Kitobni o'qish: «Шпаги в ножны, господа! Детские годы Аркаши»

Shrift:

Попытка портрета
(Предисловие)

– А у Димки дедушка был… Колумб! – радостно сообщил мне пятилетний сын. А я подумала: только в детстве можно поверить в невероятное и, страстно желая гармонии в мире, задать вопрос:

– А крокодил добродушный?

И потом запросто состязаться с гением Пикассо, рисуя грозных быков корриды.

А какое поразительное чувство языка бывает у маленьких лингвистов.

– Знаешь ли ты, кто такой Ленин? – спросили однажды взрослые Аркашу.

– Знаю. Ленин – вождь. Он сделал кроволюцию, – ответил четырехлетний эрудит, подарив науке неологизм.

Как неожиданны порой умозаключения детей! Какие жизненные тайны ведомы их головкам? Как ошеломительны их откровения, неопровержимы истины. Они удивительно легко познают мир. Чаще – в игре. Играя, перевоплощаясь, переносятся в любую эпоху, свободно перемещаются по земному шару.

– Я в Парфеноне. Его построили древние греки.

– Я в Гаскони! Рядом с д’Артаньяном. Где моя шпага?

Феноменальное поглощение игрой. Экстаз. Азарт.

Как много, оказывается, можно успеть за детские годы жизни. Например:

– научиться читать и навек полюбить книги;

– собрать коллекции марок, значков, камней;

– воспитать сиамского кота и приручить дикую лису;

– возомнить себя режиссером и снять собственный фильм про ковбоев;

– увидеть мир и принять его красóты;

– и, наконец, избавиться от дурной привычки презирать девчонок.

Да мало ли чего можно успеть в детстве, пока не превратишься в скучного рационального взрослого.

Право, детские годы – начало всех начал, самое важное время человеческой жизни.

Хотелось запечатлеть детский портрет сына. Но оказалось, это не так легко. Ничего однозначного… В разные годы и периоды он был разным. То веселый, смешливый, то упрямый зануда. То сосредоточенный, то рассеянный. То азартный, деятельный, то абсолютный разгильдяй. То говорун, златоуст, то «бирюк»-молчальник. То ярый индивидуалист, то «душа нараспашку». Как собрать портрет? Получается портрет-эскиз. Его завершит только время.

Я взялась писать воспоминания о сыне, чтобы оставить образ в памяти его детей, моих внуков. Но оказалось, что правдивые истории из жизни мальчика, родившегося в начале 60-х годов ХХ века в стране Советов, интересны не только для семейного круга, но и для более широкой аудитории читателей-современников.

Тогда я переворошила домашний архив. Извлекла из него детские рисунки, фотографии и присовокупила их к текстам-воспоминаниям. Так сложилась эта книга.

Автор

Мимолетности

Уморительный ребенок

– Это не мой ребенок! Мне подменили, – рыдаю я в палате роддома.

У новорожденного – черный чуб запорожского казака. Длинный и густой. Позже он исчезнет. Выпадут младенческие волосы, и мой сын до школьных лет будет белокурым. Голубоглазым блондином.

В полтора года начал говорить. Магнитофонная запись хранит первое заявление, «пушкинское»:

– А теперь, душа-девица, на тебе хочу жениться.

– Не рановато? – спрашивает папа.

– В самый раз! – смеется дед.

– Я уже большой! – утверждает «жених».

Дитя растет. Долой распашонки, ползунки – эти непрезентабельные младенческие одежки. Пора обозначать пол ребенка, мужской. Где мальчиковые туалеты? Вперед – в «Детский мир»! В начале 60-х в этом магазине было изобилие чудесных детских вещей из дружественных стран социалистического лагеря. Чехи, югославы, гэдээровские немцы, венгры присылали советским детям роскошную экипировку. Молодым мамам, привыкшим перешивать своим чадам штанишки и рубашки из остатков бабушкиного гардероба, казались невероятными яркие, модные детские наряды, которые впору носить принцам и принцессам. Итак, первый элегантный костюм Аркаша получил в подарок к своему дню рождения. Настоящий английский костюм – в серо-голубую клетку, пиджак и брюки со стрелочками. «Джентльмен» упорно сдирал с себя непривычное облачение и не проявлял радости. Фотография поразила всех знакомых.

– Кто это? – притворно спрашивали они. – Игорь Ильинский? Утесов?

Уморительный ребенок и впрямь походил на эстрадную звезду. В нежном возрасте Аркаша был невероятный говорун. Эдакий говорильный агрегат.

– Мой папа – опицер-генерал! – гордится папенькой-военным.

Позже он полюбит сочинять и рассказывать сказки. Одна из них начиналась так: «Однажды в лесу на зайчика напал злой еж и давай его колоть всеми своими иголками и… нитками».

Это – Космос!

Аркаша родился в начале космической эры. Первые шаги сделал в день полета в космос второго космонавта планеты Германа Титова.

На только что побеленной стене карандашом нацарапал каракули. Забрался на стул и вывел спирали, круги.

– Что ж ты натворил, негодник, – сокрушалась бабушка.

– Это – Космос! Я полетел! – оправдывался художник. («Космонавту» стукнуло два года.)

Из Сибири, из военного городка, мы прилетели домой, в Москву.

– А почему в аэропорту нас Хрущев не встречает? – спрашивает удивленно. – Вот Бандаранайку и Индиру Ганди встречает, а Аркашу – нет.

Обиженный генеральным секретарем компартии СССР, сидит, повязанный косынкой (папа дразнит: «Акулька»).

– Я не девочка! У меня просто кошачий лишай. Я в песочнице грязную кошку погладил, – вздыхает несчастный.

Семь капель

Сыну Аркаше больше двух. У него внятная речь. Он даже читает стихи. Но считает плохо. Только до семи. Семь – для него самое большое число. Абсолютная величина.

Дедушка Костя его обожает.

– Аркашенька, а ты деда любишь?

Увлеченный игрой с машиной, внук не слышит вопроса. Дедушка жаждет взаимности:

– Любишь? Хоть немножко?

Внук очнулся. Помолчал. Задумался. Дед, меж тем, вымогает признание:

– Любишь, хоть капельку?

– Семь капель! – выкрикнул Аркаша, довольный своей щедростью, и показал на ладошках: пять пальцев на одной руке и два – на второй.

А крокодил добродушный?

Ему нравилось разнообразие в природе животных, зверей. На картинках изучал. Постоянно спрашивал, добрый ли это зверь или злой.

– А бегемот добродушный?

– А крокодил добродушный?

Ему важно было принять себе в друзья этого зверя-персонажа или отвергнуть.

Впервые попав в зоопарк и увидев живого слона, разочаровался:

– У меня на картинке слон – лучше.

Вообще ему нравилось больше отраженное, нежели реальное.

Зубры. Зебры. Драконы

Став старше, бредил зубрами. С бабушкой попали в заповедник (мой дядюшка Михаил Заблоцкий из Сибири был директором и организатором уникального заведения). Мальчику показал взрослых особей и малышей.

– Вот наконец-то я заведу зубренка! – кричал, выбежав на балкон нашей новой квартиры, тщательно выбирая место для будущего питомца.

С маниакальной завороженностью рисовал быков. Добрых и грозных. Когда мы однажды пошли с ним в музей на выставку Пикассо, он, четырехлетний, собрал вокруг себя толпы экскурсантов:

– Это я нарисовал! – уверял горделиво, показывая персонажей картины. Он был уверен, что быки, изображенные на листах бумаги, принадлежат не кисти испанского гения, а ему, мальчику Аркаше из Москвы. С раннего детства был азартен, увлекался чем-то до умопомрачения.

Позже, где-то лет в шесть, увидел фильм о драконах экзотического острова Комодо, рисовал этих загадочных ящеров карандашами и акварельными красками. Любил рисовать героев в движении. Остались детские рисунки: бегущие, скачущие кенгуру, зебры, жирафы.

Азарт

Начал лепить из пластилина. По вечерам оттирали налипшие на пальцы, на уши пластилиновые бляхи. Попав однажды в Таллин (это уже лет в десять), заболел рыцарством. Слепил главную площадь с ратушей и гуляющими горожанами. Ювелирная работа – брусчатка из пластилинового теста. В окнах – дамы с веерами и кавалеры. На крыше – флюгер «Старый Томас». Когда-то оказавшийся у нас в гостях великий мультипликатор Юрий Норштейн, увидев Аркашины пластилиновые композиции, сказал: «Шедевр! Я бы с удовольствием снимал в таких декорациях!» Судьба шедевра? Уехал на дачу. Там через десятки лет его обнаружили дети Аркаши. Восхищались, но повторить не смогли.

Вообще Аркаша был законченным урбанистом и поборником цивилизации. Дитя города, он увидел бегущего по сельской дороге теленка и воскликнул восхищенно:

– Как он бежит! А где у него завод?

Он привык к заводным игрушкам, игрушкам с дистанционным управлением. Квартиру заполняли тракторы, луноходы, вертолеты. Игрушки любил. Особенно машины. Мне кажется, что первое слово, которое он произнес, не «мама», а «машина».

В культмагах канючил:

– Пожарную машину! Молоковоз! – И смотрел просяще, пока я не раскрывала кошелек.

В раннем детстве был обуреваем разными страстями:

– Мама, папа, купите щенка! – требовал у нас.

Увы, с приобретением не получилось. Тогда однажды, будучи четырехлетним, предложил неожиданное решение:

– Давай бабушкиного кота Мурзика… перешьем в собаку. Он видел, что я иногда из старой кроличьей шапки мастерю зверушек. С охотой подавал мне ножницы и вдевал нитку в иголку. У него вообще от природы были «умелые руки». Он выпиливал из фанеры лобзиком изящные штучки. Сохранился крохотный кораблик с парусами. Из клочков замши шил сумки, а позже, уже будучи студентом, когда грянуло джинсовое безумие, научился шить джинсы. Причем еще с одним другом-товарищем они разыскивали старые, ненужные диваны, срезали с них кожу или дерматин и сооружали настоящие ковбойские джинсы. В его восьмиметровой комнате стояла статуя: нижняя половина «полуночного ковбоя».

Bepul matn qismi tugad.