Kitobni o'qish: «Два урока о животном и человеке»

Жильбер Симондон

Shrift:

Симондон рассматривает карту велосипедных дорог окрестностей Парижа (Michelin, 1944). Высшая нормальная школа, Париж. 1948. Фото Мишель Симондон

Издание диссертации «Индивидуация в свете понятий формы и информации», не предназначенное для продажи. 1958

Предисловие к русскому изданию

Жильбер Симондон родился в 1924 году в Сент-Этьене – промышленном городе, расположенном в Центральном массиве. Несмотря на скромное происхождение – его отец служил начальником почты, а мать была родом из крестьянской семьи – он получил отличный аттестат о среднем образовании и в 1944 году успешно сдал вступительные экзамены в Высшую нормальную школу на улице Ульм¹, а в 1948 году прошёл конкурс на должность преподавателя философии. Кроме того, в 1950 году он получил диплом бакалавра по психологии, слушал лекции по психофизиологии и медицине и одновременно преподавал философию в турском² лицее, а также готовился к соисканию учёной степени доктора наук, для чего в ту пору требовалось написать две докторские диссертации: основную и дополнительную. В 1958 году Симондон защитил основную докторскую диссертацию «Индивидуация в свете понятий формы и информации», написанную под руководством Жана Ипполита, знаменитого переводчика и комментатора Гегеля, а также дополнительную диссертацию «О способе существования технических объектов», научным руководителем которой был эпистемолог Жорж Кангилем.

Заняв должность профессора на факультете словесных и гуманитарных наук университета Пуатье, а затем преподавая в Сорбонне, Симондон продолжал проводить экспериментальные исследования в области восприятия, читал лекции, принимал участие в международных конференциях. Отдельно стоит отметить симпозиум «Концепция информации в современной науке», который прошёл в 1962 годув Ройомоне³ и на отором Симондон познакомился с основателем кибернетики Норбертом Винером. Он поддерживал дружеские отношения и вёл переписку с выдающимися философами и учёными своего времени, например с Морисом Мерло-Понти (с ним он был особенно близок), а также с Гастоном Башляром и Луи де Бройлем. За время университетской карьеры он подробнее изучил вопросы техники и написал множество трудов, посвящённых коммуникации, изобретению, воображению и истории философии («История понятия индивида»). Корпус его работ, будь то статьи, конспекты и аудиозаписи лекций или же неизданные рукописи, сейчас планомерно издаётся, и на сегодняшний день в свет вышло уже семь книг: «Два урока о животном и человеке» (2004), «Изобретение в технике» (2005), «Лекция о восприятии» (2006), «Воображение и изобретение» (2008), «Коммуникация и информация» (2010), «О технике» (2014), «О психологии» (2015). В 1983 году из-за серьёзных проблем со здоровьем Симондон был вынужден прекратить преподавательскую деятельность, а в 1989 году раньше срока ушёл из жизни.

Важнейшие и принципиально новые направления его мысли нашли отражение прежде всего в его основной диссертации. До недавних пор метафизическая традиция подразумевала, что в основу существа заложен принцип индивидуации: будь то субстанциалистический принцип, как в атомистике Левкиппа и Демокрита, или же гилеморфический, как в аристотелевской теории. В первом случае неделимый атом уже изначально индивидуирован, а во втором – форма обуславливает существование бесформенной материи, подобно тому как в пресс-форме глина превращается в кирпич. Действенность такого принципа Симондон подвергает сомнению: существо – это не состоявшийся индивид, не итог процесса индивидуации, а непосредственно процесс. Теперь существо следует понимать не как конечную единицу, а как отношение: «Любое действительное отношение можно рассматривать как нечто, принадлежащее к ряду существ и развивающееся внутри новой индивидуации; отношение возникает вовсе не между двумя конечными единицами, которые представляют собой оформившихся индивидов; оно характеризует внутренний резонанс системы индивидуации»⁴. Симондон наблюдает за процессами, происходящими в материи и в живом существе, сравнивая их с формированием кристаллов или с этапами психомоторного развития ребёнка. По его словам, в каждом случае индивидуированное существо возможно рассматривать лишь исключительно во взаимосвязи с тем, что ему предшествует – с доиндивидуальным – и с тем, что его окружает и превосходит – с трансиндивидуальным. Среду, в которой осуществляется физическая, биологическая, психическая или же коллективная индивидуация, нельзя считать стабильной или нестабильной, как предполагали древние мыслители, признававшие лишь два проявления реальности: движение или его отсутствие. Эта среда метастабильная, иначе говоря, в ней совмещены две разнородные величины, обладающие различным потенциалом, и любое возникающее в ней явление влечёт за собой фазовое превращение, которое приводит к индивидуации. Таков, например, процесс кристаллизации, где внедрение мельчайшего зародышевого кристалла в аморфный раствор, находящийся в метастабильном равновесии, провоцирует образование кристаллической структуры, по массе в тысячи раз превосходящей исходный кристалл. Подобное распространение, происходящее благодаря нарастающему усилению некоего явления в крайне поляризованной среде, свидетельствует о способности существа к фазовому смещению по отношению к самому себе. Эту способность Симондон называет трансдукцией: «Под трансдукцией мы понимаем некую физическую, биологическую, умственную или социальную активность, вследствие которой внутри одной сферы постепенно распространяется деятельность, и в качестве источника распространения выступает последовательное формирование структуры данной сферы: каждая область оформившейся структуры служит основооб разующим элементом для следующей области, в результате чего параллельно с построением структуры в новые области также постепенно проникают изменения»⁵.

«Диод и триод» – учебный рисунок, иллюстрирующий тезис о взаимосвязи между структурой и функционированием

Каждый из этапов индивидуации существа соответствует определённому информационному насыщению, находящему разрешение в переходе к новой фазе индивидуации, которая накладывается на предыдущую, но при этом её не устраняет: «в качестве присоединённой среды⁶ наиболее сложным, но вместе с тем и наименее завершённым, наименее стабильным и самодостаточным категориям индивидов требуются пласты более завершённых и более стабильных индивидов. Для жизни живым существам необходимы физико-химические индивиды: животным нужны растения, которые для них и есть Природа в прямом смысле слова, равно как химические соединения – это Природа растений»⁷. То же происходит в физической и в социальной сфере, где каждая новая форма индивидуации сообразна решению проблем, возникающих в ходе имманентного развития предыдущей фазы.

Дополнительная диссертация Симондона посвящена результату коллективной индивидуации, который слишком часто остаётся без внимания и недооценивается в нашей культуре, а именно – техническому объекту, претерпевающему (в отличие от природного объекта, способного мгновенно преобразовываться в конкретный) длительный процесс конкретизации. Собственно истоки и течение этого процесса и анализирует Симондон. Изучив соотношение человека и технического объекта, а именно роль машины, которая сама по себе не только не противостоит жизни, но и, подобно ей, способствует увеличению объёма информации, замедляет деградацию энергии и оказывает сопротивление вселенской энтропии, Симондон определяет суть техничности и взаимосвязь между технической мыслью и другими видами мысли: эстетической, теоретической и практической. В завершение он предлагает новую теорию отчуждения, выходящую за рамки марксизма, и отмечает, что отчуждение состоит не в отчуждённом отношении трудящегося к продукту его труда, а в самом труде: «Мы не пытаемся доказать, что экономического отчуждения не существует, однако возможно, первичная причина отчуждения заключается главным образом в труде и отчуждение, описанное у Маркса, представляет собой лишь одну из разновидностей этого отчуждения: понятие отчуждения надлежит обобщить, чтобы обозначить место экономической составляющей отчуждения; согласно этой доктрине, экономическое отчуждение уже достигло уровня надстройки и предусматривает менее явное основание, то есть отчуждение, обуславливающее положение индивида в труде»⁸.

Первое издание «О способе существования технических объектов». 1958

Страница машинописи «О способе существования технических объектов»

Сразу после выхода в свет у обеих научных работ появилось немало внимательных и воодушевлённых читателей. Герберт Маркузе трижды цитирует «О способе существования технических объектов» в книге «Одномерный человек». Он обращается к этой работе, подчёркивая, что нам необходимо пересмотреть взаимоотношения с техникой ввиду освобождения и осознанного целеполагания. Особое значение он придаёт выступлениям Симондона против технократии, которая порабощает машины и, одержимо стремясь подчинить себе природу, в итоге лишь уродует её и достигает результата, обратного желаемому раскрепощению: «Сложно прийти к свободе, перенося рабство на других: на людей, животных или на машины; властвовать над народом машин, порабощая целый мир – это так или иначе властвовать, а любая власть по умолчанию следует схеме порабощения»⁹. В 1966 году Жиль Делёз пишет восторженный отзыв на первую часть основной диссертации, опубликованную под заголовком «Индивид и его физико-биологическое происхождение»: «Новые концепции, предложенные Симондоном, представляются нам чрезвычайно важными; их многогранность и оригинальность поражают читателя, оказывая на него сильное влияние. Симондон разрабатывает целую онтологию, где Существо никогда не выступает как нечто Единое: […] пройдя через индивидуацию, оно по-прежнему множественно, поскольку оно “многофазовое“, и “фаза становления приводит к новым процессам“»¹⁰. Два года спустя в диссертации «Различие и повторение» Делёз вновь позаимствует у Симондона элементы, дающие обоснование его собственной метафизике различия.

Эти несколько примеров признания Симондона среди равных свидетельствуют о том, что его работы не только не были малоизвестными, но и довольно быстро снискали ему заслуженное уважение. Однако популярность идей, подрывающих прочно укоренившиеся представления, отнюдь не означает, что читатели усвоили все их основы и осознали глубинный смысл; как правило, известностью и вниманием пользуется именно вторичная, очевидно более доступная составляющая этой философии. Отсюда и, мягко говоря, ограниченное суждение о Симондоне как о философе техники. Но вдобавок к закономерному неприятию всего, что подтачивает самые стойкие убеждения, сыграли роль и такие направления мысли второй половины XX века, как хайдеггерианство, лаканизм, концепция смерти человека и субъекта (структурализм, Фуко), теории различия и деконструкции (Делёз, Деррида): они послужили своеобразным шумовым фоном, заглушив менее заметные и менее зрелищные исследования Симондона. Теперь же эти исследования следовало бы рассматривать как кардинальную смену парадигмы в отношении онтогенеза, при которой тот факт, что субъект осваивает индивидуацию реальности, допускает – вследствие головокружительной эпистемологической рекурсии – аналогичную индивидуацию самого знания¹¹. Однако благодаря переизданию работ Симондона и публикации разрозненных или неизданных текстов, сегодня в полном объёме начинает вырисовываться проект радикального преобразования онтологии – проект, который в дальнейшем будет неизменно утверждаться и приобретать всё большее значение.

Жоэль Гейро

Иллюстрация к работе «О способе существования технических объектов». Справа вверху заголовок: «Процесс конкретизации: эволюция электронной лампы с 1924 по 1952 г. (под каждой моделью представлена соответствующая ламповая панель)»

Эволюция генераторов переменного тока (эволюция в сторону конкретизации) – один из рисунков, сделанных для курса лекций по изобретению и развитию технических объектов (1968 г., курс лекций для подготовки к конкурсу на должность преподавателя философии, темой которого в тот год была «Наука и техника»). Этот курс лекций был опубликован в 2005 г. в издательстве Seuil

Издание «Изобретение в технике. Занятия и лекции» (составление и предисловие Жан-Ива Шато). 2005

Введение

В настоящем издании представлены два вступительных урока из годичного цикла лекций по общей психологии, предназначенного для начинающих студентов (то есть для студентов первого, или, как он назывался до 1967 года, «пропедевтического» курса гуманитарного отделения университета), которые проходили обучение на степень бакалавра по философии, психологии или социологии¹².

Значение проблемы для психологии

Определение предмета психологии как дисциплины, как исследовательского и педагогического метода ставит вопрос о взаимоотношениях между человеком и животным: изучает ли эта наука исключительно человека, или она занимается и животными? Конечно, ответ содержится уже в самом факте существования такой сферы исследовательской и преподавательской деятельности, как «животная психология»; однако он не решает эту проблему, а только сообщает ей некое институциональное равновесие: даже если между человеческой и животной психологией существуют различия (с чем, быть может, согласятся далеко не все психологи), употребление термина «психология» как будто предполагает, что у животного и у человека, то есть в животной и в человеческой жизни, есть нечто общее. Но если в психологии мы применяем одну и ту же методику для изучения человека и животного, подразумевает ли это, что у них, с психологической точки зрения, есть сущностно общие или схожие свойства? В противном случае это означало бы, что вопросы, рассматриваемые психологией, несущественны или для человека или для животного, или для них обоих.

Традиционно психология изучает то, что можно назвать разумом, душой, сознанием и т.д. Имеет ли смысл изучать нечто подобное у животного? Как бы то ни было, этим психология животных и занимается. Не должна ли она скорее исследовать инстинкт? Но фактически психология изучает и то, и другое как у человека, так и у животного. Она изучает разумное и инстинктивное поведение человека и животного, рассматривает со своих позиций человеческую и животную жизнь¹³. Общепринятое разграничение между разумом и инстинктом, изначально введённое для того, чтобы противопоставить человеческую жизнь и человеческое поведение поведению и жизни животных, не позволяет провести черту между предметом человеческой психологии и предметом психологии животных. В действительности же психология, которую на первый взгляд можно было бы охарактеризовать как науку, основанную на различиях человеческого и животного поведения, сталкивается с трудностями при разграничении этих двух сфер. Предметом общей психологии является жизнь, единство животной и человеческой жизни, её соотношение с разумом, привычкой и инстинктом.

Именно с этого вопроса Симондон и начинает в первом абзаце нашего текста введение в свой годичный курс лекций по общей психологии. И прежде чем приступить к изучению данной проблематики в современных теориях, он предлагает обратиться к истории (начиная с античности и до XVII века) понятия животной жизни, а значит и понятия человеческой жизни. Эти два понятия неотделимы друг от друга – либо потому, что их невозможно противопоставить, либо, наоборот, потому что первое воспринимается как противоположность второго. Исторический обзор формирования современных психологических концепций позволяет продемонстрировать, каким образом их определение (а следовательно, и определение основных задач психологии как дисциплины и метода) связано с древними учениями и идейными спорами, восходящими, согласно Симондону, к философам-досократикам. Речь не идёт об исчерпывающем историческом анализе концепций человеческой и животной жизни, речь также не идёт о том, чтобы представить все сложности и тонкости различных доктрин, сформировавшихся в данный период. Задача скорее состоит в том, чтобы создать контрастный образ основных концепций, наметив те точки, в которых они противостоят друг другу, и таким образом осветить проблему и её формы.

Непосредственных ответов на вопрос о том, нужно или не нужно различать человеческую и животную жизнь, и о том, в какой мере и каким образом следует выявлять эти различия, не даёт, по-видимому, ни одна из наук, несмотря на то, что существование и самоопределение некоторых из них, казалось бы, напрямую зависят от ответа на подобный вопрос (как в случае психологии). В то же время почти у всех людей есть на этот счёт собственное мнение, которое они, как правило, не склонны менять¹⁴. Этот вопрос часто возникает в повседневной жизни и лишь в отдельных случаях – в философии; причём затруднение вызывают не столько сами понятия животного или человека, сколько термины и представления (такие как интеллект, разум, душа, мысль, сознание, тело, инстинкт и т. п.), используемые при обозначении вопроса и при попытках его решения. Люди не терпят, когда кто-то не разделяет их мнения, каким бы оно ни было. Ведь любая концепция взаимоотношений между животным и человеком оказывает огромное влияние на наши представления о самих себе, о том, как следует вести себя с окружающими и о том, чего можно от них ожидать, – то есть об основополагающих ценностях («о человечности») и даже порой о том, чего стоит ждать от жизни и, быть может, от загробного мира.

Религиозное и этическое значение проблемы

Итак, чёткому оформлению исторической картины, которую рисует нам Симондон, способствует прежде всего значимость нравственных и религиозных аспектов проблемы. Можно сказать, что именно Сократ изобрёл человека: подчеркнув критическую дистанцию между человеком и всем, что имеет отношение к природе, он создал некий вид гуманизма на основе «антропологического различия»¹⁵. Сократ обосновывает высшую ценность человеческой жизни, отделяя её от всех остальных естественных явлений. Это представление о принципиальном различии между человеком и животным, ощущение, сопряжённое с идеей своеобразия человека, разделяют также софисты, исходящие, впрочем, из иных предпосылок («человек есть мера всех вещей»), равно как и Платон, стоики, Святые Отцы со своим христианским учением, ранние апологеты и особенно Декарт. Симондон называет все эти доктрины «этическими». Тем не менее, нравственные и религиозные ценности могут служить также и опорой для тезиса о родстве или по крайней мере о преемственности между человеческой и животной психикой. Такой тезис был выдвинут в эпоху Возрождения, в учениях святого Франциска Ассизского и Джордано Бруно. Решающими для исхода этого спора Симондон считает нравственные суждения противников Декарта, видевших в его позиции «чрезмерность, эксцентричность и возмутительность». Но даже теория Аристотеля, предположительно основанная на объективных наблюдениях и представляющаяся Симондону «интеллектуальной, обширной и бессистемной», теорией, в которой «нет выраженной дихотомии» («если не основных принципах, то уж точно в последующих выводах»), приводит в конечном итоге к установлению иерархии в отношениях человека с другими живыми существами, и хотя эта иерархия «не нацелена на нормативное противопоставление как таковое», она всё же далека от нейтральной точки на шкале ценностей¹⁶.

История идей и их общая диалектика

В целом очевидно, что на каждом этапе изучаемого периода – несмотря на общее диалектическое направление идейного развития – могли существовать и противоположные концепции, которые отвергались, а позже вновь приобретали популярность. И хотя исторический размах исследования, которое предлагает нам Симондон, не даёт возможности подробно остановиться на каждой доктрине в отдельности, такой подход всё же позволяет учесть вклад всех доктрин в формирование этой проблемы и способы её изучения: ни в античности, ни в христианстве не было какой-то единой концепции. В античный период досократики и Аристотель считали связь человека с животным неразрывной; Сократ, Платон и стоики, наоборот, подчёркивали своеобразие человека и его обособленность от окружающей природы. В раннем и средневековом христианстве стремление обесценить животное и окончательно отделить его от человека, по крайней мере от истинного христианина, впрочем, как и стремление возвеличить животное, превратив его в существо, равное, близкое человеку или хотя бы похожее на него, поддерживалось одинаково ревностно и в обоих случаях основывалось на мифическом представлении о животном. Какой-то единой христианской концепции взаимоотношений между человечеством и животным миром не существует, в лучшем случае можно говорить лишь о некой проблеме, приобретающей определённую форму и смысл внутри христианского учения; и действительно, известно множество христианских трактовок этой проблемы (мы находим и подтверждающие, и опровергающие доводы, значимые именно для христиан). Также нельзя говорить о какой-то единой концепции, принятой в Новое время (в XVI, в XVII и даже в XVIII в., хотя этого периода обзор Симондона – по крайней мере то, что сохранилось из курса лекций, – не коснулся), и свидетельством тому может служить столкновение концепции Декарта и его последователей с концепциями авторов, выступавших против картезианства, среди которых Симондон отмечает Боссюэ и особенно Лафонтена. Мы видим, что здесь есть определённая проблема – не извечная, но видоизменяющаяся от эпохи к эпохе, выходящая за пределы доводов и доктрин и охватывающая крупнейшие философские течения.

Различные концепции, к которым обращается Симон- дон, противостоят друг другу и взаимодействуют друг с другом в пяти основных вопросах.

– Первый вопрос заключается в том, чтобы установить, есть ли преемственность между человеком и животным, или всё же между ними присутствуют сущностные различия. Первой точки зрения придерживаются «натуралисты», то есть такие досократики, как Пифагор или Анаксагор, вторую точку зрения разделяют Сократ и Платон (причём у последнего, по мнению Симондона, она менее выражена). Позицию Аристотеля на этот счёт определить затруднительно.

– Следующая задача состоит в том, чтобы – в случае если указанные различия признаются, – понять, возникает ли нечто, что Симондон называет «дихотомией», изолирующей человека от природы. Такова позиция Сократа и стоиков¹⁷, первых христианских апологетов и Декарта. Бóльшая сдержанность во взглядах (несмотря на уверенность в существовании видовых различий между человеком и животным) характерна для Аристотеля, Августина Блаженного, Фомы Аквинского, а также для Монтеня, Боссюэ и Лафонтена.

– Если человек отличен от животного, то за кем из них признаётся превосходство? Такие фигуры, как Джордано Бруно и Монтень, были включены в исследование, собственно, в подтверждение того, что можно – в известной мере – признать превосходство животных над человеком.

– Если же человек превосходит животное, то необходимо понять, свидетельствует ли это превосходство о более высоком уровне развития человека (подобной позиции придерживаются в основном такие досократики, как Анаксагор) или оно является следствием деградации от человека к животному (как у Платона в «Тимее»¹⁸).

– Наконец, если вместо доказательств дихотомических и иерархических различий между человеком и животным находятся лишь аргументы в пользу их однородности, по-прежнему остаётся вопрос о том, нужно ли оценивать животных по аналогии с человеком (то есть признавать за ними разум, интеллект, рациональную душу, и т. д.), – как их традиционно рассматривали древние мыслители, которым противостоит картезианство, – или же, наоборот, человека следует воспринимать по аналогии с животными, сообразно концепциям картезианского толка. И именно этот последний вопрос встанет наиболее остро, по крайней мере в истории формирования современной психологии.

Симондон (сидит, четвёртый слева) со своим классом. Тур, лицей Декарта. Начало 1950-х

Образ Декарта у Симондона¹⁹ соответствует традиционным представлениям об этом мыслителе, оказавшем сильнейшее историческое влияние не столько на философские доктрины, сколько на идеи, способствовавшие становлению психологических концепций и определению действительного предмета психологии. Учение Декарта – в том виде, в каком оно здесь представлено, – может покоробить тех, кто неравнодушен к животным и опасается, что подобные теории послужат поводом для жестокого обращения с ними. Однако спор об этой доктрине, равно как и вопрос о том, стóит или не стóит с ней соглашаться, Симондона интересует далеко не в первую очередь²⁰, поскольку он рассуждает с исторической точки зрения: «картезианство» именно в такой трактовке одержало историческую «победу» на пути к современной психологической науке, переборов негативную реакцию современников, а также повергнув и разрушив древние концепции. Впрочем, в то же самое время поверженным оказалось и картезианство cogito, картезианство, основанное на опыте cogito, позволяющем отличать природу «разумной души» от природы «телесной души». Таков тезис Симон- дона об общей «диалектике», совпадающей с его историческим рассказом. Картезианство, описывающее с научной точки зрения поведение, психику и природу животного как некую машину, – бесспорно одушевлённую, однако не способную к рациональному мышлению (в том значении, в каком мы понимаем осознанную мысль, картезианское cogito), – не только обусловило, несмотря на отдельные протесты, становление «животной» психологии (этологии) в XIX веке, но и повлияло на развитие общей («человеческой») психологии, будь то экспериментальная психология бихевиористов («психология без души», по выражению Уотсона) или же более современные области, такие как «кибернетика» и когнитивная психология, возникшая (в 1946 году) на основе исследований «искусственного интеллекта»²¹. Картезианство определённым образом унифицировало животную и человеческую психологию как научные дисциплины, оно превратило психологию в раздел биологии, которая в свою очередь опиралась на принципы «механики» (если употреблять этот термин в том смысле, какой вкладывал в него Декарт). Разумеется, для этого потребовалось лишь исключить то, что Декарт пытался обосновать: существование рациональной, собственно человеческой души (которая, по сути, не может быть предметом исследований эмпирической психологии, поскольку познает себя сама, причём процесс этот происходит намного легче, нежели познание тела). Эту действительную историческую «диалектику», приведшую к образованию современных психологических наук, подытожил в своем возражении Гассенди: «поскольку душа животных материальна, человеческая душа тоже может быть таковой»²².

1.Высшая нормальная школа (École normale supérieure de la rue d’Ulm, франц.) – одно из самых престижных высших учебных заведений во Франции, основанное в 1794 г. Главное здание школы находится в Париже по адресу: улица Ульм, 45 – отсюда и происходит полное название школы: Высшая нормальная школа на улице Ульм. Здесь и ниже – примеч. переводчика.

2.Тур – французский город, расположенный в долине Луары.

3.Ройомон (Royaumont, франц.) – бывший католический монастырь в тридцати километрах к северу от Парижа. С пятидесятых годов на территории монастыря организуются разнообразные встречи и культурные мероприятия.

4.См.: «Индивидуация в свете понятий формы и информации» – Simondon G. L’Individuation à la lumière des notions de forme et d’information. Grenoble: Jérôme Millon, 2005. P. 29. – Здесь и далее примечания под астериском принадлежат автору предисловия.

5.Ibid. P. 32.

6.Присоединённая, или ассоциированная среда (milieu associé, франц.) – термин Симондона, введённый в работе «О способе существования технических объектов»: «Присоединенная среда – это связующий фактор во взаимоотношениях между искусственно созданными техническими элементами и естественными элементами, в рамках которых действует техническое существо. […] Именно присоединённая среда – это условие существования изобретённого технического объекта» (см.: Simondon G. Du mode d’existence des objets techniques. Paris: Aubier, 1989. P. 57).

7.Ibid. P. 1 53.

8.См.: «О способе существования технических объектов» – Simondon G. Du Mode d’existence des objets techniques. Paris: Aubier, 1989. P. 249.

9.Ibid. P. 127 (эту цитату из Симондона приводит Герберт Маркузе в «Одномерном человеке», см.: Marcuse H. One-Dimensional Man. Boston: Beacon Press, 1964.

10.«Философский журнал Франции и зарубежья», том. CLVI, № 1 –3, январь–март, 1966 (Revue philosophique de la France et de l’étranger, Vol. CLVI, n° 1 –3, janvie-mars 1966, p. 11 5–118).

11.См. «Индивидуация…», с. 36: «Мы не можем в привычном смысле слова познать индивидуацию: мы можем лишь вать, индивидуировать себя и индивидуировать внутри себя; следовательно, такое освоение, находясь за пределами собственно знания, представляет собой аналогию между двумя процессами».

12.Публикуемый в настоящем издании текст представляет собой расшифровку аудиозаписи, сделанной в начале курса лекций по пропедевтике в университете Пуатье в первом семестре 19631964 учебного года.

13.Тем самым она возвращается к традиции, берущей начало от Аристотеля и его трактата «О душе» (Peri psuches): душа – это то, что «одушевляет», она – основа жизни, будь эта жизнь человеческой, животной или растительной. Живое – это то, что движется самостоятельно, то, что заключает в себе принцип изменения и движения (или их отсутствия) сущностно, а не по воле случая (в отличие от техники). См. «О душе» (II) и «Физика» (II). «Аристотель включил психологию в биологию», – говорит Симондон. – Здесь и далее примечания принадлежат автору предисловия.

14.Тем более что наше мировоззрение уходит корнями в далёкое детство, то есть в тот период, когда животное или его образ играли в нашей жизни роль столь же важную, сколь и сложную, и именно об этом говорят психология, психоанализ и просто здравый смысл.

15.Эту позицию иллюстрирует интеллектуальная автобиография Сократа, приведённая в платоновском диалоге «Федон» (начиная с 95е – см. Платон. Федон / Пер. С.П. Маркиша // Избранные диалоги. М.: Художественная литература, 1965. С. 383). Сократ рассказывает, что в молодости его разочаровали такие натуралистические исследования, как труды Анаксагора. По словам Сократа, не стоит искать в последовательности природных явлений причину того, почему окружающие предметы стали такими, какими они стали. Гораздо важнее понять, почему нужно делать то, что дóлжно делать: если Сократ сидит в тюрьме, то причиной тому, по сути, вовсе не кости и мышцы его тела (физические и физиологические атрибуты, без которых он бы там не был), а Идея Справедливости и мысль о том, что он не должен поступать плохо по отношению к Городу, которому он столь многим обязан, и, следовательно, не должен пытаться избежать наказания, пусть даже незаслуженного. Таким образом, Сократ даёт понять, что единственно важная вещь на свете – это Человек, существо, наделённое мышлением (phronesis), иначе говоря способностью осмысливать Идеи, искать ответ на высшее «почему».

16.Убедиться в этом можно, обратив внимание на то нравственное значение, какое Аристотель придаёт разуму, этому «видовому свойству человека», предстающему в форме «практического разума» (nous praktikos), «практического интеллекта», главным достоинством которого является phronesis, «рассудительность» (См.: «Никомахова этика», VI). Этический подтекст такого видового отличия совершенно очевиден, пусть даже это отличие было изначально установлено не в нравственных целях и тем более не в целях радикального обособления человека от животных с этических позиций, если судить по утверждению Аристотеля о том, что некоторые животные могут обладать своеобразным phronesis или его имитацией.

17.«Они хотели доказать, что человек обособлен от природы» (с. 82 наст. изд.).

18.Симондон здесь стремится представить не концепцию Платона в целом, а лишь те аспекты, которые играют наиболее значимую роль в общей совокупности вопросов и мнений, касающихся нашей темы. И, несмотря на свойственный ему интерес к технике, Симондон всё же обходит стороной миф о Прометее из «Протагора» (столь важный для размышлений о технике). В этом мифе сотворение живых существ начинается с животных, именно между ними распределяются основные способности, а человеку, сотворённому в последнюю очередь, достаётся гораздо меньше естественных способностей; и тогда техника предстаёт в проблематичном свете – с одной стороны, как нечто отличное от всех остальных естественных способностей и навыков (инстинктов), а с другой стороны, как своеобразные (замещающие) способности и навыки, присущие исключительно человеку. Однако подобные воззрения (которые на протяжении веков оказывали огромное влияние на западную культуру и которые упоминаются у Симондона лишь в версии Сенеки) не так уж и отличаются от теории нату-ралистов-досократиков, трактовавших развитие человека как прогресс по сравнению с животным существованием. Симон- дон же, говоря о Платоне, предпочитает обратиться к мифу из «Тимея», поскольку предложенная в этом диалоге идея животной жизни как деградации человечества являет собой более оригинальный подход к нашей проблеме (этот подход он называет гениальным и одновременно чудовищным).

19.Представленное здесь изложение теории Декарта, наверное, больше приближено ко взглядам некоторых «непреклонных картезианцев» (например, Мальбранша) или же к неприязненным отзывам Лафонтена (о которых Симондон говорит с явным расположением), нежели к позиции самого Декарта, если судить по всем его трудам. Действительно, для объективной оценки необходимо изучить все философские сочинения Декарта, и чтобы составить верное представление о точных, тонких и в то же время решительных высказываниях Декарта на эту тему, потребуется немало усилий. Преуспеть в подобном начинании можно, обратившись, например, к VI части «Размышлений о первой философии» (см.: Декарт Р. Сочинения в 2-х т. Т. 2 / Сост., ред. и прим. Я.Я. Соколова. Пер. с лат. и франц. С.Я Шейнман-Топштейн и др. М.: Мысль, 1994. С. 58), к «Ответу на четвёртые возражения» (там же, с. 172–199) и к «Ответу на шестые возражения» п. 3 (там же, с. 312–314); к «Трактату о человеке» (см.: Декарт Р. Человек / Пер. с франц. Б.М. Скуратова, сост., ред., посл. и прим. Т.А. Дмитриева. М.: Праксис, 2012); к V части «Рассуждения о методе» (Декарт Р. Рассуждение о методе. С приложениями: Диоптрика, метеоры, геометрия / Ред., пер., коммент. Г.Г. Слюсарева и А.П. Юш кевича. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1953. С. 39), к письму к Ренери для Полло (апрель 1638 г.); к письму Ньюкаслу от 23.11 .1646 (см.: Декарт Р. Сочинения в 2-х т. Т. 2. С. 542–544); к письму Мору от 5.2.1649 (см.: там же, С. 567–577). Если цитировать отдельные высказывания в отрыве от общего контекста, то возникает впечатление, что душа человека несравнима с душой животных, которую Декарт называет «телесной душой» («Ответ на шестые возражения», с. 313, письмо Мору, с. 574), то есть тем, что соответствует функциям тела, этой «животной машины», иначе говоря, машины одушевлённой и живой («Трактат о человеке»). Однако можно сказать, что именно эта «телесная душа» (которая есть не что иное, как собственно тело, его строение и функции) приводит в движение живое тело, будь оно человеческим или животным, поскольку («Ответ на четвёртые возражения») наша человеческая душа («дух», «мыслящая вещь», «разумная душа», отличающая человека от остальных существ) не может непосредственно управлять телом: она подчиняется «животным духам» (поток этих «духов» напоминает с функциональной точки зрения то, что сегодня называется «нервными импульсами», хоть и зарождаются эти импульсы, согласно V части «Рассуждения о методе», в огне сердца, и лишь затем попадают в мозг, а оттуда – к нервам и мышцам), которые в свою очередь действительно побуждают всё тело, этот целостный организм к движению (VI часть «Размышлений о первой философии»); а иногда, утверждает Декарт, наша человеческая душа вообще не участвует в этом процессе. И если не обратить внимания на это уточнение (о том, что у человека тоже есть «телесная душа»), то 1) животное тело кажется неодушевлённым, неживым, неживотным, а 2) человек – и даже строение его тела – как будто не имеет совершенно ничего общего с животным. Но если учитывать наличие этой «телесной души», то картезианская доктрина может быть истолкована как теория, признающая некоторое сходство животного с человеком (исследования тела и соответствующей ему – как живому существу – души направлены на одни и те же физиологические и психологические особенности: «это те отправления, которые являются общими как для животных, лишённых разума, так и для нас», – говорится в V части «Рассуждения о методе», с. 43, что и доказывает, по словам Симондона, история наук) и в то же время принципиальное различие их природных свойств, поскольку человек – единственное существо, наделённое той душой, которую Декарт называет res cogitans, «мыслящей вещью» (так тесно соединённой, связанной с телом и с его функциями, что от неё полностью зависит жизнь).

20.Для него также не важен, например, вопрос о том, действительно ли Декарт отрицает наличие жизни, чувства и желания («аппетита») у животных, – это утверждение Декарт открыто опроверг в «Ответе на шестые возражения» (с. 313: «я вовсе не отрицаю у животных то, что обычно именуется жизнью»), а также в письме к Мору от 5.2.1649, (с. 576: «я не отрицаю жизни ни у одного из живых»), где он пишет лишь, что нельзя доказать наличие мышления у животных, равно как нельзя обосновать его отсутствие, поскольку «человеческому уму не дано проникнуть в натуру животных» (с. 574), – эту фразу и цитирует Симондон.

21.Эту критику картезианства можно было бы сравнить с критикой, которую Симондон высказывает в работе «О способе существования технических объектов» (Simondon G. Du Mode d’existence des objets techniques. Paris: Aubier-Montaigne, 1958, 1989, 2012) в адрес кибернетической теории Н. Винера, опирающейся на «необоснованное уподобление технических объектов природным объектам и, в частности, живому существу» (с. 48, с. 110 и далее, а также с. 149 и далее).

22.См.: «Пятые возражения на “Размышления о первой философии”». Здесь мы видим, насколько применимо ко всей истории современной психологии высказывание Ж. Кангилема о возникновении в XVIII веке психологии как науки, изучающей сознание: «Всю историю этой психологии можно описать как историю искажения смысла, источником которого невольно стали “Размышления” Декарта» (см. «Что такое психология?» с. 371 в сборнике статей «Исследования истории и философии наук» (Qu’est-ce que la psychologie? / Études d’histoire et de philosophie des sciences, Vrin, 1970).

Bepul matn qismi tugad.