Kitobni o'qish: «Семь дней»

Семь дней

2017 год

2020 год

2023 год

Горнило жизни переплавит любой металл. Все чего – то хотят, кто – то любви, кто – то власти, кто – то денег, кто – то всего. На деле же жизнь и ее повороты могут выбросить тебя на обочину, где в пыли и грязи ты будешь думать «А что я сделал не так?».

Жить прошлым – не получить будущего, жить будущим – не познать настоящее. Жить настоящим – слишком больно.

Каждый сам выбирает, что ему делать в зависимости от возможностей и обстоятельств. Но почему мы не можем их поменять? Почему внешние причины так влияют на нас? Почему, когда ты встречаешь любовь всей своей жизни ее у тебя забирают? Ответа я Вам не дам. Но я считаю, что если ты хочешь чего – то добиться нужно бороться за это. И это не банально. Это правда. Нельзя быть козлом и тем самым притягивать к себе. Из этого ничего не выйдет. Уважение главное.

Да, возможно, тебе будет больно, будет грустно, тоскливо, ужасно, невыносимо. И это риск. Но если награда того стоит, зачем останавливаться?

У меня такое чувство, что я не знал любви до этого. Это не любовь матери к сыну. Не любовь друга к другу. Это нечто особенное.

Когда вы стоите друг напротив друга. Когда вы буквально тонете в глазах. Когда ищите встречи. Когда придумываете причины увидеться хотя бы на минуту. Когда ожидание невыносимо. Когда больше ничто вокруг не важно. Когда чувствуете, что вас свела судьба. Но не выходит. Почему? Из – за чего? Из – за кого? Шутка этой самой судьбы? Так свести нас и сразу же забрать друг от друга.

А что потом? Потом боль? Возможно. Но! Все зависит от нас самих. Мы должны по кирпичику строить свой мир. Если я люблю тебя, то я всегда буду на твоей стороне, всегда буду рядом, всегда поддержу. Возьму рюкзак и уеду с тобой на край света, потому что с тобой.

Я люблю тебя, и ты это знаешь.

Глава первая. «Проснись»

Раннее утро Вторника.

Я живу в будущем. Я живу там, где нет любви, где нет чувств, где нет мира, где нет радости, где нет ничего, что раскрасило бы цветами серые коробки, дороги и небо. Наверное, стоит начать так…

Вы подумаете, что это начало какой – то антиутопии. Возможно. Хотя все думали, что это невообразимо. Невозможно, чтобы чернила в старых книгах, превратились в явь. Эх.… Вернуться бы на 50 лет назад и сказать людям, чтобы они думали. Чтобы они просто думали о своих поступках. Но не выйдет.

Здесь и начинается моя история.

Мы живем в новом мире.

Война, разразившаяся около двух десятков лет назад, закончилась тотальным уничтожением почти всего населения. Там что-то не поделили, сначала локальные стычки, а после и все против всех и так вплоть до мельчайших государств. Победил кто? я не помню, но можно ли назвать их победителями на выжженной земле? Говорят, у них было сильнейшее оружие – раздор. Они рассорили всех и добили оставшихся. Больше всего пострадали простые жители планеты. Пострадали это очень мягко сказано. Они были истреблены. Были уничтожены целые континенты, страны, народности. Теперь есть только одни народ или стадо, или скот.

Я? Мое имя вам знать незачем. Вы – это Я на моем месте, Я – это Вы на вашем. Такой же, как вы. Не очень высокий, и не очень низкий. Думающий, что мир крутится вокруг меня. Идущий на любимую работу. Обычный. Глаза: не голубые не карие. Волосы: не белые, не черные. Но, мне кажется, Вам повезло чуть больше.

Я родился не так давно. Застал часть той войны, но я практически не помню о ней. Моя бабушка говорила, что раньше мы были… как же там… точно! Были сербами. Это такой народ. Она говорила, что были и другие народы: Албанцы, Хорваты, Боснийцы, Словаки. Она говорила, что никто из нашей семьи никогда не покидал наших мест. Смешно. Наши места. Я этого не понимаю. У нас новый мир. Своя музыка, свои фильмы, картины, своя культура. А есть ли она? Такое чувство, что мы ведем себя как обиженный подросток, придумывая заново велосипед. Но…

Но кто мы теперь мы? Новые люди? Народ бесцветных людей, живущих на небольшом клочке земли, необожжённом войной. Какое же у этой земли название? Вы не подумайте, я знаю нынешнее название, а старое всегда забываю. Жалко историю нам не преподают, запрещено. Но помню, что бабушка говорила, что это «Старый свет». А в принципе, не важно. Прошлое в моем понимании, было таким чудным. Наверное, вы задаетесь вопросом, почему так? А может, нет, потому что вам безразлично.

…Хорошо было то, что мы жили достаточно спокойно, все в принципе было: еда, вода, жилье, отдых. Этот город – наша столица, пестрящая красками. Черными, серыми и белыми красками. Город – пятимиллионный. По дорогам ездят машины, по улицам ходят люди. Но нет птиц, нет бродячих собак, нет насекомых. Нет улыбок, нет парочек, нет веселых компаний, нет радости. Я никогда не видел детей, только люди моего возраста и постарше. И вроде этими вопросами я никогда не задавался и не думал о них, но не сегодня…

Со мной, что-то случилось. Мне не хватало авантюры и приключений. Не хватало…. Но я просто иду на работу, я обычный рабочий, по сути своей, офисный клерк, который только и знает, что ходить на работу и домой. Работаю я на взлетной полосе диспетчером. Работа очень важная. От меня зависят жизни людей. В принципе, я доволен всем. Работа – Дом – Работа. Зарплата. Зарплата? Каждый день – как предыдущий, разве не прекрасно? Стабильность. Забавно. Все говорят, что мы живем на последнем кусочке живой земли, так зачем нам аэропорт? Тем более, которым никто не пользуется. Кроме военных.

Сама столица – это набор прямоугольников, домов, которые стоят безжизненные, нет реклам, нет мусора и только машины и люди, пестрящие холодными красками, снуют туда-сюда. Единственное, что можно видеть на улице разноцветное, так это таблоиды с изображением лидера. Сорокалетний мужчина, высокого роста, крепкого телосложения, с очень добрыми глазами, смотрящими из-под маленьких округлых очков без оправы. Говорят, он не любит публику, потому его никогда не увидишь на торжественных мероприятиях, кроме дня победы. И то он выходит на балкон, своего огромного пентхауса, расположенного на крыше особняка и оттуда через мегафоны поздравляет нас всех. Голос его очень приятный и ободряющий, вселяющий радость и мы взахлеб слушаем, стоя на площади, задрав подбородки кверху.

Все же, как я говорил ранее все хорошо и просто. Хотя… если бы все могло быть так просто, я б стал это писать?

Что же со мной случилось? Утром, проспав на работу, Я забыл позавтракать, у меня безумно болела голова. Я отправился на свою работу. Дорога туда занимает около 5 минут на надземном мотопоезде. Повезло, что у моего дома первая остановка, людей не так много, и я могу занять свободное место. Люди все сегодня почему-то угрюмы, выглядят опустошенными, ранее такого я не замечал. Ближе к вечеру, почему- то есть я не захотел, но хотел пить, ужасно хотел пить. Около 23 часов я пошел прогуляться. Прогуляться, а раньше я так делал? Деление нашего нового общества происходит на военных и работников. Так вот, гуляя, поздними вечером Я увидел их. Людей из разведки. Я о них слышал, но никогда не видел, кроме как на таблоидах, где они показаны в патриотических короткометражках. Кажется, что их не видел никто вживую. Говорят, они произошли от старой спецгруппы, типа спецназа. Они тренировались в парке и такое чувство, что они тут тренируются всегда, но почему их никто не видел. Это странно. Не понимаю, зачем нам армия и разведка, ракеты и флот, когда остались только мы на всей Земле.

Проходя дальше, вглядываясь, как наша доблестная армия выполняет один комплекс упражнений за другим, заворожённый зрелищем, я остановился, чтобы перевести взгляд на приближающийся объект. И вот тут уже я нарвался на нее, сейчас?, такую же несуразную и обычную как я и вы. Она тоже гуляла по парку. Но стоило взглянуть в ее глаза, как я в них тонул. Ее лицо мне казалось знакомым, то ли сон, то ли нет. Вспышка.

И я проснулся…

Невероятно, ребята! А я-то уже думал, что к тридцати то годам, я наконец увидел ту, о ком мечтал. Но проснулся я не дома, а в какой-то белой комнате, на полу. Комната отдавала холодом, через мешок на голове я видел только проблески белого цвета. Было очень тяжело дышать, что означало, что комната не проветривается, либо в ней сидит много народа. Но я не слышал голоса. Странное чувство головной боли и непонятных мыслей, поступающих в мозг не давало мне покоя.

Знаете, я говорил, как обычный житель нашего города, разум которого был промыт по полной. Все хорошо, говорил я. Хорошая работа, хороший дом, хороший город, хорошая жизнь. Но все это не так.

Все что я пишу, должен говорить каждый, даже думать по-другому нельзя. Нужно говорить, что ничего не помнишь. Будто я не помню детство, историю, культуру, обычаи, традиции.

Понимаете, здесь человек – это не часть общества, не шестеренка в механизме, не социальный институт, не индивид. Человек – это наполнение бездушного и бескрасочного мира. Я был этим наполнением. Был мешком мяса. И не так давно я осознал все. Теперь: Я знаю, зачем нам разведка. Знаю, зачем аэропорт. Я знаю, почему все живут в домках, а приближенные в особняках. Я знаю, почему мы не едим простую еду, а кашу с таблетками. Как я осознал? Стоило мне однажды не есть пару дней.

Человек здесь – это бессознательное живое существо, и не тот, кем был раньше.

Откуда такие мысли у меня в голове?

Все это началось тогда, когда я нашел ее и «открыл глаза».

Среда.

– Где я? Эй Вы, что происходит? Снимите этот мешок. – сказал я.

– Не кричи или будешь наказан. – ответил мне женский голос.

– Кто это? – спросил я

– Друг.

– Какой еще друг?

– На данный момент твой лучший друг, но, если ты не заткнёшься, я стану твоим врагом и последним, что ты увидишь. А будешь кричать, помешаешь мне.

Я рассмеялся.

– Что ты смеешься??

– У меня мешок на голове, как ты считаешь, если ты меня убивать будешь, я тебя увижу?…последнее, что я видел, это разведку и ту девчонку, это шутка какая-то?

– Заткнись… – перебила она меня

Камера 18б – без происшествий. Сказал, проходящий мимо странным голосом охранник.

– Эй… ты кто? Ты меня видишь?

– Да, я тебя вижу – ответил женский голос.

– Это, а мешок есть на тебе?

– Нет, раз я вижу тебя.

– А твои руки связаны как мои?

– Нет.

– Ам… так может ты снимешь этот чертов мешок с моей головы… пожалуйста.

Друг, такого понятия уже давным-давно нет, нет друзей, любви, верности и бурных компаний. Самого понятия общения нет.

– Вот так лучше? – сказал женский голос

Мне открылась белоснежная комната, подсвечиваемая из-под потолка, аж глаза режет. Пару лавок, дверь, пол, стены и потолок все белое, окон нет. Опустошённое.

– Спасибо, почему этого нельзя было сделать.... – Я замер на месте, я остолбенел, нет, этим словом не описать моего удивления. Предо мной стояла она.

– Ээ… это же ты, та девчонка, постой, а почему через мешок …

– Да ну замолчи ты. Слишком много вопросов. Да это Я. Почему ты тут я не знаю. Я тебя тоже помню, ты стоял и глазел на меня, будто я голая и.... темнота. Что произошло не понятно. Зачем ты тут я не знаю.

– А ты тут почему? – спросил я

– Оказалась не в том месте ни в то время, видимо, как и ты.

– Не смешно.

Ох уж этот женский юмор. Была в аэропорту одна такая. Кричит: кричит? "смотри как круто!!" и два из трех последних гражданских самолета были дистанционно направлены в друг друга, с людьми на борту. Пускай они были пустышками, но так было не всегда и они все же были живыми. Блин, я только сейчас начал осознавать, что она сделала и она ли? Я же раньше вообще не думал об этом. Я помню, что ее больше не было, буквально через 5 минут она исчезла. Ох уж эти таблетки в каше.

– Парень? Ты че загрузился – сказала девушка, – меня, кстати, зовут Ана, а тебя? Хотя с учетом нашего положения мне не нужно знать твоего имени.

– Стоп, с учетом чего?? – спросил я

– С учетом того, что видимо нас тут и убьют…

– Ага, что ты несешь? – перебил ее я.

–… помолчи ты, скорее всего мы тут потому что гуляли ночью, так еще и столкнулись лицом к лицу…

Да, извините, маленькая поправочка, нам нельзя держаться группой, даже в два человека, кроме как на работе. Об этом я тоже не так давно узнал.

– … а тренировались военные. Видимо нас оглушили, и мы тут. – закончила она

– Ну, надо сказать, что мы не при чем.

– Эй! ты глупый? – вскликнула Ана – ты совсем не догоняешь? Стоп. Ты сколько не ешь кашу? День? Два?

– День… откуда ты знаешь? – пробормотал я.

– Тогда все ясно, ты еще не понял, что мы разговариваем.

– В смысле? Мы все всегда разговариваем…

– Это самовнушение – вклинилась Ана – те таблетки с лекарством, якобы в каше, это одурманивающая смесь. Наверное, ты говорил, что как хорошо работа – дом- работа и только недавно начал думать не так? Так же к тебе в голову полезли всякие дурные мысли. А сейчас у тебя жутко болит голова. Не так ли? – спросила она

– Да. – сказал я.

– Так вот люди давным-давно не разговаривают, а ходят, как зомби, не замечая ничего, с гримасами на лице, видимо вот под вечер твой разум начал слегка проясняться, и ты начал глазеть на меня.

Боже мой, как же она была хороша, она сидела и говорила мне дальше про всеобщий заговор, людей как кусков мяса, а я просто не мог увести от нее взгляд. Рыжая, яркая, с милыми веснушками, прямым носиком, зелеными как изумруд глазами. Девчонка с милой улыбкой. Постоянно поправляющая густые волосы до плеча. От которых веяло корицей и морской волной. Такая хрупкая, казалось порыв ветра ее надломит, но голос, высокий пронзительный, поставленный и серьезный. В этом виделось нечто необъяснимое, великолепное и чарующие.

– Тихо – прошептала Аня и надела мешок на меня.

– Камера 18б. Входим. – Сказал голос за дверью.

Сиди тихо – вновь прошептала она.

– Так: заключенная Ана Лесковски, номер 111, обед.

Слышно, как рядом с Аней была поставлена железная тарелка.

– Так: Заключенный номер 112, нет данных по имени. Он поставил тарелку около меня и ушел.

Дверь захлопнулось. Аня снова сняла с меня мешок.

– Я так понимаю, ты хочешь поесть это? – спросила Аня.

– Ну да…

– То есть ты меня совсем не услышал, когда я сказала, что тебе так мозги промывают.

– Ана, я тебя не понимаю, мы все нормально общались. Бабушка, мама, отец…

– Это было, когда еще шла война, а с кем ты общался или общаешься теперь?? – сказала она.

– Ам… ну… но мы же....

– Вот видишь.

– Это не доказывает ничего, после такого как я отключился, я чуть ли не все забыл… хотя и вспомнил, чего не знал.

– Вот ты уже близок к тому, чтобы открыть глаза! – сказала Аня, чуть ли не прыгая на месте от радости.

– Слушая, ты вроде красивая и умная. Что за бред ты несешь? Что за заговоры?

– Да послушай ты меня уже, – вскрикнула она – ты до меня обращал внимания на девушке?

– Нет.

А на парней?

– Нет.

Тебе приходилось общаться хоть с кем-нибудь, кроме как с родней когда-то?

– Я не знаю. Я не помню.

– Ну, вот и у меня так же. Пока я однажды не опоздала на завтрак и потом на ужин. Наутро у меня были такие же чувства, как и у тебя. Болела голова. Я попробовала снова не есть и вот…

– Слушай, кстати, если мне это нельзя есть, есть что перехватить? А то я сейчас помру сейчас с голода.

– Вот держи. – Она кидает мне шоколадный батончик. Она сидела в майке, обтягивающих шортах и кроссовках. В голове у меня один вопрос. Откуда она его достала?

– Откуда ты его достала? – поинтересовался я.

– Я же девушка, у меня могут быть свои секреты.

Я с улыбкой + недоверием + с не понимаем на лице смотрел на нее.

– Да ешь ты давай, это шоколад. -

– Шоколад? – удивился я. – Я шоколада с детства не видел.

– Ага....

Я вскрыл и откусил кусок этого странного, сладкого батончика.

– …бычья кровь.

– Черт, какого? – закричал я. – Что? Что, зачем ты мне это дала!?

– Тебе не понравилось или испугало содержимое.

– Ага, испугал срок годности… конечно содержимое.

– А ты смешной. Ты ешь, это вкусно.

– А где мы? – сказал я.

– Послушай, я такая же запертая тут, как и ты и не знаю.

Я опустил глаза и с отвращением на лице откусил еще кусок… начал пережёвывать, блин, это реально же вкусно, но вида не показал, пусть виноватой чувствует себя.

– Прости, дело в том, что я тоже нервничаю и переживаю, – сказала Ана.

– Ты говорила, что я тебе помешаю, если буду кричать, в чем я тебе помешаю?

– В том, чтобы совершить побег.

– И как ты собираешься это совершить?

– Не будешь паниковать, узнаешь. Будь оптимистичней, удача сопутствует храбрым.

Камера 18б. Слышно общение задержанных. – прокричал все тот же голос.

Дверь в камеру открылась, перед нами встал статный, высокий, гладковыбритый мужчина с бледно – белой кожей. На вид ему было лет 35. У него были черные кудрявые волосы, зализанные назад, видимо, он скрывал кудрявость. Костюм тройка на нем был полностью черным, как и все аксессуары, галстук, часы и даже платок в кармане. Глаза хитрые, черные, глубоко посажанные.

– Здравствуйте. Меня зовут Льер…

– Не говори с ним – перебила его Ана

Льер, – продолжил он – начальник службы безопасности. Вижу, вы уже разговариваете. Как давно вы не принимаете еду? Вы знаете, что за нарушение, комендантского часа и общение вам полагается смерть?

– Погодите, произошла ошибка, я просто гулял … – запаниковал я

– В этом то и проблема, гражданин…?

– Меня зовут….

– Это не важно, вы так и так будете повешены. – перебил он

– Да постойте же, я просто решил погулять …

– Скажите мне как часто вы гуляли до этого?

– Я, ну так… – пытался ответить я.

– Как часто вы начали гулять по ночам?

– Так ведь…

– Вот проблема. Вы знаете, что были пойманы за разговором с Аной Лесковски?

– Да я ее впервые вижу. Она вообще задумала…

И тут как удар. И мужчина на полу.

– Надень на него мешок!! – крикнула Ана. – Ты и так чуть все не испортил. Хорошо хоть ты его отвлек своей наивностью, они любят допытывать и угнетать тех, кто только «открыл глаза».

– И что ты собираешься делать дальше?? – спросил я.

– Как что? бежать. Или Ты хочешь остаться тут? Я тебе уже сказала, удача сопутствует храбрым!

– Ну тут же хоть как охрана и камеры…

– Именно, их тут нет, так как они считают нас слишком тупыми, чтобы выбраться даже из камеры. Охрана – это по сути такие же пустые оболочки, какими были и мы.

– Откуда ты это все знаешь?

– Я не знаю, я пробую – ответила она с ухмылкой.

– А чем ты его оглушила?

– Оковами, что были на мне.

– Какая ты изобретательная.

– Это сарказм? Как давно я не слышала ничего саркастического. Аж ушам приятно.

– Вообще- то я и вправду восхитился, ну да ладно.

Мы выходим из этой белой голой холодной камеры, и видим, что она всего одна во всем коридоре. Сам коридор тоже не пестрит красками, все такой же холодный и белый. Стены, пол, потолок – все белое и только зеленые световые линии по потолку. Видимо это проводка или подсветка, ибо ламп я не видел. Мы идем по нему, и я не могу понять, почему не сработала тревога. Почему нет охраны. Почему нас еще не схватили снова. Но я рад, что мы выйдем отсюда.

– Последнее приготовление и мы выйдем отсюда. – вскрикнула Ана.

Вот перед нами дверь. И тут вспышка света и темнота.

Четверг.

– Господи, на мне, что опять этот мешок.

– Кто здесь??

– О Ана, помоги снять эту шляпу с меня, у меня скованны руки.

– Боже кто здесь? откуда вы знаете мое имя??

– Ты чего? мы только с тобой сидели, разговаривали.

– Я тебя впервые вижу. О чем ты вообще? Где мы? Что происходит? Я же просто гуляла.

– Ана, что с тобой случилось??

– Да кто ты?? Я не понимаю

– Она тебя не помнит – прозвучал голос со стороны двери.

– Льер это ты? Тебя же оглушили и сковали. Как ты выбрался? Что ты делаешь?

Льер наклонился к полу, дотронулся рукой до него, были видны очертания через мешок, и вспышка.

Ааа – закричала Ана, будто ее бьет током.

– Что ты делаешь с ней, скотина!? – кричал я.

– Небольшая шоковая терапия – со смехом ответил Льер. – вы посчитали себя самыми умными. Дайте преподать вам урок.

– Прошу тебя перестань! Ты убьешь ее.

– Умрет она сейчас или потом, какая разница, если она все равно умрет.

– Что тебе надо от нас? Зачем мы тебе?

– Я люблю издеваться над людьми. Хотя вы не люди и это еще лучше, мне за это ничего не будет

– Прошу тебя остановись, она не выдержит.

– Ты еще не понял? Вы все равно будете убиты. Либо виселица, либо так.

Меня одолела дикая злоба, я кое как поднялся и кинулся на него, но безуспешно, меня сразу ударил кто-то сзади, Ана не переставала кричать от жуткой боли. Я желал убить этого ублюдка. И тут крик пропал, осталось только тихое сопение и плач.

– Я оставлю вас одних. – сказал важно Льер и слышно было, как он выходит и закрывает дверь.

– Ана, Ана…. Ты жива.

– Боже за что? Что он так? Что я ему сделала? Господи помоги нам.

Было удивительно слышать имя Господа. Люди давно так не выражались. Наверное, вследствие ударов током она начала вспоминать детство и слова, которыми слышала.

– Ана, ты помнишь меня? На тебе есть мешок?

– Нет, и кто ты такой, это из-за тебя он так поступает со мной, я же тебя даже не знаю. – в слезах ответила она.

– Прошу тебя, пожалуйста, сними мешок с меня, я помогу нам.

– Лучше не надо или он вернется и это повторится. Пусть будет так, давай делать то что он говорит.

– Ана, ты его слышала, он хочет убить нас… послушай, так у нас будет больше шансов выбраться.

– Нет, нет, нет, нет, нет! – кричала она в истерике.

– Да сними с меня этот ты мешок! Пойми так будет лучше. Все успокаивайся, он так больше не сделает, его здесь нет, она нас не видит и не слышит.

– Ошибаетесь, мистер, я вас и вижу, и слышу, а также я с радостью повторю сделанное. – прозвучало в громкоговорителе.

Оказывается, он все слышит и видит, значит мы все-таки такие тупые, раз посчитали себя умнее их.

– Льер, собака, я доберусь до тебя, слышишь? Я обещаю тебе.

– Я жду тебя. А пока развлечемся.

Я не мог сдерживать злобу. Я впервые себя так чувствовал. Я не был знаком с этим человеком, но я хотел убить его. Его адский смех все громче и громче доносился после каждой фразы. Это угнетало.

– Каждые 5 секунд, пока кто-то из вас не съест кашу я буду пускать разряд по полу, пока вы не сгорите. Отличную идею подсказала твоя подруга. – сказал Льер.

– Ррр…ааа я ненавижу тебя ублюдок!!!

– Время пошло… раз

– Быстрей сними с меня мешок.

– Нет, ты слышал его, надо есть.

– Два…

– Скорей глупая, я помогу нам

– Три…

– Нет, где каша, я съем ее. Не хочу, чтобы это повторилось.

– Четыре…

– Постой, не делай этого!!

– Пят…умница моя дорогая.

– Ана, нет, не ешь ее.

Она жадно начала есть кашу, напичканную неизвестно чем. Она стояла на четвереньках, как пес и ела из тарелки, будто это миска.

– Пять, ахаха

Вновь вспышка, ужасные боли по всему телу, крик Аны и дикий смех в громкоговоритель.

– Я уверен ты думаешь, что же с ней произошло. Я тебе скажу. Когда она меня оглушила, я упал на пол, вы надели на меня мешок и заковали, но вы не выходили из камеры, вы стояли у дверей, как вкопанные в землю и что-то бормотали, действия таблеток не проходят быстро, оно циклично, плюс мои руки хоть и в оковах, но я умудрился пустить газ с содержанием нашего лекарства и пустить ток по полу. У меня, как и у нее есть свои секреты. Только вот я не понимаю, почему не подействовало это на тебя, и пришлось снова тебя заковать. Но ничего, когда мы убьем тебя и вскроем мы все узнаем. Мало ли какое-то долгое восприятие или иммунитет, это надо узнать.

– Льер, скажи мне, кто ты? – через боль и крик сказал я.

– А я разве не сказал? я всего лишь последний кого ты увидишь в жизни.

– Почему, раз никто не разговаривает и не держатся группой, не ест обычной еды. Ты же выглядишь абсолютно нормальным? –бормотал я.

– Вы это мясная туша обеспечивающая нас всем необходимым. Мы приближенные. Скажи ты когда-нибудь о нас слышал.

– Да, я о вас слышал. – чуть не теряя сознания сказал я.

– Но не видел. Вы тупая человеческая масса наши рабы, вы наши игрушки, которыми мы вертим как хотим. Вы это мусор. Мы вас пичкаем таблетками, что бы вы были подконтрольными, а таких как ты и она мы ловим и убиваем, что бы вы не рушили систему. А теперь прошу меня извинить. У меня есть еще дела.

– Льер, я выберусь отсюда и убью тебя. Я убью тебя. И я буду последним, что и кого ты увидишь!.

– До свидания, дорогие мои – со смехом сказал Льер.

Был дан разряд максимальной мощности, я только слышал визг Аны и тишина.

Я не знаю почему и зачем я здесь, я не помню почему я не ел на утро кашу, хотя даже когда опаздывал на работу делал это машинально. Я не знаю почему я нарвался на нее именно тогда в тот вечер. Что с ней произошло? Что же нам делать? Что мне сделать, чтобы помочь ей и выбраться отсюда. Ток перестали подавать практически сразу. Мы рухнули на холодный белый пол обессиленные. Я пытался доползти до нее, но мне не хватало сил. Она лежала обездвижено сопела и плакала, я почуял запах крови.

Пятница.

Мы не можем здесь оставаться, если хотим жить.

На мне до сих пор был этот мешок. Проклятье, если Ана не придет в себя, нам отсюда не выбраться. От лежания на это кафельном, белом и холодном полу мое тело все онемело. Ужасно болела спина и шея. Ану было не слышно. От полученного разряда я даже говорить не мог. Я понимал, что, скорее всего, это последние дни нашей жизни. А все за что? За то, что я по какой-то случайности не ел?

Как бы я снова хотел оказаться в своем доме, где есть только я. Ходить на работу и обратно. Жить как прежде.

– Эй? – через силу сказала Ана.

– Ана, ты очнулась? Ты меня вспомнила?

– Да. Помутнения в памяти бывают после приема этих препаратов.

– Что нам делать, Ана?

– Сидеть и ждать.

– Чего ждать?

– Смерти.

– Как-так- то? Где та авантюристка и воительница? Где идеи? Где тайный замысел?

– Слушай, отстань от меня, я такая же, как ты, обычная девчонка, которая пару дней не ела эту чертову кашу. Я не рецидивист, не террорист, не ополченец. Думаешь, есть какие-то ячейки сопротивления? Есть спецотряд повстанцев, что выведут нас отсюда, перебив тут всех?

– Но…?

– Мы тут одни и другие, как мы открывшие глаза окажутся тут и их будет ждать тоже самое.

– Нельзя так сдаваться, надо что-то придумать.

– Успокойся и жди своей участи. Прости меня, что дала тебе надежду.

– Ты думаешь мы вот так и закончим?

– Да.

Мне было ее не узнать, изо дня в день она другая.

– Ты помнишь, что было вчера? – спросил я.

– Не помню, что происходило, но я помню боль, ужасную боль. А теперь все мое тело в ожогах.

– Ана, а чем ты занималась до этого всего?

– Я жила как все. Работала в парке развлечений оператором детских аттракционов. Странно, но детей никогда не было, я приходила и стояла весь день в ожидании посетителей. Я только сейчас понимаю, что стояла там весь день бездумно, только раз в пол часа пробегая вокруг аттракциона и смотрела, что бы не было поломок. И сейчас осознаю, что это длилось несколько лет, я просто стояла и бегала с натянутой улыбкой.

– А где ты жила? – продолжил я?

– Вблизи Центропарка, из моих окон было отлично видно мостовую на старую пересохшую реку и огромный памятник, сделанный из метеоритного камня. Прекрасный вид мог бы открываться, если бы мы жили в старом обществе.

– А что ты знаешь о старом обществе? – с удивлением спросил я.

– Только то, что помню из рассказов бабушки. Там все было зелено. Мы жили в деревне недалеко от Кракова.

– Да, моя бабушка тоже подобное говорила. – сказал я.

– Так вот, я помню большое количество животных, рогатых с чёрно-белым окрасом, помню, что у нас была собака. Помню других жителей, мужчину, который танцевал прекрасный танец «Яблочко», соседских ребят, которые вечно возились в полях либо пасли животных. Помню молоко и его божественный вкус. Настоящее молоко, а не тот порошок, как сейчас. Бабушка рассказывала мне об отце. Что он военный офицер и потому не появляется дома, говорила он служил на границе с Турцией, рядом со Стамбулом, охраняя границу.

– Прям как мой! – радостно перебил я.

– Дай расскажу. – ответила Ана и продолжила. – Маму я не помню, кажется, что ее и не было. Я помню начало войны. Как с запада на восток полетели самолеты, войска, которые шли по нашим дорогам сначала туда, а потом обратно убегали. Потом, однажды ночью, когда я выбралась на крышу – я увидела огромное количество падающих звезд со всех сторон. Я кричала бабушку, а когда она вышла, она кричала мне скорей спускаться. Я видела ужас в ее глаза. Я спустилась и в один момент со всех сторон увидела вспышки света, настолько яркие, что ночь стала днем, только солнце бушевало на земле, а не в небе. Бабушка принесла меня в подвал, сама пошла за телефоном, видимо, чтобы позвонить отцу. После этого был дикий грохот как при землетрясении и кромешная темнота и тишина. Больше я не видела никого из своих.

– Какая трогательная история – прозвучало в громкоговорителе.

– Отстань ты от нас – крикнула Ана.

– Дорогая, я отстану, когда вы умрете и то не факт.

– Не слушай его. – Сказал ей я

– А что его не слушать, когда он прав.

– Наконец-то вы признаете, что я делаю – снова со смехом прозвучало со стороны мегафона.

– Расскажи мне, каким было твое детство. – попросила Ана.

– Мое детство? Я, как и ты, практически не помню матери, но она была точно. Вот отец пропал. Бабушка говорила, что он погиб на войне недалеко от города Стамбул на фронте, охранявшем переправы через проливы Босфор и Дарданеллы, так же, как и твой, как я уже сказал. Может они даже были знакомы или служили вместе. Мы жили в городе, в Белграде, если быть точным. Я и бабушка всегда были дома. Я помню, что очень любил глазеть в окно, пускай мне и открывался вид на старые панельные дома, еловый лесок и небольшой сквер, но город кипел жизнь. Какие-то компании сидели на скамейках и громко смеялись, за что на них часто кричи разъярённые жители домов вблизи. Часто через сквер гуляли влюбленные, которые крепко держались за руки и целовались при любом удобном случае, в еловой роще жило большое количество птиц, которые пели песни каждое утро. Бабушка редко брала меня на улицу, но, когда я там все – таки оказывался, я игрался во дворе с другими детьми, пока бабушка сидела с другими старушками, я мечтал увидеть отца. А когда вырасту стать военным как он. Вечерами в том же дворе собирались компании и пели песни под гитару. Но потом в одну из ночей я увидел те же летящие звезды и ту же вспышку.

Ана сняла с меня мешок, и я увидел, как по ее лицу катились слезы. Я так хотел ее поцеловать. Если б не эти обстоятельства я бы никогда бы ее не встретил. Она была одновременно лучшем и худшим из того, что случалось в моей жизни. Ничего и никого прекрасней ее я не видел.

– Ребята, вы меня утомили своими слезными историями. – прозвучало в рупоре.

Вспышки я уже не видел. Только резко наступившею темноту и боль. У нас нет плана, нет надежды и нет помощи. Есть только мы друг у друга и, видимо, это и правда наши последние дни. Отчаяние одолевало нас.