслима без христианства, без католичества.

И именно этот момент, эта линия меня вытянула. И именно благодаря ей я определился окончательно со своими увлечениями и однозначно остановился на христианстве. Но в католическом варианте, поскольку была любовь к европейской истории, а не к русской и греческой (смеется). Вот. И тогда у меня было такое довольно сложное состояние духовное. Потому что я вроде бы уже понял, что мне нравится, к чему у меня лежит мое сердце, куда мне хочется, но я же помню также, что в детстве, раннем младенчестве меня крестили в Православии. И мне мои родные об этом естественно рассказали, и я считал себя, в общем-то, православным человеком. Хотя ничего про это абсолютно не знал и не понимал. И мне, конечно, это было как-то неловко, что вот так вот оно все происходит. И что я вроде бы хочу в католики, хотя сам на самом деле православный.

И, может быть, полгода я колебался, и в конце концов все-таки пришел в католический храм, в костел. Сначала это был Святого Людовика, в центре Москвы, затем это был Непорочного Зачатия Кафедральный Собор католический. Собственно, два католических храма в Москве. Вот. И там меня ждало первое такое серьезное мое, в отношении католичества, потрясение.

Но в данном случае оно хорошее (смеется). Оно мне понравилось. Дело в том, что, быть может, вы знаете, в этом соборе регулярно проводятся концерты органной музыки. И вот, как раз-таки, был зимний вечер, было, в принципе, не поздно, но уже темно. И я зашел в этот костел, буквально мимо проходя, даже не планируя туда заходить. Зашел в этот костел. И он стоял совершенно пустой. Вот эти готические своды, теряющиеся во мраке, он темный совершенно, и играл орган. Потому что на следующий день должен был быть концерт органной музыки, и, видимо, человек сидел и репетировал.

Мне это настолько понравилось. Я сел на лавочку, и думаю: «все, я отсюда никуда не уйду! Все, это мое родное!» Мне так это понравилось, конечно. И действительно, впоследствии я нашел в себе силы, чтобы сделать уже решительный шаг по отношению к католичеству. Я стал католиком. Это, в общем-то, долгая история, как я становился католиком. В нашей России это не так просто, а я просто плюнул на все, и пошел причащаться со всеми.

А потом, впоследствии, уже в документах Второго Ватиканского Собора нашел, что да, я, как восточный христианин, могу это делать, никто мне поперек слова не скажет, что не понравилось тамошним монахиням (смеется), но получилось, как получилось. Вот.

И действительно, я стал католиком. Впоследствии, чуть позже, во мне возник интерес уже к католичеству не как к таковому, не как к некой системе мировоззрения, что ли, или как к системе веры, а я хотел как можно глубже в него проникнуть. Как можно глубже войти вот в этот мистический удивительный, красивый мир. И мне захотелось стать священником. Католическим.

Но, поскольку у католиков принципиально существует целибат, то есть, без разницы: стану ли я епархиальным священником, или буду относиться к какому-то из монашеских Орденов, я как-то все это для себя принял легко и просто. Вопросов здесь для меня не возникало. Что будет у меня семья, или не будет. То есть, у меня была цель, и я двигал к этой цели, однозначно. И поскольку очень любил всегда «добро с кулаками», и военно-монашеские Ордена очень любил, я нашел в Москве единственного на тот момент, может быть, и на данный момент тоже, не знаю, «доминиканца». Это отец Александр Хмельницкий. Он до сих пор в Москве, кажется, присутствует.

И, найдя его, я к нему обратился, я с ним пообщался. Он меня познакомил с Третьим Орденом доминиканцев здесь, в Москве. У меня с ними тоже завертелось общение. Хотя они мне не очень понравились. Мне хотелось чего-то такого – подлинного, а не эрзаца. И впоследствии, из общения с этим отцом Александром выкристаллизовалось желание отправиться в Доминиканский монастырь.

И он дал мне рекомендации, и я уехал в Фастов. Это город в шестидесяти километрах к юго-западу от Киева, на Украине. Я уехал в Фастов, в Доминиканский монастырь, где некоторое время прожил, будучи, по сути, послушником. Постулантуре это называется в католичестве. У нас это будет, видимо, послушник.

Вот, послушником я там и жил. Признаться, это самое приятное послушание было за всю мою жизнь, потому что я не делал ничего (смеется). Я валялся на раскладушке в абрикосовом саду, и ел эти абрикосы. Вот это было все мое послушание.

Это было действительно очень интересно, потому что я гораздо ближе, и, можно сказать, в повседневной жизни столкнулся со священством католической традиции. Правда, современной католической традиции. Здесь нужно достаточно четко разделять ее на традицию до Второго Ватиканского Собора, и такую неотрадицию после Второго Ватиканского Собора. Потому что это такая, к сожалению, серьезная веха в истории католичества, которая радикально изменила как таковой католицизм.

Начало конца моего католичества случилось, когда я пошел с группой католических паломников в паломничество к Ченстоховской иконе Божией Матери в Польше. В Польше существует огромнейшая и древнейшая традиция паломничества на Ясную Гору, в этот монастырь, к Ченстоховской иконе Божией Матери. Очень-очень много людей, буквально тысячи людей пешком из разных городов Польши идут на Ясную Гору для поклонения. И, в частности, моя группа, к которой я присоединился, мы из Люблина две недели шли пешком по Польше на Ясную Гору к этому монастырю, к этой иконе.

И когда меня зазывали туда мои друзья, они говорили: иди непременно. Прежним человеком ты из этого паломничества не вернешься. Они были правы (смеется) абсолютно, действительно, на все сто процентов. Прежним я не вернулся. Но, увы, не вполне в том ракурсе, в котором они хотели. Потому что там, в процессе этого паломничества, я мог посмотреть на католичество не в русском или украинском изводе, где оно подвержено сильному влиянию Православия. А там я мог посмотреть на настоящее католичество, как оно, собственно, есть в традиционно именно католической стране.

И к огромному сожалению я вынужден признать, что оно очень попсово. Дело в том, что каждый день у нас была так называемая рекреация – то есть, отдых. И мы в паломничестве этом идем целый день. Вечером приходим в какой-либо населенный пункт, и местные жители нас разбирают ночевать к себе. Кому не досталось места, тот просто где-нибудь в палатке на поле спит. И разместившись, мы все вечером собираемся в костеле на мессу. И потом, после этой мессы, собственно, рекреация и начинается.

Что это значит? Народ быстренько раздвигает лавочки в костеле, образуется некая танцплощадка, включается попсовенькая музыка, парочки пританцовывать начинают прямо в костеле. Для меня это было, конечно, совершеннейшим шоком. И когда это происходило в таком, знаете, в храме неоконструктивизма, такого стиля архитектурного, оно одно с другим, в общем-то, сочеталось. То есть, здесь что-то непонятное, тут что-то непонятное, в общем, нормально.

Но когда они посмели это сделать в храме двенадцатого века, где фундамент еще романский, а крыша уже готическая, и вот настолько это все стариной дышит, меня это, конечно, честно говоря, совершеннейшим образом изменило. Я просто выбежал из того храма, и сказал, что я туда вообще больше никогда не вернусь.

За мной выбежал мой друг, начал меня успокаивать. В общем, как-то более-менее договорились. Но действительно вот это стало поворотной точкой. Это стало началом конца в моем католичестве. Потому что с этого момента я начал не через розовые очки смотреть на католичество, не через призму своей любви к Средневековью, это вот та самая католическая церковь, которая мне тогда нравилась. Нет, а то, что это уже составляет сейчас.

А надо отметить, что католическая церковь сейчас – это фактически церковь победившего обновленчества, где напрочь забываются и оставляются многие традиции. Многое, что было ценно двадцать веков, в конце двадцатого – начале двадцать первого века вдруг объявляется просто ненужным. И вот, в частности, одна из чудовищных духовных катастроф католичества – это Второй Ватиканский Собор, который на протестантский манер реформировал все католичество до глубины. До самой его глубины.

И, к сожалению, это сказалось в первую очередь на благочестии самих верующих. То есть, для тех же католических паломников совершенно нормально и естественно, сняв рюкзак, положить его на престол, и пойти там по своим делам дальше заниматься.

То есть, в Православии это вообще немыслимо. Мы настолько трепетно относимся к Престолу, настолько эта святыня важна для нас, что даже вот очки или молитвослов невозможно положить на него. Не дай Бог, если на нем лежит что-то кроме того, что необходимо.

И такое забвение к собственной традиции, такое забвение и нелюбовь к тому, что покрыто благородной пылью веков, и то, что я искренне любил в католичестве, оно, конечно, очень сильно меня расстроило. Меня это напрягло, честно говоря. Потому что уж если в Польше такое происходит, то что же происходит во Франции или в той же Австрии, и так далее.

Здесь я начал понимать, что мне путь только обратно в Православие. Потому что мне ценно и важно ощущать преемственность веков. Мне ценны и важны традиции. Без традиции, без живой традиции, даже отчетливо подчеркну – без живой традиции невозможно правильное понимание христианства. Опыт Церкви за две тысячи лет – это величайшая драгоценность, что у нас есть. И когда это, в угоду сиюминутным современным каким-то новомодным течениям, отвергается, отрицается или вовсе выбрасывается, меня это очень сильно ранит. Мое сердце это очень сильно ранит, конечно.

И здесь я уже однозначно для себя определил, что мне путь обратно в Православие. Я отмечаю, что в этот момент у меня очень многое, конечно, строилось на эмоциях. И о Догматике как таковой речи здесь пока еще не идет. Просто потому, что я в нее еще не настолько глубоко, на тот момент, вник, чтобы, действительно, вопрос о филиокве или вопрос о первенстве Папы Римского имел для меня серьезное значение, какую-то роль играл.

То есть, здесь это было в основном мое личное переживание, мои личные впечатления от католичества, и не нахождение того, что бы я хотел в нем увидеть. К чему я стремился, собственно, изначально. Ну вот.

А впоследствии, уже по прошествии некоторого времени, когда я уже уехал из монастыря, из Доминиканского этого, я снова попал в некий такой вакуум духовный. Потому что из католичества я уже ушел, а в Православие я еще не пришел. Хотя понимал, что мне путь именно сюда и определен. Мешало то, что я, собственно говоря, никогда близко Православие и не видел, не понимал, и не знал.

И в этот период мне очень помогли одни очень милые и добрые, хорошие люди, которые увлекались и интересовались латинским обрядом в Православии. Дело в том, что это весьма специфическая тема. Ее мало кто освещает, мало кто о ней знает, но тем не менее действительно так. В Православии существует латинский обряд. И более того, именно наша Русская Православная Церковь Московского Патриархата его и начала.

В Америке, в Австралии, я знаю, существует много приходов. Причем там, что любопытно, в этих приходах используется либо переработанная англиканская месса, которая была рецензирована святейшим Патриархом Тихоном, и поэтому в этих приходах она носит название «Литургия святителя Тихона». И так же, наряду с этим, используется традиционный дореформенный латинский обряд. «Тридент» так называемый. Тридентский обряд. Вот.

И познакомился я с такими милыми людьми, которые этим всем занимались. И, по сути, они мне действительно помогли прийти в Православие. Потому что человек, который этим всем занимался, он, в принципе, изначально и ставил перед собой цель: именно перевод людей из католичества в Православие. То есть, дать им возможность познакомиться с Православием через те формы, которые им близки и понятны. Через католические формы, по сути. Образно говоря, как мы сейчас это воспринимаем. Вот.

И тогда, пообщавшись с этим человеком, я действительно углубился в Православие. И он мне говорил: «ты обязательно сходи в Сретенский монастырь, там на службах постой». Я ходил на Всенощную, я помню, Сретенского монастыря. Было долго, непонятно, но интересно (смеется). И постепенно, постепенно, постепенно, по шажочкам как-то принимал в себя Восточный обряд, как таковой.

То есть, получается, что вот это вот увлечение, опять книжное увлечение из латинства (Православного уже извода) оно привело меня к Православию исконному. К Православию Восточному, как оно и есть сейчас в нашей Русской Православной Церкви. И вот тогда, как раз-таки, ощущая в себе искренний духовный голод, и необходимость быть частью христианской настоящей православной общины, я просто пошел в первый попавшийся Храм, который мне на пути буквально подвернулся.

Это была улица Маросейка. И первый же Храм, который мне подвернулся, это был Храм Николы в Кленниках, на Маросейке. Знаменитая Маросейская община. И там, собственно говоря, я воцерковился, и там я начал свою православную уже, нормальную человеческую духовную жизнь.

Помню исповедовался батюшке, первый, какой мне попался там, это отец Николай Чернышов. Очень его люблю и уважаю до сих пор. Иногда даже видимся с ним (смеется). А как выяснилось позже, ему нужно было в этот самый момент ехать принимать экзамены у иконописного отделения Свято-Тихоновского института. А тут я такой со своей исповедью за изрядное количество лет, за изрядное количество лет натворенных. И он, надо отдать ему должное, безропотно выслушал меня.

Наверное, часа два с половиной он меня слушал, вот, отпустил мне грехи. По сути, принял меня в Православие через покаяние обратно же. И сказал: «ну, Слава Богу, теперь мне надо ехать!» И спокойненько уже уехал по своим делам. Это тоже очень тепло для моего сердца легло, и я, конечно же, с радостью потом ходил в этот приход. Там я начал уже воцерковляться и погружаться именно в само Православие как таковое. Мне хотелось просто обычной человеческой приходской жизни.

Мне не хотелось чего-то уникального, мне не хотелось чего-то из ряда вон выходящего. У меня вообще желание эпатировать публику прошло с подросткового возраста. Мне уже начинало хотеться чего-то такого подлинного. Действительно фундамента, на который можно опереться, и дальше стены уже своей жизни строить.

И для меня это в первую очередь всегда соприкасалось именно с этой религиозной православной жизнью. Вот с этого момента и дальше. И в этом Храме, как я уже сказал, я воцерковился, в этом Храме я уже начал свой какой-то дальнейший церковный путь строить. И уже, естественно, помня свое искреннее желание углубиться внутрь христианской жизни, войти как можно глубже, прикоснуться к самым святая святых, я, опять же, захотел стать священником. Только уже православным в данном случае (смеется).

С чем, собственно, к своему духовному отцу и обратился. Вот. Он как-то так несильно среагировал. Ну я думаю: «ну что, ну не против же человек, не сказал же «нет». Значит, нормально». И я… приходит время собирать документы на поступление в семинарию. Я все документы прекрасно собрал. Остался только один-единственный документ. Это, собственно, письменное благословение духовного отца.

Я к нему подхожу:

– Все, отче, давай! – Он говорит:

– Не дам. – Я:

– Как это, не дашь? Давай! – Он говорит:

– Не-не-не. Ты приход знаешь только с внешней стороны, как прихожанин. А ты его сначала узнай изнутри, с самой изнанки. Давай годик сторожем поработай у нас в Храме, а потом посмотрим (смеется).