Kitobni o'qish: «Сказки и легенды»

Shrift:

Откуда у кита такая глотка

В стародавние времена, о Мое Солнышко, жил-был в море Кит и ел рыбу.

Он ел рыбу белугу, и белужью супругу, и колючку-ерша, и морского ежа, и малютку салаку, и морскую собаку, и бродягу лобана, и ленивца катрана, и юнца-барабульку, и плотвичку-бабульку, и акулу-пилу, и рыбешку юлу, и вертячку-крутячку морскую иглу. Всю рыбу, какую удавалось отыскать в море, Кит хватал своей огромной пастью, вот так – хап!

И это продолжалось до тех пор, пока во всем море не осталась одна-единственная маленькая рыбка. То была Очень Хитренькая Рыбка, и она плавала за правым ухом Кита, чтобы не угодить ему в пасть.

Наконец Кит встал на хвост и сказал:

– Есть хочу!

И тогда маленькая Хитренькая Рыбка ответила маленьким хитреньким голосом:

– О благородное и щедрое млекопитающее из отряда Китообразных, не пробовало ли ты Человека?

– Нет, – признался Кит. – А каков он на вкус?

– Вкусный! – заверила Хитренькая Рыбка. – Вкусный, но немножко костлявый.

– Ну так принеси мне несколько штучек, – сказал Кит и вспенил воду хвостом.

– На обед тебе и одного хватит, – ответила Хитренькая Рыбка. – Если ты поплывешь к пятидесятому градусу северной широты, к сороковому градусу западной долготы (эти слова волшебные), ты увидишь на плоту посреди моря потерпевшего крушение Моряка. И нет на нем ничего, кроме голубых холщовых штанов и подтяжек (не забудь про подтяжки, Мое Солнышко), и нет при нем ничего, кроме складного ножа. Но честно скажу, Моряк этот – человек Безграничной Находчивости И Изобретательности.

И вот Кит изо всех сил поплыл к пятидесятому градусу северной широты, к сороковому градусу западной долготы и там, на плоту посреди моря, увидел потерпевшего крушение Моряка, на котором не было ничего, кроме голубых холщовых штанов и подтяжек (только не забудь про подтяжки, Мое Солнышко), и не было при нем ничего, кроме складного ножа. Моряк сидел на плоту один-одинешенек и болтал ногами в воде. (Его мамочка позволила ему бултыхаться в воде, иначе он никогда не стал бы так поступать, ведь он был человеком Безграничной Находчивости И Изобретательности).

Тут Кит разинул пасть – все шире, шире и шире, пока чуть не коснулся верхней челюстью хвоста, – и проглотил потерпевшего крушение Моряка вместе с плотом, вместе с голубыми холщовыми штанами, вместе с подтяжками (о которых тебе не следует забывать!) и вместе со складным ножом. И все это провалилось в брюхо Кита, теплое и темное, как кухонный шкаф.

Потом Кит облизнулся – вот так – и трижды крутнулся на хвосте.

Но едва Моряк, который был человеком Безграничной Находчивости И Изобретательности, очутился в недрах теплого темного кухонного шкафа, который зовется китовым животом, как он принялся топать, и хлопать, и кричать, и рычать, и ползать, и ерзать, и реветь, и шуметь, и колотить, и молотить, и беситься, и носиться, и кусать, и пинать, и кувыркаться, и метаться, а после начал отплясывать матросский танец там, где вовсе не было танцплощадки… И тогда Киту стало очень нехорошо. (Ты ведь помнишь про подтяжки, правда?).

И Кит сказал Хитренькой Рыбке:

– Этот человек очень костлявый, и у меня от него икота. Что мне теперь делать?

– Вели ему выйти вон, – ответила Хитренькая Рыбка.

Тогда Кит крикнул вниз, в свою глотку, потерпевшему кораблекрушение Моряку:

– Выходи и веди себя хорошо! У меня из-за тебя икота.

– Не-етушки, не-етушки! – ответил Моряк. – Еще чего! Отвези меня к моим родным Белым Утесам Альбиона, а там я еще подумаю, выходить или нет.

И он начал отплясывать пуще прежнего.

– Лучше отвези его домой, – сказала Киту Хитренькая Рыбка. – Не забывай – он человек Безграничной Находчивости И Изобретательности.

И Кит отправился в путь. Он плыл, плыл и плыл, работая плавниками и хвостом так усердно, как только позволяла икота, пока не увидел родные берега́ Моряка и Белые Утесы Альбиона. Кит ринулся вперед, наполовину выбросился на берег и начал открывать пасть – все шире, шире и шире.

– Пересадка на Винчестер, Ашуелот, Нашуа, Кин, а также станцию Фитчбург-роад… – объявил он.

И как только Кит выговорил «фитч», Моряк выпрыгнул из его пасти.

Но пока Кит плыл, Моряк – будучи и в самом деле человеком Безграничной Находчивости И Изобретательности – расщепил плот складным ножом на тонкие планки, которые крепко-накрепко связал подтяжками (теперь ты знаешь, почему ни в коем случае нельзя было забывать про подтяжки). А выходя, Моряк вогнал в глотку Киту эту решетку, и она там прочно застряла!

Потом Моряк прочел двустишие. Ты его не слышала, поэтому я тебе его перескажу:

– Посредством загражденья
Я прекратил съеденье!

Потому что Моряк был к тому же ир-ланд-цем и любил забавные стишки.

А после он отправился по прибрежной гальке домой, к маме, которая позволяла ему болтать ногами в воде.

Потом Моряк женился и жил долго и счастливо.

И Кит тоже.

Но с того самого дня из-за решетки, которую Кит так и не смог ни проглотить, ни выплюнуть, он может кушать только очень, очень мелкую рыбешку – вот почему в наши дни Киты никогда не глотают ни взрослых людей, ни маленьких мальчиков и девочек.

А Хитрая Рыбка уплыла и спряталась в тине под Порогом Экватора. Она боялась, что Кит на нее рассердился.

Складной нож Моряк забрал домой. Когда Моряк шагал по гальке, на нем были голубые холщовые штаны, но подтяжек не было, ведь он связал ими решетку.

Так кончается эта сказка.

Когда за окном все зеленое,
А после – темное-темное,
Потому что снаружи вода,
И корабль идет в никуда,
Когда падает в супницу кок,
И скользят чемоданы вбок,
Когда нянька лежит и стонет,
Мол, корабль вот-вот потонет,
Когда мама велит отстать
И дать ей еще поспать,
Когда братца никто не умыл,
Не одел и не покормил,
Вот тогда становится ясно —
Моряком быть очень опасно.
Постарайся, дружок, не путать
Север с югом, а градус – с минутой,
И запомни ты широту,
И запомни ты долготу.
Капитаны, что знают маршрут,
Непременно к цели придут.

Как у верблюда появился горб

А теперь – следующая сказка, которая повествует о том, как Верблюд получил свой большой горб.

В начале времен, когда мир был совсем новым, с иголочки, а животные только начинали работать на человека, жил-был Верблюд. Он поселился посреди Унылой Пустыни, потому что не хотел работать. Кроме того, он и сам был довольно унылым. Он ел веточки, колючки, тамариск и молочай самым возмутительным ленивым образом, а когда кто-нибудь с ним заговаривал, отвечал: «Гррб».

Просто «Гррб» и ничего больше.

И вот в понедельник утром к нему подошел Конь с седлом на спине и удилами во рту и сказал:

– Верблюд, о верблюд, иди и бегай рысью, как бегаем мы, кони.

– Гррб, – ответил Верблюд.

И Конь ушел и рассказал об этом Человеку.

Вскоре явился Пес с палкой в зубах, положил ее и сказал:

– Верблюд, о верблюд, носи поноску, как делаем мы, собаки.

– Гррб, – ответил Верблюд.

И Пес ушел и рассказал об этом Человеку.

После к Верблюду приблизился Бык с ярмом на шее и сказал:

– Верблюд, о верблюд, иди и паши, как делаем мы, быки.

– Гррб, – ответил Верблюд.

И Бык ушел и рассказал об этом Человеку.

В конце дня Человек собрал Коня, Пса и Быка и сказал:

– Трое, о Трое, мир у нас совсем новый, с иголочки, и в нем еще столько дел. Мне очень вас жаль, но то создание в пустыне не может работать, иначе оно уже пришло бы сюда. Поэтому я оставлю его в покое, а вам придется работать вдвое больше – и за себя, и за него.

Трое ужасно разозлились и устроили на краю пустыни (в мире совсем новом, с иголочки) совещание, «индабу», «панчаят» и «пау-вау».

Тут подошел Верблюд, жуя молочай самым возмутительным ленивым образом, посмеялся над ними, сказал:

– Гррб! – и удалился.

Вскоре появился джинн, Повелитель Всех Пустынь – он мчался, закутавшись в облако пыли (джинны всегда путешествуют именно так, потому что так работает их магия), и остановился, чтобы поболтать с Тремя.

– О джинн, Повелитель Всех Пустынь, – сказал Конь, – разве это справедливо, когда в мире совсем новом, с иголочки, кто-то бездельничает?

– Конечно, несправедливо, – ответил джинн.

– Так вот – посреди твоей Унылой Пустыни есть существо (такое же унылое, как сама пустыня) с длинной шеей и длинными ногами, и оно ничегошеньки не делает с утра понедельника. Оно не хочет бегать рысью.

– Фью! – свистнул джинн. – Это мой верблюд, клянусь всем золотом Аравии! А что он сказал? Почему он не хочет работать?

– Он говорит: «Гррб», – сказал Пес. – И отказывается носить поноску.

– А еще что-нибудь он говорит?

– Только «гррб» – и отказывается пахать, – сообщил Бык.

– Очень хорошо, – ответил джинн. – Если вы будете так любезны подождать минутку, я покажу ему «гррб».

Джинн завернулся в свой пылевой плащ, помчался по пустыне и обнаружил Верблюда, который бездельничал самым возмутительным образом, глядя на свое отражение в луже.

– Мой длинноногий и ленивый друг, – сказал джинн, – почему мне говорят, что ты не работаешь, когда мир совсем новый, с иголочки, и в нем еще столько дел?

– Гррб! – ответил Верблюд.

Джинн сел, подпер подбородок рукой и начал обдумывать Великое Волшебство, а Верблюд тем временем продолжал любоваться на свое отражение.

– Трое выполняют лишнюю работу с утра понедельника, и все из-за твоего возмутительного безделья, – сообщил джинн и продолжал размышлять о волшебстве, подперев подбородок рукой.

– Гррб! – сказал Верблюд.

– На твоем месте я бы этого больше не говорил, – заметил джинн. – Ты и так слишком часто повторял это слово. Притворщик, я хочу, чтобы ты трудился.

Тут Верблюд снова фыркнул:

– Гррб!

Но как только он это выговорил, он понял, что его спина, которой он так гордился, начала раздуваться – и все раздувалась и раздувалась, пока не превратилась в огромный обвисший горб.

– Вот видишь? – сказал джинн. – Это твой гррб, который ты накликал тем, что не работал. Сегодня четверг, а ты бездельничаешь с понедельника, пока остальные трудятся. А теперь ты пойдешь на работу.

– Как же я буду работать с таким горбом на спине? – спросил Верблюд.

– Он дан тебе неспроста, – ответил джинн, – потому что ты пропустил три рабочих дня. Теперь ты сможешь трудиться три дня без еды, питаясь запасами своего горба. Только не благодари. Уходи из пустыни, ступай к Троим и веди себя прилично, без всяких «гррб»!

И Верблюд ушел, чтобы присоединиться к Троим. С того дня и по наше время у всех верблюдов есть гррб (только мы называем его «горб», чтобы их не обижать). Но Верблюд так и не наверстал трех дней, упущенных в начале мира, и так и не научился вести себя прилично.

Верблюжий
мы видели горб неуклюжий
в зоопарке меж львом и тюленем,
но горб уродливей, горб еще хуже
у нас вырастает от лени.

У взрослых, ребят,
которые спят,
как мишки в берлоге зимою,
и делать совсем ничего не хотят,
горбы вырастают порою.

Мы утром, зевая,
с кровати слезаем,
ворчим и швыряем подушки,
мы злимся на мыло
и смотрим уныло
на книжки, пенал и игрушки.

И вдруг – вот те на! —
прямая спина
становится мерзко горбатой,
и стыдно за горб,
и хочется, чтоб
все стало, как было когда-то.

Как горб нам убрать?
Не спать, не лежать,
а взяться с утра за работу:
с постели вскочить,
не плакать, не ныть,
трудиться до легкого пота.

Унынье пройдет,
и горб пропадет,
и джинн одобрительно молвит:
«Ну что ж, молодец,
раз лени конец,
никто тебе горб не припомнит».

Песнь о старине кунгуру

Кенгуру не всегда был таким, каким мы видим его сейчас. Некогда он был совсем Другим Животным, с четырьмя коротенькими лапками.

Он был серым, и он был пушистым, и гордость его была непомерной: он побежал по песку в центре Австралии и явился к Младшему Богу, Нга.

Он пришел к Нга в шесть часов утра с такими словами:

– Ну-ка, сделай меня непохожим на всех остальных животных – к пяти часам пополудни!

И Нга вскочил со своего сиденья – плоской плиты песчаника – и закричал:

– Убирайся вон!

Кенгуру был серым, и он был пушистым, и гордость его была непомерной; он побежал по камням в центре Австралии и явился к Среднему Богу, Нкуингу.

Он пришел к Нкуингу в восемь часов утра с такими словами:

– Ну-ка, сделай меня непохожим на всех остальных животных! А в придачу сделай меня невероятно популярным – к пяти часам пополудни.

И Нкуинг выскочил из своей норы среди жесткой травы и закричал:

– Убирайся вон!

Кенгуру был серым, и он был пушистым, и гордость его была непомерной; он побежал по песчаным барханам в центре Австралии и явился к Старшему Богу, Нконгу.

Он пришел к Нконгу в десять часов утра с такими словами:

– Ну-ка, сделай меня непохожим на всех остальных животных! А в придачу сделай меня невероятно популярным, чтобы все гонялись за мной по пятам – к пяти часам пополудни.

И выскочил Нконг из своей ванны в соляном озерце и закричал:

– Да будет так!

И кликнул Нконг Динго – Желтого Пса Динго, вечно голодного, пепельного при солнечном свете – и показал ему на Кенгуру.

– Динго! Смотри внимательно, Динго! – сказал Нконг. – Видишь этого господина, шмыгающего по золе? Он хочет стать невероятно популярным, чтобы за ним гонялись по пятам. Динго, выполни его пожелание!

И подпрыгнул Динго – Желтый Пес Динго – и спросил:

– Что, вон тот полукролик-полукот?!

И помчался Динго – Желтый Пес Динго, вечно голодный, ухмыляющийся зубастой, как капкан, пастью, – со всех ног помчался он за Кенгуру.

А гордый Кенгуру стремглав побежал от него на своих коротеньких лапках.

И это, Мое Солнышко, конец первой части сказки.

Кенгуру бежал через пустыни; он бежал через горы; он бежал через мелкие соляные озерца; он бежал через заросли тростника; он бежал по голубой смоле; он бежал по острой траве – бежал до тех пор, пока у него не заболели передние лапки.