Kitobni o'qish: «Планка абсолюта», sahifa 6
Глава 19
– Проверять силу своего влияния на человека – это так увлекательно! С этим ничто не может сравниться, – динамик вдруг проснулся и стал захлебываться в красноречии. – Перелить свою душу в другого, дать душе побыть в нем, услышать отзвуки собственных мыслей и чаяний; передать другому свой темперамент, как тончайший флюид или своеобразный аромат, – это истинное наслаждение, и, быть может, самая большая радость, данная нам в век чувственных утех и примитивных стремлений.
– Ишь ты, радость! – изумились мои «мысли и чаяния». Но что за дурной тон – разговаривать с неодушевленным рупором? Вместе с тем про переливание души верно: охраннику нравится, как я лелею идеи об уникальности своей работы, а это изначально его мысль!
Я осмотрелся. Оставаться среди мертвых было жутковато. Я все-таки дорыл яму и скинул туда павшую воительницу, кое-как закидал землей, и на душе сделалось легче.
Первую половину дня я выполнял рутинную работу, зная, что если не сейчас, то скоро произойдет встреча со Свободным. Он, надо полагать, возникнет со спины, чтобы не встречаться глаза в глаза, и мне бы остерегаться его, быть осмотрительным, но только не здесь, в Прайд-Роял. Место, внушающее юношескую самоуверенность, когда не страшен ни волк, ни смерч, ни сам Бог.
«Пусть попробует напасть, я его быстро!.. Пока я здесь, пусть лучше Прайд-Роял будет под моим контролем!» Размышляя таким образом, я нагнулся проверить распрцилиндр, и то ли труба, то ли какое растение выплюнуло мне в лицо зеленую пыль. В глазах помутилось от противного запаха и обильного смога. Я зачихал, распустил сопли и под конец словил удар по голове. Очнулся уже привязанным к дереву с залепленными глазами. Как ни вертел я головой, глину с глаз сбросить не удавалось.
– Понимаешь, дружок, здесь всегда так, – поучал голос Свободного. – Если думаешь, что лучше всех, находится бандит вроде меня и дает тебе урок – ничего личного, приятель!
– Твой корпус, – он больно пнул меня в бок, – ни при чем, пусть болтается в Прайд-Рояле. Но отношение твое надо менять, оно несносное, смердит на всю округу, неправильно ты мыслишь! Твою гордыньку следует осадить, такой у меня долг!
– Угу, – неопределенно промычал я, не зная, как держаться в подобной ситуации.
– Мне хотелось, чтобы перед тем как исчезнуть за завесой жизни и отправиться вслед за глупой амазонкой, ты услышал этот закон Прайд-Роял. Ты ее вчера правильно…
– Мне показалось, что она даже обрадовалась, когда уходила из… корпуса?!
– Не удивительно, совсем не удивительно – за секунду слинять из джунглей, возвыситься в запредельный мир! Они считают это высокой честью, недоразвитые.
Я почувствовал, что Свободному охота поговорить и что моя подвешенная на волосок жизнь продлится настолько, насколько ему будет интересно общение со мной.
– Ты не веришь в жизнь вне джунглей? – состроил я искреннее удивление.
– Жизнь везде! Если бы не здешние дикари да такие, как ты, в Прайд-Роял стало бы лучше, чем на Берегу Запредельного. Возможно, лучше, чем на поезде… Раб, думаешь, охранник усердно смотрит за тобой из особой любви? Ха! Здесь, в Прайд-Роял, они добывают дурман, балуются понемножку, ага… .
Должно быть, глупое выражение отразилось на моем лице, и Свободный понял, что я ни о чем таком не знаю.
– Самолюбие – это естественный наркотик, тютя! Тебя ведь этот нелюдь предупреждал, что тебе здесь понравится?
Мне припомнилось, что такое было. В минувших событиях: расправа с шакалами, повергнутая амазонка, отступление Свободного – действительно скрывалось ароматное настроение превосходства, и давным-давно я не ощущал такого трепета, а прошло бы еще чуть времени, день-другой, и я сам бы стал искать способы подкормить свою индивидуальность. Прайд-Роял повелевал сильнейшей похотью – самолюбием, тщеславием. Это здесь, как нигде больше.
Мои мысли прервал непривычный звук. Где-то вдалеке за спиной мне послышался… стук колес. Я сгреб в кулак все мысли и целиком обратился в слух: так необычно услышать здесь поезд. Свободный, по всей видимости, тоже вслушивался.
– Хорошие новости: сегодня мой день, и я наверняка успею!
Уже издали он крикнул:
– Если заскочу в поезд, то ты спасен, раб!
Свободный убежал и, по-видимому, далеко, а я попробовал освободиться. Бесполезно! Свободны у меня были только ноги, и я принялся колотить ими по дереву. Должно быть, это выглядело нелепо, потому что вскоре до слуха стал доноситься женский смех.
– Эй! Лучше не смейся, а помоги.
Никакой реакции, ни слова в ответ. Но вдруг из динамика донесся глубокий мужской баритон:
– Истинное испытание дружба проходит, когда один из товарищей по-настоящему преуспел. Ему повезло, но другой оказался не столь удачлив. Одного превозносят до Небес, в то время как другой прозябает в тени. И тут происходит акт снисхожденья – счастливчик приходит к другу и успокаивает, внушая, что и на улице неудачника скоро наступит праздник. Жалость и зависть, игра гордости и униженья…
На меня слова динамика подействовали раздражающе, были совсем не к месту, и потом, могли спугнуть спрятавшуюся женщину.
– Известнейший бандит Роял Прайда – твой друг? – это был уже женский голос.
– Да… – секунду подумал я и добавил, – и нет! Видите, как мы дружим? Играем в прятки, а он в поезд побежал прятаться, додумался тоже!..
– Да или нет? – настаивал голос, и я понимал, что от моего ответа будет зависеть свобода моих глаз, рук, а может, и вся жизнь.
– Да-да и нет-нет – услышала она мой необычный ответ. – Да, потому что, видите, играем. Нет, оттого что нечестно в одиночку за поездами бегать.
– Раб, ты путано говоришь! Окажись ты его другом, неужели он не взял бы тебя в поезд? Не верю!
– Мисс, леди, пожалуйста, мне неловко говорить в таком виде…
– Если он тебе друг, то почему залепил глаза? – она не обращала внимания на мои намеки.
– Мы играли в прятки!
– И руки привязаны к дереву?
– Это чтобы вас развеселить, – не задумываясь, ляпнул я.
– Так ты меня знаешь?
– Совсем немного…
Я стал угадывать направление ветра.
– Как меня зовут?
– Он называл вас… Свобода!
– Свобода?!
В голосе звучало изумление. Прослушивалась в интонации и такая нотка, которая означала, что незнакомка польщена.
– Что еще? Он рассказывал про мои победы?
– Немного, говорю вам, Свободный… – я запнулся, – я называю его так, поскольку вы чем-то близки.
На этих словах женщина полезла развязывать мои руки, и я смог нормально сесть на землю и пощупать, чем замазаны глаза. Поверхность замазки напоминала засохшую глину.
– Говори, еще что?
Но я решил использовать политическое преимущество – у меня было что продать, а незнакомка хотела купить.
– Любезная Свобода, я скажу все, что знаю, и все же немного волнуюсь. Свободный погнался за поездом и больше часа не возвращается. Что могло случиться? Наша игра не должна быть такой долгой.
– Раб, это Поезд Желаний, который приносит счастье и утешение всякому в него попавшему. И ты не знаешь про такую райскую прелесть, – это, что ли, ты хочешь мне сказать? – от всего сердца изумилась Свобода.
– Просто этот поезд такой быстрый, – стал я жаловаться, – что с моим весом так просто туда не заскочишь. Вдобавок я не знаю, где остановки.
– Поезд редко останавливается. Видно, что совсем чужак!
Я пробовал протестовать, мол, в других частях джунглей есть регулярные станции.
– Сколько я здесь, а здесь я давно, я не видела ни одной такой остановки, я не видела также тебя, раб!
Не хотелось переводить разговор на мою личность. Вместе с тем, надо было молоть языком, узнавать незнакомку. Очевидно, что местное население любит разговоры о себе, о своей неповторимости, и для такого восхваления нужно было скопить побольше фактов.
– Ты сказала, что ты здесь давно. Как давно ты здесь?
– Что Свободный тебе рассказывал?
Ее интерес был очевидным, также был ее черед, и мне надо было отвечать.
– Он говорил, что Свобода не такая, как другие в Прайд-Роял.
– Так и сказал? Ты лжешь!
– Поверь, незнакомка, я даже не видел твоего лица. Окажись ты красивой, мне было бы только приятно сказать о твоей исключительности. Но если ты непривлекательна, то я, в моей незавидной ситуации, тебе бы польстил. И тогда бы ты меня запросто разоблачила и наказала, поделом наказала! Слепому что? Говорю как есть…
Ответ ее устроил.
– Если угодно, я больше расскажу о тебе, но взамен поклянись Прайд-Роялом, что снимешь эту дрянь с моих глаз.
– Как? Ты?.. Про меня?.. Что ты можешь знать?
– Что-то ведь знаю! У тебя голос тридцатилетней девушки. Верно про возраст?
– Дальше!
– Ты жила в стране… – произнес я и запнулся, поскольку не представлял, что говорить, в то же время внутри себя я заплакал, взмолился так, что, кажется, даже издал стон, так отчаянно мне хотелось узнать о судьбе незнакомки. Она же приняла мой возглас как признак искренности.
– Давай, давай!
– …Ты, м-м-м, тебя никто не любил!
Стало очень тихо, и этот вакуум толкнул вперед мои фантазии:
– Не было человека, которому ты была нужна. Твое племя одно из отсталых, и ты не можешь гордиться своим происхождением. От рождения у тебя было мало талантов, и сверстницы легко тебя обходили.
Она молчала, и было слышно, как поют птицы. Доносилось далекое рычание тигров, шорохи листвы в кронах деревьев.
– Хэй, ты! Ты здесь?
– Он все-таки сказал тебе мое имя? – возбужденно произнесла она.
– Когда глаза закрыты, у человека лучше обстоит дело с интуицией… – ушел я от ответа.
Значит, ее зовут, Хей! Уже что-то. Но как дальше?
– Продолжай!
В ее интонации для меня послышалась отгадка чего-то большого и значимого из ее судьбы, но в конкретных событиях можно запросто ошибиться!
– Ты рано потеряла даже то немногое, что составляет ценность человека в пятнадцать лет…
– Мне было семнадцать, несчастный чревовещатель, – не выдержала Хэй.
– Я не ошибся, – твердо вставил я, – в пятнадцать возникла предпосылка.
Она вспоминала что-то свое, и слышалось, как шевелились ее губы, а я тем временем продолжал:
– Ты видела, что рядом всегда кто-то превосходит тебя в красоте, в умении, в обаянии. Но родители не оставили тебе даже малости богатства, чтобы ты причислила имущество в строку собственных достижений.
– Врешь! Они завещали мне дом, только он отошел братцу.
– Признайся, – напирал я, – сними розовые очки: все было устроено так, чтобы брат получил имущество по праву. Мать любила брата больше…
– Презираю! – отозвалась Хэй.
– Себе в заслугу иные могут ставить свой уникальный внутренний мир, свою неповторимость, но не ты. Тебе рано стало ясно, что твоя начинка во многом сходна с другими и внутри нет ничего, что могло бы вызвать зависть или восхищение.
– Я никогда не смотрела на себя так! – возмутилась Хэй.
– Поверь, и я на тебя не смотрю, мои глаза залеплены. Верно?! Так вот, ты принялась искать, искать, искать… что выделит тебя из среды равных. Чем дольше длился поиск, тем меньше оставалось в жизни вещей, на твой взгляд, достойных и значимых. Верно?
И без ее ответа я чувствовал, что шью правильный узор. Но чем закруглить, что случилось в ее судьбе и привело девчонку в эту часть джунглей? Я стал догадываться, что, повествуя о судьбе Хэй, незаметно усиливаю свою самооценку, и начал опасаться, что женщину заденет мое высокомерие. Как это все же нелегко – соскочить с наркотика тщеславия!
– Настал день, и ты, Хэй, как и я однажды, поняла, что тебе нечего противопоставить этому миру. Но ты молодец, тебе хватило ума не разрушить себя, ты не опустилась до презрения к людишкам, которым повезло больше. Почему ты не возненавидела их?
– Глупец, – произнесла она снисходительно, – кто может пройти мимо соблазна проклинать всех? Не верю, что ты смог, – никто не может!
– Так все же ты стала ненавидеть…
– Еще как! До сих пор презираю. Но в Прайд-Роял порочный мир перестал раздражать меня своим безразличием, здесь я наслаждаюсь, живу как принцесса…
– В поисках принца! – вставил я, и, по-моему, это прозвучало весьма эффектно, так что я получил затрещину по шее. Не больно, а так, в назидание. Значит, в точку, значит, Свободный ей сильно нравился! Хотя и с начала было ясно… и как лестно нащупывать нить чужой судьбы, угадывать ее изгибы и тайники и убеждаться, что, черт возьми, прав! Пусть теперь хоть засыпает тумаками! И все-таки что же дальше? В это треклятое место попадают, наверное, не все. Потом мне самому стало льстить, что я оказался «счастливчиком» и угодил в джунгли.
– Прайд-Роял! – мой голос пошел эхом по джунглям. – Прайд-Роял, ты оказалась не в «D» и не в «I» – ты попала прямо в Прайд-Роял; в этом твой величайший успех!
Разгадка ее судьбы крутилась у меня на языке.
– Теперь сними эту ерунду с глаз, и я поведаю самое важное.
Хэй не ожидала моей просьбы, но после сказанного мной она изменилась.
Я почувствовал ее теплую руку возле своего лица.
– Дальше ты мне расскажешь, кто меня сюда привел.
– Хорошо…
Должно быть, нетерпение меня выдало, и Хэй замешкалась, не решаясь сдернуть бандаж.
– Смелее, – подбодрил я, – сейчас все услышишь!
Тут до меня дошло, что женщину сдерживает инстинкт. Она лучше меня знала, как воздействует Прайд-Роял и какой может произойти сюрприз.
– Ты, как все мужчины: пустые обещания, красивые слова.
– Бандит Прайд-Роял не был с тобою добр…
– Молчи! Его ты не знаешь. Если и друг, такому, как ты, он бы не открылся, не показал свою душу.
Досада! По-доброму и лаской не получилось. Хэй начала остывать и сердиться, и здесь нужен был контрастный душ. Получай же похолодней:
– С чего ты взяла, что у него есть душа? Разве может быть душа у того, кто по собственной воле сбежал в Прайд-Роял, а потом, струсив, укрылся на поезде? Не смеши!
Она стихла, не ожидая такого зигзага в разговоре.
– У меня совсем другой случай, я ни от кого не бегал, не искал места, где можно оторваться и побыть царем природы, распухнуть от важности своего эго…
– Замолчи! – она не крикнула, а прошипела, – из-за твоих криков я не слышу шагов.
Я вслушался, но нас по-прежнему окружали те же звуки: шелест листвы, цикады, рычание зверей, которые тоже напились из чаши гордыни и, не прекращая, рычали друг на друга. Но никаких шагов не было.
– Это он? – услышала Хэй мой взволнованный шепот.
– Ты еще и глухой! Идут трое…
И немного погодя добавила:
– Самец и две принцессы!
Про принцесс было добавлено с презрением.
– Что они нам сделают? – я хотел поставить Хэй на свою сторону.
– Мне – ничего, а тебе – посмотрим!
– Заступишься?! – прошептал я умоляющим тоном, но меня перебила собственная гордыня. – Да что от тебя ждать? Сам с руками-кулаками… только не плачь, если покалечу сородичей!
Прайд-Роял знал свою работу и скомандовал Хэй в том же духе:
– Они мне никто, но ты же – совсем ноль!
– Ноль? – не выдержал я, – вот бы мне мачете… и факел!
По правде, я думать не думал, что она всучит мне оружие. Но женщины есть загадка. Женщины в обители гордыни – загадка вдвойне. Она всучила мне все, что я просил, но сама отскочила на несколько шагов.
– Только глаза не открою, так будет поострее!
Дважды я делал безуспешные попытки сорвать пробки с глаз, но, по всей видимости, только кто-то со стороны мог справиться с искусной мастикой.
– Ну, ты и… – я сам не ждал от себя такого ругательства.
– Плебеи, – надменным тоном Хэй обратилась к остановившимся впереди, – этот раб…
– Раб… раб, в комбинезоне, видно, что раб – загудели голоса, заглушая Хэй.
– Он отважился бросить вам вызов! Он дерзок, считает себя новым хозяином Прайд-Роял и теперь хочет доказать, что корона принадлежит ему, и поэтому готов с закрытыми глазами отстоять свое имя и показать свою доблесть!
Я хотел было встрять, заявить, что это ложь, ни на что я не претендую и что Хэй – клеветница, а Свободный погнался за поездом и вот-вот вернется. Нужно было постараться обратить незнакомцев на свою сторону и освободиться, наконец, от замазки. Но наркотик тщеславия сворачивал кровь, и я входил в отвратительную фазу, требуя для продолжения пира большей дозы:
– К ногам! – что есть мочи заорал голос, который я за собой никогда не знал.
По-видимому, прежний хозяин был более обходительным – мой приказ на короткое время заморозил чужаков.
– Раб нам указывает?! Раб! Куда делся свободный бандит? Ты убил его, связал? – загалдели опешившие незнакомцы.
– Бросил его под поезд! И вас туда же отправлю, покрошу на кусочки!
Одна дикарка, что посмелее, наконец, вступила:
– Мы пойдем и посмотрим, так ли все, как ты говоришь! Раб, да чтобы одолел нашего злодея? Не поверим, пока не убедимся.
– Хэй отведет вас на то место, – прорвало меня, – а ну, ступай с ними и покажи!
Моя недавняя собеседница опешила. Она сама, видно, никогда не брала крутые виражи и поэтому притормаживала:
– Что? Как? Я ничего не знаю…
Тут, заглушая остальных, возник голос другой дикарки:
– А я верю новому хозяину и не стану унижаться и просить доказательств!
Повисла тишина, признание было очень в духе этого места.
– Идите, проверяйте, неверующие! – продолжал тот же смелый голос, – что встали?! Хэй покажет место.
И нарочито громко добавила:
– Вчера одним взглядом новый господин избавил нас от Элии, одним взглядом! Надо ли мне других доказательств?!
Я был готов расцеловать эту смелую охотницу и исполнить все, о чем бы она меня ни попросила! Не помню, чтобы за одну минуту я мог вознестись в глазах остальных на такую невероятную высоту.
– Это был он, неужели он? Никогда бы не поверил, что раб… – наперебой говорили мужские и женские голоса.
– Он все врет! – было вскрикнула Хэй, но осеклась. Кто ее поддержит, если даже никто не слушает? К тому же, могут и наказать.
«Так ей и надо, выскочке», – гордыня окончательно взяла меня в оборот. – А эта смелая заступница… надо побольше о ней разузнать».
– Храбрая воительница, – я поворачивал голову, будто оракул, стараясь угадать место моей спасительницы, – произнеси вслух свое имя, чтобы Прайд-Роял знал своих героев!
– Амрон-а, – перед коротким «а» на конце в голосе едва шелохнулись знакомые нотки, – Амрона, мой господин!
«Что за имя такое! Я, черт слепой, ничего не вижу».
– Это чересчур, Амрона. Если уж я господин, то быть тебе госпожой!
– Польщена, сверх меры польщена, – я почувствовал, как ее руки обвивают мои ступни. Мачете отправилось в сторону, и, держа факел одной левой, я взял Амрону за руку и потянул ее руку вверх.
– Отныне Прайд-Роял во власти нас двоих!
– Честь и хвала! – мощно и как-то даже не по-женски выкрикнула Амрона.
Вокруг раздался галдеж и чьи-то истерические крики.
Я включил факел и передал его Амроне, подчеркнув этим момент триумфа. Она не стала брать его себе надолго, а, скрепив наши руки, подняла факел над головой, так что оказалось, что мы оба держим яркий свет и возвышаемся над всем миром. Так мне казалось, так я в это хотел верить! Взлет из грязи в князи произошел в какие-то минуты. Только вот князь по-прежнему был незрячим. Но ведь слепая гордость – лучшая забава!
– Прайд-Ро-ял! Прайд-Ро-ял! – скандировал я под шум толпы.
– Мой господин, пришло много народу, надо развлечь толпу!
– Но как, я ведь ничего не вижу! Освободи мои глаза, Амрона!
– Тут не нужно утруждать глаза, – мягко ушла она от просьбы, – просто вспомни, мой господин, кто причинял тебе неудобства, и толпа будет рада проучить негодяя и заодно поможет тебе забыть о всяком расстройстве. Так всегда бывает!
В голову не шло ничего, кроме Хэй. Мне до жжения в груди хотелось ее проучить. Только я открыл рот в желании прокричать имя обидчицы, но в спасение несчастной на меня низошла мысль:
«Что дикари сделают с Хэй? Не придется ли завтра хоронить еще одну жертву моей глупости?»
Эта мысль была такой неожиданной и такой неуютной, угрюмой. В теперешнем положении мне не пристало думать о злосчастной неудачнице; жалеть, раскаиваться. Спесь все же стала сходить, и я произнес:
– Конечно, я бы назвал… охранника!
Не успел я договорить, как все стихло. Бодаться с охранником даже самым здесь отважным было не по плечу, потому что результат поединка – однозначная победа охранника.
– …Однако к чему сегодня поминать негодяев!
Заурчал одобрительный шепот, и кто-то крикнул – «Развлечений!»
– Я развлеку всех хорошей песней!
Многие удивились такому повороту, некоторые обрадовались, но Амрона явно расстроилась настолько, что ее огорчение я чувствовал, не видя ее лица. Я же хотел услышать, поняла ли Хэй, что я ее спас.
– Хэй, где ты, Хэй? Ты слышала, я пою… песню!
Несчастная все понимала, и слабым голосом сказала:
– Да, так велико-д-душно!
На последнем слове она сорвалась на слезы. Выждав паузу, я запел протяжный гимн, который знал с давних времен. Пение получалось трогательным, и в былые годы взрослые дяди и тети обычно плакали. В конце гимна был драматический пассаж на высоких нотах, рассказывавший о всплытии подводной лодки после месячного дрейфа подо льдами. Моряки, пережившие потерю герметизации, пробоину и глубоководные бомбы, в конце концов в порту выходят на трап под приветствия друзей, жен и детей. И тут внезапно налетают бомбардировщики и в минуту обращают красивую идиллию в трагическую историю, оставив в живых одного капитана. Но к чему ему теперь жить?
Толпу песня привела в оцепенение. Своим голосом я был доволен и раньше, но в этот раз мои связки выдавали исключительные переливы, и даже высокие ноты давались легко и протяжно, я просто влюбился в свой голос.
Между тем, песня была больше печальная, чем радостная, а толпа желала веселья. Мне всегда была симпатична моряцкая тематика, и я вспомнил песню про пьяного матроса, с которым сослуживцы не знали, что делать. В конце концов его нарядно одели и связали якорным тросом, на этом все и разрешилось. Мелодия была удалая и разухабистая, и под конец мне подпевали около десяти мужских и женских голосов. Радость покатилась и переросла в топанье и гиканье. Все засуетились, пошли разговоры, как лучше отметить предстоящую коронацию, и разговор завращался вокруг выпивки. Чей-то бас предлагал притащить сосуд немедленно, и я перестал участвовать в сценарии, пока Амрона не прокричала:
– Первым пьет новый хозяин Прайд-Роял!
Не успел я возразить, как бамбуковый ствол с пахучим зельем очутился возле моих губ.
«Как, однако, примитивно! Незрячему человеку тычут в лицо отраву, ну и манеры!»
В джунглях строго-настрого запрещалось пить. Охранник мог запросто уничтожить и не посмотреть на важность твоей задачи, на то, что ты незаменим, и тому подобное. Это очень серьезное ослушание, и в любом состоянии я остерегался на него идти. Май от всего сердца советовал ни при каких условиях не прикасаться к вину и иной выпивке. Из прошлого опыта я вынес, что вино на меня действует пуще всего иного, и мое похмелье ни за что не минует внимательного глаза охранника.
– Благодарю, Амрона, но…
Внезапно наступила тишина, и я запнулся, понимая, что сказал что-то не так.
