Убить админа

© Осинкина Р., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Возле подъезда на скамеечке, вытянув длинные ноги, сидела Викуся, имея вид независимый и даже как бы незаинтересованный. Малиновая челка, ярко-полосатые гетры-самовязы, шарф в три оборота вокруг дутого воротника коротенькой курточки. Красота.

– Ну и чего ты тут киснешь? – хмыкнула Катя. – Сбежала?

– Почему – сбежала? – подшмыгивая носом, вяло возмутилась Викуся. – Я же не в колонии строгого режима для особо одаренных, сделала уроки и погулять решила. И вот гуляю. Здесь случайно. Мимо шла.

– А… Тогда пошли, чайку попьем.

Они устроились на кухне и принялись пить чай с конфетами «Ласточка» и ванильными сушками.

– А где Геннадий? Поругались опять?

– Теть Кать, ну ведь ты знаешь, он зубрилка. У них во вторник контрошка по химии, вот он и засел. В субботу засел, прикинь?

Катя хмыкнула и отвернулась к окну. «Ноябрь, ты прекрасен! Прекрасен! Н-да…»

Викуся, воспользовавшись ее меланхолией, быстро сунула две конфетки в нагрудный кармашек рубашки и похлопала, сплющивая, чтобы не оттопыривались.

– Теть Кать, чего тебе поделать надо? Хочешь, пропылесошу? Или вон керамику твою ужасную протру? Она и без пыли-то…

– Но-но! Ты не очень-то критику наводи, ценитель тоже… Я и без тебя все смогу протереть и пропылесосить, не дряхлая. Иди вон лучше в бронзулетках моих покопайся или, хочешь, мультики вместе посмотрим, а потом мне уйти надо будет снова, ты уж извини.

– Опять? Ты ж только пришла!

– Мне на работу надо, в пятницу кое-что не успела, а обещала.

– На работу? А была где? С утра пораньше?..

– М-м-м… У зубного? – спросила задумчиво Катя, рассматривая чаинки на дне чашки.

– Не у зубного! – парировала Викуся. – Ты сушки вон трескаешь, а после зубного два часа есть нельзя.

– А может, я добиралась оттуда два часа, – усмехнулась Катя.

– Ага. Во сколько же тебе тогда встать пришлось, чтобы два часа туда ехать? Не верю.

– Тогда на ранней службе в храме, как раз по времени сходится.

– Теть Кать, ты ж неверующая, какой еще храм?

– Почему же, Виктория, ты считаешь, что я неверующая? – удивилась Катя.

– Потому, тетя Катя, я считаю, что ты неверующая, что если бы ты была верующая, то носила бы обвисшую черную юбку и коричневый страшный платок и волосы бы не мыла.

– А почему волосы-то не мыла?

– А чего их мыть, если они все равно под платком?

– А может, я из начинающих, из, так сказать, новоначальных, – продолжала развлекаться Катя.

– В таком разе, теть Кать, тебе еще важнее как неновоначальной выглядеть, а ты в джинсах и кроссовках, так что версия твоя не принимается. Ну, если секрет, не говори, конечно. Если у тебя романтическая встреча до утра затянулась, то, конечно, об ней на каждом углу трепаться не будешь.

– Какая еще встреча! – возмутилась Катерина. – Не болтай чепуху! Я ходила на курсы записываться.

– На курсы! Опять?! Круто! Чему учить будут? На гида-переводчика с китайского? Какие-то полгода занятий, и ты сможешь водить по Кремлю толпы любознательных китайцев!

– Очень остроумно. Но – нет. Я, Виктория, ходила записываться на курсы вождения. Через улицу от нас – автомеханический колледж, при нем курсы, я на них записалась. Занятия с нового года, после каникул. Я дала тебе полный отчет?

– А у тебя чего, машина есть?

– Да, от родителей осталась, «Шкода» старенькая.

– А… – произнесла незаинтересованным голосом Вика. Про родителей она предпочитала ничего не выяснять, и про тети-Катиных тоже.

– И вообще, что ты меня забалтываешь, мне выходить уже скоро.

Викуся и не собиралась ее забалтывать. Викуся собиралась выведать, где она все-таки была, и очень ловко в том преуспела. Викуся должна была держать ее жизнь под контролем, чтобы, мало ли, не нашелся кто-нибудь шустрый и не переманил ее у Викуси насовсем, а этого не должно произойти никогда-никогда.

– Теть Кать, а можно я останусь, тебя подожду? Ты надолго?

– Надеюсь, ненадолго, а остаться нельзя, ты же знаешь. Может Борис Сергеевич прийти, решит, что ты квартирный воришка, и заметет тебя в кутузку.

Викуся вздохнула и, подволакивая ноги, пошла смотреть бронзулетки.

– Теть Кать, а чего ты меня к себе не возьмешь? Квартира такая классная, три комнаты, места на всех хватит… Я бы тебе пылесосила каждый день и за ужасом керамическим бы следила. И школа рядом, переводиться не нужно…

– Ага. Ну да. Я тебя пропишу, а ты мне ножичком по горлу – и в колодец. И будете тут с Геннадием на пару химию учить. Вот только не сопи. Не порти наши высокие отношения. А то я думать начну, что ты только и исключительно из корыстных соображений тут чуть не каждый день тусуешься. Старость мою покоишь.

– Теть Кать, а чего Борис этот все сюда таскается?

– Потому что имеет право, – без интонаций ответила Катя.

– Но ведь ты же хозяйка? Твоя же квартира! Возьми и не пускай его больше, придурка!

– А ты откуда знаешь, что я хозяйка?

«С мое на лавочке посидишь, еще не то узнаешь», – под нос пробубнила Викуся, а громче добавила:

– Случайно, от бабушек.

– Дело в том, Виктория, что когда-то давно, когда еще были живы мои папа и мама, я совершила одну глупость, хотя они меня и предостерегали.

– Какую глупость? Вышла за него замуж и прописала?

– Я же сказала – одну, а ты перечислила две. Вышла замуж. А прописка – это уже вытекающее следствие, его мой отец прописал по моей просьбе. Мальчик был иногородний, не мог же он жить без прописки…

– Ты, наверно, страшненькая была в молодости…

Тут Катя, широко размахнувшись, шлепнула подушкой по выпирающим Викусиным лопаткам. Викуся тут же изобразила раскаяние, построив бровки «чердачком». Катя вздохнула, бросила подушку на диван и отправилась включать компьютер.

Компьютер был хорош, а монитор еще круче – плоский, черный, огромный.

Они пошарили немножко в сети, зашли на пару форумов, потом в поисковике нашли рецепт быстрого пирога с крыжовенной начинкой и маски для проблемной кожи лица и разок срезались в какую-то глупую стрелялку, потому что остальное сегодня было неинтересно.

Наконец Катя засобиралась и стала подталкивать Викусю к выходу.

– Теть Кать, а давай я с тобой, а?

– Иди, иди, чудовище, там, куда я иду, тебе будет скучно и неинтересно. Да и воспитательница, наверно, уже волнуется. Странно, что еще не звонит.

Викуся, недовольно насупившись, влезла в куртейку, обмоталась своим длиннющим шарфом и вышла на лестничную клетку.

Выйдя из подъезда, она не оглянулась на Катины окна, а если бы и оглянулась, то Катя успела бы укрыться за занавеской. А то еще вообразит себе невесть что.

Катя не знала, как она относится к Виктории.

Сначала ей, безусловно, было ее жалко, это естественно. Было еще совестно, чувствовала вину, а это уже неестественно, потому как к Викиной жизненной трагедии Катя никакого отношения не имела. Она вообще не имела отношения ни к чьей трагедии, так, по крайней мере, тогда ей казалось.

Знакомство их началось совсем недавно, пару месяцев назад. В сентябре. Катя собралась куда-то, вещи, что ли, из чистки получить, и в лифте столкнулась с новой соседкой, по слухам – то ли учительницей, то ли завучем в соседней школе.

Соседка оказалась общительной или просто на тот момент из-за чего-то взбудораженной и с ходу принялась темпераментно выкладывать Катерине свою проблему, которая заключалась в появлении нескольких новеньких компьютеров, что радует, и отсутствии должных кадров для их, как она выразилась, введения в эксплуатацию, что ее безумно огорчает.

Соседка была дамой грузной, лет пятидесяти шести – пятидесяти восьми, и при этом чрезвычайно энергичной и напористой.

Такое живое общение могло бы показаться даже милым, если бы не тесное пространство старого лифта. Соседка, ведя повествование, щедро сдабривала жестикуляцией и другими телодвижениями свою и без того образную речь.

Она даже продемонстрировала Катерине, вжавшейся в стенку, как именно тащили старшие школьники мониторы, при этом растопырила руки, согнув слегка ноги в коленях, и потопталась на месте, отчего лифт угрожающе затрясло.

За время пути до первого этажа Катя успела узнать много разного и про учащихся, и про учителей, и про соседей, с которыми была знакома с детства, а также что ее, Катю, зовут Катей, и что работает она администратором в какой-то фирме и недавно разошлась с мужем, и этот паразит до сих пор изводит ее своими визитами, которые наносятся им исключительно для того, чтобы никто не забыл, что он тут прописан, и не посмел поменять замок.

Тут Катя поняла, что многое в жизни упускает и массу вещей не контролирует. И тогда, чтобы перевести разговор в другое русло, Катя сказала, что сложного с компьютерами ничего нет и что она, Катя, наверно, могла бы помочь, если это недалеко.

– Ах, Катенька, девочка, ну что мы с вами можем? Факсы, ксероксы, мини-АТС? И сто восемьдесят ударов в минуту. Я вот могу еще вилку в розетку воткнуть.

Катя усмехнулась, решив про себя, что химчистка подождет, и вызвалась проводить озабоченную соседку, которую, кстати, звали Лидия Петровна, до места ее работы и посмотреть, нельзя ли все-таки что-нибудь сделать.

Не то чтобы она обиделась на «факсы-ксероксы» или делать ей было нечего в свой выходной, но захотелось эффекта, была такая за ней слабость.

Лидия Петровна пожала большими плечами, и они пошли, как Катерина думала, в соседнюю школу.

Но неожиданно для нее школьную изгородь они миновали, продвинулись еще с полквартала вглубь и остановились возле такого же решетчатого металлического забора, сквозь который хорошо было видно громоздкое трехэтажное здание – то ли поздний Сталин, то ли ранний Хрущев; и тогда соседка сказала: «Ну, мы пришли, это здесь».

На табличке, прикрепленной к широкой колонне ворот, значилось, что сие учреждение не что иное, как интернат для детей-сирот и детей, оставшихся без опеки родителей.

Катя не была готова к такому повороту, ей туда не хотелось, но не говорить же милейшей Лидии Петровне, что она передумала. Конечно, идти все-таки придется, но можно оттянуть момент, чтобы как-то себя настроить. Поэтому Катя встала посреди асфальтовой дорожки напротив сталинско-хрущевского фасада и, сделав заинтересованное лицо, начала внимательнейшим образом его изучать.

– Какая интересная архитектура, – произнесла она светским тоном. – Сложная. Немного тяжеловесно, но это и приятно как раз. Надоела эта набившая оскомину простота стекла и бетона, вы не находите, Лидия Петровна?

Лидия Петровна, которой тоже пришлось остановиться, пожала плечами:

– Раньше здесь школа была, потом нам отдали. Для школы было удобно – два крыла на каждом этаже, там классы располагались, вон те пристройки – видите справа и слева? – актовый зал и спортзал. А в перешейке – кабинеты, библиотека, канцелярия. Классы мы переоборудовали в спальни, перестроить кое-что пришлось. Приспособились как-то. Хотя состояние ремонта у нас, так сказать, перманентное. Вы же видите, убого все. Хорошо, что отопление в порядке, а с остальным потихоньку справимся. Ну что, пойдемте, Катюш? Чего это мы тут застряли… – и она снова неспешно зашагала по дорожке в сторону дома.

А Катя все медлила, оглядывая вычурный фасад.

Высокие старомодные окна, широкие скосы оконных проемов, лепные карнизы, разделяющие четкими горизонтальными линиями этажи. Здание было отштукатурено и выкрашено в грязно-розовый цвет, но выкрашено, видимо, давно, местами колер совсем посерел от городской копоти, а штукатурка облетела.

Зато по обеим сторонам фасада выдвинулись вперед два великолепных крыльца с резными двустворчатыми дверьми, с широкими ступенями, чугунными перилами и основательными, такими же тяжеловесными, как и все здание, лепными козырьками над каждым из них.

Лидия Петровна тем временем, развернувшись к Кате широкой кормой, неумолимо следовала к левому подъезду. Тот, что справа, казался заброшенным и оттого каким-то неживым. Катя вяло тащилась следом.

– А зачем так много дверей? Что это за причуда архитектурной мысли? – спросила Катя ей в спину.

Лидия Петровна снова остановилась, оглянулась, поджидая, и терпеливо ответила:

– Так для симметрии, видимо. Хотя для симметрии можно было бы и один вход по центру сделать, как в современных школах. Значит, для шику. Для шику и солидности. Тут мало того что входа два, ведь еще и лестницы две соответственно, а с каждой лестницы еще и выход во двор имеется, так сказать, черный. Нам это неудобно, пришлось одну из них законсервировать, а то ищи потом воспитанников перед отбоем, что младших, что старших. Было уже как-то, набегались мы с Усмановной по этажам… Пользуемся теперь только этой, а правую открываем, если что погрузить-сгрузить нужно, и то со двора.

Лидия Петровна явно недоумевала, почему это она до сих пор здесь, на улице, на ветру и под начинающимся мелким противненьким дождичком, а не там, внутри, где относительно тепло и сухо. И сообразив, что войти ей мешает неуемная любознательность спутницы, решительно развернулась в сторону парадного крыльца.

Катя скорбно осознала, что все, время истекло, пора. Она себя одернула, строго приказав не психовать. Может, обычные дети, почему обязательно дауны в обносках?

Катерина мнила себя личностью сильной и, так сказать, много чего испытавшей, причем изо всех сил старалась этому о себе мнению соответствовать, но по детскому дому в тот раз ходила с деревянной улыбкой и очень неискренним взглядом, потому что второпях не решила, как же на всех этих детей ей нужно взирать. То есть что им демонстрировать.

Ребята, я считаю, что вы такие же, как и все? Или так: бедные, бедные мои деточки? Или вообще не замечать их, как стараемся не замечать у инвалида отсутствующий глаз или ногу?

Хорошо, что Лидия Петровна никакими подобными комплексами уже не страдала, а может, не страдала изначально.

Она просто заботилась обо всех этих своих подопечных, заботилась истово и горячо. Раз вы попали ко мне, так я вас буду кормить сытно-вкусно, одевать, обувать, смотреть, чтобы друг друга не обижали.

То ли в эту заботу трансформировалась у нее жалость, или забота эта была некой ширмой от той самой жалости, которую испытывать постоянно очень трудно, а может, это чувство долга, а может, совесть, а может, она просто их всех любила?

Катя ее не спросила ни в тот раз, ни позже и не узнала об этом никогда.

В тот раз она узнала зато, что Лидия Петровна, по фамилии Авдотьева, никакая не учительница и даже не завуч, а директор этого приюта, но педагогический опыт у нее, безусловно, был, и дети ее слушались. Возможно, что и любили.

Помещение интерната изнутри школу совсем не напоминало, а скорее детский садик с хорошими воспитателями.

На полу кое-как и кое-где были набросаны половички и дорожки, на стенах развешаны каракули, а воздух был теплый и пах ванильными булочками.

Как объяснила директриса, игровых комнат было две – для маленьких и для старших. Именно во второй и планировалось установить новые компьютеры, соединив их в сеть.

Год назад интернату повезло, объявился спонсор, который стал время от времени совершать благотворительные акции в виде денежных пожертвований или же крупных подарков для всего заведения в целом. Кстати, деньги начал давать не сразу, а по прошествии времени и всегда требовал отчета в расходах.

Компьютеры привезли на прошлой неделе, народ шумит, требует, а бухгалтер заявил, что сервисной службе заплатить нечем, и надо ждать конца месяца, когда придут деньги из бюджета. Но народу на все эти отмазки наплевать, зреет бунт.

– Сегодня суббота, воспитанников, как вы видите, немного, а то бы на меня налетели уже, – грузно поднимаясь на третий этаж, пояснила Лидия Петровна. – Маленьких многих по семьям разобрали. Не по своим, не подумайте. Так, берут люди добрые на день, на два редко, в гости. Кто в зоопарк ведет, кто дома с ними общается. Ну а старшие – у тех свои дела, особенно у выпускников. Кто у себя в комнате занимается, кто у куратора в библиотеку отпросился, или просто гулять пошли. Тех, кому пятнадцать исполнилось, редко кто в дом приглашает. Характер у ребяток ломается, они уже не плюшевые, вот и не берут их на выходные.

Катя шла следом, изредка бросая взгляды по сторонам и боясь встретиться взглядом с каким-нибудь детенышем. Вдруг детеныш подумает, что тетя пришла не просто так, а хочет взять его в гости или в осенний зоопарк? Хорошо, что их и вправду было мало.

Но составить представление о порядках в интернате все же можно было. Кажется, дети были чистенькие и не в очень-то обносках. Обычная одежда. И у младших не было того взрослого серьезного взгляда, от которого делается не по себе любому нормальному человеку.

– Старшие сейчас уроки делают, – пояснила Лидия Петровна. – В принципе, как помощники они нам не нужны, как тягловая сила, я имею в виду. Все компьютеры уже перенесены в игровую, нам только нужно зайти в мой кабинет за ключами.

И они поднялись на третий этаж.

– Что это я, кабинет забыла закрыть? – озадаченно проговорила Лидия Петровна, ворочая ключом в замочной скважине.

Дверь действительно оказалась незапертой, и, когда они открыли ее, перед ними возникла дивная картина.

Спиной к вошедшим, за столом у светящегося монитора сидел тощий взъерошенный подросток и торопливо стучал мышью, пытаясь быстро проделать некую операцию, а за его плечом, нетерпеливо переминаясь с одной ноги на другую и пытаясь время от времени выхватить у соучастника замученную мышь, маялась девица того же возраста.

– А вот и наше подрастающее поколение, позвольте представить! – громовым голосом провозгласила директриса.

Народ прижал уши и развернуться к публике не решался.

– Того, кто у компьютера орудует, зовут Геннадий Коростылев, ассистирует Виктория Медведева. Не помешали? – так же грозно продолжала директриса, которой, надо полагать, было малость неловко перед соседкой.

Все секретарши жуткие сплетницы, а дамочка – администратор, что одно и то же. Будет теперь на каждом углу рассказывать, что у них в интернате совсем нет порядка.

Однако пришлось учинять допрос при посторонних.

Из путаных и невнятных показаний следовало, что электронную почту нужно было проверить срочно, просто зарез, а компьютер в кабинете у директора – единственный. Ждать понедельника, чтобы проверить почту в школе, никак нельзя, вот и пришлось воспользоваться.

– Чем воспользоваться?! – грохотала директриса. – Кабинетом? Компьютером? И главное, как дверь открыли? Я точно ее закрывала. Мне что, теперь не верить тут никому? Замки менять? – и сообразив, что дальнейшее выяснение лучше отложить, отправила преступников по комнатам.

Катя молча наблюдала эту картину.

Она всматривалась в лица двух этих странных людей, мальчика и девочки, странных, потому что живут не так, как жила она в детстве и юности, и ей неизвестно, как это – жить в каком-то казенном доме, где нет ничего твоего, где ты на виду и тобою распоряжаются какие-то чужие, равнодушные люди, и главное, она не знала, как это – знать при этом, что бывает иначе: дом, мама, отец… А у тебя этого нет и не будет никогда.

Катя все смотрела и почему-то не могла отвернуться, хотя была хорошо воспитана и всегда считала это качество своим безусловным достоинством.

А здесь смотрела.

Потом дети ушли, Лидия Петровна вытащила ключи из ящика стола, и они снова отправились на первый этаж в игровую комнату.

Катя так была поглощена мыслями, что даже пропустила весь фурор, ради которого она все это и затевала, и ради которого отложила визит в «Диану» и еще какие-то другие дела.

Делая все механически, она соединила процессоры в локальную сеть, применив простые настройки, убедилась, что все работает, и пообещала сильно удивленной Лидии Петровне как-нибудь зайти на досуге и все довести до ума.

– Катенька, а что же это вы в секретаршах маетесь? Вы же легко можете работать этим, как там… сетевиком, что ли? – недоумевала она.

– Я он и есть, – без всякого апломба пояснила Катя. – Системный администратор. Наши бабушки не знают, какая тут разница, вот и доложили вам, что работаю я администратором. Ведь так? От бабушек сведения? Впрочем, неважно. Я вот о чем хочу вас попросить. Нельзя ли мне пригласить как-нибудь в гости Викторию с Геной? Или одну Викторию, если двоих не положено.

Она ждала ответа и думала: «Ну и пусть откажет. Что я себе, в самом деле, придумала? Глупый какой порыв, а после ведь проблемой обернется, живи с ней потом».

Лидия Петровна проговорила негромко:

– Можно, конечно. Может быть, маленьких посмотришь? Знаешь, с подросшими трудно, да и не нужен им уже никто по большому счету. Ты будешь ждать ответного чувства, а они оборжут и ускачут. Ну как знаешь, приглашай, конечно, только свой номер телефона их куратору не забудь оставить. А как тебя угораздило-то такую профессию выбрать? Вроде она не для девочек…

Не для девочек, это точно.

Вообще-то у Кати сначала была другая профессия, инженер-конструктор. И получила эту профессию Катя, закончив замечательное и тоже недевочкино учебное заведение СТАНКИН, куда решила подать документы, потому что оно недалеко от дома, а еще потому, что подруга Люда Миколина зазвала за компанию.

У подруги Люды старшая сестра получила диплом врача-стоматолога и отсиживала время на приеме в районной поликлинике, набираясь опыта, чтобы уж потом рвануть куда-нибудь в платную санчасть. Но с семейной жизнью не заладилось, хотя пора, давно пора.

Вот Люда и решила, с учетом ошибок сестры, получать высшее образование в каком-нибудь серьезном техническом вузе, где полно незанятых парней и масса возможностей кого-нибудь из них заполучить себе в мужья. Специальность, конечно, непонятная, зато с семейной жизнью будет полный порядок, так ей казалось.

У Кати имелись свои резоны, чтобы учиться именно там. Она любила математику, дремучие романы Казанцева и ранних Стругацких. В глубине души Катя лелеяла некие романтические настроения, что-то такое, связанное с изобретательством, открытиями, научными свершениями и так далее, но особо об этом не распространялась.

Однако несмотря на серьезный технический вуз, что-то у девочек не сложилось. Люда не нашла себе мужа, а Катерина не стала генеральным конструктором, поскольку с первых же дней на первой работе была приставлена к начертанию втулочек и шайбочек, а также к перенесению в компьютер сборочных чертежей, которые начерно ваял на кульмане язвительный и неразговорчивый пожилой начальник.

Издевательство над мечтой Катя терпела примерно полгода. Столько времени понадобилось, чтобы разобраться окончательно, что разных втулок и гаек до чрезвычайности много, и их количества ей хватит на многие годы. Кстати, и в материальном плане было не очень.

На тот момент Катя уже была замужней дамой, причем это получилось как-то само по себе, без специальных усилий. Будущий муж – аспирант, положительный такой молодой ученый, чем он ее и зацепил, по всей видимости. Не перебродили в душе у Кати Стругацкие.

Родители были не в восторге. Третий курс, самый сложный, то-се… Не спеши, разберись, получи сначала диплом… Их интеллигентность не позволила им, к сожалению, прямо сказать своей девочке, что жених из славного города Нарышкино не бескорыстен.

Зато подруга Люда не стеснялась, но Катерина была уверена, что это обычная женская зависть, и замуж вышла.

Кретинка.

В мечтах ей рисовались прекрасные картины семейной жизни. Оба супруга – тонкие интеллектуалы, яркие личности, на работе поглощенные решением сложных научно-технических задач, делятся друг с другом за вечерним чаем своими научно-техническими идеями, умно спорят, рисуя что-то на салфетках, и помогают один другому в поисках правильных научных ответов, и все вокруг восторженно на них взирают, видя превосходство их интеллектуальной и духовной красоты перед всем этим миром коммерции, тупым и ограниченным.

И вот теперь, будучи молодым специалистом, приставленным к гайкам и шайбам, и молодой же женой перспективного ученого, кандидата технических наук и старшего преподавателя, реальную ситуацию Катерина воспринимала с некоторым неудовольствием, даже, можно сказать, болезненно.

Борик уже стал сотрудником кафедры, он что-то там просчитывал на компьютере, что-то важное для технической науки, что-то моделировал, анализировал, обобщал и блистал, блистал!

Среди старших коллег блистал со сдержанным достоинством, а на семинарах и лекциях перед студентами и студентками – ярко, шумно и артистично. Даже с друзьями на пикничках и шашлычках он был неумолимо ярок, так что и без подсказок становилось всем понятно, что это молодой ученый – талантливый, дерзкий и – что главное – успешный.

Катя гордилась мужем, немножко ему завидовала и очень, очень страдала оттого, что не может ему соответствовать. Поэтому, отсидев полгода в КБ, Катя психанула и решила дерзать на другом поприще.

Года два она работала то там, то сям: недвижимость, страхование, туризм – пока как-то случайно не наткнулась взглядом на рекламное объявленьице в какой-то окружной газете. Вчитавшись, подумала, а почему бы и нет?

Объявление приглашало людей с высшим, желательно техническим образованием получить новую интересную перспективную и так далее профессию системного администратора, закончив трехнедельные курсы, естественно, платные. Тут же указывалась хорошенькая сумма.

Слоняясь с фирмы на фирму в поисках стези, Катя убедилась, что все эти стези совершенно не ее. У других офисных барышень в глазах огонь, азарт и боевой задор, а она, как сестрица Аленушка: ни азарта, ни стервозности, одна только правильная русская речь. Работа ей за это мстила масштабным неуспехом, не принося ни денег, ни радости. Так что терять в смысле карьеры было особенно нечего.

Катя поставила мужа перед фактом, что опять уволилась, и, заняв у Людмилиной сестры необходимую сумму, отправилась за новой профессией.

По истечении обещанного срока она стала обладательницей сертификата, а в качестве уже бесплатного напутствия получила совет. Все, кто учился с ней, получили, не одна она.

Совет был таков. Мы вам тут много чего рассказали полезного, даже просто необходимого для выбранной вами специальности, только, ребята, сразу не беритесь, рано. Лучше всего походить в помощниках у хорошего специалиста, сначала на побегушках, а потом, смотришь, начнет секретами делиться.

Среди слушателей персон женского пола было мало, а если точно говорить, то такая персона была одна, и никто ее всерьез не принимал. А мальчики сразу же возмутились. Типа, мы вам денег заплатили, неплохую сумму, между прочим, а оказывается, только за бумажку вашу такую-то и такую… Не скандалили, но были на грани.

На что получили ответ. Бумажка данная, господа системные администраторы, дорогого стоит, в этом вы убедитесь, когда будете ее в отделе кадров демонстрировать, а что касается объемов знаний, то профессия такова, что, кроме знаний, требует мозгов и опыта, поэтому полученных знаний вам должно хватить, а все остальное – уже не наша компетенция.

После чего недовольно ворчащие дипломированные специалисты отправились отмечать получение дипломов в ближайший «Макдоналдс», а Катя – домой. Ей никто не предложил участвовать в мероприятии, а она и не рвалась.

Как-то так получилось, что отсутствовал кураж у нее в тот период ее биографии и на общечеловеческое общение, и на дурашливый флирт, и тем более на любовные триумфы, необходимые для самоутверждения и поддержания глупой иллюзии, что жизнь проживается не зря.

Вяло было на душе и тоскливо. Что-то непонятное происходило в семье. Борик прятал глаза. Пахло враньем и нелюбовью.

Родителей, любимых родителей больше не было с ней, и спросить совета не у кого.

Не у Людки же… Людка ведь ничего нового не скажет. Заладит свое: «Тебе говорили, но ты же у нас все сама знаешь. Хорошо хоть, что детей нет!»

«И не будет», – мысленно добавила Катя. Сказать по правде, она и сама не знала, хорошо это или плохо, что их нет. И не будет.

С одной стороны, ее не обошла общеженская истерическая программа, что отсутствие детей – это большое несчастье, а их присутствие, наоборот, счастье и полнота жизни, и к этой сверхцели надо стремиться через все препоны.

С другой – как человек, который не боится быть циничным перед самой собой, – она считала, что это еще большой вопрос, как оно лучше, с детьми или без детей, особенно если оглянуться по сторонам и хорошенько вникнуть в чужие судьбы.

С третьей – сколько ни искала, не смогла найти в себе Катерина то самое материнское чувство и стремление кого-то там вскармливать, воспитывать, а впоследствии поднимать.

Катя допускала, что чувство может возникнуть после того, как чадо появится на свет, но шансов на это не было. По всем медицинским показателям не было, только Людмиле об этом знать необязательно.

Но должно же человеку хоть в чем-то повезти! И Кате повезло с ее новой работой.

Как же она ей нравилась! Катя совершенно не огорчилась, что ей придется идти в подмастерья, потому что насчет устройства мира иллюзий не испытывала. В этой профессии ей придется силой расчищать себе место и завоевывать авторитет. Мужской шовинизм просочился даже в женские сердца менеджеров по персоналу.

Кстати, нужно поторапливаться, а то до вечера она не успеет все закончить, и Валера будет бухтеть. Работа системного администратора оказалась не вполне нормированной, и ей, молодой холостячке, это даже нравилось. Работать в субботу, конечно, нет. Но издержки профессии, ничего тут не поделаешь.

Она размышляла, стоит ли ей озаботиться пропитанием и взять с собой пару бутербродов, потому что корпоративная столовка по субботам не работает, как в дверь позвонила соседка по площадке, которая зашла, чтобы одолжиться тысчонкой до конца месяца.

Катя деньги дала, после чего ей пришлось выслушать, зачем Ирине Николаевне такая сумма.

– Видите ли, деточка, – говорила Ирина Николаевна, – для многих людей из нашего дома данная сумма, безусловно, покажется ничтожной, из-за нее не следует бегать по соседям и униженно просить об одолжении. Но это касается не всех, отнюдь не всех. Не у всех сыновья, зятья и дочки работают в банках или, например, в Газпроме. Отнюдь. Например, я вынуждена экономить копейки со своей пенсии, чтобы сделать Васе приятное, но не всегда это получается. Сэкономить, я имею в виду.

Катя слушала, старательно и сочувственно улыбалась, кивала в нужных местах. Ей не хотелось ссориться с соседкой.

Она не знала точно, где работает соседкин сын, а также соседкина невестка, но зарабатывали они неплохо и о матери заботились. По крайней мере, еженедельно либо сын Андрей, либо жена его Рита выволакивают из багажника серого «Ниссана» пудовые сумки с продуктами, при этом, если мама в хорошем расположении, из глубины квартиры доносится плаксивое: «Деточки, что же вы маму забыли, не приедете, не навестите?» – а если расположение духа не очень, что бывает чаще, то желчное: «Явились, наконец. Думала, уж и не дождусь». Дважды в год – примерно в мае и в октябре, это по выбору заинтересованной стороны, Ирина Николаевна поправляет здоровье в санатории.