Kitobni o'qish: «Тишина», sahifa 3
Тут вдруг Елову в лицо прилетела горсть снега с какой-то ветки, ловко сбив с толку. Сняв с себя очки, Гас задрал голову, уставившись в затянутое облаками небо, с которого то и дело срывались снежинки, и невольно высунул язык. Ловил крупинки снега ртом, совсем как в далёком-далёком беззаботном детстве, когда ничего не пугало, словно больше ничего вокруг не существовало теперь, кроме гревших замёрзшую в серости будней душу. Август поймал себя на том, что глупо-глупо улыбался. Почему-то раньше ему совсем не нравилось думать о своём детстве, а теперь это помогало не терять рассудок.
"В самых экстренных ситуациях забудь о каких-то общественных нормах, Август," – пронеслись в голове слова Января, как всегда вовремя. – "Думай в первую очередь о себе самом. Да никому никакого дела не будет, если ты, например, во время зомби-апокалипсиса угонишь чью-то новенькую Порше." – своего младшего брата Ян нравоучениями особо никогда не пичкал, ни к чему было ему это. Говорил иногда о каких-нибудь вещах, но так, между делом, будто играючи. Эта несерьёзность даже иногда раздражала Августа, но сейчас, вспоминая слова своего брата, он понимал, как сильно по этой несерьёзности скучал. Понимал, как сильно хотел бы сейчас оказаться в объятиях этого человека, как хотел бы почувствовать себя рядом с ним в безопасности. Как тогда, когда ему было тринадцать, и Январь защищал его от отца.
От одной лишь мысли об этом улыбка с лица молодого человека сползла, будто её там и не было.
Да, стоило зайти в магазин, точно. Как минимум потому, что, например, Ян поступил бы именно так. Пусть Гас и считал его весьма разгульный образ жизни неприемлемым, он всё равно так или иначе на своего брата равнялся в некоторых жизненных ситуациях. Так и сейчас было. Стряхнув со стёкол очков уже почти полностью растаявший снег, Август протёр линзы о шарф и, решив сейчас не возиться с разводами, убрал "глаза" в карман пальто. Дома разберётся… всё-таки, не настолько он был слеп, чтобы не найти без очков нужные ему продукты.
Магазин с устланной скользким кафелем лестницей, на которой Август едва не упал, когда заходил, встретил относительным теплом и стойким запахом человечества. Если честно, Елов бы прям здесь жить остался. Было относительно тепло, шумели холодильники с газировкой и слабоалкогольными хмельными напитками, да и в целом было ощущение, что жизнь пропала везде, но точно не здесь. Само даже помещение, как казалось, пропиталось людским духом, ссорами с продавцами, звуком работы касс и возмущением охранника по поводу отсутствия премии. Всё было по-старому, единственным отличием стала поглотившая всё в определённый миг пустота. Прохаживаясь меж узких рядов и мёртвой хваткой стискивая лямку сумки, Август воровато оглядывался, так, будто его в любую секунду могли вышвырнуть отсюда или, ещё хуже, забрать на пятнадцать суток за мелкую кражу. Да, встретить здесь хотя бы кого-нибудь, разумеется, хотелось, но уж точно не при таких обстоятельствах. А ещё, если бы сейчас из-за угла кто-то выскочил, Август бы тотчас свалился замертво с сердечным приступом. Да, его сызмала очень легко напугать. Даже странно, что триллер – его любимый кинематографический жанр.
Остановившись у стеллажа с закусками, Гас в задумчивости уставился на весь ассортимент чипсов. Те дорогие в картонной тубе можно было сразу отмести – у Августа, как у программиста, деньги на них, конечно, были, но картон звуков много не издавал, от тишины спасти не мог, так какой от него теперь смысл был?
От своих мыслей, таких бесполезных и глупых, абсурдных, юноше в который раз стало то ли тошно, то ли попросту смешно. Глупости это всё! Схватив с верхней полочки две больших пачки сырных, своих любимых, Август кинул их в корзинку, взятую ещё у входа, и поплёлся дальше исследовать ассортимент маленького магазинчика. Скоропортящаяся провизия интересовала его мало, сладкое он на дух не переносил, а лапша быстрого приготовления уже студенту надоела.
Он шёл дальше, держа в руках лёгкую пластиковую корзинку и без интереса пялясь то направо, то налево. В голове его даже на секунду проскочила мысль о том, что ведь можно теперь разнести стеллажи в щепки, опрокинуть кассы, а холодильники разбить, и никто ничего не скажет, никто не поругает и никуда не заберёт, контролировать ведь теперь порядок было некому. И всё же, мысли об этом Август от себя быстро отогнал. Не мог он так. Как бы ни старался он во многом быть похожим на старшего брата, ему это просто не давалось. Другой он, другой.
Остановившись перед холодильниками, парень с выражением крайней задумчивости на лице уставился на них. За стеклом поблескивали зелёным скляночки с газировками на любой вкус и цвет, пестрея набором броских этикеток, которые словно соревновались в своей привлекательности и яркости. Открыв дверцу и вынув оттуда покрывшуюся лёгким конденсатом бутылку, Елов на мгновение замер, словно в нерешительности. А хотя… чего тут думать? Хмыкнув самому себе, он взял ещё один "Байкал" и, осторожно поставив их к чипсам, пошёл в сторону касс. Просто так уйти он всё-таки не мог. Правда, всё, на что его хватило – это кинуть несколько купюр "без сдачи" в монетницу и, запихнув покупки, если их таковыми можно было назвать, в сумку, но, как Август мысленно решил, это уже было не его поводом для беспокойства.
Дальнейшая дорога домой проходила без происшествий. Здорово, конечно – можно было идти хоть посреди проезжей части и совершенно не бояться быть сбитым. Да чего уж! теперь вообще всё было можно, и от этой мысли тоже хорошо не было, по правде сказать. Было такое правило, конечно, как "умей радоваться мелочам" – его даже в фильме каком-то про апокалипсис упоминали, – но, когда этих мелочей, таких сомнительных, было настолько много, они лишь отталкивали. В каждом преимуществе сложившейся ситуации, сколько бы Август ни старался мыслить позитивно, по-любому находился весомый минус, который упрямо портил всю малину. Вот, например, не ездили нигде машины – это ведь хорошо, не загрязнялся воздух, не шумели моторы, а если с другой стороны посмотреть, то вместе с машинами не катались и снегоочистители, то есть, за некоторое время легко могло навалить столько снега, что передвигаться по улицам стало бы совсем невозможно. Ну, если только вплавь, на каноэ, как жители Венеции. Да, по снегу, а как иначе-то? А вообще, из дому можно было и не выходить теперь. Незачем. Натащить бы в квартиру всяких круп и консервов, как в бомбоубежище, да и жить себе в четырёх стенах, не зная забот, солнечного света и житейских – вот оно, никому не понятное счастье!
Возможно, любому другому человеку, какому-нибудь начальнику цеха или, может, редакции газеты, совершенная пустота показалась бы раем в привычном понимании этого слова, Августу же, человеку пусть и асоциальному, но достаточно привязанному к некоторым людям, это всё напоминало какую-то дешёвую симуляцию. Халтура, ей богу, какая-то. Ну, разработчики, молодцы! А может, если это симуляция и всё не по-настоящему, имеет смысл прожить остаток одиноких дней на полную? А на полную – это вообще как? "Разнести какой-нибудь торговый центр и угнать машину," как сказал бы Ян. Где там его носит вообще, когда он так нужен?
Стало немного грустно. Гас прекрасно понимал, что мог больше с ним никогда не увидеться… как и с другими близкими ему людьми. Ещё вчера он мог написать им, предложить встретиться или позвонить, чтобы, просто поболтать, а теперь, вдруг лишившись всех разом, наконец понял, как же был глуп, как же тяжело ему было без близких. Дурак, ну полный дурак, идиот, так бездарно всего лишился! И ему с этим осознанием стало так больно и так от самого себя отвратительно, что его лицо аж перекосило.
Не думать об этом тоже не получалось. Цепляясь взглядом за фасады пятиэтажек, Елов невольно вспоминал, сколько времени провёл тут, бесцельно шатаясь по дворам с друзьями. Да ему не от мыслей и воспоминаний сейчас было тошно, а от самого себя. Так бездарно лишиться последней возможности побыть рядом – это постараться надо, а постарался он, как видно, просто на славу.
Последняя стадия принятия подкралась незаметно и нереалистично быстро. Всего около часа назад молодой человек в происходившее с ним совершенно не хотел верить, от тоски горел пламенным желанием лезть на стену, а теперь уже относился ко всему этому с горькой иронией. Да и кто теперь мог с издёвкой пошутить над ситуацией, если не он сам?