Kitobni o'qish: «Жены и любовницы Наполеона. Исторические портреты», sahifa 4

Глава 7
Нотр-Дам в честь побед

Наполеон прибыл к голодающей французской армии, воевавшей в Италии, в Ниццу в июле 1796 года. Она уже три года оставалась на одном месте, а болезни и дезертирство сократили численность ее личного состава до тридцати тысяч бунтующих солдат. Противостоящие силы превосходили французские войска по меньшей мере вдвое.

К 8 июля французы захватили Милан, вышибли австрийцев из Ломбардии, разгромили их сардинских союзников, окончательно выведя из войны, выиграли восемь сражений, любое из которых могло составить генералу лестную репутацию, обеспечив победоносному полководцу положение фактического диктатора Северной Италии.

Париж обезумел от радости. По крайней мере теперь, после десятилетия потрясений, череды правительств, состоявших из чудовищ, садистов, пустозвонов и ничтожеств, появился настоящий живой герой! Сам он находился за сотни миль, одерживая новые и новые победы и отправляя домой обозы, груженные трофеями и добычей, но его жена была рядом, в Париже. Ликующие парижане исполнились решимости в максимальной степени воспользоваться этим обстоятельством.

В течение всего месяца, когда вереницы курьеров галопом неслись с новостями о новых триумфах с юга на север, Жозефина купалась в лучах победоносной репутации ее маленького странного супруга.

Она не принадлежала к тщеславным женщинам, но отличалась исключительной общительностью и наслаждалась каждым мигом своих удач, особенно, возможно, в связи с тем, что они свалились на нее совершенно неожиданно.

Где бы она ни появлялась, там собирались ликующие толпы зевак, выкрикивавших: «Вот она! Его жена! Ну разве она не красавица?» Почти каждый, кто немного приближался к Жозефине, был готов принять грацию и очарование за красоту.

Вскоре все узнали, что Бонапарт безумно, безнадежно влюблен в нее, что в ходе планирования сложных маневров его потрепанных в боях легионов он откладывал все в сторону и садился писать не одно, а целую пачку любовных писем, что в сумке каждого курьера, наряду с требованиями подкреплений и выработки условий капитуляции противника, находились три или четыре письма, адресованные ей. Так же как читающая публика конца двадцатого столетия черпала информацию о последних событиях не из газет, а из любовных историй кинозвезд, так и парижане конца восемнадцатого, которых за шесть долгих лет приучили к крови и риторике, горели желанием обсуждать страсть своего героя к этой улыбающейся элегантной женщине, которая выезжала из своего скромного дома, направляясь в Люксембургский дворец, чтобы осмотреть связки разноцветных знамен, которые присылал в столицу ее муж как доказательство своих боевых достижений.

Жюно, молодой и веселый адъютант генерала, однажды утром примчался галопом с двадцатью одним знаменем и немедленно стал искать ее, чтобы сообщить, что не хватает лишь одного для увенчания его успехов в Италии – ее скорейшего присутствия. Скорейшего! Теперь же! Немедленного!

Жозефина надула губки и вернулась в дом, чтобы придумать отговорку. Она любила Париж и жила там в свое удовольствие. Она вздрогнула при мысли о том, что придется ехать через всю Францию в пыльном экипаже и похоронить себя в армейском лагере, где красивая одежда изомнется и потеряет вид за какие-нибудь несколько дней. Она собиралась отговориться тем, что слишком больна для такой поездки, но отказалась от такой мысли из-за ее смехотворности. Как может она ссылаться на болезнь, если каждый вечер бывает на встречах, приемах и званых обедах?

Потом в голову пришла отговорка, показавшаяся ей более правдоподобной, и она написала ему, что ждет ребенка. Наполеон пришел в восторг от этого сообщения.

«Смогу ли я когда-нибудь искупить свою вину за мрачные мысли о тебе? – строчил он. – Ты была больна, а я обвинял тебя в том, что ты тянешь время в Париже… ребенок, такой же милый, как мама, скоро окажется у тебя на руках!»

Однако пришел момент, когда даже эта отговорка не могла стать основанием для дальнейших проволочек. Она неохотно отправилась в Милан, а вслед за ней потянулась толпа приживалок и целый обоз багажа в сундуках и коробках.

Жители деревень, встречавшихся по дороге в Италию, должно быть, чесали в затылках, когда видели кавалькаду, громыхавшую мимо их домов. Хотя к тому времени они уже привыкли к войскам на марше, эскадронам гусар, артиллерийским повозкам и непрерывной веренице курьеров, им не приходилось видеть ничего похожего на эту новую процессию с дореволюционных времен, когда важные вельможи путешествовали в Версаль из своих провинциальных замков.

Жозефину сопровождали ее доверенная служанка Луиза Компуан, раздражительный пудель Фортунэ (который облизывался, несомненно, в ожидании момента, когда вновь сможет впиться зубами в своего соперника), брат Наполеона Жозеф, юный красавец Жюно, генерал Леклерк, который вскоре женится на сестре Наполеона Полине, и адъютант Леклерка, исключительно общительный лейтенант Ипполит Шарль.

Ипполит оказался, как говорится, «истинной находкой». Он выглядел исключительно красиво, его фигуру выгодно подчеркивала кавалерийская форма. Офицер отличался наглой самоуверенностью и уже приобрел широкую известность как находчивый и умный остряк. Он в равной степени чувствовал себя в своей тарелке, когда покачивался в седле и во время коллективных игр в гостиной, мог похвастаться и еще кое-чем, что женщины всегда ценят в военное время – целым набором «контактов» со скользкими армейскими поставщиками, через руки которых проходил дефицит.

Если бы Ипполит Шарль родился на полтора столетия позже, он точно бы знал, где можно достать нейлоновые чулки, ненормированный бензин, вместо лошади ездил бы на шумном спортивном автомобиле и отзывался бы о своих наградах как о «салате из фруктов». В любой армии в разных странах всегда находятся свои Ипполиты, и дамы всегда предпочитают иметь дело с ними, нежели со строгими мужьями, склонными чересчур серьезно относиться к войне.

Во время поездки в Италию адъютант Шарль стал душой общества, хотя молодой Жюно тоже играл свою роль, далеко продвинувшись в своем сближении со служанкой Жозефины, Луизой. Кстати говоря, эта победа не особенно порадовала жену генерала, любившую Луизу, но не приветствовавшую соблазны.

А тем временем сам Наполеон вел перестрелку в долине соблазнов.

Обосновавшись в Милане как покоритель и главнокомандующий армией, призванной претворить в жизнь свободу, равенство и братство, а также упрощенные законы развода, он оказался в окружении всех привлекательных женщин, которые питали надежды улучшить свое положение в жизни.

Мы видим человека, которому не исполнилось еще и двадцати семи лет, страстного от природы, добивающегося блестящих результатов в любом предприятии, за которое он только брался! Понятно, что был он женат, но его супруга находилась вдали от него и, по слухам, не очень-то спешила к нему. Ясно, что любая женщина должна сама похлопотать о том, чтобы воспользоваться представившимися ей возможностями, прежде чем молодой покоритель не окажется вновь вовлеченным в очередную военную кампанию или не умчится домой к своей великовозрастной жене!

Подобные мысли крепко засели в миловидной головке мадам Грассини, обладательницы самого выдающегося контральто своей эпохи, которая привлекала в то время толпы восторженных почитателей в оперный театр «Ла Скала».

Грассини, помимо того что обладала прекрасным голосом, отличалась и необыкновенной красотой. Если уж она не смогла бы привлечь внимание нашего героя, то кто же тогда?!

Ответ на этот вопрос мог быть, разумеется, только отрицательным. Грассини изо всех сил постаралась добиться своего, и Наполеон довольно скоро оценил ее замечательные качества певицы, однако во всех иных отношениях она обхаживала его без какого-либо успеха. Ее красота и безобидные милые хитрости (она прибегала к такому трюку – в детской манере сообщала шокирующие вещи, а после поспешно извинялась, ссылаясь на то, что плохо владеет французским!) ничего ровным счетом для него не значили. Он мрачно поздравлял ее после выступлений на сцене и тут же отходил в сторону, чтобы написать очередное письмо своей несравненной Жозефине. Это объясняется не просто тем, что он был в то время однолюбом. Его сдержанность происходила от четкой оценки своего положения. Он жил во время революции и видел, как в результате пустяковых скандалов рушатся с большим трудом приобретенные репутации. «Мой успех или неудача целиком зависят от собственного поведения, – писал он спустя годы на острове Святой Елены. – Я мог бы усыпить свою бдительность на какое-то короткое время, а сколько моих побед зависело от менее продолжительных периодов времени?»

Поэтому Грассини напрасно штурмовала корсиканскую скалу, пока наконец, задыхаясь и набив себе синяки и шишки, не отстала, не до конца убежденная в его неприступности. Такой шанс представился ей три года спустя, когда его страсть к Жозефине поугасла и он настолько высоко взлетел над уровнем рядового человека, что мог махнуть рукой на любой скандал.

Еще одна красивая женщина нацелилась на Наполеона во время той весны его успехов. Это была синьора Висконти, бывшая вдова итальянского графа, брак которой с видным дипломатом наделал много шума.

Висконти не была певицей, но считалась одной из наиболее красивых женщин своего времени и оставалась ею до самой смерти. Среди людей, ведших дневники, нет никого, кто не отмечал бы нежную кожу Висконти, классические черты лица или соблазнительную грацию ее фигуры. Это была итальянская Рекамье, но гораздо более доступная для обожателей. Увы, чары влекут! Ее попытки сблизиться с Бонапартом оказались даже менее успешными, чем у Грассини. Он даже не взглянул на нее во второй раз.

Висконти была более практичной женщиной, нежели оперная дива. Когда ей не удалось покорить главнокомандующего, она переключилась на его начальника штаба, пятидесятидвухлетнего Бертье, бывшего роялистского офицера, чья блестящая штабная работа сыграла важную роль в победах Франции.

Бедный Бертье отличался невысоким ростом, некрасивой головой и физически уступал бравым молодым мужчинам своего подразделения. Он просто утратил дар речи от восторга. Не в силах объяснить себе столь великую удачу, он размечтался об Италии, пребывая в состоянии экстаза. Поэтому неудивительно, что, оставаясь в таком возвышенном состоянии, он отправил весь резерв кавалерии не в том направлении. Все подшучивали над ним, но он не обращал на это внимания. Его главнокомандующий заставил мир восхищаться собою, офицеры более низкого ранга также во многом прославились, а он… с головой, заросшей густой шевелюрой, не имеющий ни малейшего намека на красоту, заполучил мадам Висконти, самую прекрасную женщину в мире!

Их связь продолжалась весь остаток его жизни. Когда Наполеон настаивал на том, чтобы его начальник штаба женился на баварской принцессе, Бертье сумел уговорить свою жену принять в их доме его любовницу, и они счастливо зажили втроем, когда маршал смог на некоторое время оторваться от своих карт и стратегических планов. В последующие славные дни это воспринималось гуляками Великой армии в качестве смачной шутки.

Кавалькада Жозефины прибыла в Милан в июле, но у мужа с женой вновь не оказалось времени для продолжения однодневного медового месяца.

Наполеон почти тут же снова снялся с места, чтобы отразить новую австрийскую угрозу, и история пребывания Жозефины на театре военных действий полна утомительных бросков и метаний по сельской местности, жизнь в которой дезорганизовывало постоянное прохождение воинских соединений.

Несколько раз за этот период судьба Наполеона висела на волоске, а один раз его даже чуть не убили в сражении. Всякий раз, когда ему удавалось выкроить полдня, он бросался к Жозефине, к которой итальянская аристократия и богатые предприниматели оккупированных земель относились как к королеве.

Иногда в ответ на постоянные просьбы она присоединялась к нему на поле брани, а один раз, когда противник подошел слишком близко, Жозефина попала под огонь австрийцев около Брешии.

Для Жозефины этого тревожного случая оказалось более чем достаточно. Во время революции она находилась под занесенным над ней мечом и не хотела повторения подобных вещей. Она сразу же уехала с передовых позиций и, заливаясь слезами, стремительно подалась в безопасное место. Характеру Жозефины не было свойственно презрение к физическим опасностям.

Наполеон примирился с этим и перестал приставать к ней с просьбами появиться рядом с ним, но продолжал с горечью жаловаться на то, что она ему редко пишет. «Не люблю тебя… ты никудышная, глупая, неумелая пигалица, – отчитывал он ее. – Ты совсем перестала писать мне… чем же ты занимаешься весь день?»

Он взорвался, когда узнал о двух ее занятиях, сведения о которых дошли до главнокомандующего. Во-первых, его возлюбленная Жозефина увлеклась адъютантом Шарлем, красивым остряком, а во-вторых, она без устали принимала дары и подношения от заинтересованных лиц. Такие подарки являлись не чем иным, как просто взятками.

Сомнительно, чтобы в то время между Жозефиной и Шарлем существовало что-нибудь более серьезное, чем веселившая их дружба. Его болтовня забавляла ее, а развлекающие беседы ей нравились. Ему удавалось оставаться рядом с нею, несмотря на свои воинские обязанности, но как только Наполеону доложили об их встречах, муж отреагировал с привычной для него оперативностью. Шарля арестовали, уволили из армии и вообще прогнали с глаз долой. Его темные аферы с коррумпированными поставщиками значительно упрощали принятие таких мер.

Однако слухи о взятках представляли собой более серьезный сигнал, потому что Наполеон в этих вопросах придерживался жесткой линии и не мог допустить, чтобы за границей шептались о блатных услугах его жены. Он выкроил время – одному Всевышнему известно, как ему удалось это сделать, – и провел расследование по поводу этих подношений. В результате произошла скандальная сцена. Жозефина заговорила его и получила разрешение оставить у себя драгоценности, картины и другие подарки, которые она уже получила, но он предупредил ее, чтобы впредь не смела ничего больше принимать. Она обошла этот запрет с помощью элементарной уловки. Продолжая брать все, что ей давали, она уверяла мужа, что каждая новая вещь-де была подарена ей раньше. Она всегда отличалась большой ловкостью в женских хитростях, и позже, когда ее ненормальное поведение приводило к более серьезным сценам, она не только прибегала к своим обычным уловкам, но и склонила Бурьена, важного секретаря Наполеона, подыгрывать ей в этом обмане.

Воздыхатель Шарль обратил свое изгнание из армии к большой для себя выгоде. Он немного поднаторел в отношении подрядов и сразу же открыл собственное дело, составив себе целое состояние. Он, наверное, ухмылялся, когда император пал, а сам стоял и смотрел на покрытых шрамами ветеранов, сидевших за столиками, но из-за бедности и пошатнувшегося положения не имевших возможности заказать себе ничего лучшего, чем литр простого вина…

Новые кампании увенчались новыми победами. И наконец вся Италия лежала у ног покорителя. Пришло время возвратиться в Париж и приступить к планированию новых походов. Поэтому осенью 1797 года Наполеон возвращается во Францию, где гражданское население встретило его так горячо, как редко когда встречали возвращающихся в родные места ветеранов.

Жозефина не сопровождала его. Из каприза она избрала именно этот момент для поездки в другие районы Италии, а ее муж не стал возражать либо по своей большой занятости, либо от нежелания спорить с ней по таким пустякам. Она завершила свою небольшую поездку и возвратилась спустя месяц после него. Он все еще был безумно влюблен, и она начинала оценивать несомненную выгоду такого факта, потому что обращалась к нему в письме как к «самому дражайшему мужу на всем свете, который ни в чем мне не отказывает».

И это было правдой. Они поселились в своем доме на улице Шантерен, который он купил, а она обставила на средства, поступившие в ходе итальянской кампании.

Наполеон постоянно заявлял, что из Италии он возвратился только с генеральским жалованьем, но это мало похоже на правду. Приобретение дома, его оборудование и меблировка должны были стоить гораздо больше, чем он мог бы выкроить из своего денежного содержания.

Она сопровождала мужа на все праздники и приемы в его честь. Без нее он никуда не хотел идти, а когда они куда-то шли, он не отходил от нее. Частично его первоначальная страсть ослабла, но взамен этого возросло понимание ее ценности как доверенного лица, друга и хозяйки.

Члены Директории ненавидели его, потому что он свел их до уровня пигмеев. Впереди предстояли бурные дни, и он знал, что ему понадобится все мастерство Жозефины в приобретении друзей и союзников. Когда над ним подтрунивали из-за его привязанности к ней, он совершенно просто заявлял: «Я люблю свою жену» – и говорил это совершенно искренне. Появлялись явные признаки того, что их семейная жизнь налаживалась. И если бы Жозефина смогла родить от него ребенка, мы никогда не услышали бы о таких названиях, как Аустерлиц, Йена, Ватерлоо. К несчастью всех заинтересованных людей, Жозефина больше не могла иметь детей, и никто не переживал это так болезненно, как ее супруг, который уже начинал подумывать о собственной династии.

Он подавил в себе чувство разочарования. Если не предвидится ребенок, то должны появиться новые триумфальные победы. Он прекратил свое участие в социальных мероприятиях и засел с Бертье за изучение карт Востока.

Глава 8
«Да здравствует Клеопатра!»

Ранней весной 1798 года наблюдался скачок активности вокруг контор и в самих конторах театральных агентов Парижа.

Во время революции театр бурно развивался. С тех пор как более пяти лет назад началась война, непрерывный поток солдат, всегда с восторгом относившихся к драме и комедии, двигался через столицу. Для энергичных же актеров и актрис длительные экспедиции, и не просто в провинцию или даже в Италию, а в страну фараонов, были еще более захватывающим приключением.

Уже стало привычным, что Наполеон некоторое время отсутствует в столице, и, помышляя в какой-то степени о благополучии армии, он начинает формировать свою собственную театральную команду. Всем сколько-нибудь значащим актерам направляются уведомления, а вот актрисам предлагается очень узкий круг квалификаций. Любой привлекательной девушке с ограниченным опытом сценической деятельности предлагался бесплатный проезд из Франции и полная занятость работой на протяжении всей кампании.

Вначале только одна артистка, вышедшая замуж за офицера, и итальянка добровольно вызвались рискнуть. Но людей этой профессии охватило чувство большого возбуждения, когда объявили о таком призыве, но, поразмыслив, театральные дамы остыли. И чем больше они размышляли о Египте, тем менее привлекательной становилась для них перспектива палаточного театра в пустыне. Когда же экспедиция отплыла из Тулона в мае 1798 года, только на одном из четырехсот кораблей армады оказалась всего одна женщина, но она не была ни полковой маркитанткой, ни женой офицера высокого ранга. Даже такие женщины не попадали в списки как простые пассажиры. Не сумев набрать персонал сценического уровня, Наполеон решил согласиться на контингент слуг и египтологов и отдал строгое распоряжение не допускать на борт всякого рода армейское охвостье, обычно сопровождавшее армию на протяжении всего восемнадцатого столетия.

Три месяца пребывания в Париже после триумфальных побед в Италии убедили Наполеона в том, что никакой генерал, независимо от его воинских успехов, не может создать себе твердую репутацию на двух кампаниях.

Ведущие политики ненавидели Бонапарта, а их выспренние поздравления отнюдь не скрывали явного желания как можно скорее и без особого шума отделаться от него. Но и он со своей стороны проявлял беспокойство: его мысленный взор блуждал по всем горизонтам в поисках новых полей боевой славы. Он даже подумывал о немедленном вторжении в Англию, но в конечном итоге отказался от этого намерения, указав пришедшим в восторг членам Директории, что потребуется по крайней мере шесть лет для того, чтобы французский флот достаточно окреп и смог бросить вызов адмиралу Нельсону и его отчаянным морским ястребам.

Однако весьма важно было нанести какой-нибудь удар по наиболее упорному врагу революции. И когда он напомнил о прежних планах военной вылазки на торговые пути Англии на Востоке, члены Директории всячески поддержали его. Они, возможно, понадеялись, что тем самым увидят его в последний раз, что на Востоке он канет в вечность: то ли погибнет в боях с турками, то ли умрет от какой-нибудь восточной болезни, то ли его захватят в плен и он будет томиться в старой посудине, превращенной в тюрьму в Портсмуте. Даже если он победит на поле брани, его честолюбие повлечет его дальше на Восток, в Индию. Поэтому что бы ни произошло, он перестанет появляться в Париже, лишая последних остатков ореола славы тех, кто пережил период террора.

Генерал с присущей ему оперативностью подготовил крупную экспедицию и вначале даже планировал взять Жозефину с собой. Но Жозефина, как и артистки, поспешно отказалась, ссылаясь на плохое здоровье. Ее трудно было заманить даже в Милан. А убедить отправиться в страну насекомых, скорпионов и банного дискомфорта долины Нила оказалось не под силу даже влюбленному Наполеону.

Он философски воспринял ее отказ. К тому времени он полностью уверовал в свою звезду и хотя все еще любил ее, она уже не господствовала над ним в такой степени, как перед поездкой в Италию менее чем двумя годами раньше.

Она и так взяла на себя труд доехать до Тулона и помахать ему с пристани ручкой на прощанье. Она стояла с тысячами других женщин и наблюдала, как огромная армада поднимает якоря и отплывает на юго-восток, после чего направилась принимать целебные воды на курорте. Пройдет полтора года, прежде чем она снова увидит его и приблизится к той черте, за которой утратит его навсегда.

В то майское утро причалы Тулона, должно быть, оросили потоки слез, но среди них не было ни одной слезинки Жозефины. Зачем ей было плакать? Она уже стала некоронованной королевой Франции и, оставаясь неисправимой оптимисткой, будущее свое не связывала ни с чем иным, как с успехом. Она могла разрыдаться, и довольно легко, когда дела шли скверно, как это было в тюрьме Ле-Карм или под разрывами ядер австрийских батарей в Италии, но при отъезде любимого ее глаза не увлажнились.

Еще одна жена солдата не проливала в то утро слез. Ее имя Маргерит Полин Фуре. Невысокого роста, голубоглазая, с льняными локонами, недавно обвенчавшаяся с произведенным в лейтенанты офицером 22-го строевого пехотного полка.

Веселое поведение Полин не было связано с недостаточной привязанностью к мужу. Она радовалась тому, что оказалась одной из немногих, кто не остался на пристани, чтобы помахать на прощанье платочком. Одетая в мундир солдата, она стояла рядом с мужем, лейтенантом Фуре, и наблюдала, как в знойной дымке отдаляется берег Франции. Ей предстояло встретиться со своей судьбой подобно главнокомандующему.

Маргерит Полин, по прозвищу Хохотушка, являлась незаконнорожденной дочерью джентльмена и кухарки. Она родилась в окруженном красивой стеной городе Каркассонне, в долине Од, и ее присутствие на борту военного транспорта в солдатской униформе было вторым из целой серии приключений, которые оживили ее продолжительный и причудливый жизненный путь. Многим другим пассажирам этого судна оставалось жить меньше года, но дни Полин растянутся надолго в непредсказуемом будущем. Она не доживет всего одного года, когда воспрянувшая Пруссия в 1870 году сметет с трона племянника Наполеона и его раздутую до размеров легенды империю.

В промежутке между этим событием и днем, когда она помахала на прощанье платком менее предприимчивым женам в Тулоне, она обретет много любовников и трех мужей. А наряду с любовными утехами напишет несколько романов и много живописных картин, проживет долгую и яркую жизнь и умрет в возрасте девяноста лет со вздохом удовлетворения!

Ранние годы Маргерит напоминают приключения романов средневикторианского периода. Исключительно привлекательная, с миниатюрной, но божественной фигуркой и ярким чувством юмора, она вскоре преодолела свой недостаток – смутные обстоятельства рождения. Она обладала волшебным очарованием, которое действовало на любого встречавшегося ей мужчину, а не только на молодых людей, которых сразу же покоряли ее пухлые красивые губки и густые светлые, обильно струящиеся волосы. «Их было достаточно, – отмечает современник, – чтобы закрыть все ее тело». Она также производила впечатление и на пожилых мужчин, пробуждая в них иногда отцовский интерес, таких мужчин, как месье де Саль, адвокат из Каркассонна, в доме которого она работала в качестве портнихи и белошвейки.

Месье де Саль был автором любительских песен и вскоре обнаружил, что у миниатюрной симпатичной портнихи его жены несильный, но чарующий голос. Он уговорил ее выступить на одном из своих торжественных обедов и спеть несколько арий, положенных на его стихи. Она выступила так мило, что сразу же приобрела репутацию эстрадной артистки и обратила на себя внимание некоего месье Фуре, сына процветающего местного торговца.

Фуре служил в армии, но недавно вышел в отставку. Он горячо влюбился в «куколку», как ее прозвали окружающие, и тут же предложил ей вступить с ним в брак.

Полин колебалась, находясь под влиянием предложения своего покровителя сопровождать его в Париж (возможно, в качестве белошвейки), где она могла бы поискать для себя более подходящую партию. Во время званых обедов в доме месье де Саля Полин получила некоторое представление о жизни в достатке и теперь сгорала от желания обрести свой собственный дом. Ей тоже захотелось стать хозяйкой и принимать восхищающихся ею друзей, а молодой Фуре располагал достаточными средствами, так что в конце концов она приняла его предложение и, возможно, поселилась бы в Каркассонне, чтобы обрести там семейное счастье, если бы ее бедный муженек не поддался соблазну и вновь не определился в армию, когда Наполеон призвал добровольцев из числа офицеров сопровождать его в поход на Египет.

Фуре приняли и восстановили в прежнем звании. Жена сопровождала его на место сбора в Тулоне. Там он почувствовал, что не в силах расстаться с ней после такого непродолжительного периода семейной жизни, и лейтенант переодел юную женщину в униформу и провел ее по трапу на судно.

Ее подлинное лицо трудно было скрыть в течение длительного срока на переполненном мужчинами корабле, но военачальники, похоже, закрыли глаза на уловку молодых людей и мужа не стали подвергать никакому дисциплинарному взысканию.

По прибытии в Египет эта парочка сошла с корабля и поселилась семьей в Каире, лейтенант исполнял свои воинские обязанности, а его жена, облаченная теперь в женскую одежду, наслаждалась ограниченными радостями жизни в гарнизоне на оккупированной территории.

Мы могли бы и не узнать об этом, если бы некое письмо из Франции не просочилось через британскую блокаду и не попало к адъютанту главнокомандующего.

Оказавшись в Египте на суше, Наполеон смел все, что стояло на его пути, точно так же, как он проделал это в предшествующих кампаниях. В битве при пирамидах полегла знаменитая кавалерия мамелюков, и в течение нескольких недель вся страна подпала под господство французов.

Однако Нельсон, проморгав своего врага по пути на Восток, отомстил ему в дельте Нила, почти полностью уничтожив французский флот и тем самым отрезав вторгнувшиеся войска от баз на родине. После сражения на Ниле Наполеон очутился все равно что на острове Ява или в заливе заключенных в Южном Уэльсе, потому что потерял всякий контакт с Парижем. Но он сохранил невозмутимость и уверенность в том, что возвратится на родину блестящим маршем в стиле Александра Македонского.

Его вера в собственную звезду и свои таланты сохранилась, но личная гордость и вера в счастливую семейную жизнь получили что-то вроде смертельного удара, когда адъютант Жюно как-то утром попросил у него частной аудиенции и вручил письмо, которое не сумели перехватить английские дредноуты.

В письме содержался подробный отчет о бесстыдной связи Жозефины с Ипполитом Шарлем.

Жюно, вероятно, делал это скрепя сердце. Этих мужчин связывали не только служебные отношения как главнокомандующего и его подчиненного. Они также были уже в течение пяти лет друзьями, после того как сержант Жюно наотрез отказался проникнуть в Тулон, переодевшись в гражданскую одежду, и выполнить там шпионское задание. «Вы отказываетесь подчиниться моему приказу?» – спросил его Наполеон. «Нет, – спокойно ответил сержант Жюно, – но если я вообще отправлюсь туда, то только в своем обмундировании!»

Его смелость и самоуверенность произвели впечатление на командующего, и во время итальянской кампании они уже сражались бок о бок. Следует напомнить, что Жюно был тем самым молодым и веселым гусаром, который сопровождал в Италию неохотно следовавшую туда Жозефину в 1796 году и вызвал ее серьезное недовольство тем, что устремил свои чары на ее служанку, а не на саму хозяйку. Ипполит Шарль, обходительный шутник, тоже находился там в то время, и Жюно невольно наблюдал, как он обхаживает Жозефину.

Теперь почта принесла достоверные сведения о том, что бывший адъютант продолжил свои домогательства, как только Наполеон уехал, а верность Жюно Наполеону (он всю жизнь обожал его) оказалась настолько непоколебимой, что не позволила ему сжечь письмо, умолчав о его содержании.

Судя по письмам, похоже на то, что вдохновительницу побед Наполеона убедили в правоте парижских политических деятелей в том, что ураган уже пронесся мимо и больше не затронет их жизнь. Она приобрела обширное поместье неподалеку от Парижа, и Шарль фактически поселился в нем вместе с ней. И в то время, когда муж воевал в стране пирамид, его жена предавалась любовным утехам под каштанами Мальмезона – так назывался приобретенный ею особняк, отремонтированный и оборудованный на кредиты, выданные под имя Бонапарта.

Ее бесстыдная неверность возмутила семью Наполеона, но они задохнулись в ярости вовсе не от этого вероломства. Из себя их вывела ее склонность к необузданному транжирству, которое становилось в Париже уже притчей во языцех.

Накануне отбытия в Египет Наполеон поручил брату Жозефу заботиться о своих интересах и ненавязчиво приглядывать за Жозефиной. Бедняга Жозеф воспринял новое поручение с еще большей неприязнью, нежели предыдущее, полученное им от своего ужасающего братца – ухаживать за Дезире с помощью подставного лица.