Kitobni o'qish: «У нас была великая культура. СССР: искусство и повседневность», sahifa 2

Но самое главное – самоубийство Маяковского тоже было игрой. В его револьвере в то роковое утро был всего один патрон. По сути это была «гусарская рулетка» (русская – как её ещё называют). Кстати, это был не первый случай для Маяковского. Он стрелялся до этого дважды – в предреволюционный период. И оба раза так же – с одним патроном в револьвере.

Фатализм, как я сказал, сближает Маяковского с Пушкиным. Пушкин тоже был отчаянный картёжник, верил в приметы (из-за перебежавшего дорогу зайца он не поехал в Петербург и не принял участие в восстании 14 декабря). Его несокрушимая вера в судьбу отражена в повести «Метель», в «Капитанской дочке». Многие философы, кстати, считают, что идея судьбы – базовая для русского национального самосознания с его вечной надеждой на «авось» и что фатализм Пушкина – очень русская черта. Тогда то же можно сказать и о Маяковском. И это подтверждает вывод литературоведа Тренина о народности творчества, да и личности пролетарского поэта.

Однако не в меньшей мере характерным свойством русского мировоззрения считается стремление к абсолютному, жажда победы над злом и смертью. При этом невольно вспоминается, что Маяковский был страстным сторонником идеи всеобщего воскрешения. Поэт считал, что при коммунизме наука разовьется так, что учёные получат возможность возвращать к жизни (по сохранившимся биоматериалам) как минимум лучших представителей ушедших поколений. Об этом он прямо пишет в поэме «Про это», где изображена «лаборатория человечьих воскрешений» ХХХ века, и поэт вполне серьёзно обращается к ученому той эпохи и страстно просит воскресить его, Владимира Маяковского, потому что:

 
Я своё, земное, не дожил,
на земле своё недолюбил…
 

В сатирической пьесе «Клоп» учёные будущего воскрешают мещанина Присыпкина, правда, не целенаправленно, а по случайности (его тело оказалось в глыбе льда во время пожара в 1920-х).

Идея воскрешения в будущем была у Маяковского ещё в ранних произведениях, так, в дореволюционной поэме «Человек» её лирический герой – поэт Маяковский – переносится через тысячу лет и с удивлением обнаруживает, что улица Жуковского, где он жил – «уже Маяковского тысячу лет».

Всё это не случайно. В 1920-е годы идея «научного воскрешения», восходящая к философии русского мыслителя-космиста Николая Федорова, была очень популярна среди многих коммунистов, даже высокопоставленных. Например, её поклонником был А. В. Луначарский. Возможно, таков был один из аргументов за сохранение тела Ленина – чтобы легче воскресить вождя учёным коммунистического будущего. Маяковский страстно верил в собственное будущее воскрешение, об этом есть воспоминания современников. Возможно, это помогало ему преодолевать страх смерти (одну из его многочисленных фобий). Но есть и ещё одно объяснение: любая значительная идеология должна так или иначе ответить на вопрос о смертности и бессмертии, иначе она ведёт к мещанскому гедонизму под лозунгом «однова живём!». Для Маяковского коммунизм был мировоззрением, соразмерным христианству и тоже дающим людям надежду на вечную жизнь. Современный исследователь творчества Маяковского Камиль Хайруллин вообще отводит Маяковскому место в ряду русских мыслителей-космистов, наряду с Федоровым, Циолковским, Умовым, Чижевским, Вернадским. Только Маяковский излагал эти идеи не в философских трудах, а в стихах, полных вселенских гипербол, и тут рядом с ним нужно поставить другого литератора-космиста – Андрея Платонова, для которого тоже свойственна была «космическая ширь», у которого солнце тоже – «пролетарий», вырабатывающий свет.

Потому Маяковский и поддержал народную революцию – потому что он был поэт-космист, поэт-антимещанин, поэт – выразитель мировоззрения народа-творца, мечтавший, как и сам этот народ, строивший социализм, о преобразовании природы и человеческой натуры, о победе над равнодушием, злом, косностью, смертью. И поэтому Маяковский ненавидим нынешней властью – властью мещан, за колбасу, джинсы и жвачку продавших социалистическую Родину – СССР, за виллы и яхты за рубежом предавших и ограбивших свой народ.

Но ненависть эта бессильна. Поэт, как Гулливер среди обезумевших от злости лилипутов, стоит под градом криков и оскорблений и только смеётся над ними своим грохочущим басом. И снова, как в 1920-е годы, вокруг него собирается молодёжь, чутко прислушивающаяся к громам его бессмертных стихов.

Советское общество
в зеркале фантастики И. А. Ефремова

1. Люди высшей формации

Выдающемуся советскому писателю-фантасту Ивану Антоновичу Ефремову принадлежит трилогия, в которой изображается жизнь коммунистического общества будущего. В неё входят произведения «Туманность Андромеды», «Сердце Змеи» и «Час быка». Первое и последнее из них представляют собой развернутые художественные полотна. В «Туманности Андромеды» изображена Эра Великого Кольца (ЭВК) – эпоха гипотетической истории будущего, когда достигшее коммунизма земное человечество вступило в братство разумных существ Галактики – Великое Кольцо, общение по которому производится при помощи радиоволн. В «Часе быка» речь идёт о следующей эпохе – Эре Встретившихся Рук (ЭВР), когда человечество изобрело Звездолёты Прямого Луча (ЗПЛ) – корабли, движущиеся со сверхсветовой скоростью и оказывающиеся в любой точке вселенной за короткое время. Если человечество ЭВК могло общаться с другими цивилизациями лишь при посредстве радиоволн, в ЭВР посланцы людей – отважные звездолётчики отправляются на отдаленные звёзды и планеты, чтоб встретиться с братьями по ра-зуму. По футуристической хронологии Ефремова между двумя этими эрами – около 300 лет (в «Часе быка» в заседании Совета по звездоплаванию участвует Вел Хэг, который прямо называется правнуком Рена Боза – физика, персонажа «Туманности Андромеды»).

И. А. Ефремов как марксист был убежденным сторонником теории прогресса, из которой следует, что каждая новая стадия развития общества представляет собой ещё одну, более высокую ступеньку на лестнице социальной эволюции. Отсюда, по Ефремову, чем дальше продвигается общество по пути прогресса, тем ближе люди этого общества к идеальному, совершенному, гармоничному человеку. Об этом говорил сам И. А. Ефремов в интервью журналу «Молодая гвардия»: «Герои моих романов во многом отличаются от героев литературных произведений, отражающих сегодняшний день нашей жизни… Прежде всего это люди очень далёкого будущего, это люди высшей формации многовекового коммунистического общества. Они отличаются от нас своим совершенством во всём» и далее: «Эти люди продукт совершенно другого общества. Их горе не наше горе, их радости не наши радости. Следовательно, они могут в чём-то показаться непонятными, странными, даже неестественными»¹. И. А. Ефремов иллюстрирует это рассуждение интересным примером: «Мне приходилось наблюдать, как воспринимали наших людей за границей и как мы воспринимаем иных иностранцев. Мы люди высшей формации, социалистической. Мы отрешились от многих старых привычек. Поэтому иностранцам мы кажемся иногда непонятными, странными. А иностранцы кажутся нам подчас просто чудаками. Нас разделяют каких-нибудь пятьдесят лет. А героев моего романа отделяют от современного человека многие и многие века существования всеобщего коммунистического общества»².

Естественно, Ефремов должен был считать, что эта закономерность ещё в большей степени должна распространяться на общество коммунистическое, ведь при коммунизме, по учению марксизма, будут преодолены классовые противоречия, вражда между народами и цивилизациями, отчуждение людей, и уже ничто не будет мешать духовному, культурному, гуманитарному прогрессу идти самыми высокими темпами. Из этого следует, что герои «Часа быка», люди Эры Встретившихся Рук (ЭВР) – Фай Родис, Гриф Рифт, Чеди Даан и другие члены команды звездолёта «Темное пламя» – должны быть совершеннее звездолётчика Эрга Ноора, историка Веды Конг и смотрителя внешних станций Мвена Маса и других людей предыдущей Эры Великого Кольца (ЭВК), персонажей «Туманности Андромеды». Действительно, И. А. Ефремов так и считал, и прямо писал об этом в «Часе быка». Там изображается, как Фай Родис и Чеди Даан просматривают «звёздочку» памятной машины с голограммой Веды Конг, и, в частности, говорится: «Фай Родис отражала ещё одну ступень повышения энергии и универсальности человека, сознательно вырабатываемой в обществе, избегающем гибельной специализации. Фай Родис во всем казалась плотнее, тверже женщины ЭВК (то есть Веды Конг. – Р. В.)… Помимо этих внешне архаичных черт большей психофизической силы и крепости тела, Родис и внутренне отличалась от Веды Конг. Если к Веде любой потянулся бы безоговорочно и доверчиво, то Родис была бы ограждена чертой, для преодоления которой требовались уверенность и усилие. Если Веда вызывала любовь с первого взгляда, то Родис – преклонение и некоторую опаску».

Вместе с тем одно дело – сознательная цель автора литературного произведения, а совсем другое – результат творчества. Творчество тем и отличается от рационального конструирования, что связано с работой подсознания, неконтролируемой и зачастую непредсказуемой для самого автора. Вспомним, с каким неподдельным удивлением А. С. Пушкин отзывался о том, что «его Татьяна» вышла замуж за генерала. Очевидно, что, берясь за перо, Пушкин вовсе не ожидал такого поворота событий в своём романе в стихах. В определённом смысле литературные персонажи этого романа «ожили» и стали действовать по внутренним законам, заложенным в самом произведении (и вытекающим из законов общества и языка). Автор же превратился из демиурга в простого наблюдателя, скриптора, которому остаётся лишь фиксировать происходящее³. Этот закон распространяется и на творчество Ефремова. Если мы внимательно присмотримся к романам «Туманность Андромеды» и «Час быка», то увидим, что вопреки желанию Ефремова представить людей Эры Встретившихся Рук (ЭВР) более гармоничными, сильными, мудрыми, преисполненными жизненной и творческой энергии и в то же время сдержанными и аскетичными, чем их предки из Эры Великого Кольца (ЭВК), на деле все получилось наоборот. Персонажи «Туманности Андромеды» с позиций ефремовского идеала человека сильно выигрывают при сравнении их с героями «Часа быка». И если до сих пор этого не замечали, то виной тому восторженно-некритическое отношение к произведениям Ефремова со стороны читателей⁴.

2. Герои и инфантильные натуры

Персонажи «Туманности Андромеды» – люди героического склада, для которых жизнь – это борьба. Они сильны, цельны, ценят взаимовыручку и всегда готовы прийти на помощь, но при этом умеют рассчитывать только на себя, не превращаются в инфантильные натуры, зависящие от действий коллектива. Они способны на решительные поступки, на твёрдость, не ломаются под грузом обстоятельств, трудности только добавляют им силы. Рассмотрим это на примерах. Эрг Ноор, командир 38-й звёздной экспедиции, спас своих друзей-звездолётчиков от гибели на Железной Звезде, бесстрашно сражался с инопланетными чудовищами – крестами, парализующими людей, сам чуть не погиб от такого чудовища. Пережив тяжелое ранение своей любимой Низы Крит, которая была в параличе пять лет, он не пал духом, не утерял вкус к путешествиям и приключениям. По возвращению на Землю Эрг Ноор вызвался участвовать в ещё одной экспедиции, на корабле «Лебедь», экипаж которого никогда не вернётся на Землю, так как до точки назначения – звезды Альфа Эридана ему лететь 47 лет по корабельному времени и 84 года по времени Земли. Эрга сопровождает в этот путь без возврата его выздоровевшая любимая Низа Крит. Перед отправлением Эрг Ноор вдохновенно восклицает: «Мой опыт звездоплавания ещё более нужен, чтобы довести “Лебедя” до цели»… довести по пути, не пройденному ещё ни одном кораблем Земли и Кольца!» Не случайно Веда Конг говорит ему при последнем решительном объяснении: «Вы настоящий герой и поэтому ненасытны в подвиге».

Мвен Мас, смотритель станций Великого Кольца, ослушался решения Совета и вместе с физиком Реном Бозом пошел на рискованный, опасный эксперимент ради мечты преодолеть световой барьер и встретиться с инопланетными братьями по разуму воочию. Он погубил искусственный спутник, своих сотрудников и чуть было не погиб сам с Реном Бозом. Коря себя за смерть товарищей, он уединился на Острове Забвения – месте пребывания антисоциальных элементов – и там спас девушку по имени Онар от нападения насильника. Примечательно, что Мвен Мас чуть было не убил насильника вопреки отвращению к убийству, воспитываемому у людей коммунистического общества: «Он припомнил всё, чему его учили для битвы врукопашную с опасными животными. Мвен Мас неторопливо поднялся, бросил взгляд в искажённое яростью лицо врага, намечая точку сокрушительного удара…» Насильника спасло только то, что Мвен Мас узнал в нём одичавшего знаменитого математика Бета Лона, который удалился на Остров Забвения также после проведения эксперимента, окончившегося трагически.

Показателен и эпизод, когда на Мвена Маса нападают дикие тигры. Он не теряется, не отказывается от действий, ожидая помощи со стороны, он готов сражаться и даже погибнуть, но только в борьбе: «…как противодействие древнему ужасу загорелась не менее древняя ярость борьбы – наследие бесчисленных поколений безымянных героев, отстаивавших право человеческого рода на жизнь среди мамонтов, львов, исполинских медведей, бешеных быков и безжалостных волчьих стай, в изнуряющие дни охот и в ночи упорной обороны». Заметим, что и здесь поведение Мвена Маса характеризуется как героическое.

И Дар Ветер, оказавшись с Ведой Конг в степях Сибири после поломки винтолёта, также ведёт себя как герой. Безоружный, оказавшийся в безлюдной местности, где помощи ожидать было неоткуда, он спасает Веду от дикого быка: «Дар Ветер, повинуясь могучему инстинкту, стал перед быком, заслонив собой Веду, как тысячи тысяч раз делали его предки». Когда опасность миновала – Дар Ветер прогнал быка разрядом из кабеля винтолёта – благодарная Веда Конг восторженно говорит ему: «Что ж, ведите… герой!» Да и сама Веда Конг не лишена мужества и отваги. Она, будучи историком, раскапывает склады с оружием, сохранившиеся от ставшей тысячелетней древностью эпохи капитализма. Несмотря на древность, оружие это несёт в себе опасность, нередки случаи гибели историков-археологов, так что такая работа также требует настоящего героизма. Веда, как и все женщины романа, лишена кокетливости, женской игривости и несерьёзности, например, она прямо, без обиняков говорит Эргу Ноору о своей любви к Дару Ветру.

Далее, люди, населяющие Эпоху Великого Кольца, отличаются прямодушием, неспособны на ложь, даже ради сострадания, как это видно, например, по отношениям Веды Конг и Эрга Ноора, каждый из которых полюбил другого: Эрг – Низу Крит, а Веда – Дара Ветра. Они самоотверженны, готовы поступиться ради великого идеала не только жизнью – это был бы, так сказать, «героизм одного мгновения», но и материальным благополучием. По предложению Дара Ветра вся планета на год отказалась от увеселительных путешествий и драгоценностей, дабы накопить топливо для полета экспедиции на Альфу Эридана.

Теперь обратимся к людям Эры Встретившихся Рук, изображенным в «Часе быка». Разумеется, они тоже воспитаны в коллективистском гуманном обществе, они признают необходимость жертвовать собой и своим благополучием ради других, они подтверждают это действиями, спасая ценой жизни нескольких человек планету Торманс и её обитателей от пут капиталистического инферно. Но если мы приглядимся к их поведению, то обнаружим некоторые мелкие, но складывающиеся в показательную картину отличия их от людей предыдущей эпохи. Звездолётчики «Тёмного пламени», подлетев к планете Торманс, принимают решение остаться на некоторое время на орбите, дабы изучить жизнь тормансиан, в частности просматривая их телевидение. Поначалу это предложение у некоторых из них вызывает протест, ведь получается, что будут подглядывать за жизнью тормансиан, что не согласуется с коммунистической моралью. Но инженер-пилот Див Симбел развеивает эти сомнения: «…мы… сможем ловить только те передачи, какие предназначены для всей планеты. Иначе говоря, мы увидим и услышим только открытую общественную жизнь». Однако, когда тормансиане обнаружили звездолёт, земные коммунисты Эпохи Встретившихся Рук без зазрения совести подключаются к альтернативной информационной сети Торманса, которую смотрят правители планеты, дабы получать истинную информацию. Они наблюдают за картинками камер слежения, расставленных в лабораториях, на заводах, и вовсе не вспоминают о своём обещании наблюдать лишь открытую общественную жизнь. Затем уже сев на планету, Фай Родис также включала связь с кораблем в присутствии инженера Таэля, ничего не говоря ему об этом, чтоб командир звездолета Гриф Рифт мог рассмотреть инопланетного инженера.

Далее, звездолётчики при помощи обмана получают разрешение на посадку на планету. Фай Родис разыгрывает перед правителем планеты Чойо Чагесом комедию. Она показывает ему запись давнего заседания Совета Земли и убеждает его, что это сеанс связи с Землёй, и что Совет принял решение уничтожить столицу Торманса, прислав второй звездолёт, если правители не разрешат посадку. Многие звездолётчики были возмущены таким поступком, и сама Фай Родис тоже им тяготится, но были и такие, которые им восхищались. Фай Родис пришлось прибегать к обману и для того, чтобы показать некоторым жителям Торманса фильмы о Земле (ведь она обещала правителю планеты этого не делать). Конечно, и в данном случае это ложь ради благого дела, но в то же время она остаётся нарушением коммунистической морали.

У Ефремова говорится об особой осторожности людей коммунистического общества Эры Встретившихся Рук: «Любой человек Земли так осторожен в своих поступках, что проигрывает в сравнении с властителями нашей древности». Но с этой характеристикой резко контрастирует поведение звездолётчиков на планете. Члены экспедиции в другое полушарие планеты, в древнейший заброшенный город Кин-Нан-Тэ Ген Атал, Тор Лик и Тивиса Хенако беспечно скакали на своих роботах – СВФ наперегонки, как дети, попусту расходуя их энергию. Потом они об этом горько пожалели, когда оказались в окружении агрессивных дикарей и им требовалась энергия для создания защитного поля, но было поздно. Естественно, оказавшись на капиталистической планете, полной диких зверей и озлобленных масс людей, они должны были предполагать нечто подобное, но они вели себя как школьники, катающиеся на СВФ на далёкой, давно уже безопасной Земле (собственно, они и вспоминают школу, где Тивиса была чемпионом в скачках на СВФ). И про этих людей Ефремов говорит, что их отличительная черта – осторожность! То же самое можно сказать про поведение Фай Родис во дворце повелителя планеты Чойо Чагеса. Зная, что перед ней коварный тиран, она доверяет ему спасение своих товарищей, попавших в беду во время экспедиции в заброшенный район планеты, и, по сути, по её вине товарищи гибнут. Но Фай Родис во всем винит лишь Чойо Чагаса.

Особого разговора заслуживает её женское кокетство и легкомыслие. К примеру, оказавшись в подземелье с диктатором, она неизвестно зачем флиртует с ним, показывая свою женскую силу только ради забавы и попутно оскорбляя его: «Сексуальная магия действует лишь на низкий уровень восприятия Красоты и Эроса. Хотите попробовать? – предложила Родис и, неописуемо преобразившись, устремила на владыку взгляд широко открытых повелительных глаз, надменно изогнув свой царственно прямой стан. Тёмная сила скрутила волю Чойо Чагаса». И это не единичный случай, что было бы простительно, это манера поведения. Находясь во дворце жестокого и капризного диктатора, уже убедившись в его жестокости (по его тайному приказу только что погибли три её товарища) Фай Родис специально одевается так, чтобы подразнить его, вызвать у него эротический интерес к себе: «Женщины Земли, прирождённые артистки, любили играть в перевоплощение. …Родис, вертясь перед зеркалом (курсив мой. – Р. В.) и перебирая подходящие обличья, остановилась на женщине старой Индии – магарани. Одежда индийской женщины – сари – подходила к случаю. …Сари… может становиться броней и как бы растворяться на теле, открывая все его линии». Конечно, Фай Родис добилась этим лишь ревности со стороны жены правителя, которая обвинила её в том, что она – обольстительница (с чем Родис охотно согласилась, сказав, что такова каждая женщина Земли), и приступа ярости со стороны диктатора планеты, который захотел ею насильно овладеть, а она его оттолкнула (и честное слово, хочется верить Чойо Чагасу, который говорит, что она сама виновата и благодаря её чарам он потерял голову; собственно, это понимала и Родис, которая раньше говорила, что мужчины на таком уровне развития, как Чагас, не властны над инстинктами). А ведь первоначально Чойо Чагас воспринимал её индифферентно, просто как руководителя экспедиции, и так бы и продолжалось, если бы Родис ходила в скафандре и будничной одежде и вела себя сдержанно. На мой взгляд, это поведение весьма неосторожной и даже беспечной и легкомысленной женщины. И ладно бы Фай Родис была какой-нибудь простой жительницей коммунистического общества, плохо знакомой с нравами и психологией диктаторов эпохи инферно. Но она – специалист по эпохе капитализма, прошла специальную психологическую подготовку, позволяющую понимать людей этой эпохи, изучала их ценности. Она знает: в какую опасную игру она играет, но… продолжает это делать, рискуя собой и своими товарищами ради простого женского кокетства!

А во время сеанса связи со звездолётом, когда земляне показывали диктатору и его приближенным земные танцы, Фай Родис, чтоб показать Чагасу, что женщины Земли могут быть эротичными, исполняет перед ним специально подготовленный танец, ритм которого таков, чтобы воздействовать на подсознание мужчины. Даже Олла Дез, другой член экспедиции, замечает, что Родис, будучи командиром экспедиции, ведёт себя как «школьница третьего цикла» (правда, Гриф Рифт не соглашается с этим, и возражает, что Родис владел не эмоцио-нальный порыв, она специально подготовилась к такому танцу; но очевидно, что легкомысленность поступка Родис вовсе не в его спонтанности).

Однако самый впечатляющий эпизод такого рода – это противостояние членов экспедиции в другое полушарие и дикарей на развалинах. Отгородившись от толпы защитным полем, звездолётчики не придумали ничего лучшего, чем медитировать на глазах разъяренных дикарей, вести спокойные философские беседы и много часов ждать помощи с корабля, даже не пытаясь самостоятельно спастись! Конечно, в их смерти виноват и коварный Чойо Чагас, специально подстроивший всё так, чтоб самолёты с солдатами, которые могли их спасти, опоздали. Но трудно винить его одного, они могли бы предвидеть это, в конце концов, они могли бы и должны были не просто ждать, но и самостоятельно предпринять что-либо в это время. Ведь у них было 8 часов, пока работали батареи роботов – СВФ, обеспечивая им безопасность. Правда, они пытались поговорить с дикарями. Выясняется, что те – отказавшиеся подчиняться диктатору планеты и его режиму отщепенцы. Вот вроде бы готовый материал для бунта, который могут возглавить земные коммунисты! Однако звездолётчики решают, что в дикарях нет ничего человеческого, и оставляют их в покое.

Но вот выясняется, что помощь запоздает. И звездолётчики решают не бороться, а… принять смерть! Они мотивируют это тем, что не могут убить даже дикарей, так как этому препятствует коммунистическая мораль. Но в конце концов они всё равно взрывают себя и погребают под останками башни вместе с собой множество дикарей, коммунистическая мораль не мешала им сделать это! Кроме того, одно дело – рациональные рассуждения о том, что выхода нет и нужно просто ждать, а другое – инстинкт жизни, который заставляет действовать, даже когда разум говорит о безвыходном положении. Это до какого упадка жизненной энергии нужно дойти, чтоб вести себя так, как Ген Атал, Тор Лик и Тивиса Хенако в окружении дикарей!

Наконец, в самом начале романа говорится, что вернувшиеся из путешествия на Торманс «жили недолго от сверхнапряжения пути и страшных испытаний». Перед нами опять-таки свидетельство упадка жизненной силы у людей ЭВР. Трудности вместо того, чтоб закалить их, настолько их сломали, что они не нашли в себе сил дальше жить!

Все это являет собой совершенный контраст с героями «Туманности Андромеды». Представим себя на месте Гена Атала перед толпой разбушевавшихся дикарей. Уж Мвен Мас точно не стал бы ждать помощи с корабля и за много часов попытался бы вступить в борьбу с дикарями и спасти себя и своих товарищей, пусть ценой их жизней, если это не удается сделать без крови. Он боролся бы с ними как с дикими животными, даже если бы знал, что это бесполезно и что он погибнет в борьбе (и благодаря этому, скорее всего, он выжил бы, ведь дикари, без сомнений, оценили бы такую волю к жизни и наверняка дрогнули бы)! И точно так же Веда Конг не стала бы кокетничать с диктатором капиталистической планеты, который к тому же сначала и не думал ни о какой эротичности землянки, считая её слишком холодной. Она бы не навлекла на себя гнев его жены, да и самого его не ставила бы в глупое и унизительное положение отвергнутого любовника. Наконец, Эрг Ноор, оказавшийся на месте Грифа Рифта, не сломался бы, не умер бы преждевременно от переживаний и депрессии. Он ещё бы вернулся на Торманс следующим звездолётом – на помощь оставшимся товарищам и возглавил бы коммунистическую революцию!

Итак, каким бы странным это ни казалось на первый взгляд, люди Эры Встретившихся Рук у Ефремова получились беспечными, неосторожными, излишне эмоциональными и игривыми, а главное инфантильными, рассчитывающими лишь на помощь извне, не умеющими защитить себя самостоятельно, не способными пережить настоящие трудности. В них как будто меньше жизненной энергии, воли, цельности. Кроме того, они считают возможным прибегать к обману, подглядыванию, если это во благо других и если это распространяется не на равных им людей такого же коммунистического общества, а на «отсталое» население планеты, застрявшее на этапе капитализма.

3. Будущее – это идеализированное настоящее

Как же это объяснить? Ведь сам Ефремов стремился к совершенно противоположному впечатлению… Мы получим ключ к разгадке, если осознаем, что любое фантастическое произведение, изображающее отдаленное будущее, на самом деле изображает лишь идеализированное настоящее. Будущее, да ещё отстоящее от нашей эпохи так далеко – а Ефремов пишет о людях, которые будут жить через 2–3 тысячи лет после нас, – предсказать практически невозможно. За такой огромный срок происходят разительные качественные изменения в социальной структуре, технологиях, психологии людей. Эру Великого Кольца разделяет с нашим временем такой же промежуток, как нас и классическую античность. Но мог ли античный ученый, опирающийся на физику Аристотеля, предсказать теории современной механики? Это совершенно исключено, потому что в основе физики Аристотеля лежали принципиально иные мировоззренческие положения – о конечности пространства, об энтелехиях вещей, о пяти элементах и т. д. Тогда просто не существовало таких фундаментальных для современной физики понятий, как система отсчета, изотропное пространство, инерция. Более того, если бы античный аристотелианец каким-нибудь чудом о них узнал, они бы показались ему абсурдом. Инерционное движение – это движение без непосредственного воздействия силы, такое физика Аристотеля запрещает. Точно так же ученику платоновской Академии не удалось бы предсказать даже сам принцип современного обучения, ведь представления о книге как источнике истины возникли лишь в средние века, в рамках христианской цивилизации, в античности книга была лишь письмом и безусловно стояла ниже устного знания. И, кроме того, сама классно-урочная система не была известна ни в античности, ни в средневековье, она возникла лишь в Новое время.

Отсюда можно смело заключить, что ефремовские описания школ отдалённого будущего, средств передвижения, научных теорий также могут иметь отношение к чему угодно, но только не к самому этому будущему. Это ярко видно на примере его рассуждений о химических заводах, которые создают искусственную пищу: сахар, пищевые жиры, витамины, гормоны в нужных человечеству количествах (в «Туманности Андромеды» говорится, что человечество ещё не научилось синтезировать животный белок, а в «Часе быка» уже описываются заводы по производству искусственного мяса, молока и желтка). Прошло всего 50 лет со времени написания «Туманности Андромеды» и около 40 лет – со времени написания «Часа быка», а развитие науки уже показало, что решение продовольственной проблемы, скорее всего, лежит не на путях химического синтеза, как считали люди 1950-х – 1960-х годов, когда и писались романы Ефремова, а на путях развития генной инженерии. Генетически модифицированная пища, правда, пока не очень высокая по качеству и небезопасная для здоровья, уже обеспечивает потребности множества людей в развитых странах (вопреки байкам наших либералов эпохи перестройки, в тех же США люди обеспечены продуктами не за счёт фермерства, которое даже при поддержке государства, не прокормило бы и треть населения США, а за счёт продуктов огромных сельскохозяйственных предприятий, где широко используется генная инженерия). Что же можно сказать о способах производства пищи, которые будут через 2 тысячи лет?

Впрочем, и сам Ефремов признавал, что люди такого отдалённого будущего должны казаться нам странными и непонятными. Повторим ещё раз слова писателя-фантаста: «Эти люди продукт совершенно другого общества. Их горе не наше горе, их радости не наши радости. Следовательно, они могут в чём-то показаться непонятными, странными, даже неестественными». Это, действительно, так. Древнему греку, убеждённому в естественности института рабства и лишённому понимания феномена личности в современном смысле слова, странными и непонятными показались бы рассуждения наших современников о равенстве всех людей и о правах человека как такового, неважно: где и от кого рождённого. Но точно так же изображение людей будущего по определению должно быть малоинтересно для людей настоящего. Следовательно, сверхзадача, поставленная Ефремовым перед собой, оказалась невыполненной, и, как ни парадоксально, именно поэтому роман и получил популярность, а не был воспринят публикой как некие абстрактные, не имеющие отношения к нашей реальности фантазии. Герои романа – Эрг Ноор, Мвен Мас, Веда Конг вовсе не выглядят абстрактными и неестественными, они были понятны и близки современникам писателя. Точно так же, как Мвен Мас, какой-нибудь советский ученый тоже пошёл бы на рискованный эксперимент, несмотря на запрет начальства, так же, как Эрг Ноор, какой-нибудь капитан дальнего плавания или лётчик отправился бы в опасное путешествие, из которого практически невозможно вернуться – ради блага всего общества.