Kitobni o'qish: «Пароход современности. Антология сатирической фантастики»

Проект реализован при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

Николай Калиниченко
Первая

Глава 1
Унылый олень

Как-то раз сметчик Сирогузов решил сделать прививку, для профилактики, а то мало ли что. Позвонил в поликлинику, записался на вторник.

– Простите, а куда… то есть в какое место будут делать? – спросил он веселую девушку в регистратуре.

– В ягодицу.

– То есть… в попу?

– Именно! Да вы не переживайте так. У нас сестрички – умницы. Делают совсем не больно.

Сирогузов вздохнул, поерзал немного на стуле, сказал девушке: «Хорошо, спасибо большое! Всего доброго!» и опять уставился в смету.

– Ну что, доволен, паразит? – вдруг сказал кто-то у него над ухом.

Сирогузов аж подпрыгнул от неожиданности. Он обернулся – никого. Посмотрел на мобильник. Смс не было, войсов – тоже. Тогда он встал и подошел к окну, может из форточки донеслось?

– Холодно! – ехидно сказал незнакомый голос прямо за спиной Сирогузова. Тот обернулся, опять никого.

– Ты кто? – Сирогузов весь обратился в слух.

– Угадай. – Голос был высокий, походил на женский, но как разобрать точно, если собеседник прячется?

– Что за шутки? – сердито сказал Сирогузов. – Выходите, гражданин!

– Это я тебя, хочу спросить, Ваня, что за шутки? – обиженно сказал голос. – Я к тебе со всей душой, а ты что удумал? Укол! Ты же со школы таких безобразий не учинял. Это ж больно, блин!

– Но в регистратуре сказали, что колют не больно, – промямлил Сирогузов.

– Ну, конечно! – взвился голос. – Ты еще скажи, что по телевизору правду говорят! Воткнут такую иглищу – будь здоров! Не дай бог еще и заразу занесут.

– Ну, хорошо, пускай, – сдался Иван, – но вам-то какая печаль?

– Мне-то самая большая печаль, – грустно сказал невидимка, – в меня ее втыкать и будут.

– Так ты, что же, моя… задница, что ли?

– Фу, Сирогузов, фу! Мало того что ты паразит, так еще и шовинист!

– Но как же мне тебя, называть? Пятая точка, что ли?

– Во-первых не пятая, а Первая! Пер-ва-я! А во-вторых – это как-то сухо, не родственно. Можно – попа или попочка.

– Ну нет, мы еще не так близко знакомы, – заупрямился Сирогузов, – буду звать тебя Первая.

– Первая так Первая, – согласилась покладистая попа. – Ну, раз уж мы познакомились, предлагаю это дело отметить!

– Э-э, нет, работы еще много. И дома дел полно.

– Ой, не заливай, Сирогузов. Работы у тебя две фуфельных сметки. Ты их за час сделаешь. А домашних дел у тебя нет.

– Как так нет? А продуктов купить?

– Закажешь доставку.

– А прибраться?

– Завтра приберешься. Твой офисный дерматин меня уже достал! Я давно не елозила по барным стульям. Смекаешь?

– Хорошо, пойдем кофе попьем, в «Эклер».

– Хераклер! Едем в центр, в «Мoonstone». Завтра – пятница, считай – суббота! Оторвемся!

– Но там же дорого!

– Какой же ты унылый олень, Сирогузов! Живешь один в дешевой съемной однушке, в Мытищах. Не удосужился даже телек нормальный купить, а зарплата у тебя хорошая. На кой ляд тебе деньги, если ты их не тратишь?

– Я маме, в Марусинск отправляю.

– Ну и что? Все равно у тебя прилично на кармане остается. Ты же хотел с девушкой познакомиться. Передумал?

– Н-нет. Но я как-то…

– Ничего для этого не сделал? Знаю я тебя. Приедешь сейчас домой, уныло съешь свои унылые пельмени и залипнешь в телефон до часу ночи.

– Я вообще-то люблю пельмени, – робко возразил Сирогузов, понимая, что в словах Первой есть доля правды.

– Ага, и жениться будешь на пельменях! – фыркнула Первая. – Тебе невеста нужна, дурень! И желательно, с московской пропиской. Короче, нефиг булки мять. Души свои сметы и поедем в «Moonstone», я покажу тебе жизнь!

Глава 2
Жизнь одна

В клубе «Moonstone» было шумно, пестро и пьяно. На сцене медленно переступало с ноги на ногу существо таинственного пола. Его длинные, черные волосы полностью закрывали лицо, темно-синее кимоно не по размеру подметало сцену, тонкие татуированные руки ломко обнимали стойку микрофона. Микрофон, как и лицо исполнителя, скрывался в волосах, и существо, время от времени, что-то в него бубнило, катастрофически не попадая в ритм с музыкой.

– Это же Орочи-кун! Божечки! Какой он ми-ми-ми! – завопила Первая.

– Откуда ты знаешь? – удивился Иван.

– У входа на афише было написано. Но ты ведь, как всегда, самого главного не заметил?

– Да почему это должно быть для меня главным?

– Это современная культура, нубок! Понимать надо.

– Какая же это культура? Он же в ритм не попадает, – возразил Иван, пока Первая расталкивала толпу фанатов Орочи-куна и пробивалась к сцене.

– Не мешай балдеть, олень! – огрызнулась продвинутая попа. – Хоть одна часть твоего нелепого тела должна идти в ногу со временем. Орочи, ты – лучший! Я хочу от тебя детей!

Иван в ужасе огляделся, не слышал ли кто? Но все взгляды были устремлены на сцену. Там с Орочи-куном случилась удивительная эволюция. Он откинул волосы назад и показалось узкое лицо, густо покрытое гримом, который, впрочем, не мог полностью скрыть прыщи на лбу и на шее.

– Пойдем выпьем, что ли, – неуверенно предложил Сирогузов беснующейся Первой.

– А пойдем! – неожиданно легко согласилась попа. – Только, чур, заказываю я.

– Я думал вина, может… белого? – почти взмолился Сирогузов.

– Вино будешь пить, когда состаришься, – отрезала Первая. – Ну-ка давай-ка для начала пинту мунстаута и пару рюмок ягера. Темненькое к темненькому!

– Оттопыриваешься, чел? – Рядом с Сирогузовым за стойку присела девушка с ярко-красными волосами. – Меня Лил зовут, а тебя?

– Иван, – напряженно сказал Сирогузов и хотел было подать Лил руку, но Первая в его голове завопила: «Не смей!»

– Иван, это как-то лайтово. Давай ты будешь Айван. Типа как из «топика» по английскому Айван зе Грейт, Цзар-кенон и Цзар-бел, нас ими англичанка долбила.

– Да, у нас тоже англичанка очень требовательная в школе была. Мы ее даже прозвали «Топик», – засмеялся Иван и отхлебнул изрядную порцию мунстаута, а потом отпил из рюмки сладковатый, пахнущий лекарством ягермейстер, – выпить хочешь?

Общаться с Лил оказалось легко и приятно. Она без усилий поддерживала любую тему, пила коктейли, красиво наклоняя голову, отчего блестки на ее короткой огненной шевелюре начинали таинственно переливаться. Орочи-кун давно утопал со сцены, и на его месте уже энергично жестикулировал модный поэт Оzzin, выкрикивая в поредевшую толпу: «…Театр начинался не с вешалки, а с изнанки!»…

Вешалка! Иван и не заметил, как они с Лил сменили клуб на бар. Над столиками змеилась ядовито-зеленая неоновая надпись: «Слизерин». Он отдал пальтишко Лил и свою куртку гардеробщику, пытаясь вспомнить, как попал сюда. В памяти всплыли узкие, переулки, луна в облаках и тусклое золото креста на старинной церкви. Потом пришло понимание, что «Слизерин» не второй и даже не третий бар.

– Сколько же я потратил? – озадаченно сказал Иван.

– Не думай об этом, жизнь одна! Завтра будешь париться, – тут же включилась Первая.

– Иди танцевать, Айван! – Лил уже соблазнительно извивалась на маленьком танцполе. Час был поздний, и посетителей в баре почти совсем не осталось, но подруга как-то договорилась с барменом и включили музыку.

Иван решительно шагнул на танцпол, сделал несколько движений и тут же почувствовал, что голова куда-то поплыла, отделяясь от туловища.

– Не боись, Ванёк, я с тобой! – бодро пропела Первая – Беру управление на себя!

Глава 3
Марш Сопричастных

– Вставай, чувак, демократию проспишь! – раздался над ухом незнакомый голос. Ваня с трудом открыл один глаз. Над ним склонился какой-то парень в очках. Ваня медленно сел на диване. Он был не дома. Спал в одежде. На джинсах красовалось бурое пятно от пролитого «ягера». Голова болела и немного кружилась.

– Здоров, Демосфен! Ну ты и жег вчера! – В комнату вошла бритая налысо девушка в военных штанах и футболке с надписью «Femozavr». – Я Грета, короч. Это чучело в очках – Бенди. А тебя Иван зовут, да? Тя Лил притащила вчера.

– Я… Да… Блин, мне ж на работу надо! – прохрипел Иван, в ужасе озираясь. Судя по высоте потолков и обстановке квартиры, он был где-то в центре. Значит, можно еще успеть…

– Не парься, Ванек, Гретка тебя отмазала, – усмехнулся Бенди и протянул Сирогузову банку энергетика.

– Как это, отмазала?

– Легко! – усмехнулась Грета. – Позвонила твоему шефу и сказала, что ты заболел.

– Но телефон же заблокирован!

– Телефон – да, а палец твой – нет. Да не парься, чел, не смотрела я твои интимные фотки.

– А где Лил?

– Кто ж ее знает? – Бенди пожал острыми плечами. – Она ведь из Штаба. Нам не докладывает. Наверное, уже на Марше. И нам пора.

– К-куда пора? – тупо спросил Сирогузов.

– Как куда? На Марш Сопричастных! Ну ты даешь! Кто вчера вещал про «затхлое наследие Совка» и «неукротимое пламя свободы»?

– Я даже видос с тобой записала. Огнище! – восхищенно сказала Грета. – Потом в инсту выложу.

– Это я вещала! – похвасталась Первая. – Они мне хлопали, между прочим!

– Во что ты нас втравила? – Иван медленно встал.

– Да хрен его знает, я ж бухая была. И потом, ты отключился, а мне пришлось тут всё разруливать, так что теперь сам выкручивайся.

До Тверского бульвара они добрались без приключений. Там уже тусовалась молодежь разного возраста. Старшеклассники шумели и пили пиво, студенты стояли группками и тихо переговаривались, люди постарше пили что-то из фляжек, смеялись. У некоторых на лицах была такая же растерянность, как у Ивана. Шастали журналисты с фотоаппаратами. Тут же скучали несколько полицейских, стояла скорая. У скамейки, рядом с детской площадкой высокий парень в ветровке раздавал плакаты.

– Тебе к нему. Это Георгий, штаб-менеджер, возьмешь у него плакат и отдашь листовки, – распорядился Бенди. – Да ты не робей, меня тоже Лил притащила сюда пару лет назад. Она ж рекрутер, работа такая.

– А зачем оно тебе вообще, Бенди? Режим достал?

– Если честно, я в политике не шарю ни болта, – признался Бенди, – здесь чику закадрить проще. Ну и модно. Типа повстанец, типа не всё равно. Ну, бывай, увидимся еще.

– Первый раз? – спросил Георгий, внимательно оглядывая Сирогузова. – Не боись, нормально всё будет. Листовки давай.

– Скажите, а Марш согласован… санкционирован? – спросил Сирогузов.

– А как же! Правда, на понедельник и не здесь, а в Крылатском, но это пустяки, не бери в голову. Вот, держи плакат.

Сирогузов взял плакат на длинной ручке. На плакате было написано: «Не хочу рожать при тоталитаризме!»

– Э-э, но я же мужчина, а тут написано…

– Да какая разница, что написано, ты что, сексист? – нахмурился Георгий.

– Нет… наверное, – промямлил Сирогузов, пытаясь вспомнить, что такое «сексист».

– Ну вот и славно. Теперь смотри, пойдешь в пятой колонне, с литераторами. – Георгий указал на группу возрастных демонстрантов с фляжками. – Их винтить, скорее всего, не будут.

– Почему не будут?

– Потому что нахрен никому не нужны. Они бухать сюда приходят. Но для массовки годятся.

– А если все же повинтят?

– Ну, телефон в трусы спрячь. Потом в автозаке фоткай побольше и выкладывай в сеть. Особенно, если кому-нибудь рожу расквасят. С кровякой – вообще идеально!

– Но человек ведь может случайно упасть, толпа, давка.

– Тебе не пофиг? И потом ради правды можно и приврать чутка. Мы – хорошие, они – плохие. Не забывай!

Идти в колонне с литераторами оказалось весело и выгодно. Они все время шутили, смеялись и пили коньяк с бутербродами. Голодному Ивану это было очень кстати. Говорили о разном, ругали коллег-ватников, обсуждали размеры государственных грантов. Ваня хотел было спросить, как Марш Сопричастных сочетается с государственными грантами, но заробел.

Один пожилой растрепанный поэт все время хватал Сирогузова за рукав и спрашивал, заглядывая в глаза.

– Скажите, можно я не буду читать? Нет, вы скажите твердо! Не читайте, Петр Рафаилович! И я не буду!

– Достал уже, Рафаилыч, читай или пей! – кричали ему со всех сторон, и тот нахохлившись принимался декламировать:

 
Над бульваром Тверским,
Точно стая трески,
Облака, облака, облака!
Я иду и пою
И свободу свою
Как младенца, несу на руках!
 

Поэта хвалили и кричали: «Вперед! На баррикады!»

Потом литераторы стали постепенно уставать и отставать от молодежи, часто останавливались, выпивали. Наконец закончился коньяк, а вместе с ним – энтузиазм. Кое-кто просто ушел, но остальные принялись оглядываться в поисках заведения.

Неугомонный Рафаилыч воскликнул:

– Внимание! Смена образа! – и тут же прочел:

 
Над бульваром Тверским,
Как гнилые носки,
Облака, облака, облака!
Я иду не спеша,
И, червонцем шурша,
Погружаюсь в уют кабака!
 

Тут все принялись опять хвалить Рафаилыча, а один литератор с бакенбардами тихо сказал Сирогузову, словно извиняясь:

– Не судите строго. Петечка, конечно, графоман, но свой. Это много значит.

– Что за скука! Они сейчас пойдут в чебуречную. Это просто фу! – неожиданно включилась Первая.

– Ты всё еще здесь? – ехидно спросил Сирогузов.

– Смешно! Я всегда с тобой.

– И что ты предлагаешь?

– Давай догоним Марш.

– Может, не стоит? С меня хватит приключений.

– Ну, давай хотя бы поближе подойдем, вдруг там что-нибудь интересное? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – принялась канючить попа.

– И ты обещаешь хорошо себя вести?

– Честное пионерское!

Однако попасть в эпицентр событий у них уже не вышло. Площадь у памятника Пушкину отгородили. Вдоль ограждений стояли бойцы ОМОНа. За их спинами волновалась толпа, щелкали фотоаппараты. Кто-то кричал в мегафон, но неразборчиво. Найти Грету или Бенди в таком хаосе было нереально. Сирогузов немного прошел вдоль ограждения, огляделся. У палатки с мороженым курил здоровенный полицейский в бронежилете и шлеме.

– Опоздал? – участливо спросил полицейский Сирогузова.

– Ага, – вздохнул Иван.

– Ну, ничего, в другой раз сходишь. Лозунг у тебя что надо. Рожать, стало быть, при тоталитаризме не собираешься?

– Это случайно получилось, – сконфузился Иван.

– А работаешь где?

– Сметчиком в офисе.

– Нравится?

– Ну да.

– А я рыбалку люблю, – мечтательно сказал гигант. – Уже и снасть купил, и распланировал все за месяц, думал, в субботу сорвусь. С друзьями договорился… а тут Марш этот ваш.

– ПЛЮНЬ В НЕГО! – внезапно рявкнула Первая. – ПЛЮНЬ! – Ивана, словно током ударило, он даже сообразить ничего не успел, плюнул в собеседника.

– Ну, зачем ты так? – Полицейский устало вздохнул. – Сказал бы сразу, что хочешь к остальным. Новый совсем броник выдали, а теперь плевок оттирать.

Он подошел к Сирогузову, сунул того под мышку и понес в автозак под вспышки фотокамер.

В автозаке было весело и шумно, несколько школьников и студентов селфились, знакомились, оживленно делились впечатлениями. Через полчаса, когда шум на площади стал стихать, к ним в автозак заглянул известный писатель и шоумен Митя Бовидов. Он был одет в просторные высокие сапоги, шаровары и перепоясан кушаком, точно разбойничий атаман.

– Братцы, вы – лучшие! Вы – будущее! – воскликнул Бовидов, прижимая руки к груди. – Вся страна с вами! Да что там страна… Я с вами!

Он хитро подмигнул Сирогузову и стал доставать из сапог бутылки с водкой. Из-за кушака явилась змея краковской колбасы, которую Бовидов обмотал вокруг себя для конспирации. Все выпили и сделали групповое селфи с Бовидовым.

– Ну, братцы до скорой встречи! – сказал Бовидов – И рад бы остаться с вами, но у меня утром лекция в Париже. – Он постучал в дверь автозака. – Открывай, шеф!

Бовидову немедленно открыли, и он растаял в синих сумерках.

Через час из машины их выпустили, раздали паспорта и отправили восвояси.

Утром Сирогузова разбудил телефон.

– Привет, Айван! Это Лил. Как сам? – Как только Иван понял, кто ему звонит, у него от волнения слегка закружилась голова и вспотели ладони.

– Ничего, в горле только пересохло, – выдавил Сирогузов.

– Давай-ка встретимся, разговор есть. Сможешь быстро приехать?

– Да! То есть давай, конечно! Где?

– Давай в «Лангусте и мангусте», на Чистых прудах? Знаешь?

– Найду, – сказал влюбленный Сирогузов.

Субботним утром в кафе было пусто. Лил сидела за столиком у окна. «Какая она классная!» – подумал Сирогузов.

– В общем, дело такое, Айван, – без прелюдий начала Лил, – Грета смонтировала видео с посиделок у Бенди, где ты выступаешь с речью. Ты там бухой, конечно, но клевый. Вчера залили всё в ютьюб и еще кое-куда по мелочи. Короче, видос – пушка! Пятьсот тысяч просмотров, а после того, как в сети завирусилось видео, где мент тебя в автозак тащит, просмотров стало восемьсот тысяч. Потом у тебя еще в активе селфи с Бовидовым, где вы в автозаке колбасу едите. Он – старый лис, тут же у себя в блоге написал, что вы давние друзья и ты его любимый ученик. Еще выяснилось, что ты выпивал на Марше с членами ПЕН-клуба. Они тебя помнят и приняли заочно в клуб почетным членом. Короче, в Штабе решили сделать из тебя мегаинфлюэнсера. Дают денег. Понимаешь меня?

– Понимаю. А что такое инфлюэнсер? – завороженно спросил Иван.

– Лидер мнений. Звезда, в общем, ясно?

– Ясно. Но я ведь ничего такого не умею.

– И не нужно. Тебе всё уже формируют, и легенду, и спич. Но, чтобы закрепить образ борца с режимом, тебе нужно будет уехать из страны.

– Для чего?

– Ну, здесь тебя могут преследовать. Могут даже в тюрьму посадить. Во всяком случае, мы обязательно об этом напишем.

– Понятно, а на самом деле будут преследовать?

– Скорее всего, нет. Кому ты сдался? Ты не про то думаешь, Айван. Тебе выпал шанс, понимаешь. Станешь богатым, посмотришь мир, а взамен немного притворства, сущий пустяк. Я, если честно, тебе завидую.

– И куда лететь?

– Для начала в Париж. Потом посмотрим.

– Божечки! Париж! Шелковые трусы! Ми-ми-ми, – ворвалась в беседу Первая.

– Замолкни, я еще не решил, – мысленно сказал ей Иван.

– Сирогузов, ты совсем дебил? Это же Европа, браток. Цивилизация! Будешь как сыр в масле кататься.

Иван решил не отвечать попе, а Лил сказал:

– У меня мама в Марусинске, одна. Как с ней быть?

– А что поменялось-то? Слал ей письма из Мытищ, будешь слать с Монмартра. Я уже не говорю о деньгах. С твоими новыми возможностями мама твоя в Марусинске бизнес сможет открыть. Салон маникюрный или еще что. – Лил мечтательно вздохнула.

– А ты ко мне прилетишь в Париж?

– Что? – Лил немного смутилась. – Вообще я всем говорю, что лесбуха. Это для имиджа полезно, но к тебе… Да, прилечу!

– Вот! Я же говорила! Со мной не пропадешь. Прославился, девчонку крутую закадрил, и всё благодаря мне! – Первая была в восторге.

Глава 4
Философский Боинг

Путь от дома до самолета прошел как в тумане. По дороге Ивана все узнавали. Таксист взял автограф для сына. Девушка на приемке багажа попросила с ней сфоткаться. Тут же к ним присоединилась остальная очередь. В кафе его покормили бесплатно и попросили расписаться на стене маркером. Всё это время Первая победно щебетала.

Наконец Иван добрался до своего места в проходе. На месте у окна уже сидела худая бледная тетка лет пятидесяти. Отчего-то она показалась Сирогузову знакомой. Он опустил взгляд на ее тонкие белые руки и всё понял.

– Орочи-кун! Это же вы!

– Вот блин, спалилась. – Тётка досадливо повернулась к Сирогузову и вдруг просветлела лицом. – Вы же Айван, блогер! Господи, я лечу в Париж с самим Айваном!

– Ну да, это я, – скромно потупился Сирогузов, – вы лучше скажите, как у вас получается перевоплощаться? Даже прыщи, и те – бутафория!

– А, это? Пустяки! Я десять лет в Смоленском театре Пьеро играла, а потом еще пять лет Железного Дровосека. Хотела Тома Сойера еще сыграть, сорок лет, самое время для серьезной роли. Но режиссер-гад сказал, мол, больно длинная.

Я решила ну его все к хренам! Сменила образ, уехала в Москву.

– А вот ваши песни, это что, японский язык?

– Смеешься? Я всё на ходу придумываю и бубню в микрофон. Знаю, что не в ритм, но ничего не поделаешь. Слуха у меня нет.

– А теперь куда собираетесь?

– Подруга у меня в Руане живет, Жанночка. До пятидесяти лет в театре Чиполлино играла. Ударник! Талантище! Вот, еду навестить.

Между тем самолет набрал высоту, разрешили отстегнуть ремни. В салоне стало шумно.

В проходе, точно розовый дирижабль возник писатель Бовидов. Сирогузов надеялся, что Бовидов его не заметит, но тот направился прямиком к Ивану.

– Ба! Какая встреча, мон шер ами! – воскликнул Бовидов, выдергивая Ивана из кресла – Идите-ка ко мне сюда! Идите-идите, не стесняйтесь. Господа! Внимание! С нами летит мой друг и ученик Айван! Прошу аплодисменты! – Все принялись аплодировать и кричать «ура!».

– И хотя мы все еще на территории тоталитарного государства, ветер свободы уже освежает нам лицо! – Бовидов прижал Сирогузова к своему пузу и громко расцеловал его в обе щеки.

– ВАНЯ! Он меня щупает! – заголосила Первая.

– Славно ты взлетел, Ванюша, – жарко зашептал Бовидов на ухо Сирогузову – но запомни, главный диссидент здесь – я. Будь моим завоевателем! Александром или Нероном, а я буду твоим Аристотелем, твоим Сенекой! Учитель и ученик, классика. Эти менеджеры из Штаба ничего не смыслят. Я укажу тебе путь. Сожги для меня Рим!

Тут самолет вошел в зону турбулентности и Сирогузова швырнуло обратно на сиденье.

– Всем шампанского за мой счет! – возвестил Бовидов и уплыл к себе в бизнес-класс.

До гостиницы Иван не доехал. Автобус остановили, пассажиров высадили. Дорогу перегораживали баррикады из перевернутых мусорных баков. Горели сваленные вместе покрышки. Рядом находилось множество людей в ярких желтых жилетах.

– Ну вот, опять, – сказал человек, стоявший рядом с Сирогузовым, – так и до революции недалеко.

– Вы говорите по-русски! – обрадовался Ваня.

– О! Соотечественник. Какими судьбами? – оживился человек.

– Меня Иваном зовут. Я… приехал учиться! – нашелся Сирогузов, слово «инфлюэнсер» говорить было как-то неловко.

– А я Андрей, работаю масоном.

– Кем?!

– Разнорабочим, здесь это так называется. Не вовремя ты приехал, Иван.

– Почему?

– Видишь, что у нас творится. Страна катится под откос. Люди бедствуют, выходят на улицы. Налоги адские, рабочих мест не хватает. Бензин дорожает с каждым днем. Короче – ж… задница.

– Но мне сказали, у вас тут хорошо, Европа, цивилизация.

– Было хорошо, когда я в девяностые из Сестрорецка уехал. А теперь вот так. Домой нужно валить.

Тут раздался вой сирен. Показались бронированные машины с мигалками, через мост спешили конные полицейские.

– Жандармы! Уходить нужно. – Андрей побледнел, заозирался.

– А мы-то здесь при чем? – недоумевающе спросил Иван, но тут же заметил, что прочие пассажиры автобуса обратились в бегство.

– Они разбираться не будут. Стопчут этих, а потом и за нас возьмутся. Давай-ка, брат, айда в переулок! Жандармы сейчас лютуют, вчера на Елисейских в одного из них коктейль Молотова попал, увезли с ожогами.

Сирогузов бросился за масоном в узкий проход. За их спинами слышались крики, стучали копыта. Потом были хлопки и странный свист, словно запускали фейерверк.

– Мерде! Слезоточивый! На, замотай лицо. – Андрей сорвал с шеи арафатку, сунул Ивану. Тот кое-как завязал платок, закрыв нос и рот. В переулок стал просачиваться белесый туман. Защипало глаза.

– Бежим дальше! – Андрей рванул вниз по переулку. Иван за ним. Сердце бешено колотилось. Дышать под платком было трудно. Наконец они выметнулись на широкую улицу. Дым от горящих покрышек мешался с газом. В дыму метались люди. Жандармы в черных доспехах колошматили кого-то дубинками без всяких сантиментов и без жалости. Подъехала бронированная машина, из надстройки на ее крыше ударила тугая струя воды. Она сбила Сирогузова с ног, и он покатился по улице. Небо – асфальт, небо – асфальт.

– Жопа-жопа-жопа! – орала в голове Сирогузова Первая.

Он попытался откатиться в сторону, ухватиться за что-нибудь, и тут на него сверху упал огромный двухметровый негр. Свет погас.

Потом Сирогузов понял, что он – дыня и лежит вместе с такими же дынями на рыночном развале. Вдоль прохода идет писатель Бовидов под руку с Лил. На Бовидове красный кушак, феска и сильно растянутая майка «Femozavr», а на Лил – свадебное платье. Бовидов останавливается возле лотка, берет Сирогузова в руки и говорит Лил:

– Не правда ли, ма шерри, эта дыня напоминает Россию? Она сладка внутри, шершава снаружи и не знает, где у нее начало, а где конец. Но я могу внести в этот вопрос определенность!

Тут Бовидов выхватил из-за кушака кривой нож и рассек Ивана пополам. Сирогузов завопил, задергался и вдруг проснулся.

Перед ним был монитор и на нем смета, а за окном начиналась весна.