Kitobni o'qish: «Не всё Мокоша вяжет»

Мстислав

Это история о юноше, который хотел во что бы то ни стало изменить судьбу, начертанную Мокошей.

Часть 1

Мстислав готовился к этому дню много лет. Он даже встал раньше бабушки, прибрал чёрные густые волосы, уже оделся и теперь сидел на лавке, думая о волхвах и обряде, который ждал его двадцать лет.

«Приду и как скажу им всё! – говорил он себе. – Подивятся же!» – Мстислав улыбнулся, представляя лица жрецов. Вот они смотрят на него, раскрыв рты, качают головами и перешёптываются. Потом встают и говорят: «Мстислав, ты неподвластен судьбе, нет у тебя её знаков». Мстислав расправил широкие плечи и поудобнее сел на лавке. «Эк здорово!» – сказал он и увидел бабушку.

– Ранёхонько ты, – проговорила она, шаркая к окну. Была она большая и тёплая, как печка, но ещё и мягкая. Постояла она там, поклонилась солнцу и обернулась к Мстиславу. – Готов? – она взяла его руки и внимательно осмотрела.

– Я эк как удивлю! – он взмахнул руками.

– Каков! Эт не шалости ваши… – пробормотала она, выходя во двор.

Через час они с бабушкой пошли к волхвам.

– Один поди, – выдохнула она и остановилась у деревянного Чура, охранявшего границу капища.

Мстислав бодро зашагал к волхвам, глядя мимо них. А они – три человека – уже ждали его. В длинных одеждах и подпоясанные, готовые к древнему обряду чтения судьбы.

Мстислав как увидел их, так и оробел. «Таких не одурачишь», – мелькнула мысль. Он из вежливости поклонился старцам и встал на коленях в центре начертанного круга.

– Богиня Мокошь, мать, хранительница дома и очага, – начали они тихо, – открой нам тайну всю. Богиня Мокошь, мать, хранительница рожениц, открой нам тайну всю, – уже громче и нараспев говорили волхвы. – Богиня Мокошь, мать, хранительница судьб, открой нам тайну всю!

Тем временем один из жрецов достал окровавленную пряжу и начал разматывать её, передавая остальным волхвам. Тогда они закрыли глаза и стали медленно раскачиваться, монотонно напевая. Мстислав и сам повторял слова, обращённые к богине. По телу его разливалось тепло, в голове не было мыслей.

Длилось это целую вечность, но вот она прошла, и один из жрецов взял Мстислава за кисть, поднял рукав и провёл по коже старым веретеном, обёрнутым рогожей. Она оцарапала руку, но Мстислав даже не дёрнулся, так глубоко он поглотился обрядом.

– Богиня Мокошь, – продолжали они, – мать, хранительница…

Волхвы уже сливались, а их голоса заглушались звоном внутри головы. По руке бежали сотни маленьких иголок.

– Богиня Мокошь… – повторяли волхвы.

Жрец, державший руку Мстислава, наконец выпустил её. Волхвы перестали звать богиню. Стало тихо, только в ушах всё ещё звенело, но вскоре исчез и этот звук.

– Мстислав, – громогласно сказал жрец, – взгляни на руку свою. Там начертала знаки сама судьба.

Он сел и медленно поднял руку. На ней виднелись разноцветные символы, похожие на круги. Бабушка говорила, что они есть с рождения, но выступают из-под кожи во время обряда. По ним, казалось, ничего не прочесть. Но жрец снова взял руку Мстислава и покачал головой.

– Свадебника нет, – говорил он, разглядывая символы. – Ученья не жди. К смерти проводишь отца с матерью. Сварог же не обидел, труд ты любишь, – продолжал он, а Мстислав нехотя слушал.

– Ну как? – спросила бабушка, вставая с пенька, когда Мстислав вышел из лесу. – Дитя будет?– спрашивала она, нетерпеливо задирая его рукав.

Мстислав встряхнул головой, отгоняя дурман, и отдёрнул руку.

– Как захочу, так и будет! Эк обряд!

– Чего это ты, внучек? Али Мокошь обидела? – она опять хотела прочитать знаки, но Мстислав отошёл к лесу.

– Нет, бабушка, – спокойно сказал он. – Я сам себе Мокоша, – добавил Мстислав и широким шагом пошёл к избе.

Бабушка торопливо шаркала позади, всё причитая:

– Каков! Чего надумал?

Голос её становился всё дальше и всё тише, и совсем пропал, когда Мстислав добрался до дома соседа.

– Врут всё, врут, – говорил он другу Прозору, рассекая воздух рукой, словно этим мог отрезать все сомнения. – Хочу сам решать, без этих… – он замялся и показал руку с символами.

Прозор, до сих пор не выронивший ни слова, медленно заговорил, обдумывая каждую фразу.

– Не прав ты, Мстислав. Традиции почитай, хоть ты веришь в судьбу, хоть нет. Предки наши жили по знакам Мокоши, и мы будем. Да и сбывается многое. Будешь судьбу слушать, так счастливым станешь. Так волхвы сказали.

– Эк дурак ты! – не выдержал Мстислав. – На кой мне ваша судьба? «Счастливым станешь», – передразнил он. – Мне жрец говорит, – он понизил голос, – ни семьи не будет, ни детей, ни ученья. Всегда работать буду! И про них сказал. Говорит, мол, провожу их со смертью.

Прозор покачал головой и всё так же медленно произнёс:

– От судьбы не уйдёшь, что Мокоша решит, то и будет.

– Эк дурак! – Мстислав круто развернулся и пошёл домой.

Настала осень, и Мстислав поехал в город. Бабушка сколько ни плакала, сколько ни умоляла, он не слушал её. «Ученья хочу!» – твердил он. Ни волхвы, ни Прозор не отговорили его, так рвался Мстислав против судьбы.

Приехал он и не мог нарадоваться. «Эк как! Судьбу провёл!» – смеялся Мстислав вечерами после долгого дня и тут же печалился, думая о покинутой бабушке. «Как она?» – спрашивал он себя и засыпал с этим вопросом. А по утру бежал к учителю и жадно слушал всё, что тот говорил. А говорил он много и интересно. Всё рассказывал да рассказывал о далёких странах, а Мстислав внимал ему с горящим взором.

Но не успела луна возродиться, как из поселения пришёл человек с дурными вестями. Мстислав тут же позабыл и упрямость, и ученье да поспешил домой. Там ждали его всем людом.

Он быстро кланялся и почти не говорил, спеша к бабушке. Та, как ему рассказали, осталась одна в избе и стала чахнуть. По утру поклонится светилу да начнёт плакать. Смотрели на то соседи, да стало невмоготу, надумали тогда отправить кого-нибудь ко Мстиславу в город.

Он вошёл в избу и обомлел. На лавке распласталась бледная бабушка. Глаза её были закрыты, веки подрагивали, руки покоились на груди, которая едва шевелилась. Вся она, казалось, постарела лет на десять.

– Бабушка! – прошептал Мстислав и опустился перед ней на колени. – Бабушка, что с тобой? – спрашивал он, дыша на морщинистые холодные руки. Она шевельнулась и открыла потускневшие глаза.

– Вернулся, – пролепетала она.

– Вернулся, бабушка, вернулся.

Бабушка вздохнула и с того дня начала поправляться.

Не раз Мстислав думал покинуть её, но совесть никак не отпускала, нашёптывая: «Она тебе мать заменила, а ты хворую бросаешь. Погубишь её». Так он и остался в поселении.

Не сменилась и дюжина лун, а Мстислав захотел жениться. «Каков! – одобрительно говорила бабушка. – Детишки нужны, Мокошь захочет, будет полон дом». Мстислав усмехался на это, но ничего не отвечал. Тогда бабушка, умевшая читать знаки, лезла к его рукаву, чтобы самой поглядеть, много ли будет деток. Мстислав выдёргивал руку и сердитый уходил во двор.

С соседом Прозором он больше не водился.

– Эк и глупый он, – отвечал Мстислав на расспросы бабушки.

– Каков ты! Прозор вон волхвов да Мокошь уважат… А ты мне и судьбы своей не покажешь.

Мстислав только махал рукой и сбегал во двор от длинных поучений.

Время текло, и настал день Купалы. Народ кружился в хороводе, прыгал через костры и радовался солнцу. Мстислав же стоял в стороне. Он прислонился к дереву и всё глядел на одну девицу, что давно ему приглянулась.

Звали её Людмилой. Была она высокая, румяная и с длинной русой косой. Девица всегда плакала, когда резали петухов, говорила с колосками и любила детей. За то считали её простодушной и глуповатой. Но пела она так, что весь люд волей-неволей слушал! Бывало, сядет за шитьё да затянет песню о судьбе нелёгкой, и сразу затихнут во всех домах: её слушают. Мстислав видел Людмилу лучшей девицей на всём свете.