Красные моря под красными небесами

– Как вам будет угодно, – вздохнул Жан и полез во внутренний карман камзола. – И все же элементарные правила приличия не позволили мне явиться к вам с пустыми руками…

Из кармана он вытащил серебристый парчовый мешочек, стянутый у горловины печатью из тисненой золотой фольги, залитой красным воском.

Госпожа Галлардин не выносила, когда ее отрывают от любимого дела, всем сердцем ненавидела лесть, но, по единодушным заверениям Жановых осведомителей, обладала единственной слабостью – страстно обожала подарки. Вот и сейчас сердитые морщины на челе госпожи Галлардин разгладились, а по губам скользнула тень улыбки.

– Что ж, раз правила приличия не позволяют… – сказала она и, взяв подарок, торопливо, как обрадованный ребенок, сорвала печать, расправила складки серебристой парчи и с любопытством заглянула внутрь.

В мешочке оказалась прямоугольная бутылочка с бронзовой пробкой, наполненная молочно-белой жидкостью. Госпожа Галлардин, прочитав наклейку, изумленно выдохнула:

– Аустерсалинская белосливовица! О Двенадцать богов, кто же вам это присоветовал?

Ликеры и бренди, купированные в Тал-Верраре, славились на весь свет. Наилучшие сорта бренди – в данном случае несравненный аустерсалинский, производимый в Эмберлене, – смешивали с настойками и вытяжками из редкостных алхимических плодов (а как известно, алхимические белые сливы обладают поистине божественным вкусом), что придавало творениям веррарских виноделов невероятно изысканный вкусовой букет и аромат; один глоток подобного напитка вызывал у знатоков восторженное оцепенение. Бутылочка, вмещавшая не больше двух рюмок аустерсалинской белосливовицы, обошлась Жану в сорок пять соларов.

– Знающие люди уверяют, что вы по достоинству оцените мой скромный дар, – заметил Жан.

– По-вашему, это скромный дар, господин…

– Де Ферра, Жером де Ферра. Я всегда к вашим услугам, госпожа Галлардин.

– Помнится, речь шла о моих услугах, господин де Ферра. Так чем же я могу вам услужить?

– Видите ли, если уж мы перешли прямо к делу, то об услугах говорить рановато. Пока что у меня к вам только… гм, вопросы.

– О чем?

– О сокровищницах.

Госпожа Галлардин, прижав бутылочку к груди, как новорожденного младенца, недоуменно уставилась на Жана:

– О каких сокровищницах? Что вы имеете в виду – обычную кладовую с механическими запорами или особо прочное хранилище с механической системой защиты?

– Меня больше интересует последнее.

– И что вы намерены в нем хранить?

– Ничего, – ответил Жан. – Видите ли, мне необходимо не установить, а снять защитные устройства.

– А, так вы заперли свою сокровищницу, а теперь не можете ее отомкнуть? Замок заело?

– Что-то в этом роде. Понимаете, тут дело такое…

– Какое?

Жан, облизнув губы, с улыбкой ответил:

– До меня дошли слухи, что вы иногда соглашаетесь на… скажем так, необычные предложения.

Она окинула его понимающим взглядом:

– Вы намекаете, что сокровищница, о которой идет речь, принадлежит не вам?

– Ну, в общем-то… да.

Азура Галлардин прошлась по комнате, переступая через разбросанные по полу книги, бутылки и заводные безделушки.

– Законы Великой гильдии гласят, что ни один искусник не вправе портить или разбирать устройство, созданное другим, – наконец-то изрекла она. – Впрочем, в порядке исключения подобные действия возможны по особому распоряжению городских властей или по личной просьбе владельца устройства… – Помолчав, она добавила: – Однако в некоторых случаях… к примеру, если изучение чертежей может привести к дальнейшим усовершенствованиям… исключительно в интересах развития науки на благо гильдии… своего рода испытание на прочность… критическая оценка мастерства…

– Госпожа Галлардин, от вас мне нужен только совет, – сказал Жан. – Мне требуется не замочных дел мастер, а всего лишь некоторые сведения, которые впоследствии могут пригодиться замочных дел мастеру.

– Что ж, в таком случае лучше меня советчика вам не сыскать. Однако, прежде, чем перейти к обсуждению стоимости подобного совета, скажите мне, молодой человек, вам известно имя создателя вашего защитного устройства?

– Да.

– И кто же это?

– Азура Галлардин.

Вторая госпожа Великой гильдии искусников отпрянула от Жана, будто от потревоженной гадюки:

– Вы хотите, чтобы я объяснила вам, как взломать защитное устройство, созданное моими руками? Да вы в своем уме?

– Видите ли, я осмелился предположить, что имя владельца сокровищницы, охраняемой вашим непревзойденным творением, не вызовет у вас особого сочувствия…

– И кто же это?

– Реквин. А сокровищница – в «Венце порока».

– О Двенадцать богов! Вы и впрямь обезумели! – воскликнула Азура Галлардин, опасливо озираясь – не затаились ли где соглядатаи. – Мне осталось только посочувствовать – не вам, а самой себе.

– Госпожа Галлардин, я человек состоятельный и готов выплатить любую сумму, дабы вознаградить вас за доставленное беспокойство…

– Для этого вам никаких денег не хватит, – сказала старуха. – Господин де Ферра, я улавливаю в вашей речи… талишемский выговор? Вы родом из Талишема?

– Да.

– И репутация Реквина вам известна?

– Разумеется. Я все досконально изучил.

– Глупости! Если бы вы действительно все досконально изучили, то ко мне бы не явились. Ох, простофиля талишемский, позвольте мне вам кое-что рассказать. Вы знакомы с его спутницей Селендри? С той, у которой бронзовый протез вместо руки?

– Да. Поговаривают, что он только Селендри и доверяет.

– И это все, что вам известно?

– Пожалуй, да.

– До недавнего времени Реквин ежегодно в День Перемен устраивал бал-маскарад – грандиозное празднество в «Венце порока», куда съезжались гости в роскошных нарядах, один другого краше и дороже, однако маскарадные костюмы Реквина и его спутницы не имели себе равных. Так вот, несколько лет назад, перед балом, Реквин и его пассия смеха ради решили поменяться нарядами и масками, не подозревая, что наемный убийца присыпал Реквинов костюм каким-то адским зельем, ужасающим творением черного алхимика. В сухом виде порошок был совершенно безвреден, но стоило согреть его теплом тела и смешать с каплей пота, как он начинал действовать… Вы представляете, что делает с плотью аква регис? Красавица с полчаса щеголяла в Реквиновом наряде, веселилась, танцевала, а потом… закричала. Сама я этого не видела, но знакомые искусники рассказывали, что бедняжка заходилась криком до тех пор, пока не сорвала голос, а потом просто хрипела и сипела от невыносимой боли. Оказалось, что убийца присыпал ядом только одну сторону наряда, – подумать только, какая изощренная жестокость! Кожа красавицы стала оплывать, пошла пузырями, как кипящая смола… Среди гостей не нашлось смельчаков, готовых прийти на помощь страдалице, только Реквин бросился к ней, содрал наряд, потребовал, чтобы принесли воды, пытался вытереть отраву сначала своей рубахой, а потом голыми руками… поэтому он и не расстается с перчатками, обезображенные пальцы прячет.

– Какой ужас… – сказал Жан.

– В общем, его стараниями Селендри осталась жива, но изувечена и обезображена. Вы же видели, что у нее с лицом. Глазное яблоко лопнуло, глаз вытек, пальцы ноги пришлось удалить, пальцы рук превратились в угольки, да и сама рука тоже безнадежно искалечена… Селендри отрезали одну грудь, господин де Ферра. Вы не в состоянии представить себе, каково это, а мне даже сейчас об этом думать жутко, хотя в моем почтенном возрасте о красоте не думают. Так вот, Реквин, препоручив возлюбленную заботам лекарей, немедленно объявил всем своим головорезам и ворам, всем своим высокопоставленным друзьям и знакомым, что выплатит тысячу соларов любому, кто назовет ему имена убийцы и заказчика. Увы, он переоценил свое влияние. Как оказалось, его врага боялись куда больше, поэтому ответа Реквин не получил. День ото дня он увеличивал вознаграждение: пять тысяч, десять, двадцать… Безуспешно. После этого началась череда убийств – жестоких и беспощадных, наугад и без разбору. Спасения не было ни ворам, ни алхимикам, ни слугам приоров – никому, кто хоть что-то знал. Еженощно обнаруживали чей-то труп, освежеванный с левой стороны. Реквина умоляли остановиться, но он упрямо стоял на своем: убийства не прекратятся до тех пор, пока к нему не доставят отравителя. Увы, дотошные расспросы ни к чему не привели. Тогда Реквин стал еженощно убивать не одного, а двоих: жен, мужей, родственников, детей, друзей – всех подряд, а когда его головорезы отказались исполнить приказ, он хладнокровно уничтожил всю банду. Бесчисленные покушения на его жизнь еще больше ожесточили Реквина. Убийства продолжались; горожане жили в постоянном страхе и были готовы на все, лишь бы раздобыть необходимые сведения. В конце концов к нему привели человека, который ответил на все вопросы…

Вздохнув, Азура Галлардин продолжила рассказ:

– Реквин приковал его к деревянной раме, залил всю левую сторону алхимическим цементом, дождался, пока цемент не схватится, а потом установил раму вертикально, так что человек этот оказался наполовину замурованным, от макушки до левой пятки. Все это сооружение Реквин перенес в свою сокровищницу и каждый день насильно вливал в глотку пленника воду, чтобы тот не умер от жажды раньше времени. Левая сторона тела постепенно отсыхала, загнивала, разлагалась – бедняга умирал долго, в страшных мучениях. Честно говоря, я не могу представить более жестокой пытки… – прошептала она, взяла Жана под руку и подвела его к окну в левой стене. – Поэтому, надеюсь, вам понятно мое искреннее желание хранить абсолютную верность именно этому заказчику до тех самых пор, пока Всемилостивейшая госпожа не вытряхнет мою душу из мешка старых костей.

– Уверяю вас, Реквин никогда об этом не узнает.

– А я уверяю вас, господин де Ферра, что на подобный риск не пойду. Никогда и ни за что.

– Уверяю вас, любое, самое…

– Известно ли вам, молодой человек, – торопливо прервала его старуха, – что ждет тех, кто пытается мошенничать в его заведении? Виновнику отрубают руку, потом живьем сбрасывают с вершины башни на камни двора, а родственникам выставляют счет за уборку. А знаете, что случилось с недоумком, который устроил драку в «Венце порока» и раскровенил противнику губу? Реквин привязал его к столу, велел какому-то коновалу отделить бедняге коленные чашечки, а потом примотал их на место, предварительно всыпав в раны огненных муравьев. Несчастный умолял перерезать ему горло, но легкой смерти так и не дождался. Видите ли, Реквину законы не писаны. Архонт не желает с ним связываться, потому что не хочет портить отношений с приорами, которым, в свою очередь, очень выгодно вести дела с Реквином. После того как Селендри чудом выжила, Реквин стал гением изощренной жестокости. Чем бы меня ни соблазняли, я ни за что не рискну навлечь на себя гнев этого человека.

– Я вполне разделяю ваши опасения, – заверил ее Жан. – Предположим, ваше участие в этом предприятии ограничится невинным описанием устройства – о, в самых общих чертах! Это снимет с вас всякие подозрения, ведь об устройстве известно не только вам?

– По-моему, вы не проявили должного внимания к моему рассказу… – Азура Галлардин, укоризненно покачав головой, указала на окно. – Господин де Ферра, не желаете ли полюбоваться панорамой Тал-Веррара?

Жан сделал шаг к окну, откуда действительно открывался прекрасный вид на западную оконечность острова Искусников, гавань и сверкающие серебром воды Сабельного залива, где под защитой высоких крепостных стен и катапульт стояла эскадра архонта.

– Да, великолепное зрелище, – признал Жан.

– Я рада, что вам нравится. А теперь позвольте мне завершить нашу беседу следующим заявлением… Что вам известно о противовесах?

– К стыду своему… – начал Жан.

Старуха невозмутимо дернула один из кожаных шнурков, свисавших с потолка.

Пол ушел у Жана из-под ног.

Точнее, поначалу Жану почудилось, что панорама Тал-Веррара внезапно скользнула к потолку; пока органы чувств лихорадочно совещались между собой, пытаясь сообразить, возможно ли это, желудок с бесцеремонной настойчивостью подтвердил, что в движение пришла отнюдь не панорама.

Пролетев сквозь проем, неожиданно возникший в половицах, Жан сверзился на деревянный помост, подвешенный на чугунных цепях под домом Азуры Галлардин, и решил, что это какое-то подъемное устройство. Внезапно помост с огромной скоростью устремился к улице третьего яруса.

Залязгали цепи, в лицо ударил порыв ветра; Жан упал ничком и побелевшими от напряжения пальцами вцепился в край помоста. Навстречу ему неслись крыши, телеги и булыжники мостовой. Он невольно подобрался, ожидая резкого удара, но помост начал плавно замедлять ход… тень неизбежной смерти уступила место возможности болезненного увечья, которая, в свою очередь, уверенно превращалась в досадный конфуз. Помост замер в нескольких футах над мостовой. Цепи с правой стороны помоста обвисли, цепи слева остались туго натянутыми; помост резко накренился, пребольно сбросив Жана на камни.

Жан сел и облегченно перевел дух; перед глазами все плыло. Он опасливо взглянул вверх: помост стремительно поднимался к своему обычному месту под домом. Внезапно из потайной дверцы в полу вылетел небольшой блестящий предмет. Жан едва успел увернуться и прикрыть голову руками, как его обдало брызгами бренди вперемешку с острыми осколками стекла. Стряхивая с волос драгоценные капли аустерсалинской белосливовицы и бормоча проклятья, он неловко поднялся на ноги.

– Доброго вам вечера, сударь! – раздался голос за спиной Жана. – А, погодите… как же я сразу не сообразил… Госпоже Галлардин ваше предложение не по нраву пришлось?

Жан недоуменно обернулся и увидел у стены неприметного двухэтажного дома улыбчивого разносчика пива – тощего, как пугало, и дочерна загорелого. На голове у него красовалась заношенная шляпа с широкими обтрепанными полями, свисавшими до угловатых плеч. Рядом стояла большая бочка на колесиках, увешанная деревянными кружками на цепочках.

– Угу, так оно все и было, – пробормотал Жан.

Тут, как назло, из-под его камзола выскользнул топорик и со звоном ударился о булыжники мостовой. Жан, побагровев от смущения, торопливо поднял и спрятал оружие.

– Знаете, сударь, я вам как на духу скажу, только не обижайтесь, – улыбнулся разносчик. – Видят боги, это для вашей же пользы, ну и для моей, конечно. Так вот, по-моему, вам сейчас выпить не помешает – чего-нибудь укрепляющего, не из тех напитков, что с неба падают да по мостовой вдребезги разлетаются. Ох, а вдруг бы вам голову пробило или осколком задело…

– Ну, раз не помешает… – вздохнул Жан. – А вы что предложите?

– А вот скрадень, господин хороший. Слыхали о таком? В Тал-Верраре его знатно варят. Может, конечно, вы его у себя в Талишеме пробовали, так ведь у вас его варить не умеют, только продукт переводят! Вы не подумайте чего, сударь, сам я к талишемцам со всей душой, у меня там родственники…

Скрадень – густое темное пиво, сдобренное для запаха миндальным маслом, – пьянил не хуже любого вина.

– Налейте-ка мне полную кружку, – кивнул Жан.

Разносчик, вытащив затычку из бочки, налил в кружку темной, почти черной жидкости и одной рукой протянул кружку Жану, а другой учтиво приподнял шляпу.

– Между прочим, она почти каждый день такое вытворяет.

Жан с наслаждением глотнул пива, ощутив приятный легкий привкус дрожжей и миндаля.

– Почти каждый день?

– Ага. Некоторые посетители ей быстро надоедают, вот она и расстается с ними без особых церемоний… Да что я вам рассказываю, сударь, вы же сами-то…

– Угу. Хороший у вас скрадень.

– Премного благодарен, сударь. И цена невелика – один центир за полную кружку. Ох, спасибо вам за вашу щедрость! Вообще-то, я здесь частенько посетителей госпожи Галлардин поджидаю, скраднем отпаиваю – и господам польза, и мне хорошо. Жаль, конечно, что вы с ней не договорились…

– Ну это как сказать… – Жан допил скрадень, утер рот рукавом и вернул кружку разносчику. – Хоть мы с ней и неожиданно расстались, мне жалеть не о чем – на будущее задел положен.

Глава 4
Альянсы наугад

1

Господин Коста, сами посудите, какой резон мне от вас что-то скрывать? Будь у меня противоядие, я за него немало золота бы запросила, но ведь нет его…

Бледноликая Тириса, практикующая отравительница, принимала посетителей в уединенном кабинете. Локк с Жаном сидели, скрестив ноги, на мягких подушках, разбросанных по полу, и учтиво держали в руках крохотные чашечки, до краев наполненные густым джерештийским кофе – разумеется, так и не пригубив. Бледноликая Тириса, уроженка Вадрана, озабоченно расхаживала по кабинету, льдисто сверкая прозрачными голубыми глазами; светлые, как лен, прямые волосы чуть прикрывали воротник черного бархатного камзола. У единственной двери безмолвно стояла ее телохранительница, веррарка, вооруженная шпагой с корзинчатой гардой и полированной деревянной дубинкой на поясе.

– Вы правы, госпожа Тириса, прошу прощения, – сказал Локк. – Надеюсь, вы понимаете, что мне несколько не по себе. Умоляю, войдите в наше положение: мало того что нас отравили, так еще и яд определить невозможно, а уж противоядие отыскать…

– Да, господин Коста, положение весьма незавидное.

– Вот уже дважды моего повиновения пытаются добиться с помощью яда! В первый раз я еще счастливо отделался…

– Увы, тут уж ничего не поделаешь. Видите ли, яд как нельзя лучше обеспечивает покорность и послушание…

– Ох, напрасно вы с таким удовольствием об этом упоминаете.

– Что вы, господин Коста, я вам искренне сочувствую. – Бледноликая Тириса примирительно воздела левую руку, унизанную кольцами и покрытую шрамами алхимических ожогов, и Локк с удивлением заметил обрубок безымянного пальца. – Вот, взгляните, к чему приводит рассеянность и недосмотр. Еще подмастерьем я проявила редкую неосмотрительность в обращении с весьма опасным веществом. Выбирать, что дороже – палец или жизнь, – пришлось незамедлительно. К счастью, под рукой оказался острый нож. Так что, господа, с плодами своих трудов я знакома не понаслышке. Я на себе испытала и хворь, и отчаяние, и тревогу ожидания.

– Ах, госпожа Тириса, простите моего спутника, – сказал Жан. – Видите ли, нас искусно отравили таким чудесным ядом, что остается лишь уповать на не менее чудесное исцеление.

– Поймите, отравить гораздо проще, чем исцелить, – заметила Тириса, с привычной рассеянностью потирая обрубок пальца. – Противоядия подбирать непросто. Как правило, они сами ядовиты. Увы, не существует ни зелья, способного устранить последствия отравы, ни панацеи – универсального средства, исцеляющего от любого яда. Мне проще перерезать вам глотку, чем наобум испробовать на вас все известные противоядия в надежде на чудесное исцеление. Вдобавок эти противоядия могут либо продлить ваши мучения, либо ускорить действие того зелья, которым вас отравили.

Жан, подперев подбородок ладонью, оглядел кабинет. У одной стены виднелся алтарь хитроумного толстяка Гандоло, бога торговли и звонкой монеты, Отца удачи, Покровителя сделок, а у стены напротив – алтарь Азы Гийи, Богини Смерти, Повелительницы Долгого безмолвия.

– Вы упомянули, что известен целый ряд ядов замедленного действия. Не поможет ли это подыскать нужное противоядие?

– Да, господин Ферра, таких ядов немало. Вытяжка из сумеречной розы, попав в организм, несколько месяцев бездействует, а затем, если не принимать противоядия, тело мало-помалу начинает терять чувствительность. Белая сухотка лишает питательности еду и питье, и несчастная жертва, даже предаваясь чревоугодию, погибает от истощения. У того, кто вдохнул порошок ануэллы, через несколько недель начинает сочиться кровь из всех пор, и смерть наступает от кровопотери… Вот всего лишь три яда замедленного действия, но убивают они по-разному, и каждый требует особого способа излечения. Противоядие, выводящее отраву из крови, может стать причиной смерти, если вы отравлены ядом, который поражает организм иначе.

– Тьфу ты! – сокрушенно произнес Локк. – Погодите, а вот… Ох, глупо об этом даже говорить, но… Жером, ты упоминал еще одно средство…

– Драконов камень, безоар, – сказал Жан. – Помню, я в детстве читал…

– Увы, безоар – это миф. Волшебная сказка, – со вздохом изрекла Тириса, сложив руки на груди. – Такая же выдумка, как повесть о десяти честных предателях, как сказание о мече, разящем без промаха, или о призывном роге Терим-Пеля. Чистый вымысел, только и всего. Мы с вами в детстве одни и те же книги читали, господин де Ферра. Извините, но для того, чтобы извлечь волшебные камни из желудка дракона, необходим живой дракон.

– Да, с драконами нынче туговато.

– Впрочем, если вы жаждете чудесного исцеления любой ценой, я могу лишь посоветовать…

– Мы на все согласны! – нетерпеливо воскликнул Локк.

– Обратиться к картенским магам. Насколько мне известно, они действительно могут остановить действие яда в тех случаях, где мы, алхимики, бессильны. Разумеется, за соответствующее вознаграждение.

– Нет уж, увольте… – пробормотал Локк.

– Что ж, – с сожалением в голосе произнесла Тириса, – как это ни прискорбно для моего самолюбия и для моего кошелька, уважаемые господа, предложить вам мне нечего. Поскольку о яде ничего не известно, помочь я вам не смогу. А вы уверены, что вас отравили недавно?

– Совершенно уверены. Такая возможность впервые представилась нашему мучителю не далее как вчера ночью.

– В таком случае служите ему верой и правдой – это продлит вашу жизнь на недели, а то и на месяцы, и, может быть, за это вам удастся что-то узнать о загадочном яде. Разумеется, это слабое утешение, но, если вам станут известны хоть какие-нибудь дополнительные сведения, немедленно приходите ко мне. Я приму вас в любое время дня и ночи.

– Ах, вы так великодушны! – сказал Локк.

– Я буду молить всех богов, чтобы вам улыбнулась удача. Да, жить с таким бременем нелегко, однако же, если не представится другого выхода, прошу вас, обращайтесь ко мне – есть прекрасные способы покончить с тяготами бренного существования. Замкнуть круг, так сказать.

– С вами приятно иметь дело, госпожа Тириса. – Жан поднялся, опустил кофейную чашечку на столик и положил рядом с ней золотой солар. – Спасибо за ваше гостеприимство.

– Не за что, господин де Ферра. Вы готовы?

Локк встал, одернул камзол и кивнул вместе с Жаном.

– Валиста вас проводит, как обычно, – сказала Тириса. – Еще раз прошу прощения за излишние меры предосторожности. Надеюсь, вы понимаете, что глаза вам завязывают не только для моего, но и для вашего же блага.

Никто, кроме служителей Бледноликой Тирисы, не знал, где именно располагалась ее обитель, затерянная среди сотен домов, торговых лавок, кофеен и прочих заведений в хитросплетениях улочек Изумрудного пассажа. Квартал получил свое название из-за куполов Древнего стекла – свет солнца или лун, преломляясь в прозрачной толще, озарял окрестности зеленоватым сиянием. Посетители попадали к Тирисе не иначе как с завязанными глазами, в сопровождении охранников и уходили от нее таким же манером. Вот и сейчас телохранительница протянула Локку и Жану повязки.

– Разумеется, – ответил Локк. – Нам не привыкать… Нас и так вечно водят за нос в темноте.

2

Две ночи подряд Локк с Жаном шныряли по Савроле, высматривая на крышах и в подворотнях соглядатаев архонта или картенских магов, но так никого и не обнаружили. Впрочем, Реквиновы шпионы, в полном соответствии с приказами своего господина, вели за приятелями открытую слежку.

На третью ночь Локк с Жаном, осмелев, решили вернуться в «Венец порока», будто ничего особенного не произошло. Они, как и подобает людям состоятельным, облачились в роскошные наряды, уверенно прошествовали по ковровой дорожке алого бархата и, вложив по серебряному волану в руки швейцаров, прошли сквозь толпу у входа – здесь собирались расфуфыренные выскочки, мечтавшие быть допущенными в светское общество.

Локк наметанным глазом заприметил в толпе проходимцев – их выдавали не только неухоженные зубы, изможденные лица и бегающие глаза, но и аляповатые, кричащей расцветки, наряды явно с чужого плеча и неверно подобранные украшения. Реквин награждал своих Путных людей за верную службу, изредка позволяя им проводить время в соблазнительном чертоге удачи, – разумеется, выше первого этажа их не пускали; присутствие мошенников не отпугивало, а, наоборот, служило приманкой для знатных посетителей, щекоча пресыщенное воображение, ведь мнимая угроза всегда придает остроту обычным развлечениям.

– Господин Коста, господин де Ферра, добро пожаловать! – с поклоном сказал швейцар.

Широкие двери распахнулись, и на Локка с Жаном обрушилась удушающая волна возбужденных голосов, жара человеческих тел и дурманящая смесь цветочных ароматов и винных паров – иными словами, порочное дыхание роскоши.

Толпа на первом этаже не шла ни в какое сравнение с давкой на втором; игорный зал был переполнен, люди сгрудились даже на лестнице, и Жану с Локком пришлось прокладывать себе дорогу, усиленно работая локтями.

– О Переландро, что здесь происходит? – спросил Локк какого-то мужчину.

– Сегодня клетку опустили! – ухмыльнулся тот, восторженно сверкнув глазами.

Во втором этаже под потолком висела квадратная медная клетка двадцати футов поперечником, которую время от времени опускали, приковывая к вделанным в пол кольцам посреди зала, и устраивали в ней бои. Сегодня клетку обтягивала частая сетка – не в один, а в два слоя, изнутри и снаружи. Горстка счастливчиков – состоятельные посетители заведения – расположилась за столами на возвышении у стен, а остальные – еще сотня человек – обступили клетку плотным кольцом.

Локк с Жаном пробивались сквозь толпу, пытаясь рассмотреть, чем именно вызвано такое возбуждение присутствующих. Со всех сторон неслись восторженные восклицания. Локк, не понимая причины невиданного ажиотажа, внезапно сообразил, что в зале раздается не только гул голосов, но и еще какой-то назойливый звук.

О проволочную сетку билось нечто размером с воробья; яростно трепещущие крылья издавали гулкое, басовитое жужжание, внушавшее почти утробный страх.

– Иди ты… – ошеломленно выдохнул Локк. – Кинжальный шершень…

Жан согласно закивал.

По счастливой случайности Локк никогда прежде не сталкивался с этими жуткими созданиями: они во множестве водились лишь на далеких тропических островах к востоку от Тал-Веррара, где-то за Джеремом и Джерешем, в неведомых морях, которых ни на одной теринской карте не найдешь, и наверняка доставляли островитянам массу неудобств. Давным-давно, еще в Каморре, Жан, отыскав в одной из книг по естественной истории описание этих чудовищных насекомых, прочитал его вслух Благородным Канальям, после чего их всех целую неделю преследовали кошмарные сновидения.

Кинжальные шершни получили свое название благодаря рассказам чудом уцелевших очевидцев. Эти насекомые, размером с певчую птицу, покрыты алым панцирем, а в их брюшке, длиной в палец взрослого человека, скрывается острое ядовитое жало. Поговаривали, что кинжальные шершни строят гнезда величиной с дом. Дабы не допустить распространения этих чудовищ по городам и весям Терина, любого человека, обзаведшегося маткой кинжальных шершней, приговаривали к смертной казни.

По клетке метался юноша в шелковой рубахе, холщовых штанах и коротких сапогах, по-боксерски прикрывая лицо руками; единственным средством защиты – и нападения – служили наручи на предплечьях и толстые кожаные перчатки, которыми можно было прихлопнуть кинжального шершня, что тем не менее требовало немалой ловкости и сноровки.

У одной из стенок клетки стоял массивный деревянный ларец с ячейками, затянутыми частой сеткой; несколько открытых ячеек, судя по всему, были уже пусты, из остальных доносилось зловещее жужжание разъяренных шершней.

– Господин Коста! Господин де Ферра! – раздался знакомый голос, перекрывая гомон.

Жан с Локком, оглядев переполненный зал, заметили за одним из столиков на помосте Маракозу Дюренну. Она призывно помахала им рукой, увешанной множеством браслетов из белого железа и нефрита, и поднесла к губам длинный серебряный чубук; замысловатая прическа госпожи Дюренны напоминала раскрытый веер, скрепленный сверкающей серебряной заколкой.

Приятели, украдкой переглянувшись, пробрались сквозь толпу к столику.

– Мне вас очень недоставало, – заявила госпожа Дюренна. – Измиле нездоровится, и мне вот уже третий день приходится в одиночку курсировать в здешних водах в поисках развлечений.

– Примите наши искренние извинения, – сказал Жан. – Увы, нас задержали неотложные дела. Видите ли, мы иногда выступаем в роли биржевых советников для, гм, весьма взыскательных особ.

– Так что нам пришлось неожиданно отправиться в кратковременное плавание, – любезно пояснил Локк.

– И провести переговоры о долгосрочных поставках грушевого сидра в будущем, – подхватил Жан.

– Наши бывшие партнеры дали нам такую восторженную рекомендацию, что отказаться не было решительно никакой возможности, – заключил Локк.

– Долгосрочные поставки грушевого сидра в будущем? – недоверчиво переспросила госпожа Дюренна. – Ах, как это романтично! И наверняка очень рискованно. Как я погляжу, азарта в биржевых сделках не меньше, чем в лихой карусели. Значит, вы с большим успехом на бирже играете? На будущее?

– Разумеется, – сказал Жан. – Иначе на лихую карусель нам бы денег не хватило.

– Ну и как по-вашему, кого из участников сегодняшней схватки ожидает лучшее будущее?

Кинжальный шершень в клетке ринулся на юношу; тот, отмахнувшись, сбил мерзкое насекомое на лету. Алый панцирь влажно хрустнул под сапогом. Зрители одобрительно завопили.

– Не поздно ли? – учтиво осведомился Локк. – По-моему, и так все ясно. Или последует продолжение?

– Что вы, господин Коста, схватка только начинается. В улье сто двадцать ячеек, а число открываемых непредсказуемо – за это отвечает особое устройство; может открыться одна ячейка, а может сразу шесть. Не правда ли, захватывающее зрелище?! Для того чтобы выйти из клетки, надо убить ровно сто двадцать шершней. Ну, или… – Госпожа Дюренна, выразительно вскинув бровь, глубоко затянулась трубкой. – Пока что молодой человек справился только с восемью.

– В таком случае я все равно ставлю на юношу, – сказал Локк. – Считайте, что я с надеждой смотрю в будущее.

– Оно и видно, – с улыбкой заметила госпожа Дюренна, выпуская из носа две толстые струи дыма, отдаленно напоминающие серый водопад. – А я ставлю на шершней. Ну что, побьемся об заклад? Двести соларов вас устроит? Я поставлю двести, а вы оба – по сто.

– Я всегда к вашим услугам, госпожа Дюренна, а что касается моего спутника, давайте у него самого спросим. Жером, ты как?

– Для того чтобы доставить вам удовольствие, сударыня, никаких денег не жалко.