Kitobni o'qish: «Бых. Вторая часть», sahifa 3
– Гоша! Мчись в Пушкино, сейчас адрес скину. У тебя есть десять минут. Гоша… Гоша! Да плевать мне, чем ты занят! Тачку угоняй, если надо! Если… – Эдуард оборванно посмотрел на телефон в своей руке. – Положил трубку, щенок. Ну ничего, приедет. С женой он, видите ли…
Эдуард взглянул на заднее сиденье. Лера сидела уже изменившаяся. Вата в щеки, распорки в нос, крохотные клейкие кусочки телесного цвета, изменившие форму глаз. Если кто-то захочет проверить непрошенную гостью кафе, гражданская нейросеть затруднится найти ей верное соответствие. Лера переползла обратно и, повернув зеркало, стала красить губы яркой помадой.
– Ты умеешь пользоваться косметикой?
– Представь себе, каждый день ей пользуюсь.
Он изучал ее, как оттенок в палитре, в месте которого был не уверен.
– Надеюсь, не зря засветим тебя.
– Поверь, завтра они меня не узнают.
Выбравшись, Лера чмокнула воздух, захлопнула дверь и изменившейся походкой ушла. Эдуард остался в некоторой растерянности. Его всегда удивляла в Лере ее способность становиться другой. Ему доводилось думать: почему бы этой другой не стать собой? И когда она кажется собой, не является ли она на самом деле другой по сравнению с настоящей собой?
Она недолго занимала его мысли. Его ум наполнялся людьми и их сочетаниями, композиция сложной картины. Почему эта шашлычная? Отдаленное расположение только одна из причин, никто не выбирает такие места, случайно ткнув в карту.
Скорое возвращение Леры сюрпризом для Эдуарда не стало.
– Закрыто. Якобы день рождения празднуют.
– Ожидаемо.
– Я Гоше сказала, чтобы не ехал сюда, – после паузы сообщила Лера. – Он успел в такси сесть.
– Ага, правильно, – машинально откликнулся Эдуард, но мысль застряла в глине совести. – Зря на Гошу наорал. Оплачу им ужин на двоих.
– Не оплатишь.
Он не услышал ее, наблюдая за курильщиками на крыльце и пытаясь угадать, о чем они беседуют. Когда они удалились, он услышал копошащуюся на заднем сиденье Леру.
– Езжай домой с ребятами. Я тут останусь со следующей сменой.
– Как бы нас до выборов не попросили все сделать. Успеем?
– Попросят сделать – сделаем. А успеем или нет – это уже другой вопрос.
Как Лера ушла, Эдуард не запомнил, зато запомнил, кто кому улыбнулся, выходя из кафе, и кому лишь кивнул, кто сердечно обнялся и кто обменялся вежливым рукопожатием, к чьему уху склонились, а кто говорил не скрываясь, кто отвел кого-то в сторону и кто согласился отойти. Эдуард знал, что поймал в спичечный коробок основных фигурантов.
Вопросы государственной важности и немного о людях
– Ничего, – объявил Артем, простерев руки.
На его столе впервые на памяти Романа был беспорядок. Какие-то старые папки с тесемками, коробки с ретрофутуристичными электронными носителями, старый ноутбук с установленными эмуляторами для древних форматов.
– А звучит так, будто это слово вмещает очень многое. Мы говорим о Романове?
– Я говорю о своем отце.
Роман навострился. Он считал, что неплохо изучил Артема; но вдруг понял, что знает его с той содержательностью, с которой можно узнать комнату по запертой двери. Теперь тот, казалось, открывался; очень милый знак дружбы – как доверие брошенной собаки.
– Он… – с готовностью подался к нему Роман, чувствуя – такой уж характер – не только товарищескую обязанность, но и выгоду.
– Не совершил ничего, что я бы нашел неправильным, – обрезал Артем, не пропуская его в свою уязвимую, покалеченную душу, прячущуюся в грудной норе подобно храброму, но слабому мышонку. – Он работал по коррупции в «Ираннефти». Потом его начальника выпихнули на пенсию, а его самого отстранили от расследования и перевели в Среднюю Азию. На конференции ираноязычных народов отец встретился с фигурантом своего дела. Тогда как раз стоял вопрос прокладки новых трубопроводов через регион. Тот попытался наладить контакт. Отец мог стать очень богатым человеком. Но он сказал: «Наша беседа состоится только при соблюдении одного из условий: либо я должен быть в наручниках, либо вы». Отец был популярной и влиятельной фигурой после спасения заложников в Астане. Демарш был замечен; замороженное расследование было возобновлено. Мы говорим о нефти всего Персидского залива, которую мазали на хлеб чиновники, лоббирующие интересы Ирана в Евразийской державе, несколько генералов из Минобороны, друзья президента. Отца отстранили еще раз, но другие друзья президента, несколько генералов из военной прокуратуры и чиновники, лоббирующие интересы Ирака в Евразийской державе, не дали расследованию заглохнуть… Странно, я так отчетливо вспомнил. Как-то я застал родителей за поздним разговором. И уловил фразу отца: «Столько лет прослужил, а только теперь начал понимать: не правосудие должно исходить от законов, а законы должны исходить из правосудия». Я бы никогда так не сказал, – с изумлением произнес Артем.
Роман хотел как-то поддержать товарища, улавливая, что тот нуждается, просит об этом где-то между слов.
– Ты-то давно все просек, – вывалил он похвалу.
Артем перевел на него отвлеченный взгляд и безразлично подумал о том, насколько же далек Роман от его понимания.
– Ни в одном рапорте отец ни покривил душой. Некоторые из них так и остались не подписанными руководителями.
– Его операции на курсах изучают. Он был… Ну, остается…
– Был. Полагаю, если бы не болезнь, сейчас бы он был надеждой Седова. Его служебной собакой. Единожды взяв след, отец никогда не терял его. Не расцеплял хватку без команды. Если ему приказывали спасти людей, он спасал. Если ему приказывали предотвратить войну, он предотвращал. Если бы ему приказали идти в полный рост на пулемет, он бы пошел; и если бы приказали при этом не погибнуть, он бы не погиб.
– Твой батька – настоящий русский офицер.
– Настоящий русский офицер не должен садиться срать в кресло, забыв, где в доме сортир.
Роман был потрясен откровенностью Артема. А тот выглядел не спокойно, но успокоенно.
– Послушай, ничто не изменилось в том, как твоего отца воспринимают здесь. – Роман, несмотря на ядовитый одеколон, тяжелые, не по плечу пиджаки и выдвинутую челюсть, был на удивление чутким человеком. – Он остается примером для нас. А что сдал, так это со всеми нами будет. Раньше, позже: тут кирпич отвалился – артроз, тут штукатурка осыпалась – гастрит, крыша сгнила – забываешь, куда ключи положил. Лет с тридцати разваливаемся и только подпорки к стенам ставим. Тут уж, брат, природа, сколько Бог отпустил.
Хотя выражение лица у Артема не изменилось, Роман не мог отделаться от ощущения, что он смотрит на него как на дурака.
– Священник мог бы сказать, что болезнь отца – это наказание.
– И ты ищешь, за что? – Роман догадливо кивнул на груды бумаги и электроники.
– Но все это, – жест Артема охватил больше, чем столешницу, – лишь заготовка, оказавшаяся бракованной. Я сам заготовка, которую он не успел или не умел закончить. Сколько насилия над нами совершают из человеческой неуклюжести родители. Тот самый глупый окрик, раздраженный шлепок, который взрослый забывает к утру, а наш внутренний ребенок хранит до самой смерти. Люди проживают жизнь с переломами, не сросшимися с детства. И ведь то, как он воспитывал меня, перешло к нему от его отца. А тому – от его отца…
Тут душевная деликатность Романа уступила обезьяньей грации, и он хохотнул:
– Эдак ты до первородного греха докопаешься.
Мгновение Артем казался пораженным – окраска столь невероятная, что тут же стерлась из действительности.
– Ты выяснил, почему «Мерцхали»?
– Прямо полюбился тебе этот отдел. Ты случайно на их Леру не запал? – Артем терпеливо ждал. Роман, привычный к холодности товарища, и не рассчитывал на ответ. – Тебе это понравится. На «Мерцхали» греет руки их шеф, Михаил Потапович. Он в свое время вел расследование в отношении владельцев кафе. Особого интереса их махинации не представляли, зато они имели полезный круг общения. Так что резать на бульон нашу ласточку не стали.
– Они платят ему?
– Там все невинно, как любовь пионэра, – именно так выразился Роман, которому была не чужда эстетика балагана. – Потапович бесплатно празднует у них свои дни рождения и иногда берет шашлык для дачи.
– Тогда…
– Но турки-то этого не знают! Владелец постоянно заливает, что с властями у него все на мази. А Потапович на пользу себе поддерживал это реноме: мог поговорить о нем в нужных кабинетах и отвадить ненужное внимание. В результате у людей создалось впечатление, что владелец реально пользуется покровительством наверху.
– Откуда турки о нем узнали?
– От Ханчарии. Он – двоюродный брат хозяина кафе. Турки не доверяли местным, а с Ханчарией они начали работать, еще когда Евразийской державы не было. Встал вопрос о безопасном месте для встреч, и Ханчария вспомнил о «Мерцхали», где уже проворачивал дела. Он верил своему братцу-пустозвону, а турки поверили ему. С другой стороны, разве они не были правы? Если бы сам Ханчария хвост не привел, все бы обстряпали спокойно. – Получив информацию, Артем перестал замечать собеседника. Роман затряс ногой по нервной привычке. – Ну? Запечешь старика?
– Нет. Ему скоро на пенсию. Это уже несущественно.
– На это дерьмо слетелись мухи аж из Турции! Все существенно. Странно, что я тебе напоминаю об этом.
Артем иногда забывал, что за этой мясистой рожей с оттопыренной губой скрывается откормленный ум, умевший проникать в комбинации хитрейших государственных мошенников.
– Ты прав. Но вмешательством можно сорвать всю операцию.
– Я имею в виду после. Спесь с МВД сбить после такого дела. Ни к чему им лишнее влияние во время выборов.
– Меня это не волнует.
– А должно.
Артем смотрел на Романа с прилежным тупоумием отличника, впервые попавшего на вписку двоечника. Он не ведал, почему Роман с таким живым участием пытается направить его куда-то за пределы геометрии, которую они оба давно усвоили.
– Артем, тебе пора думать о чем-то пошире этого кабинета. То, чего от тебя ждут, в нем уже не помещается.
И этого Артем тоже так и не понимал. Кабинет еще на предыдущем этаже стал слишком просторным.
– У него хорошие замы…
– И все старики. Они хотят, чтобы их омыло молодой кровью. Это ритуал, принятый у геронтократии. Как у Батори, которая верила, что кровь девственниц вернет ей молодость. Они не хотят верить, что их глаза закроются навсегда, вот и мучают нас, и калечат, чтобы мы превратились в их малокровные копии. Твоя холодная кровь – водица для нашего Мрачного рыбака. И он хочет пригубить ее, прежде чем вдохнуть в последний раз и сойти к земле.
Предложения не соединились в сознании Артема во что-то осмысленное, но суть он поймал.
– Знаешь, что меня удивило, когда я занял этот кабинет? Я был уверен, что на таком уровне господствуют трезвые умы и их тщательно продуманные планы. А на деле продуманности в этом всем не больше, чем в повисшем за окном любовнике. Нетерпение, «авось» и самоуверенность. Хорошо, давай подумаем шире. Что ты предлагаешь делать с Романовым?
Коллега ответил не сразу. Артем смотрел ему в глаза, но все время зрение отвлекала дрожащая нога. Это было почти отвратительно. Как трогать электродом распоротую лягушку.
– Зависит от того, сможет ли Седов закрыть его и удержаться, или нет.
– В этом все дело? – отвлеченно уточнил Артем.
– А в чем же? – Роман даже не допускал, что этот вопрос задается всерьез. – У тебя два варианта. Ты можешь ничего не дать Седову и убедить Романова в своей будущей пользе. Или дать Седову основания для ареста и молиться о том, чтобы готовность народа идти за Романовым оказалась преувеличенной. А иначе то, что в тебе нравится Седову – ты не связан ни с какими кланами, – станет твоей слабостью: тобой легко пожертвовать.
– Офицером ФСБ жертвовать не будут.
– Публично – нет. К тому же Седов не наш человек, он военный. И может, чтобы выжить, нанести через тебя удар по Мрачному рыбаку, досрочно отправить того в отставку и протолкнуть своего человека. Выше этажом свои игры, но мы для них подпорки.
– А Рыбак тут при чем?
– Он – директор. Твой косяк – его косяк. Знаешь, шутку? «Товарищ лейтенант, зачем вы ссыте на Красной площади?» – «Генерала увольняю».
– Можно же просто ждать победы Седова.
– Тогда получается, что ты ему ничем не помог. Поверь мне, на этом твоя карьера застрянет. К тому же, судя по последним опросам, с этим планом ты можешь остаться в дураках дважды: и Седова заклинишь, и Романова не смажешь.
– Сколько между ними?
– Кое-где говорят, всего два процента. Мне прямо самому волнительно! Настоящие выборы! – Роман подмигнул коллеге, как участнику заговора.
Артем склонился над столом, приблизившись к полужабьей физиономии Романа, с которой смотрели все продумавшие человечьи глаза. Взгляд Артема был прозрачным, и каждый мог брать из него то, что считал своим.
– Что бы ты сделал?
– Сказал бы Седову, что мы собрали хороший материал.
– У нас бесполезный материал.
– Говоришь, как прокурор. У нас задача не обвинить, а найти вину. Капиш? Седов не разбирается в тонкостях, он прислушается к тебе. Может, необходимость бросаться грязью и не возникнет. Но в его глазах ты будешь человеком, который в нужный момент поднес снаряды.
– А если возникнет? Что если победа начнет ускользать?
Роман выжидающе смотрел на Артема. И тот понял, что гарантировать победу придется ему.
– Будь Романов и правда «кипарисовым» Эскобаром, каким, похоже, старик его воображает, – одно дело. Но в нашей ситуации именно тебе придется вложить в ладонь Седова этот ком дерьма и сжать ему пальцы. Это не его метод, понимаешь? Придется помочь ему запачкать мундир.
Нет, и этого Артем до сих пор не понимал. Не подав вида, он внес мысленную правку.
– Что дальше?
– Романов пойдет ко дну.
– С такими обвинениями он всплывет.
– А это уже не важно. Пусть всплывает через пару лет. Даже если доказать удастся самые хилые статьи, измазанная говном морда Романова будет хороша и в глазах Седова, и в глазах общества. Выборы давно прошли. Союзники и репутация рассеяны. Может дальше заниматься стройкой в Заполярье.
Этот план обеспечивал Седову высокое место, а Артему – высокое место подле. Что же его не устраивало? Всю жизнь он шел этим путем, не жалея плоти и дыхания. Видимо, теперь Артем видел, куда приведет эта дорога. Впрочем, как и любая другая.
– Уверен, кому-то в конторе поручили проверить и другого кандидата.
Роман принял плутовской вид, давая знать, что ответ утвердительный.
– Седов перед нами чист, как монастырская простыня. Такого только пристрелить из жалости. А что, ты хочешь выбрать того, на ком меньше грешков?
– Я, Рома, пока только учусь судить.
Улыбка Артема резала, как осколок. Вовлеченности в нем было не больше, чем в хрустальном черепе. И тогда Роман осознал, что вся их работа, грядущий триумф, сулимые блага – все это ничто для сидящего перед ним человека. Артем испытывал от своей роли не больше удовлетворения, чем от выбора рубашки для офиса. Половина мира подчинится его решению! Но его самого в этом мире нет.
Роман выматерился. В очень редкие моменты Артем слышал от него ругательства. Роман считал их излишеством для своего вульгарного стиля.
– Тём, чего ты хочешь? Ты вообще ценишь, что тебе судьба подсунула? Тебе государство оказало до-ве-рие.
– Мне Седов оказал доверие.
– А кто, по-твоему, Седов? – рассуждал Роман, став расхаживать перед столом: то ли обезьяна перед человеком, то ли человек перед аквариумом. – Он и есть государство. Он – а не наша любимая ширмассами мумия в Кремле. И не этот питерский кооперативщик. Или, думаешь, народ – государство? Половине этого народа я бы сельским сортиром руководить не доверил. Я тебе, как заряженный крупье, такие шикарные карты раскладываю! А зачем, если ты даже не делаешь ставки?
– Что значит «зачем»? Заряженный крупье сдает карты, чтобы разделить банк, разве нет?
– Ты мне обязан.
– Почему я тебе обязан? – недоумевал Артем. – Ты у меня в оперативном подчинении. Ты выполняешь свою работу. Как ее реализовать – мое дело. Оценивать твои результаты выбрали меня, и не просто так. А я тебя выбрал давать эти результаты, и тоже не просто так. Мы с тобой находимся каждый на своем месте.
Артем звучал миролюбиво и, более того, сам бы отметил в сказанном, скорее, похвалу. Но другие воспринимали его иначе. Бытовало мнение, что он не прощает оплошностей. Скрупулезно учитывает их и присовокупляет к прежним огрехам, как на счетах. Подчиненные страшились этой бухгалтерии пуще яростных разносов иных начальников.
Роман, конечно, не был напуган. Он был оскорблен до бешенства.
– Ты… Ты… – Взгляд Артема оставался кристально прозрачным. – А, да как с тобой поссориться, ты же и этого не умеешь! Невозможно же, отучившись на юрфаке, иметь настолько невинные глаза! Выбрал он меня! Конечно, выбрал: я тут один человек среди неандертальцев! Просто, когда доберешься до вершин, не забудь, что внизу повис перспективный парень.
– Я не забуду, – кивнул Артем, начав о чем-то догадываться. – Я повышу тебя, если ты продолжишь хорошо работать.
– Ну и славно. – Роман усмехнулся, как человек, разгадавший проигранную партию, и весело спросил: – Какие-то распоряжения?
– Нет. Ты знаешь нашу задачу.
– О да! И ты знаешь. Только уж очень точно. Точность правосудию часто вредит. Ты…
– Я должен посадить Романова, – сократил Артем реплику собеседника, усомнившегося было в его проницательности. – Я в курсе. Просто доказательств не хватает.
– Ну… да. Как всегда, ты прав. Даже подлецы стесняются тебе возразить. Зато всегда могут приказать. Я пойду?
– Иди. – Артем обрадовался, что малопонятный разговор завершается. Расстояние между ними натягивалось, как веревка, что-то тянущая из него. – Я твой друг, Ром!
Фраза прозвучала одеревенело, неумело. Беспомощное проявление симпатии тронуло Романа своей убогостью.
– Ты осознаешь, что пропадешь там? Ты кажешься загадкой, а никакой загадки нет. Ничего. Пустота. Ты поднимешься туда один. И все увидят, что сам за себя ты отвечать не способен.
Он вышел. Артем сидел какое-то время в смятении и размышлял, показалось ему или нет, что Роман обиделся. Он так плохо разбирался в эмоциях людей! И чем ближе они были, тем хуже Артем их различал: некая эмпатическая дальнозоркость. Но именно это ему помогало в карьере: умные начальники ценили, что он не виляет перед ними в зависимости от того, раздражен руководитель или ласков. Он всегда был абсолютно понятен и эффективен. В иные времена это помешало бы Артему идти выше: никто не назначает руководителем идеального исполнителя. Но теперь равноудаленность от кланов сделала его востребованным. Артем был нулевым меридианом, от которого можно выстроить любой маршрут.
Хотя запланированные дела была окончены, Артем ощущал некую незавершенность. Он вроде бы случайно нащупал монету и, не называя ставку, подбросил. Накрыл ее ладонью. Молчаливая борьба с собой проходила за это простое движение: отнять руку. Дрожа, Артем сгреб монету и убрал ее, так и не посмотрев, что ему выпало.
Человек с жабрами
Пропитанный синтетикой зомби периодически вскидывал голову и, таращась куда-то в угол, причитал на неизвестном языке. Гоша вслед за ним всякий раз пытался что-нибудь там увидеть. Теперь, когда он встречал таких людей, в его взгляде не было высокомерия. В нем стало больше насмешливости – что могло быть полезно, но и больше безразличия – что было опасно. Дистанцироваться в их профессии бывает нужно, но, когда пропасть становится слишком велика, мост к другому человеку уже не перекинуть.
Вдохновившись Мариной, Лера была заинтригована новым языком и старалась его изучить. «Ля», например, означало согласие в широком смысле.
– Ля, – озвучила она первую определившуюся морфему.
– Ля, – поддержал ее усилия зомби.
Лера запнулась.
– Ля… – интонация стала неопределенной.
– Ля, – признал сложность коммуникации собеседник.
Возможно, этот язык сродни китайскому и оперирует тональностями. Нужно было разгадать его, чтобы выяснить, как началась эта опиумная война, после которой сосед зомби отправился с ножевым ранением в реанимацию.
Леру осенило. Ведь она немного владела универсальным языком! Раздался ее голос, вдруг ставший нежным и звонким. Обычно он звучал ниже, сдавленный, как от невидного дыма, но сейчас очистился. Лера постаралась перевести для аборигена вокальную партию «Аве Марии». Гоша вздрогнул и, будто захотев прикоснуться к ней, оторвался от стены.
– Ля!.. – с новым, восхищенным оттенком отозвался зомби. По светлеющим глазам было видно, что у него наступает свое понимание.
Звонок телефона все равно что куда-то столкнул их всех.
– Неизвестного нашли, – объявил Хайруллин, сообщил адрес и отключился.
Лера приказала Гоше закончить работу и бросилась к выходу.
– Ля-а… – с гибнущим звуком надеялся задержать ее зомби.
В успех замысла Порфирия Петровича никто не верил так горячо, как Лера – в ее-то глазах Учитель не мог ошибиться. Но даже она не ожидала результата так быстро. Сколько прошло? Неделя?
Хайруллину предложенный план не понравился. Его командир говорил: «Один хороший разведчик экономит батальон», и сыскное дело было в духе этой присказки. Хайруллин привык, что в полиции работают точечными методами. А ловля одного преступника всем личным составом московского гарнизона напомнила ему о бессмысленном армейском размахе.
Михаил Потапович от плана остался в восторге; он взбодрился от своей дремы, ощутив в кипении происходящего забытый вкус работы.
Эдуарду идея Учителя пришлась по душе масштабностью полицейского пеплума. Однако сам он остался в стороне, занятый турецкой мафией – картиной иного жанра, но тоже блокбастером. Андрей в помощь ему копался в теме «кипариса» и, пожалуй, едва обратил внимание на происходящее вокруг.
В главке мнения тоже разделились. Такую операцию трудно скрыть. Нынешнюю прессу можно попросить промолчать, но информация при большом числе задействованных лиц быстро утечет в сеть. Провал вызовет сарказм масс и критику из Кремля. Тема бессилия силовых структур накануне выборов напрягала государство, как разговоры об ухаживаниях – импотента. Однако все сходились в одном: кроме этой, свежих идей по поимке Неизвестного нет.
Оперативный штаб заседал в опорном пункте полиции возле дома на Никитском бульваре, где прятался Неизвестный. Самый центр Москвы! Бешеная система безопасности, сторожащая правительственные учреждения, не учуяла монстра под носом.
После реформы полиция разделила город на оперативные районы, за которые отвечали отделы, и участки, форпостами порядка на которых выступали такие опорные пункты. Здесь располагались участковые, инспекторы ПДН, дежурный оперативник и дознаватель, были оборудованы изоляторы временного содержания и места отдыха патрульных.
Лера спустилась на цокольный уровень, где лет двести назад хранил товары какой-нибудь купец. Дверь ей открыли после строгой сверки удостоверения и уточнений по рации. Люди вылились из помещений в коридоры и на лестницы. Дремали бойцы СОБРа. Отдыхавший в камере алкоголик вжался щекой в решетку и пытался разобраться во всеобщей суете, пока кто-то наконец не захлопнул железную створку.
За очередным поворотом стоял, вроде возведенной самой себе статуи, Артем. Лера застыла, как если бы дальше не могла двинуться без разрешения. Его взгляд делал ее беззащитной. Артем не замечал мимику, эмоцию, возмущение и флирт, напрямую обращаясь к раздетому существу, которое уже не надеялось сбежать со всем этим мясом, боялось пощечин и громких звуков, спасалось под тонкой кожей и в усвоенных ритуалах послушания. Артем изменил выражение лица – зрительно это воспринималось как улыбка, но даже для имитации вежливости в нее было слишком мало вложено.
Леру, заставив пригнуться от неожиданности, хлопнул по плечу знакомый офицер из следственной бригады: «Молодец, Николаевна! Без тебя бы не нашли!» Она, конечно, не пыталась выдать идею за свою, однако Порфирий Петрович, хотя и не отказывал в удовольствии похвалить себя, выставлял свою воспитанницу вперед – вроде гордого родителя, собирающего комплименты, но подталкивающего ребенка, прочитавшего стишок, поклониться аудитории.
– Это… – хотела указать на автора Лера, но офицер уже скрылся за углом.
– Просто принимайте похвалы, Лера, – посоветовал Артем. – Научитесь ценить себя. Вам это пригодится. Он прав: без вас мы бы Неизвестного не нашли. Вы направили мысль своего бывшего начальника и убедили нужных людей принять его всерьез. Мало кто думал, что этот план сработает.
Взгляд Артема измерял Леру как заготовку. Она чувствовала, что он, в отличие от нее, знает точно, где и в чем она нужна. Если бы она умела слушать себя, то поняла бы, сколько боли и желания вызывает это ощущение. Но она лишь знала, что хочет, толкнув его, пройти дальше, выругаться, закурить. Лет десять назад Лера так бы и сделала. Сегодня она просто ждала, что от нее потребуют.
– Можно и на «ты», – буркнула Лера.
– Найди пока Хайруллина. Скоро начнем.
Лера прошла мимо, испытывая необъяснимое для себя раздражение. Она не поднимала глаз, точно ожидая приказа, который боялась получить.
Хайруллина Лера нашла в тупике, оканчивающемся обшарпанной дверью, когда-то закрашенной до слияния со стеной, а затем насвежо опечатанной в соответствии с неумолимым упрямством бюрократии. Хайруллин, сидящий на затерянной вне времени кушетке, выглядел так, будто забыт здесь вместе с ней и этой дверью. Лера села рядом.
– Скоро начинают.
– Знаю. Жителей уже эвакуировали.
– А если он заметил?
– За ним смотрят через тепловизоры. Он лежит в одной из комнат.
Лера вспомнила тухнущую квартиру Неизвестного, и ей стало не по себе.
– Так зачем я нужна?
– Понятия не имею. Старший брат предложил, – обозначил Хайруллин Артема. – «А вы Валерию Николаевну вызвали?» – «Надо?» Он не ответил, так что я решил, что лучше вызвать, вдруг к тебе вопросы возникнут.
– Не возникли. Я его видела.
– Может, полюбоваться на тебя хотел? – хмыкнул Хайруллин. От него это звучало, не относясь ни к чему реальному.
– Как нашли Неизвестного?
…Именно так, как предполагалось: Неизвестный зашел в аптеку, и его заметил замаскированный белым халатом молодой лейтенант патрульно-постовой службы, отрабатывающий необычную смену. Сперва он решил, что это не тот человек, но затем вошедший попросил коробку обезболивающего. Это было рецептурное лекарство. Чтобы продать его, нужно было ввести в систему данные врача, и отпуск сверх предписанного объема не прошел бы через кассу. Однако фармацевт внезапно достал коробку, явно готовый отдать ее за наличные. Лейтенанту пришлось, изобразив «коллегу», подозвать его и привести в чувство. Фармацевт выглядел раздраженным, как пьяница, у которого отнимали лишнюю рюмку. После он сказал, что забылся. Он явно и сам считал такой ответ неудовлетворительным, но должен был поверить хоть в какое-то объяснение.
Подозрительный покупатель, получив отказ, некоторое время молча взирал на аптекаря. Понять его намерения было невозможно – все равно что всматриваться в залитые оловом глазницы. Затем он ушел. «Лазурь» не поднимала тревогу, однако сложная нейросеть, эволюционно развившаяся в человеке, имела послабление, недоступное компьютеру: ей было позволено угадывать. Лейтенант чувствовал, что их посетил Неизвестный. И отправился проследить за ним.
Инцидент мог так и остаться нерассказанным. «Ну как?» – спросил напарник, пришедший сменить лейтенанта. «Никак», – хотел отозваться тот, но промолчал. «М?» – переодеваясь, продолжил интересоваться напарник. Казалось, лейтенант собирался ответить, но вдруг забыл собственные слова.
Легко было не заметить этого; поторопиться куда-то, не дождавшись отклика. Но сменщик лейтенанта был внимательным полицейским. Он помнил: в ориентировках предполагалось, что Неизвестный обладает способностью к гипнозу.
«Что-то случилось?»
Мимика лейтенанта выглядела так, словно тот пытался дать намек, не имея возможности сообщить прямо.
Лишь терпеливыми расспросами удалось вскрыть замки памяти. События проступали сквозь морок. Лейтенант вспоминал путь по нелепым деталям вроде выбитого из тротуара камня или узорчатого тега юных граффитчиков. Он никак не мог восстановить образ Неизвестного и предположил, что вовсе не видел его, а блуждал по улице под действием некоего наркотика, возможно, распыленного в аптеке. Но камеры показали, что лейтенант шел за конкретным человеком.
Проанализировали новую внешность. Для изменения формы глаз достаточно было отрезать кантальное сухожилие от кости и прикрепить в другом месте. По поводу ширины лица судмедэксперты предположили остеотомию нижней челюсти. Ничего сверхъестественного; правда, давно было понятно, что в пластических операциях Неизвестный не нуждается. Трансформации, вероятно, были болезненными.
Быстро определили квартиру. Как и в прошлый раз, съемщик платил много, наперед, наличными. Опросили соседей: никто не мог его вспомнить, но один пожаловался на гнилостный запах. Просканировав стены, обнаружили блуждающее по квартире тело. Оно «горело» с температурой больше тридцати восьми градусов. Готовило, смотрело новости, лежало в ванне.
Попытка приобретения обезболивающего могла свидетельствовать об обострении некоего расстройства. А значит, и о скором преступлении.
К концу рассказа Хайруллина в коридорах возник всплеск голосов, а затем наступило затишье. Видимо, пришло время занимать позиции.
В штабной комнате главенствовал генерал Макаров, которого прочили следующим министром внутренних дел. Он был знаком Седову по совместной работе в Курдистане, где отвечал за действия миротворческих сил. Начинающаяся старость не шла этому свирепому мужику и представлялась неудачным гримом. Под измятой кожей угадывался кирпичеобразный череп. Бесцветные глаза смотрели, накручивая душу за воротник. Хриплый голос резал затупленной пилой. Макаров всегда выглядел недовольным, и на фоне его безжалостной эффективности повод для недовольства обязательно находился.
Генерал хотел выгнать гостей, но чин из главка, ценивший Леру, тактично заступился за нее и заодно за Хайруллина. Артем промолчал, понимая, что его заступничество заставит генерала МВД пойти на принцип. Он тонко чувствовал, когда может вызвать раздражение.
На экран были выведены изображения с камер на шлемах бойцов. Отряд сгруппировался на лестнице и ожидал команды. Сегодня они опасались не пули и ножа, а чего-то незримого, ускользнувшего даже от микроскопов. Поэтому их хранил в первую очередь не бронежилет, а военные фильтры. Их пришлось срочно запрашивать через министра обороны, так как СИЗы на складах правоохранительных служб были устаревшими: никто из полицейских руководителей не планировал операции в условиях повышенной угрозы химического или бактериологического заражения.
