Kitobni o'qish: «Слово советского пацана. Бандиты, маньяки, следаки»

Shrift:

Почему я пишу про бандитов и следователей?

Я историк. Но в сфере моих интересов, во многом, темные стороны нашей жизни – банды, убийства, судьбы мошенников и, конечно, незаслуженно забытые судьбы замечательных следователей, настоящих героев-милиционеров, без которых пресловутые «пацаны» стали бы хозяевами нашей жизни. Надеюсь, что этого не будет никогда. Поэтому их нужно хорошо знать. И я снова и снова буду писать про следователей и бандитов. Про «пацанов», которые готовы на всё. В том числе – на такие страшные преступления, как проделки каннибалов. Этого нельзя забывать. Мы просто не имеем права ретушировать эту часть нашей истории – криминальную. Тем более, что она продолжается. Она была и будет. Как были и будут предатели, люди, напрочь лишенные нравственности и чувства долга. Давайте знать их в лицо.

На страже правопорядка

Всегда Ваш Сергей Холодов

Полиция и милиция

Кто стал первым в нашей стране служителем правопорядка 5 июня 1718 года, когда император Петр основал эту службу и назвал ее на иностранный манер полицией?

Среди множества нововведений, которые внедрял неутомимый реформатор Петр Великий, полиция оказалась одним из самых необходимых, бесспорных и долговечных. Традиции, заложенные 305 лет назад, во многом актуальны и в наше время.

«Лихие люди торжествовали»

Трудно представить, что до этого рубежа в России вовсе не было ни полиции, ни ее прямого аналога. В XVII веке охраной правопорядка занимался Сыскной приказ, который называли еще Разбойным. Это было своего рода министерство, боровшееся с «татями», ворами и «душегубами». Правда, больших ресурсов у ведомства не имелось, не хватало профессионалов, которые могли оперативно решать накопившиеся проблемы, и приказ мог поддерживать видимость порядка только в столице и на стратегически важных дорогах. В 1701 году Петр, недовольный работой этого органа и, видимо, не доверявший его сотрудникам, ликвидировал Сыскной приказ и на первых порах не заменил его новым органом. Оставался Преображенский приказ, который занимался политическими преступлениями, но иногда арестовывал и самых опасных, отпетых уголовников. Однако дела с охраной общественного порядка обстояли скверно. На дорогах и в лесах, близ богатых городов и усадеб расплодились разбойничьи шайки. Подчас – отменно вооруженные. Ведь шла Северная война, трудно было избежать как дезертирства, так и мародерства. У самых крупных разбойничьих атаманов иногда имелась даже артиллерия… С такими ватагами боролась регулярная армия; Петр надеялся на своих офицеров, но у них имелись и другие, более важные, задачи. И «лихие люди» нередко торжествовали.

В крупных городах и на больших дорогах в темное время суток не принято было выходить на улицу, если вы, конечно, не вооружены до зубов. За разгул криминала, по большому счету, никто не отвечал… Бытовые преступления почти никого не интересовали, их, как правило, и не пытались раскрыть. Всяк спасался по возможностям. Каждый состоятельный землевладелец старался охранять свою территорию, создавая вооруженные «дружины».

Долго так продолжаться не могло. Император понимал, что такое положение дел опасно… Государство должно взять на себя ответственность за правопорядок в стране и показать каждому подданному силу и логику самодержавия. Для этого ему и понадобился европейский полицейский опыт.

Первые полицейские

При всей своей бесшабашности император Петр Великий стремился к упорядоченности русской жизни – в армейском духе. Дисциплина, иерархия, усиление руки государства эти тенденции в петровские времена проявлялись повсюду. Сначала Петр возложил обязанность бороться с преступностью на местную власть – воевод и губернаторов. Но им для этого требовался инструмент – более тонкий, чем армейские части. Требовались профессионалы сыска и борьбы с шайками! А также – те, кто усмирит всяческих мошенников. Но царь на первых порах надеялся на своих офицеров и не торопился переносить на русскую почву европейский полицейский опыт, о котором неплохо знал. Наибольшее развитие полицейская система к тому времени получила во Франции, которую самодержец изъездил вдоль и поперек, в том числе инкогнито. Само слово «полиция» – древнегреческого происхождения. В античной Элладе так назывались вооруженные отряды, которые формировались для поддержки общественного порядка. После победы в Северной войне Петр решил учредить нечто подобное и в России. Начал император с Петербурга. Именно там, в северной столице, зародилась отечественная регулярная полиция.

Чтобы начать новое дело, император считал необходимым найти подходящего человека, который мог бы с успехом его возглавить. 5 июня 1718 года указом Петра I введена должность генерал-полицмейстера. Им стал бывший денщик и воспитанник императора, 45-летний генерал-адъютант Антон Мануилович Девьер. Служба, которую он возглавил, занялась охраной правопорядка в Петербурге. С этой исторической вехи ведется отсчет летописи российской полиции.

Столичный полицмейстер подчинялся непосредственно Сенату и, конечно, государю, на которого имел прямой выход. Петр так сформулировал стратегические задачи новой службы: «Полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности».

На новой должности Дивьер стал и сиятельным графом, и сенатором. Словом, вошел в узкий круг тогдашней государственной элиты. Правда, у него имелся опасный и влиятельный недруг – Александр Меншиков, «полудержавный властелин». Но, пока был жив Петр Великий, никто не смел интриговать против Дивьера. Да и после Петра, после продолжительной опалы, Дивьера снова вернули не только в столицу, но и к должности генерал-полицмейстера, на которой в те годы никто не проявил себя профессиональнее, чем этот выходец из Португалии.

Недаром наш первый император ценил его за деловую хватку и редкую честность. По мнению многих исследователей, он был одним из немногих петровских чиновников, не работавших «на свой карман». Выдвинувшись из безвестности, он был слишком верен Петру, слишком благодарен ему, чтобы соблазниться личной наживой.

В первые же дни существования полиции Дивьер получил в свое распоряжение 190 военных – 10 офицеров, 20 унтер-офицеров и 160 «добрых», крепких, хорошо обученных солдат во главе с майором. Вроде бы совсем небольшой отряд, но все оказались истовыми служаками. Кроме того, учреждалась канцелярия генерал-полицмейстера, в штате которой вели дела один дьяк и 10 подьячих. Все они и стали первыми российскими полицейскими – и с первых дней работы показали себя настоящими профессионалами.

Полиция должна была незамедлительно организовать в Петербурге круглосуточную пожарно-караульную службу. Караульщикам надлежало иметь «какое-нибудь оружие» и трещотку, чтобы при необходимости подзывать себе подобных. Вскоре Дивьер подготовил указы «О устройстве в Санкт-Петербурге шлагбаумов, о пожарной повинности, о нехождении по улицам в неуказанные часы, о тушении огня и о прекращении продажи питей и товаров в позднее время» и «О делании в Санкт-Петербурге по концам улиц шлагбаумов и об определении к оным с дворов караульщиков», которые надолго определили служебную рутину полицейских и их соратников из числа горожан. Да, без помощи добровольцев полицмейстеру не удалось бы поддерживать порядок. Участие население в охране правопорядка определялось четко: город делился на районы, в каждом из них работала канцелярия частного пристава. Районы подразделялись на кварталы, в которых полицейскую власть осуществляли квартальные надзиратели. Им помогали квартальные поручики, которых выдвигало местное население. Кварталы, в свою очередь, делились на околотки. Согласно существовавшим в то время правилам, околоточный надзиратель (аналог современного участкового инспектора) был обязан знать всех жителей своего околотка, следить за порядком и помогать сыскной полиции раскрывать преступления. В своем подчинении он имел городовых полицейских и дворников, которые обязаны были, помимо поддержания чистоты на вверенной им территории, регулярно информировать полицию о замеченных правонарушениях и подозрительных лицах.

В сельской местности от десяти дворов избирали одного человека – десятского. Старшими над ними были сотские, которых избирали от ста дворов. В будущем сотских и десятских стали избирать во всех крестьянских общинах. Такой порядок продержался до февраля 1917 года.

По петербургскому образцу полицейскую службу обустраивали в Москве, а затем и в других городах. Впрочем, процесс этот затянулся надолго. Но – «лиха беда начало». Первым московским обер-полицмейстером стал полковник Максим Греков. Особенностью полицейской службы стала ее независимость от местных властей. Система замыкалась на императоре.

«Всем безопасность подают»

Первые полицейские, как и их командиры, отличались неподкупностью. Они слишком дорожили службой, чтобы заниматься незаконным делячеством. Рядовые служивые полиции – как правило, выходцы из крестьянства – получали неплохое жалованье. Набирали в полицию в основном опытных солдат и унтер-офицеров, грамотных и хорошо знавших службу. Нередко для решения важных задач – например, если требовалось разгромить или арестовать разбойничью банду – в помощь полицейским направлялись воинские команды. Действовали они слаженно, в Петербурге – под командованием Дивьера, в Москве – под руководством Грекова.

Непосредственные обязанности полиции подробно определил сам Петр, выделив тринадцать пунктов. Он учел почти все. И проверку качества продовольствия на рынках, и экспертизу весов и гирь. И, конечно, святую обязанность прекращать ссоры и мордобой на улицах, а участников подобных безобразий арестовывать – и доставлять в суд. В «Регламенте Главного магистрата» 1724 года Петр представил полицию органом, который «всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных, непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу, чинит добрых досмотрителей, тщательных и добрых служителей, города и в них улицы регулярно сочиняет, препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни».

Полицейские получили эффектную форму – васильковые кафтаны с красными обшлагами и зеленые камзолы. Но у них не было времени, чтобы беззаботно фланировать по улицам и красоваться. Служба складывалась хлопотно, требовала крайнего усердия. От них зависело слишком многое. Бороться приходилось не только с преступниками, но и с пожарами, наводнениями, а еще – с нелегальным строительством и с необоснованными повышениями цен на рынке. Премудрости рыночной жизни первые полицейские должны были изучить досконально – почти как сотрудники ОБХСС в советское время. А еще – помогать больным и увечным, «защищать вдовиц, сирых и чужестранных по заповедям Божиим», охранять город в темное время суток. Полиция обладала и судебными полномочиями: в канцелярии Дивьера выносились приговоры и назначались наказания преступникам. Но не менее важны для них были и самые обязанности, не связанные с искоренением криминала. Первые фонарные столбы и скамейки в российских городах тоже устанавливали полицейские. Они же курировали и вывоз мусора, и мощение улиц, и даже воспитание детей. И пожарная служба родилась в недрах полиции. Словом, первые полицейские были мастерами на все руки – совсем как милиционер дядя Степа из сказки Сергей Михалкова. Они приходили на помощь к каждому, кто в этом нуждался, и ведали всеми вопросами городского хозяйства. Они стали проводниками городской цивилизации, к которым многие жители Петербурга и Москвы еще не привыкли.

Результаты деятельности Дивьера и его команды сомнений не вызывали: жизнь в Петербурге преобразилась, в растущем, бурлящем городе установилась «возлюбленная тишина». Имена первых полицейских офицеров, к сожалению, неизвестны, но «оперативники» того времени заслуживают нашей доброй памяти. Полицейская команда показала отвагу и смекалку, искореняя в городе и его окрестностях разбойничьи гнезда. Оружие применяли нечасто, но умело. Им удалось даже почти немыслимое: на некоторое время на рынках практически прекратились карманные кражи. Петербуржцы высоко оценили достоинства порядка и безопасности – и к служителям закона отнеслись с уважением. Только в криминальной среде утвердилась ненависть по отношению к полицейским. Но даже убеждённые противники петровских реформ не говорили о необходимости упразднения полицейской службы.

Вечные принципы

Очень скоро полиция серьезно занялась и сыском, вступая в поединки с опасными и изворотливыми преступниками. Возникла агентура – тайные осведомители охранников правопорядка. Самым известным из них стал разбойник и сыщик Ванька Каин, который родился как раз в год основания русской полиции, а действовал главным образом во времена дочери Великого Петра – императрицы Елизаветы. Использовались и такие хорошо известные нам из детективной литературы оперативные приемы как внедрение в разбойничью шайку. С 1732 года полицейские подразделения, действовавшие в разных городах, получили единого руководителя – генерал-полицмейстера. Эту должность первым занял Василий Салтыков. Царь Петр Алексеевич к тому времени уже несколько лет пребывал в лучшем из миров, но Салтыкову поручили неуклонно следовать рекомендациям первого императора. Система, которую запустил Петр Великий, совершенствовалась и распространялась на всю Россию.

С тех пор многое поменялось – и политическая системы, и бытовая повседневность. Даже преступный мир изменился, стал сложнее, изобретательнее. Но принципы, о которых говорил император Петр I, нисколько не устарели. А такие служители закона как граф Девьер необходимы и современной России. Они есть в нашей полиции. Но все-таки жаль, что не стало привычной милиции. Вместе с этим понятием исчезли и многие лучшие традиции сыска. И правоохранители, которые все-таки были близки к народу.

Дело корнета Бартенева

Пожалуй, это самое романтическое убийство в истории преступлений. По крайней мере, в нашей стране. В 1891 году вся Россия следила за громким делом, которое вел знаменитый адвокат Фёдор Плевако, в те дни превзошедший себя.

Женщина с прошлым

Это было в Варшаве – в одном из красивейших городов Российской империи конца XIX века. Там служил корнет лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Александр Бартенев, богатый молодой человек, не обладавший опытом Дон Жуана. В России еще только начинался расцвет декаданса с присущим ему отношением к любви как к мистической страсти, которой нужно отдаваться безоглядно.

«Будьте моей женой»

Он познакомился с Марией Висновской в театре. Влюбился с первого взгляда, страстно, до одури. Ему было чуть за 20, ей – 30. «Женщина с прошлым», как говорили. По слухам, у нее был сын от одного известного певца, но она сдала мальчика в приют. Для нее главным было – блистать. Что ж, она была примой – эффектная, талантливая и достаточно известная актриса. Корнет не видел в ней недостатков. Его опыт в отношениях с женщинами был скуден: сутуловатый, нервный, косноязычный малый не пользовался успехом у дам. Неудивительно, что с Висновской он держался смущенно, как новичок. Их первые встречи были краткими, мимолетными. Друзья по полку удивлялись, что такая фемина уделяет внимание этому серому человечку. Вероятно, ее привлекала в том числе и неопытность корнета.

Бартенев почти каждый день присылал ей роскошные букеты. Как-никак, он был отпрыском состоятельной семьи, отец присылал ему 3 тысячи ежегодно, а для красавицы-полячки корнет не пожалел бы ничего. Актрису этим было не удивить, но цветы помогли наладить взаимоотношения. Вскоре он уже стал посещать ее часто, на правах любовника. Но для него это был не просто красивый роман. Бартенев почти сразу сделал ей предложение, предложил стать женой. И сразу подарил кольцо – вполне достойное для такого случая. Правда, оба они понимали, что многое в этом деле будет зависеть от его родителей, а их он сможет увидеть только во время отпуска. По переписке такие вопросы не решаются.

Взгляд отца

Но, заявившись в отцовское имение, он не решился рассказать о своем романе. Понял: родители не благословят такой брак. У нее и род был не слишком впечатляющий, и возраст, и «прошлое». Актрису можно сделать любовницей, но не женой – такой принцип исповедовал отец корнета. По косвенным признакам он понял: отец только рассвирепеет и откажет ему от денежного содержания о наследства. Он просто потеряет всё. Вернувшись в Варшаву, он схитрил. Грустно поведал Марии, что родители пока на женитьбу не согласны, но потом, когда-нибудь…

«Теперь поздно»

Висновская хорошо знала мужчин. Она поняла, что разговоры о браке – это лишь фантазия. Они встречались, проводили вместе ночи. Нередко она изводила его, оказывая внимание другим поклонникам. Как-то сказала ему: «Вы похожи на щенка». Он пил. Взял себе за правило ежедневно напиваться, а утро начинать с кружки пива. «Я первый пьяница в Варшаве», писал Александр другу. В конце концов Висновская заявила Бартеневу, что его ночные посещения компрометируют ее, и попросила офицера, если он по-прежнему желает встречаться с ней наедине, снять квартиру в глухой части города. Он спорить не стал. Нанял комнату на окраинной улочке, даже устроил там ремонт. Но, когда Бартенев впервые пригласил туда Висновскую, она многозначительно сказала: «Теперь поздно». И уехала – как сказала, к родителям. Его мучила ревность. Он сам-то себе не верил, не то что своей любимой. Тем более, в последнее время ей уделял внимание генерал Палицын. Бартенев пылал, вспоминая об этом старом селадоне… У него – и власть, и деньги, и опыт, а у Бартенева – только деньги и молодость.

Он все-таки уговорил ее посетить их новое пристанище на Новгородской улице. Висновская заявила, что это будет последнее свидание, потому что после этого она уедет аж в Америку. Это привело корнета в ужас… «Без тебя я не смогу». Она улыбнулась.

Последнее свидание

А их свидание в той самой комнатке превратилось в странный спектакль. Она была настоящей роковой дамой Серебряного века. Любила играть с любовью и со смертью. В жизни, как на сцене. «Если бы ты меня любил, то не грозил бы мне своей смертью, а убил бы меня». Красиво сказано! Как в какой-нибудь пьесе! Бартенев кричал, что он может лишить жизни себя, но убить любимую у него не хватит сил. Нет, нет, никогда! Он прикладывал к виску пистолет со взведенным курком. Мария патетически просила его не убивать себя здесь, у нее на глазах… У нее возникла своя идея – в стиле Шекспира или Валерия Брюсова. Мария достала из сумочки две банки, одну с опиумом, а другую с хлороформом. Она предложила ему вместе принять вместе этот яд, а затем, когда она будет в забытье, убить ее из револьвера, после чего покончить с собой. Дальнейшее адвокат на процессе объяснил так. «Она была его жизнью, его волей, его законом. Вели она, он пожертвует жизнью, лишь бы она своими хорошими и ласкающими глазами смотрела на него в минуту его самопожертвования», – Плевако был красноречив, как никогда.

Выстрел в тумане

Бартенев согласился. Они стали дрожащими руками писать предсмертные записки. Несколько раз Мария рвала свою записку, писала заново… Наконец, дело было завершено. Они приняли опий вместе с темным пивом и легли на диван. Висновская промочила платок хлороформом и положила себе на лицо. Бартенев, как в тумане, сел на край дивана, поцеловал ее, потом приложил пистолет к ее груди и выстрелил. Было это, как потом установили следователи, после трех часов ночи.

Бартенев потом говорил на суде: «После выстрела мной овладел ужас, и в первый момент у меня не только не появилось мысли застрелить тут же себя, но у меня никаких мыслей не было или, вернее, они все перепутались в моей голове, и я не знал, что делать. Мне помнится слабо, что я схватил сифон с сельтерской водой и стал ее лить на голову Висновской; для чего я это делал, не знаю». Хотел ли он себя выгородить? Вероятно. В любом случае, он обманул свою Марию.

«Смерть эта не по моей воле»

Записки, которые оставила Висновская, звучали для Бартенева обвинением: «Итак, последний мой час настал: человек этот не выпустит меня живой. Боже, не оставь меня! Последняя моя мысль – мать и искусство. Смерть эта не по моей воле». Он галантно не стал читать этого до убийства… Сам Бартенев адресовал свою записку родителям: «Вы не хотели моего счастья».

Совершив убийство, расслабленный опием Бартенев еще часа два пробыл в этой комнате. Плакал над убитой, а может быть, хохотал. Пытался ли он себя убить? Скорее всего – да. Но не решился. Ведь был он, по большому счету, еще мальчишкой. Потеряв любовь, жить не хотел, но и на самоубийство не решился. Руки его ослабели. Голова поплыла. Стало не до выстрела. Под утро он запер комнату и уехал. На это Бартеневу сил хватило.

«Мною была застрелена…»

В то же утро он явился к командиру, снял с себя погоны и отрапортовал: «Этой ночью в доме номер 14 по Новгородской улице мною была застрелена моя любовница – артистка театра Мария Висновская». Полицейские нашли ее тело. По клочкам разорванных писем ситуация для Бартенева складывалась самая неблагоприятная. Его судили за умышленное убийство. Тут-то на сцену и явился адвокат Плевако, вскрывший все тайные пружины их романа и просивший снисхождения к этому нелепому корнету. Благодаря Плевако все поверили, что Висновская действительно предложила им «дуэтное» самоубийство, на которое он не пошел только по нерешительности. Другую версию – что Бартенев угрожал актрисе из ревности – отбросили.

Помилованный и неразгаданный

Вся страна зачитывалась речью Плевако – как психологическим этюдом о пылкой любви, о любви как о наваждении. Молодые дамы грезили о такой любви – даже с кровавой развязкой. Присяжные признали Бартенева виновным – а как иначе? Но осудили только на восемь лет каторги. Для убийц – немного. А тут еще и император, недолюбливавший поляков, заменил приговор разжалованием в рядовые. А потом ему даже вернули дворянское звание. Бартенев женился. Тихо жил, стараясь не вспоминать о своей варшавской страсти.

Через несколько лет Иван Бунин написал об этом деле повесть, изменив имена героев, – «Дело корнета Елагина». Но этот старинный детектив никогда не будет раскрыт. Степень вины Бартенева навсегда останется для нас загадкой.

Был ли Бартенев преступником? Безусловно. И по психологии, и по воспитанию. Он переступил рубеж, через который нельзя – никогда – переступать честному человеку.

Bepul matn qismi tugad.