Kitobni o'qish: «Беспечность волхвов. Часть 2»
Поражение
Морис Ревиаль сидел за столиком летнего кафе с чашкой кофе в руке. На столике перед ним лежала развернутая «Фигаро», забытая предыдущим посетителем. Сосредоточенный на своих мыслях, он рассеянно созерцал происходящее вокруг. Кафе было расположено на тротуаре маленькой улочки, почти такое же, как рядом с его домом. Но оказаться рядом с домом ему совсем не хотелось. Возможность встречи с Жаклин в настоящий момент его не прельщала. Его настроение совсем не располагало к романтическим отношениям.
По проезжей части, мило переговариваясь между собой, неторопливо шествовали люди, большинство из них было в желтых жилетах. Активность движения «желтых жилетов» пошла уже на убыль. В людях уже не просматривалась ожесточенная энергичность и безудержная решительность, присущая начальной фазе протестного движения. Движение могло бы превратиться в милую привычку и добрую традицию, как празднование взятия Бастилии 14 июля, если бы не двусмысленная изворотливость ответных мер властей на протест. Конечно, Макрон пошел на уступки протестующим. Но большинство французов сомневалось в искренности и долговременности его социальных новшеств. Особенно их тревожили упрямые намерения власти относительно пенсионной реформы. Именно эти сомнения и не давали стихнуть протесту, поднимали накал и вселяли жизненные силы в движение. Но Ревиаля в настоящий момент тревожила в большей степени шаткость его собственного положения, собственная судьба, собственное будущее, нежели всенародный протест.
Морис мысленно переваривал разговор, состоявшийся час назад с его непосредственным начальником Франсуа Блине. Разговор был крайне неприятный. Неприятным он был по многим причинам. Во-первых, это был когнитивный диссонанс в отношении оценки руководством проделанной Ревиалем работы. Нет, конечно, и раньше ему указывали на ошибки в работе. Это было непреложным правилом взаимоотношений начальства с подчиненными. Так сказать, расстановкой приоритетов в служебной иерархии. То, что начальник должен быть умнее и прозорливее подчиненного – являлось непреложным правилом. Эту истину Морис усвоил давно и твердо. Он неуклонно следовал негласному правилу дать начальнику возможность почувствовать себя умнее подчиненных. Вот и сегодня, на первый взгляд, начало разговора было вполне дежурным.
Блине сухо сообщил, что в действиях Мориса выявлена коррупционная составляющая.
Морис воспринял эти слова как неуклюжую попытку Блине подшутить на ним и продемонстрировать свое заскорузлое чувство юмора. Блине замолчал и потупил глаза, продолжая оставаться серьезным. Морис мысленно выругался, шутка затягивалась. Блине продолжил свою речь:
– К таким выводам пришла комиссия TRACFIN. Коммандант, вы отстранены от дел, в отношении вас начато служебное расследование.
Ревиаль все еще надеялся, что вот сейчас начальник по-дурацки раскатисто расхохочется, а Морису останется только услужливо улыбнуться.
Следующая фраза Блине добила Ревиаля окончательно и поставила жирную точку на розовой надежде о неуклюжем розыгрыше.
– Ваша деятельность бросает тень на все мое подразделение, даже на весь департамент. Она не может остаться без последствий.
Выражение лица Блине не оставляло сомнений, что дело приняло серьезный оборот.
У Мориса от удивления отвисла челюсть, вылезли из орбит глаза. Вид у него был, наверное, очень дурацкий. Блине, взглянув на Ревиаля, попытался даже его подбодрить:
– Ну, ну… не стоит так отчаиваться. Возможно, допущена ошибка. Все могут ошибаться. Особенно легко допустить ошибки в нашей работе. Но, сразу предупреждаю, не стройте иллюзий. В случае вашей вины не ждите от меня заступничества и поблажек.
Блине все-таки решил не ронять лицо корпоративной этики:
– Но одно могу обещать твердо. Я постараюсь сохранить объективность в ходе расследования.
Ревиаль хмуро поблагодарил:
– Спасибо, патрон. Правда, я не совсем понимаю. Подозрения в отношении меня связаны с моим последним заданием?
Блине отреагировал холодно:
– Похоже, эти подозрения в отношении вас не лишены основания, если вы сами указываете на их источник. Проверке будет подвергнута вся ваша деятельность.
Морис недоуменно скривил рот. Он уже начал постепенно выходить из шока. Но растерянность, которая еще толклась в его душе, неудачно продиктовала следующий вопрос:
– Но могу я все-таки поинтересоваться, что мне конкретно вменяется в вину?
Блине холодно посмотрел на Ревиаля:
– Расследование будет вестись в установленном порядке. Я не уполномочен сообщить вам большего, чем уже сказал.
Морис попытался ухватиться за соломинку:
– Но вы не будете отрицать, что результаты моей последней работы были успешны?
– В сложившейся ситуации это не имеет значения. Я вас больше не задерживаю.
Блине стал перекладывать на своем столе бумаги, показывая, что аудиенция завершена. Морис нетвердым шагом вышел из кабинета. Сейчас, сидя в кафе, он продолжал мысленный диалог с начальником. Здесь ему так удачно приходили в голову возражения и аргументы, которые так легко ускользали в кабинете начальника. Но как только в его воображении вставал холодный взгляд Блине, кто-то в голове Мориса обреченно вздыхал и безнадежно опускал руки, чтобы через несколько мгновений разразиться новой отчаянной тирадой. Ревиаль предпринимал попытки мысленных диалогов с более высоким начальством. И опять перед ним вставала стена. Он совершенно не мог предугадать ответы комиссара Дюфо на свои аргументы. Логика настаивала, чтобы Морис посетил того, кто ему дал карт-бланш на его последнюю миссию. А интуиция крепко удерживала Ревиаля от совершения подобного шага.
Все, что оставалось сейчас Морису – это прибегнуть к диалогу с самим собой, со своим вторым «я».
– Но они же идиоты. Они что, не видят или не понимают, что происходит? Я им принес ключ от ситуации, сложившейся в стране. А они отмахиваются от меня, как от назойливой мухи. Надеются в очередной раз разрешить ситуацию негодными полумерами и средствами. Как всегда, будут банально вышибать дверь в закрытую комнату, в которой никого не окажется. Это же тупик. Цугцванг. Опять наступят на старые грабли.
Второе «я» было настроено скептически:
– А с чего ты решил, что ты тут самый умный? Ключ он, видите ли, принес. А кто тебе сказал, что это ключ от той двери, которую они собираются открыть? Сидишь здесь, пыхтишь от недовольства, как ежик. Строишь из себя непризнанного гения. Созерцаешь обиженно пространство. А в результате не видишь ничего дальше своего носа. И из этого делаешь глубокомысленный вывод, что познал суть и истину происходящего.
Морис огрызнулся:
– А это что, не так? Вот чего я не вижу такого, что видят они там, наверху?
– Тебе ли не знать? Ты и они вращаетесь в разных информационных потоках. Одно дело – мыть руки под краном, другое дело – купаться в океане.
– Подумаешь… Вода – она и есть вода.
Второе «я» сердито прищурило глаз:
– Вода-то вода, да соленость у нее разная. Попробуй напиться морской водой, тогда поймешь разницу между ними и собой.
– Неудачная аналогия.
– Как знать, как знать.
Морис вскипел:
– Да если хочешь знать, этот русский нам подарок преподнес на тарелочке с голубой каемочкой, как говорил мой дед. Триггерная социальность. Он ухватил самую суть. Хотя… – Морис сузил глаза и слегка прикусил нижнюю губу. – А вот понял ли он сам то, до чего сумел докопаться и додумался? Похоже, нет. Не поймешь их, этих русских. Хотя…
Ревиаль стиснул зубы, и на его щеках заходили желваки. Как же выразительно молчал этот русский на их встрече в черногорском кафе. Упорно отказался от его, Мориса, предложений. Но зацепочку-то оставил.
«А мы за эту зацепочку-то потянули. И все получилось. Вот только после разговора с Блине возникают сомнения, то ли получилось, на что я рассчитывал. Взгляд… Взгляд этого русского там, в черногорском кафе… Ожесточенность или испуг были тогда в его глазах?»
Морис стряхнул с себя оцепенение, вызванное видением глаз русского биолога, и вернулся к окружающей его действительности. Люди неспешно, но вполне целеустремленно двигались нескончаемым потоком. Морис скептически смотрел на демонстрантов.
– Русские, русские… Все-таки взяли они на вооружение эту триггерную социальность? Или она осталась только на бумаге в работе Богданова? Сейчас у русских те же проблемы, что и во Франции. Но, они не бунтуют. Тот протест, который был в Москве, какого-то иного порядка. Пойди и пойми, кто избрал более эффективный путь решения проблем – русские или французы. Но этот русский точно знал больше, чем сказал на конференции. Он докопался до истинных причин надвигающегося кризиса. Или нет? Он ясно конкретизировал ситуацию как триггерную социализацию. Он даже намекнул на ее механизм. И… повесил большой занавес на сцене. Нет, я не понимаю этих русских.
Второе «я» ехидно хохотнуло:
– А сам-то ты кто? Потомок первой волны русской эмиграции. Из солидарности с французами перестал понимать русских.
Морис исподлобья посмотрел невидящим взглядом напротив себя.
– Да, я потомок русских эмигрантов. Да, внук эмигранта. Говорю по-русски. Говорят, что даже очень неплохо говорю, без акцента. Волжский выговор. А вот русский я или нет, не понимаю. Наверное, русский, если даже это подвергаю сомнению. Дед говорил, что для русских присуще всегда и во всем сомневаться, при этом безгранично верить в свои идеалы и бороться за свои убеждения. Сомневаться – это не трудно. Это я умею. А они у меня есть, эти идеалы и убеждения? Вроде есть. Или мне это только кажется? Сомнений, по крайней мере, у меня хоть пруд пруди. А это основной признак русскости.
Второе «я» печально вздохнуло:
– Маловато будет для русскости. Вот сейчас ты шпионишь за русским в пользу Франции.
Морис нерешительно возразил:
– Ну почему сразу шпионю? Налаживаю деловые взаимовыгодные контакты. – Он печально вздохнул. – Хотя, если по сути, то шпионю. А что делать? Франция – это теперь моя родина. Дед часто рассказывал об обрусевших немцах и французах. Говорил о них с теплотой. Но ни разу не говорил об офранцузившихся русских. Может, я первый такой? Или действительно можно только обрусеть? Да и эта новая родина ко мне относится с подозрением. Дед после эмиграции в Иностранном легионе служил. Отец тоже служил Франции верой и правдой, а я все равно на подозрении. Хотя тоже служу честно.
В мыслях Мориса зашуршал скепсис: «Слушай, а не много ли ты тут о себе возомнил? Подозревают его, видите ли, представителя третьего поколения русских эмигрантов. А может, все проще? Обвинение, которое тебе предъявили, могли предъявить гражданину любой национальности Пятой республики. Ты собери мозги в кучу. Умерь свою мировую скорбь о собственной персоне. И…»
От размышлений Мориса отвлек возникший перед его столиком мужчина в желтом светоотражающем жилете.
Казалось, демонстрантам на улице было совсем не до посетителей кафе. Но, как выяснилось, не всем. В любом социальном мероприятии находились самозванцы, возложившие на себя особую миссию организаторов. Это их подвижничество было вызвано не наличием у них исключительных организаторских способностей, а безотчетным желанием подавить собственные страхи, доведенные до абсурдных форм. Страхи перед ближайшим будущим блуждали в их головах толпами ничуть не меньшими, чем те, в которых им самим приходилось участвовать, страхи перед ответными мерами властей и результатами собственного бездействия. Этим людям поддержка окружающих была необходима как воздух. Без этой поддержки страх бы их просто раздавил. Один из таких организаторов и оказался перед столиком Мориса Ревиаля. С подозрительной миной на лице он направился к Морису, остановился в двух шагах от его столика. Ревиаль услышал недовольный скрипучий голос:
– Что, месье, не нравится?
Морис, захваченный собственными мыслями, поднял на него недоуменный взгляд:
– Простите, что вы сказали, месье?
– Я говорю, что мне кажется, что вас раздражают наши желтые жилеты? Или я ошибаюсь?
Ощущение безмятежного созерцания людского потока, похожего на плавное течение реки, дало сбой. Поток оказался не таким безобидным.
Морис обескураженно уставился на лицо незнакомца, перевел взгляд на демонстрантов и опять вернул его на лицо своего собеседника.
– С чего вы взяли?
– Это видно по вашей кислой физиономии, месье.
Конец фразы прозвучал фальцетом, и выдал страх, тщательно скрываемый незнакомцем. Профессиональное чутье Ревиаля мгновенно вычленило диссонанс между позой и голосом его собеседника. Страх. Животный стайный страх. Страх рваными клочьями витал над толпой. Морис в этот момент почти кожей ощутил эти завихрения тревоги над толпой.
Одни участники без труда могли совладать с чувством потенциальной опасности. Менее смелые безотчетно и инстинктивно жались к тем, кто вел себя более уверенно. У кого-то страх просто зашкаливал. Его не могло нивелировать уверенное спокойствие соседей. Эти люди могли подавить свой страх, только приступив к активным действиям. И чем выше был уровень страха, тем на более безрассудные поступки он толкал тех, в ком гнездился. У того, кто подошел к Ревиалю, страх стучался, как отбойный молоток.
Страх диктовал простую истину: «чем нас больше, тем труднее с нами справиться».
Смелость была зеркальным отражением страха, и хватало ее ровно настолько, чтобы предпринять попытку рекрутировать еще одного одиночку в стаю.
Ревиаль недовольно хмыкнул:
– Считаете, что только у вас могут быть жизненные неприятности и проблемы, а другие люди их лишены?
Незнакомец указал пальцем на улицу:
– Как раз наоборот, месье. У нас у всех проблемы. И вызваны они одними и теми же причинами. Мы объединились, чтобы их преодолеть. А вы сидите здесь, корчите недовольную физиономию, кофе попиваете. Ждете, когда за вас все решат другие? А сами тех, кто идет решать ваши проблемы, презираете!
Морис устало выдохнул воздух, в его голове мелькнуло: «Только этого идиота мне недоставало».
Незнакомец воспринял реакцию Ревиаля по-своему, он зловеще рассмеялся:
– Похоже, месье, проблемы у нас с вами разные. – Он ткнул пальцем в лежащую перед Ревиалем «Фигаро». – Тут даже не может быть сомнений. Как нетрудно догадаться, мы с вами читаем разные газеты. Вы читаете «Фигаро», а мы читаем «Либерасьон».
Ревиаль неприязненно посмотрел на своего собеседника из-под бровей.
– Это не моя газета. Я вообще не читаю газет.
Его собеседник иронично усмехнулся:
– Конечно, конечно. Как я только мог подумать? У месье совсем иные взгляды и жизненная позиция. Только проявить открыто свои взгляды месье опасается. Или я неправ?
Морис услышал откровенную издевку в голосе непрошеного гостя, и это его начало бесить. Этот конфликт на ровном месте из пустяка грозил перерасти в скандал. Требовалось прекратить этот неуместный и бестолковый разговор побыстрее и без дополнительных эксцессов. Ревиаль встал со своего места, сунул под чашку купюру и посмотрел в упор на своего собеседника:
– Отчего же. Мне совершенно нечего опасаться. Пойдемте, я присоединяюсь к вам.
У незнакомца отвисла челюсть. Все говорило о том, что он готовился к продолжительной осаде совести несознательного гражданина. А тут весь его эмоциональный запал пошел коту под хвост. Но он быстро нашелся и весело затрещал:
– Это другое дело, месье. Это другое дело. Мы, французы, должны вместе бороться за свои права. Если мы настоящие французы, а не эмигрантское отребье.
Морис остановился и изучающе посмотрел в лицо своему новому товарищу. Тот тоже остановился и недоуменно воззрился на Ревиаля:
– Что, месье? Что-то не так? Вы сочувствуете этим арабским крысам, которые заполонили Францию?
Несколько секунд Ревиаль пристально всматривался в лицо своего спутника, а затем пробурчал:
– Нет, не сочувствую. Просто хотел понять, совпадают ли наши представления о настоящих французах.
Его собеседник дерзко задрал подбородок вверх.
– Ну и как? Совпадают?
Морис неопределенно поморщился.
– Вроде да.
Ревиаль шел, пытаясь придерживаться темпа шествия, в которое он влился. Его новый товарищ без умолку молол какую-то чепуху. Морис время от времени согласно кивал ему головой. Эта трескотня действовала на нервы. Но в ней был и положительный момент. Ревиаль переключился с собственных тревог на тревоги общенациональные: «Настоящие французы. Интересно, каково было здесь отношение к русским эмигрантам после российского мятежа семнадцатого года? Такое же, как к мигрантам, которые сейчас бежали от ужасов войны из своих стран? Лишние рты. Правда, из России бежали тогда люди образованные, с хорошими специальностями. Ну, какие, к черту, хорошие специальности? Инженеров бежало мало, в основном бежали военные. Тогда, после Первой мировой войны, Франции нужно было прокормить своих военных, а тут еще и чужие рты понаехали. Как это говорил дед? Сытый голодного не разумеет. Интересно, а этот мой новый знакомый, он точно настоящий француз или тоже эмигрант в каком-то поколении? Спросить его? Нет, не стоит. Опять погрязнем в этой бестолковщине, увязнем в болоте пустой говорильни. Достаточно той ахинеи, которую он несет. Буду делать вид, что слушаю. Мне сейчас главное надо понять – что мне самому дальше делать».
Шествие
Взгляд Ревиаля блуждал по спинам идущих впереди него людей. Рефреном в голове назойливо звучал голос его спутника:
– Наша сила в единстве…
Под это незатейливое сопровождение Ревиаль погрузился в собственные мысли: «А что, собственно говоря, делать? Мой начальник просто транслировал мнение высшего руководства. Значит, апеллировать наверх бессмысленно. А если попробовать?.. Попробовать? Как?.. Ерунда! Замкнутый круг. Хорошо, посмотрим на все это с другого бока. Если назначили официальное расследование, то мне ведь наверняка дадут высказаться, в конце концов. Дадут высказаться и потом вышибут с треском! Но почему сразу вышибут? Я ничего не нарушил. Служебные инструкции и распоряжения соблюдал. Себе в карман лишнего евро цента не положил. Разберутся! Похоже, уже разобрались, если объявили мне об этом открыто и без стеснения».
В сознание Мориса ворвались два уверенных женских голоса у него из-за спины:
– Биткоин и только биткоин.
– А как быть с поправками к директиве ЕС 2015/849, принятыми в конце мая прошлого года?
– Я тебя умоляю. Они нас опять хотят загнать в общее стойло. Сначала говорят, покажите, что у вас в карманах, и тут же нам заявляют, что мы можем и должны платить больше за энергоносители.
Морис непроизвольно оглянулся и посмотрел на говоривших. Ничего особенного в обеих женщинах не было. Две обычные парижанки средних лет. Ревиаль с удивлением отметил: «А они обе неплохо подкованы в отношении криптовалют. А говорят, что занятие финансами противопоказано женщинам. Но ведь именно эту задачу нам ставили как главную для поиска. Может, в этом мое главное упущение по службе, а финансовые нарушения просто предлог? Если так, то мое дело плохо. Вышибут как не справившегося с задачей. Формулировка о финансовых нарушениях лишь отличный повод для создания комплекса вины. Не отмоешься… Может, еще не поздно развернуть лыжи? Надо познакомиться с дамочками. Хоть какая-то будет польза от этого безумного шествия».
Ревиаль обернулся и подождал, когда с ним поравняются женщины.
– Прошу прощения, меня заинтересовал ваш разговор о биткоинах.
Женщины неприязненно и брезгливо воззрились на Мориса и молча продолжили свое неспешное движение, обдав его презрением. Они были примерно одного роста и возраста. Худощавые, со спортивными фигурами, довольно привлекательными лицами. Ближняя к Морису была в полосатой футболке навыпуск и белых укороченных брюках. На ее подруге была легкая блузка лимонного цвета и цветастая юбка ниже колен. Надо отметить, что при всей простоте их наряды отлично гармонировали с их лицами. Футболка – с точеным профилем и слегка вздернутым носиком ближайшей к Морису шатенки, желтая блузка – с чувственными губами слегка открытого ротика блондинки. Болтливый спутник Мориса оглянулся на него, досадливо поморщился и ускоренно двинулся вперед в поисках новой жертвы для своих нравоучений. Морис вздохнул и виновато продолжил, обращаясь к женщинам:
– Вы не подумайте ничего плохого, мой интерес лежит сугубо в плоскости криптовалют.
Шатенка взяла свою собеседницу под руку и, глядя мимо Мориса, с долей презрения и досады произнесла:
– Именно это и вызывает подозрение.
Морис смутился и промычал:
– Я не очень понимаю, что… в чем я виноват.
Блондинка, не глядя на Мориса, пояснила:
– А что тут непонятного? О криптовалютах мы можем и между собой, без вас поговорить. А вот наши консультации по финансовым вопросам платные. В вашем возрасте, месье, пора бы знать, что мужчины должны находить более приятные темы для общения с дамами, а не заявлять с порога… – она скорчила недовольную гримасу, – «привет, синий чулок».
Ревиаль потрясенно захлопал глазами:
– Я ни в коей мере… Извините. Я даже не думал!
Шатенка холодно отреагировала:
– А иногда не вредно думать.
Морис окончательно растерялся. Он чувствовал себя униженным и втоптанным в грязь. Женщины с независимым видом дефилировали рядом. Профессиональное чутье разведчика подсказывало Ревиалю, что, прежде чем ретироваться, стоит предпринять последнюю попытку сделать что-то, чтобы не потерять лицо хотя бы в собственных глазах.
– Я не хотел вас обидеть. Вы обе довольно привлекательные дамы. Просто мне показалось, что общение с вами будет более интересным, чем с моим занудливым спутником. Прошу меня извинить за мою неуклюжесть.
Стоящая рядом с Морисом шатенка поморщилась:
– Ну у вас и комплименты, месье. На грани хамства в общественном транспорте. Где вы таких набрались-то?
Морис оторопело напряг мозг, чтобы, по крайней мере, выйти с достоинством из сложившейся ситуации.
– Прошу прощения. Я опять что-то не то ляпнул? Я готов загладить свои оплошности. Вы только прикажите.
Женщины с интересом воззрились на Ревиаля. Морис, ободренный их взглядами, попытался использовать выпавший шанс, чтобы переломить ситуацию в свою пользу:
– Позвольте представиться. Морис Ревиаль. Мне бы хотелось искупить свою вину, если вы не против.
Из-за плеча шатенки выглянуло лицо блондинки, на котором читалось любопытство:
– Мы не против. Меня зовут Софи, а мою подругу Элиза.
Элиза недовольно поежилась, заявив:
– Я и сама могу представиться. – Она повернула к Морису голову с холодным выражением на лице и насмешливыми искрами в глазах: – Элиза.
Ревиаль бросил быстрый взгляд в сторону своего недавнего спутника. Тот уже читал наставления долговязому мужчине, уверенно жестикулируя обеими руками. Его собеседник, видимо, оказался более податливым, чем Морис. Во всяком случае, он не был безучастен к словам зануды, а энергично реагировал на них словами и жестами. Этого наблюдения было вполне достаточно Морису, чтобы озвучить следующие фразы:
– Элиза, Софи, а вы не устали от демонстрации? Может, вам стоит передохнуть?
На лицах женщин отразилась неуверенность, перетекающая в неосознанное желание. Первой откликнулась Софи:
– Что вы предлагаете? Посетить такое же уличное кафе, из которого вас вытянул этот неприятный тип?
Морис мгновенно отреагировал на нотки презрения прозвучавшие в голосе Софи:
– Ну почему обязательно уличное кафе? Это было мое вынужденное пристанище.
К Ревиалю повернула насмешливо-злое лицо Элиза:
– Там вы высматривали себе очередную жертву для сексуальных утех? Еще скажите, что вы согласились идти с этим типом, потому что нас увидели.
Морис печально вздохнул:
– Врать не буду, вас я тогда еще не увидел.
Встряла Софи и утвердительным категоричным тоном сформулировала свой вопрос, дышавший любопытством:
– Но вы там точно кого-то поджидали женского пола?!
Морис посмотрел на нее грустными глазами:
– Если бы. Просто промывал кофе нанесенные мне душевные раны.
Элиза хохотнула:
– И раны эти, конечно же, вам нанесла женщина.
– Вы опять не угадали. Чтобы окончательно удовлетворить ваше любопытство, сообщаю: я холост и даже не помолвлен.
Софи пренебрежительно хмыкнула:
– Вот еще. С чего вы решили, что нас это интересует?
– Хорошо. Простите мне мою самонадеянность. Как вы отнесетесь к предложению пригласить вас в ресторан?
Подруги быстро переглянулись и окинули друг друга оценивающим взором. Софи виновато промурлыкала:
– Вообще-то мы не при параде. Сегодня в наши планы не входило посещение ресторана.
Ее фразу подхватила с легким смешком Элиза:
– Но если вы настаиваете, то мы позволим вам ненадолго увлечь нас в ваши паучьи сети. Но не рассчитывайте на легкую добычу, господин ловелас. Это не тот случай.
Образовавшаяся из трех человек компания, непринужденно пересмеиваясь, свернула в переулок и быстро удалилась с места шествия. Похоже, теперь судьба решила компенсировать Морису утренние неприятности, потребовав от него взамен только одно – не демонстрировать его хмурую физиономию. Ресторан, подходящий для такого случая, нашелся довольно быстро. У входа Ревиаль приобрел два миленьких букета цветов и элегантно вручил их своим новым знакомым. При этом он удовлетворенно отметил, что знания, полученные им на спецкурсе по обхождению с противоположным полом, ему наконец пригодились. Троица дружно и радостно окунулась в атмосферу флирта, гурманства, музыки и алкоголя. О криптовалютах за весь вечер не было сказано ни слова.
