Kitobni o'qish: «Тридцать один. Огневик»
Вступление
Она зажмурилась от яркого света. После тёмного подвала ордена защитников, огромный ослепительный зал угнетал. Вместо потолка над головой переливались застывшие капли светящейся воды. Она медленно стекала по куполу и впитывалась в зыбкие, бегущие волнами стены.
– С прибытием!
Оксана прикрыла глаза рукой и, прищурившись, осмотрелась.
Он стоял в тонкой высокой арке сотканной из ручейков, перекручивающейся, журчащей, мерцающей воды. Высокий, статный, с благородной выправкой. Длиннополый то ли плащ, то ли камзол подчеркивал королевское изящество, а сияние добавляло потустороннего совершенства.
– Ваше величество! – она, подчеркнуто наигранно, поклонилась.
– Перестань, – Константин скривился, – Благоградский трон меня не прельщает, а твоё фальшивое обращение лишь расстраивает.
– Прощу прощения, ваше величество. Не знала, что вы столь чувствительны.
Неудавшийся король горько усмехнулся:
– Зачем ты так?
– А ты? – сухо спросила Оксана.
– Милая…
Он подошел ближе.
– Я стараюсь для всех нас.
– Особенно для моего дяди! – выкрикнула она.
– Милая, он пожертвовал собой для общего блага!
– Оставь эту высокопарную чушь для прыщавых фанатиков!
Оксана отвернулась. В глазах трепетали бессильные слёзы. Развоплотила бы его, растёрла в пепел, развеяла по ветру. Нет, хуже. Сдала бы магистрату! На потеху чернокнижникам. Их заплечных дел мастера сбили бы с него спесь, стерли мерзкую ухмылку с мужественного лица.
– Прости, – искренне выдохнул Константин. – Не знал, что так случится. Моё сердце скорбит вместе с тобой. Дорогая, нас всегда покидают самые лучшие. А нам остаётся лишь нести их знамя. Иначе…
– Его жертва будет напрасной? – заорала Оксана. – Ты это хочешь сказать?
Она повернулась к сообщнику, прожигая горящими от бешенства глазами. Только дрожащие губы выдавали истинное состояние.
– Милая, – Константин печально склонил голову. – Иначе мы станем следующими, – горько договорил он. – У нас не осталось выбора, либо мы их, либо они нас. Звучит пафосно, но я не умею говорить по-другому. Ты прекрасно знаешь, я вырос при дворе, меня так научили. Я их ненавижу, но меня уже не переделать.
Оксана закрыла лицо руками.
– Мы отомстим за твоего дядю. За моего брата. За всех, кого вынудили расстаться с жизнью, – его голос дрогнул. – И заживем иначе, так, как мы хотим. С тобой вдвоем. Тогда, ты научишь меня разговаривать, как простые люди. У нас будет куча времени.
Константин обнял её, прижав к себе.
Оксана не сопротивлялась, только тряслась от беззвучных рыданий.
Справившись с собой, бывшая защитница отстранилась, а на раскрасневшемся лице застыла отчаянная решимость.
– Они должны почувствовать себя так же, – прошептала она.
– Обязательно, – подтвердил Константин. – Они получат свою долю безысходности и бессилья!
Он протянул руки, и она крепко сжала ладонь.
Вдвоем преодолев сияющий проём пузырящейся водными потоками арки, они вышли в тёмный коридор с теряющимися во мраке стенами. Едва светился только металлический барьер с барельефом. Массивные фигуры, взявшись за руки, перегородили дорогу. Они отдаленно напоминали волшебников, только со слишком раздутыми, мощными, перевитыми бугристыми мышцами телами. Пустые, неживые лица уродовала обреченность. Из груди самого угловатого, с размазанными чертами, торчал ажурный крест. Тот самый, оберег путей, сотню лет хранившейся в семье Росянко. Другой выплавленный из металла чародей сжимал в ладонях рукоять радужного скипетра. У третьего, болезненно оскалившегося, во лбу торчал хрустальный ключ. Четвёртого пронзил громовой посох из Тринадцатого Тёмного объединенного мира. А за спинами перекошенных колдунов из морских волн поднимались длинные ступени с грозным строем поглотителей. Рога упирались в пустое, без облаков, солнца, луны и звезд, небо. Самое крупное чудище с победно воздетыми руками собиралось выпрыгнуть из барельефа. Кривило клыкастую пасть и таращилось выпученными глазами. На бугристой башке не хватало одного рога. Выше по лестнице над гротескной стаей поглотителей блестели крепостные ворота, перекрывшие проход в горах.
– Пора пятому ключу занять своё место.
Оксана вынула из бездонной сумки рог. Он сверкал всеми цветами радуги. Свечение разгоралось, и тянулось к барельефу. Безжизненная кость дрожала в руках защитницы, подпрыгивая, как живое, пытающееся вырваться существо.
– Отпусти, – тихо попросил Константин.
Оксана разжала пальцы. Пятый ключ вырвался из ладоней, будто выпущенный из баллисты снаряд. Ударился в потемневший металл и прирос к голове однорогого поглотителя.
– Мы победим! Осталось недолго, – пообещал Константин.
Защитница едва кивнула, зачарованно разглядывая барьер. Коренастые фигуры магов сомкнули строй, их пустые лица наполнились неустрашимой волей. Зажглись незаметные доселе диски и шестеренки под их ногами. Закрутились, вырывая из витой рамы барельефа вращающиеся валы. Поглотители заволновались, звериные рожи исказила боль. Склонив рогатые головы, они спустились по ступеням, оставив на лестнице лишь одного собрата. Того самого, что обрёл рог. Самое крупное чудовище задрало голову. Пасть распахнулась, и Оксане почудилось, что из глотки вырвался пар. По ушам резанул тонкий свист. Звук крепчал, перенимая басовитые нотки. Поглотитель оскалил длинные клыки и неожиданно замер, поперхнулся. Шестеренки под ногами магов запнулись и истерично задергавшись, остановились. Замерли и вышедшие из пазов валы. Из-за металлического барьера раздался лязг и скрип механизмов, ворота, загораживающие проход в скалах, дрогнули, но так и застыли непроходимой преградой.
– Я добуду шестой, – заверил Константин. – А ты разберись с седьмым ключом!
– Но я так распрощалась с Люсьеном…
– Ты справишься, я уверен.
Глава 1. Свобода важнее
Директор Благоградской тюрьмы не любил кататься на коньках! На первый взгляд у него вообще не было пристрастий, кроме чрезмерной тяги к порядку и чистоте. Но на второй было заметно, как он тяготел к знаменитостям.
– Величественной тюрьме – известнейшие заключенные! – в сотый раз повторил он.
Общение с Евлампием не пропало даром, я вежливо улыбнулся в ответ.
Он имел право так говорить про свой волшебный каземат. Здесь потрясал каждый зачарованный камень. Колдовство таилось во всякой песчинке. В сверкающей солнечным светом пыли. В заполняющем камеры воздухе.
Я вздохнул. Даже всю жизнь вызывавшие трепет чудеса не отвлекали от угрюмых мыслей о символе свободы. Более всего на свете хотелось сорвать ошейник и навсегда избавиться от голема и хранителя вкуса.
– Вам у нас комфортно? – осведомился директор.
Я почтительно кивнул. Не расстраивать же его. Как можно чувствовать себя в кутузке? Чай не императорская гостиница. За решеткой удобно только директору тюрьмы. По крайней мере, по его сияющему лицу кажется, что он счастлив!
Кряжистый коротышка в сером камзоле, весь заросший рыжей бородой и торчащей во все стороны шевелюрой, протянул руку и, встав на цыпочки, отряхнул ворот моей рубахи.
– У вас прическа неровная, – промычал директор, попытавшись пригладить волосы на моём виске.
Я отклонился назад.
– Чем могу быть полезен, господин управляющий? – поинтересовался я.
Директор придирчиво оглядел камеру. Пустая каменная коробка. Шершавые серые стены без окон, свет тусклым сиянием разливается из гладкого потолка, бросая кривые тени на линялый матрас в углу. Не найдя изъянов, заключённым чародеям не положено личных вещей, управляющий отстранённо сказал:
– Вас ожидает Сыч.
У меня похолодели руки.
– Меня повезут в тайную канцелярию? – сдерживая дрожь в голосе, спросил я.
– Нет, – ответил коротышка, заморгав зелёными глазами. – Он ждет в приёмной. Идёмте. Только по дороге вымойте руки. У вас грязь под ногтями. В таком виде нельзя беседовать с главой тайной канцелярии.
– А с кем можно? – пробормотал я.
Директор не расслышал, попытался приобнять за плечо, не дотянулся и взял под руку.
Я сжался. Единственное препятствие между мной и тайной канцелярией – грязь под ногтями. Избавившись от неё, я окажусь в руках Сыча без защиты.
Вместе с управляющим, я сделал шаг к глухой стене и в ней прямо на глазах появилась металлическая дверь с засовом.
Голем потряс головой.
– Такое изобилие магических субстанций пагубно сказывается на моём состоянии, – забормотал он.
Я только глаза закатил. Нарочно что ли эти словечки придумывает? Супстанции сами по себе звучат странно, а уж вместе с чем-то пагубным и вовсе зловеще.
Дверь выдернула из стены засов и открылась в коридор. Торцы ощетинились ригелями и защелками. Снизу выдвинулось шесть механических лап, вверху распахнулось решетчатое окно, за которым билось багровое пламя. В языках огня угадывались глаза-буркала и кривая пасть. Такого я даже в академии не видел. Железные когти вонзились в отверстия в полу. Громко щёлкнуло, и по тюрьме эхом раскатился глубокий гул. В двери́ застучало и заскрежетало. Механические лапы оттолкнулись от пола, и коридор поехал мимо нас. По мрачным тёмным стенам плясали кривые отсветы багрового пламени. Гурьбой упирались в дверь, словно помогали протащить камеру к нужному месту. Мигали и дрожали от напряжения, то вспыхивая ярким заревом, то растворяясь в черноте коридора.
Я потёр глаза. Но сколько не жмурился и не тряс головой – ничего не менялось. Магам лень ходить даже внутри домов, вот и заставляют безотказные двери двигать стены, вместо того, чтобы лишний раз пошевелиться самим.
– Приехали! – радостно сообщил управляющий.
Дверь прекратила перебирать механическими лапами, и мы остановились.
Не без дрожи в коленях, я переступил порог и, подгоняемый директором тюрьмы, вышел к уборной. Бесконечный коридор тянулся в обе стороны и пропадал в темноте. Каждый шаг отдавался гулким эхом, но быстро стихал, пугаясь собственной дерзости. Тюрьма не переносит громких шагов. Здесь ступают медленно и осторожно, ведь никому неизвестно какой шаг может стать последним.
За спиной грохнуло, как в горах Тринадцатого тёмного объединенного мира. Вжав голову в плечи, я покосился через плечо. Дверь выдрала когти из пола, оторвалась от петель и, переваливаясь на шести ногах, подползла поближе, сверкая в полутьме цифрами «сто тридцать один», номером моей камеры.
Тюремщики звали этих металлических чучел железными стражами, а узники окрестили пёсиками. Они таскались за заключенными, не выпуская из виду ни на мгновенье. Наверное, поэтому из Благоградской тюрьмы ещё никто не убегал. Я вспомнил Каменную террасу в замке летучих обезьян. О ней, вроде, говорили то же самое.
Мой пёсик примостился рядом. Языки бурого пламени выскакивали из-за решетки, пытаясь меня лизнуть.
Директор потянул за руку, и я перестал озираться.
– Не волнуйтесь, вы столь известная личность, что обращаться с вами неподобающе не рискнет даже тайная канцелярия, – сообщил он.
Я недоверчиво помотал головой. Когда это я прославился? Я что Оливье? Хотя директору виднее. О популярности ему известно больше всех. Он тащится от знаменитостей, как орк от дурман-травы.
– Будем надеяться, – недовольно заметил Евлампий.
– Никак не привыкну к вашему голему, – натужно улыбнувшись, выдавил управляющий. – Дрожу от одного голоса.
– От моего обделался бы! – грозно пропищал Оливье.
– А я к вашему стражу, – сознался я, стараясь не замечать скрежет железных лап по полу, а заодно дядины реплики.
Видим и слышим хранителя вкуса только я и Евлампий. Думаю, это всё из-за цепи. А вот как на неё попал Оливье – настоящая загадка. Он больше молчит, а когда злоба накапливается и распирает изнутри, выдаёт очередную гадость.
– И давно меня все знают? – поинтересовался я, проходя в уборную.
Длинный тёмный коридор с шершавыми голыми стенами и сводчатым потолком угнетал. Болтали, что его прогрызли подгорные черви в скале и никакая магия не разрушит этих проходов. А гильдия Камневаров притащила эту гигантскую глыбу из безвестных глубин неведомого мира.
В уборной до рези в глазах сверкали надраенные краны над умывальником, оттеняя почти чёрную плитку.
– После статей в Хронике тридцати миров, – удивленно сообщил директор. – Вы не читали?
– У нас отобрали все вещи, – холодно заметил Евлампий.
– О да, конечно. Мы всё исправим. Пришлю Вам лучшие номера.
– Мне вернут подписку? – обрадовался я.
Директор покровительственно кивнул.
– Могу пренебречь некоторыми правилами, тем более, что это не улика.
– Спасибо, – поблагодарил я, наклоняясь над раковиной.
– Что вы. Поверьте, статьи чудесные.
Я протянул руки, и вода брызнула из блестящего крана. Всегда считал, что чтение для помешанных на знаниях магов. Но раньше про меня не писали. Только один раз на стене туалета в академии: «Дворник метит территорию», но это не считается.
Оливье вздохнул.
– Дивный план, – пробормотал он. – Столько сил в пучину.
– Это ты наплёл в Хронику? – прошипел голем.
– Бросил кость, – парировал хранитель. – Хотел запрыгнуть в знаменитое тело, чтобы идти на всех парусах!
– Когда же ты ухитрился? – спросил я, изображая заинтересованность.
Получилось правдоподобно.
– Сто лет слухи распускаю, – протянул Оливье и, нахмурившись, взвыл. – Я тебе доверял. Ты клялся, что хочешь стать моим учеником, но не стал!
– Что вы сказали? – уточнил директор тюрьмы.
Я замотал головой.
– Ничего. Вода холодная.
– Да, – согласился управляющий. – Сколько прошу огневиков добавить пару заклятий, а они всё жмутся.
Закончив мыть руки, я показал чистые ногти.
– Так намного лучше. Идёмте!
Я набрал полную грудь воздуха и постарался придать себе уверенный вид. Даже подбородок задрал кверху, но при входе в приёмную директора зацепился за край ковра и чуть не упал.
– Чтоб их, этих домовых! – проворчал управляющий, взмахнув рукой. – Пыль сожрут, а ковёр не выправят, каждый раз одно и то же.
Невидимая сила подхватила меня и поставила на ноги. Даже отряхнула, охлопав рубаху и штаны. Везет же чародеям, и руками махать не надо. Оправляются, и то волшебством.
– Пыли на них не напасешься! – растерянно брякнул я, не зная, что добавить.
Уверенность поблекла. Спасибо магии, не дала позорно растянуться на полу.
– За домовыми следить надо. Ненадежные существа, – встрял голем.
– Чистая правда! – согласился директор и щелкнул пальцами.
Дверь в приемную захлопнулась и оставила железного стража в коридоре.
Сыч развалился на гостевом диване у стены, небрежно перетасовывая карты. Он с неохотой оторвался от созерцания огромного оранжевого цветка, занимающего противоположный угол комнаты. Над растением висели картины с директором тюрьмы и заключенными. Наверняка известными в Благодатных землях магами, чернокнижниками, учеными и защитниками. Они заменяли окно. В огромной каменной глыбе их просто-напросто не было.
Увидев нас, молодая помощница директора резко поднялась из-за длинного стола заваленного перемигивающимися огнями бумагами и вышла на встречу.
– Доброе утро, мастер Носовский, – проговорила она, опустив огромные зелёные глаза. – Доброе утро, господин директор.
– Мастер? Мастер! – запричитал Оливье. – Этот шелудивый пёс, мастер? Чем же он заслужил подобное обращение? Чем, я спрашиваю?
– Твоим завещанием, – шикнул Евлампий.
Хранитель вкуса горестно взвыл.
– Здравствуйте! – вежливо поздоровался я, стараясь не слушать дядины рыдания.
Управляющий кивнул и озабоченно посмотрел на подчиненную.
– Третий раз со мной здоровается, – тихо сообщил он. – Недавно работает, еще смущается при виде известных персон, – и громко добавил. – Вы можете идти, Ирина!
Услышав своё имя, помощница вздрогнула, и, бросив требовательный взгляд на Сыча, неохотно направилась к выходу из приемной.
– В другой раз! – бросил ей вслед глава тайной канцелярии.
Ирина гордо дёрнула головой, так что рыжие волосы разметались по плечам, и шагнула прочь из комнаты.
– Не стой на дороге! – вскрикнула она, чуть не врезавшись в железного стража, но пёсик на неё не отреагировал, оставшись на прежнем месте.
Вот она какая, популярность! Стоит прочесть статьи.
– Молодежь, – отечески улыбнулся директор.
Отвлеченный своими мыслями, я не сразу понял, о чём он.
– Кузина моей жены. Юна, но амбициозна. Мечтает служить в тайной канцелярии. Талант у неё, безусловно, имеется… – продолжил управляющий.
– Вашу кузину мы обсудим позже. Я обещал рассмотреть её кандидатуру. А пока, у вас, наверно, много других дел, – встрял до сих пор задумчиво молчавший глава тайной канцелярии и добавил, обращаясь ко мне. – Давно не виделись, задержанный.
– Здравствуйте, – выдавил я, не теряя достоинства, и спрятал руки за спиной.
Я их тщательно вымыл, но неловкость осталась. Словно единственное, зачем приехал Сыч – проверить чистоту моих пальцев.
– Я, пожалуй, откланяюсь. Дел, и вправду, невпроворот. После беспорядков на виктатлоне подопечных прибавилось. Глашатай посла Подгорного царства, внештатный советник кабинета министров Чёрной империи. Величественной тюрьме – известнейшие заключенные! – директор гордо улыбнулся. – Будьте осторожны!
– Да, да. Всенепременно. Постараемся не запачкать ковер, – вздохнул глава тайной канцелярии.
Я вздрогнул, но на помощь пришёл голем.
– Господин, в данной обстановке такие шутки неуместны, – жестко объявил он.
– Такие-какие? – покачал головой Сыч. – Разве я фальшиво беспокоюсь о здоровье твоего хозяина?
– Он мне не хозяин! – разозлился Евлампий.
– Это не мешает мне проявлять поддельную заботу. Говорят, – глава тайной канцелярии повернулся вслед уходящему директору, дождался пока тот закроет дверь и продолжил, – здесь ужасно кормят. Зная, как трепетны оборотни в еде, я испугался, что пищеварение задержанного пострадало.
– Спасибо, я хорошо себя чувствую, – заверил я.
Собрав карты стопкой, Сыч спрятал их в тёмно-синий камзол. Поправил на шее изящный белый бант, и добавил:
– Ваш рацион много для меня значит, – он потёр манишку. – Что же вы не присаживаетесь, задержанный?
Напротив дивана стояли два массивных кресла. Я выбрал то, что ближе к выходу. На случай непредвиденного отступления, и вопросительно посмотрел на главу тайной канцелярии.
– Хотя, вы же и так сидите, задержанный.
– Господин, переходите к делу, – не выдержал голем.
– Торопитесь? – поинтересовался Сыч, озираясь. – По-моему, вам некуда спешить!
– Есть, – ответил я, подумав про артефакт. – Как вы правильно заметили, здесь плохо кормят и кровать жёсткая.
Насчёт матраса я не врал. А Оливье сказал, что кровать развалилась от старости и ее сожрали домовые, и долго смеялся.
– Пусть сбудутся ваши скромные желания, – послушно проговорил глава тайной канцелярии. – Перейдем к нашему делу. Напомните пару мелочей. Кем был ваш спутник до того, как сгорел?
– Маэстро, виртуоз, художник… – начал перечислять я.
– Так мы поссоримся, – грустно заметил Сыч.
– Почему? – не понял я.
– Он спрашивает не про Оливье, – подсказал голем.
И вправду, нетрудно догадаться, но я запамятовал об архивариусе. О хранителе вкуса-то забыть невозможно. А по справедливости должно быть наоборот, ведь я обязан Мровкубу жизнью.
– Господин, позвольте объяснить, – спас положение Евлампий и, дождавшись благосклонного кивка главы тайной канцелярии, продолжил. – Того волшебника мы встретили на Изумрудном острове. Он выпустил радугу в Фейри Хаусе. А мастер Оливье, несмотря на его явное помешательство, предложил…
– Утопить проклятый булыжник, где поглубже! – заорал хранитель вкуса.
Голем запнулся. Тяжело привыкнуть, что слышишь то, чего не слышат окружающие, но собравшись с мыслями, продолжил:
– Предложил ему путешествовать с нами. Билет купил.
Сыч кивнул.
– Поверим в невероятное, – протянул он. – Тогда куда делся этот шаловливый волшебник?
– Рассыпался.
– Неужто прямо в пыль? – удивился глава тайной канцелярии. – Тогда точно помешанный, – он понизил голос, наклонившись ко мне. – Слышал они всегда рассыпаются. В гильдии синей небывальщины даже изучали безумное рассыповедение, но больших результатов не добились.
Я поморщился.
– Да нет, – возразил Евлампий. – Он рассыпался потому, что был гомункулом…
– Помешанный гомункул это уже за гранью добра и зла! А волшебных мурашек у него не было? Пренеприятнейшие гады…
Я пожал плечами. Мне лучше помалкивать, чтобы не брякнуть лишнего.
– Я не разбираюсь в магической вирусологии, – сознался Евлампий.
Сыч сдвинулся на край дивана.
– Удобные создания гомункулы. От мага не отличишь, но стоит поджечь, рассыпаются и никаких следов. Будто тень в тень воротилась, что скажите?
– Спросите у стражи арены, они его видели, – подскочил голем.
– Мимо них прошли тысячи чародеев. Вот мастера Оливье, после устроенного скандала, они запомнили. А помешанного гомункула как-то пропустили.
– Но вы же сами его видели…
– Перестаньте юлить, – прикрикнул глава тайной канцелярии. – Когда вы узнали о наследстве, задержанный?
– Позавчера, – честно ответил я.
– Возликовали? – вежливо спросил Сыч.
– Удивился, – протянул я, продолжая сыпать правдой.
Говорят, это лучшее оружие.
– И решили грохнуть старого мерзавца? – добродушно предположил глава тайной канцелярии.
Я чуть не кивнул.
– Решил, осьминог-переросток! – закричал Оливье. – Подговорил архивариуса и убил, – добавил он, вполне искренне всхлипнув и, подскочив на моём плече, заорал с новой силой. – Сычара глухая, я здесь! Гляди, что со мной сотворили! На кого я похож! Глист гальюнный!
К счастью, глава тайной канцелярии его не слышал.
– Нет, – не слишком чистосердечно вымолвил я.
– Покайтесь, задержанный. Кроме вас смерть Оливье никому не нужна.
– Как это? – удивился Евлампий. – А душеприказчик из Фейри Хауса! А любой подданный Изумрудного острова! Да мало ли влиятельных людей которым Оливье успел насолить!
– Я никогда не пересаливал, – обиженно пробормотал хранитель вкуса.
– Положим, – неопределенно проговорил Сыч. – Прямых улик нет, но вы первый подозреваемый. Есть козыри? – добавил он, зашевелив пальцами, будто перебирал колоду карт.
Я замотал головой. К этому жесту даже голем ничего не добавил.
– Встречать вам, задержанный, в тюрьме закаты и рассветы.
Я пожал плечами. Подумаешь, здесь не так уж и плохо. Одно регулярное питание чего стоит.
– Рассветы и закаты, – повторил Сыч. – Вы как слепой колдун, метящий молнией в игольное ушко. Недальновидны! Принц ещё не король. Император требует свернуть радугу. Фейри Хаус возместить потери. Все недовольны и обеспокоены нашим общим будущем.
– К чему вы это, господин? – удивился прямолинейный Евлампий.
– Потому что, – недовольно пробурчал Сыч, – Семисвет закрыл границы и император остался без своей любимой рыбалки.
– А мне то что? – вскинул я руки. – Он далеко…
– Далеко ли близко от цепного пса миска. Кто бы знал, тот бы мог и не поддерживать императорское увлечение, а кто не знает, лучше бы держал язык во рту и не размахивал им посреди тюрьмы. Тут даже у цветов есть уши.
Я обернулся, недоверчиво взглянув на оранжевый цветок. Огромные листья-лопухи, толстый, закрытый бутон, мохнатые ворсинки по всему стеблю. Он конечно немного странный, но как ни старался ушей я у него не разглядел. Сидит себе мирно в кадке, не проявляя никакого интереса к беседе. Я снова посмотрел на главу тайной канцелярии.
– Скоро все противники магии исчезнут! – предупредил Сыч.
– Не надо его запугивать, господин, – попросил Евлампий.
– А кого? – совсем расстроился Сыч. – Мне, между прочим, тоже нелегко, я ненавижу рыбалку. А как тогда понять где друзья, а где враги? Вода сейчас не такая мутная, как раньше. Никто больше не работает и на поглотителей, и на магов!
– О чём вы? – совсем запутался я.
– Ваш слуга расскажет!
– Я не слуга, – повысил голос голем.
Сыч пожал плечами.
– Чтобы сытно есть и глубоко плавать – надо искать влиятельных покровителей…
– Зачем? – глупо спросил я.
– Чтобы выскользнуть из сетей, – прошептал глава тайной канцелярии, глядя на рыжий цветок.
– Объясните, господин, – сухо сказал Евлампий.
– Рука руку зачаровывает. Отдайте символ свободы, берите шхуну и плывите, куда хотите.
Я с трудом сглотнул, вытаращась на Сыча. Даже хранитель вкуса с интересом разглядывал старого знакомого.
– О чём вы, господин? – неубедительно удивился голем.
Глава тайной канцелярии улыбнулся.
– Пораскиньте…
Я замотал головой.
– Зря! Я опасный враг!
Встав, он вынул карты и, вертя их между пальцами, вышел. Я ошарашенно смотрел на пустой диван, пока не вернулась помощница.
– Я видела ваши бумаги, – не глядя на меня, заметила она. – Вы же не убивали своего учителя?
– Конечно, нет, – вскочив, вскрикнул я. – Я не убийца.
– Охотно верю, – пробормотала Ирина, и снова покраснев, склонилась над столом. – А кто тогда?
Я вздохнул.
Помощница поджала губу и глухо проговорила:
– Вы можете идти!
Глядя на неё, я и сам порозовел. Приятно кружить головы симпатичным девушкам. Я непроизвольно вспомнил Оксану и мой пыл угас. Она тоже была милой, а чем всё закончилось! Я поморщился. Лучше не вспоминать. Открыл дверь и вышел в коридор.
– Хуже только штиль, – сообщил Оливье. – Сыч прав! В такой мути ловится крупная рыбка, а я сам сижу на крючке.
Он с досадой дёрнул за цепочку.
– Даже сейчас думает только о себе, себялюб, – с отвращением выдавил Евлампий.
Дядя хмыкнул и обиженно вздёрнул подбородок.
– Вы пожалеете, сухопутные черви, – промычал он.
Мы не ответили. В коридоре поджидал железный страж, а препираться при нём с невидимкой не стоило. Есть у пёсика уши или нет, вопрос сложный, но кое-что ему лучше не слышать.
Вернувшись в камеру, я вошёл в открытый проём, и железный страж занял своё место. Защёлки, засовы и ригели вонзились в стену. Решетка захлопнулась, и дверь исчезла, превратившись в монолитную стену.
– Вежливо проводили, и так же заперли, – философски протянул я. – Если уже всем известно про символ свободы – оставаться в тюрьме нельзя.
– Да. Скверно всё складывается, – согласился Евлампий. – Зачем ему артефакт?
– Оборотней освободить! – ядовито ввернул Оливье.
– Чем бы его заткнуть? – взревел голем.
– Не обращай внимания, – посоветовал я. – От бессилья бесится.
– От чего? – хранитель вкуса задохнулся от ярости. – Отольются вам мои страдания. Еще булькнете на прощание! – нервно добавил он.
– Выплывем, – пробормотал я, засовывая руку под матрас.
Стащив с завтрака бутерброд, я завернул его в салфетку и теперь собирался перекусить. От переживаний у меня всегда просыпался аппетит. Хлеб подсох, а тонкий кусочек сыра стал ёще желтее и загнулся по углам.
– Как при десятибалльном шторме, – подтвердил Оливье. – Сыч применит весь пыточный арсенал тайной канцелярии! В крови купаться будете!
– Да чтоб тебя, – разозлился голем. – Мы? А ты что, не с нами? – он дёрнул за цепь. – Мы скованны. Мы вместе!
– Мы? – заорал хранитель. – Нет никаких «мы»! Есть тухлые устрицы и великий маэстро, виртуоз, художник!
– Тю, – согласился я, пережёвывая крошащийся бутерброд. – Это мы с Евлампием сидим в тюрьме. Ты-то на свободе!
– Я? Я! Я! Я, – зло начал Оливье, и обреченно закончил. – Я здесь.
Опустив уродливую голову, он сел на плечо и обнял цепь.
– То-то же, – проворчал голем.
Я облизал жирные пальцы и завалился на промятый матрас. Голем прав, мы неразлучны. Поэтому, пока не получу символ свободы, надо терпеть неприятное соседство и стараться извлечь выгоду. Как бы ни было противно, но чтобы уцелеть иногда приходится идти наперекор самому себе.
– Не думал, что скажу такое после того, как ты хотел меня убить, но пока мы на одной цепи, давай забудем о вражде.
Я выдохнул. Меня распирала гордость. Никогда не произносил таких длинных, а главное умных предложений. Как говорится, с кем поведешься.
– Не уверен, что это хорошая мысль, – подпортил мой триумф Евлампий.
– Я ничего не забываю, и никому, – Оливье сделал многозначительную паузу, – никому, никогда, ничего не прощаю! – отрезал он.
Я вздохнул.
– Да что ты с ним нянчишься! – взвился голем. – Он даже не сожалеет! Тебя уничтожить хотел! Меня, архивариуса! Сокрушается, что ничего не вышло…
– Прекрати! – перебил я.
– Действительно жаль, – опечалился Оливье.
Я криво улыбнулся. Самонадеянный гад. Хоть сейчас соврал бы. Как хочется схватить маленькую тонкую шейку и сдавливать, пока не захрустят крошечные позвонки. Только ничего не выйдет, я проверял. Очнувшись на арене, первым делом попытался удавить, но руки проскакивали сквозь одутловатое тельце.
– Жаль, что вас всех не развеяли, – пробормотал Евлампий, и отвернулся, рассматривая стену.
– Ты говорил, что хранители вне закона, что маги их победили? – вспомнил я.
– Но не уничтожили, – зло перебил голем.
– Нас не сокрушить жалким смертным! – напыщенно заметил Оливье.
– Потому что вас больше нет! – выкрикнул Евлампий.
Хранитель вкуса рассмеялся в ответ.
– Нас намного больше, чем ты можешь представить, булыжник!
– Вы самое отвратительное из существующего в тридцати мирах. Вы должны были защищать тридцать миров, но сами поддались пороку!
Оливье хихикнул и толкнул меня локтем в шею.
– Сейчас голем лопнет от возмущения! Видел когда-нибудь лопнутого голема?
Я не ответил, а Евлампий уже не мог остановиться.
– Ты должен был сделать нашу жизнь необыкновенной! Наделить каждого отменным вкусом! Помочь. Воспитать ощущение прекрасного! А ты! Продаёшь своё искусство толстосумам!
– Тем, кто платит больше, – насмешливо согласился Оливье.
– Хранитель силы должен защищать слабых! Учить равенству и взаимопомощи!
– Чушь! Мы не могли никому помочь, нас держали в заточении!
– А когда вы вырвались на свободу, устроили настоящую бойню! Повергнув тридцать миров в хаос!
– А твои маги ничего не могли сделать. Собачились с оборотнями! – усмехнулся хранитель.
– Вы отвратительны! Вам не место в тридцати мирах! – сорвался на визг голем. – Вы…
Его прервал скрежет засова. Дверь ещё не появилась, а в камеру уже влетел директор тюрьмы. Он ходил сквозь стены, приговаривая: «Для меня в моей тюрьме нет ничего невозможного».
Круглое лицо, топорща усы и бороду, озаряла довольная улыбка.
– Мастер Носовский, вы должны мне помочь!
– Мастер всевластен. Каменную соль от окаменевшего дерьма не отличит, – добавил Оливье.
– Чем могу? – спросил я, сдерживаясь, чтобы не вцепиться в тонкую шею.
Евлампий уселся на моём плече, зажав голову каменными руками, и продолжал бормотать.
– Брат моей жены – главнейший повар его величества, – с гордостью сообщил директор. – Сегодня открытый пир. Король потчует добрых подданных. Мой шурин будет признателен, если вы примете участие. Король останется доволен, если ученик великого мастера Оливье продемонстрирует своё искусство и преданность. В королевстве тяжелые времена. Два короля – слишком много даже для Благодатных земель.
– Какой король? – спросил я.
– Не о том волнуешься, – прыснул хранитель вкуса. – Думай, как его не прикончить. Ты же с королями не церемонишься, слизняк якорный!
