Kitobni o'qish: «Россия и мусульманский мир № 2 / 2017»
КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ – НЕТ!
ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ – ДА!
Современная Россия: Идеология, политика, культура и религия
Особенности поддержания политической стабильности в современной России
А. Фирсов, эксперт ОСОО «Российская нация»
Аннотация. В статье рассматриваются основные проблемные моменты и перспективные механизмы поддержания политической стабильности в условиях современной России. Особое внимание уделено противодействию «цветным революциям» и т.п. технологиям дестабилизации политических режимов.
Ключевые слова: современная Россия, политическая стабильность, «цветные революции», национальные интересы и приоритеты.
Если обратиться к опыту Российской империи и Советского Союза, то можно увидеть следующую тенденцию: до тех пор пока государство жестко держало контроль над внутриполитической ситуацией в своих руках – будь то тайная политическая полиция царского режима или НКВД в советское время, – в стране наблюдалась относительная политическая стабильность, которая, правда, при все большем ужесточении мер государственного контроля над инакомыслящими все быстрее трансформировалась в стагнацию политической системы. Далее следовали короткие периоды полу-либеральных реформ, в результате которых наступала тотальная дестабилизация и окончательный крах правящего режима как в случае царской России, так и в случае распада СССР. При этом при попытке власти перейти на адаптационную модель происходил слом всей политической системы. На наш взгляд, именно данный опыт показывает, что невозможен резкий переход от консервативной модели суггестивного характера к модели адаптационной, характерной для либеральной демократии.
При этом закономерно возникает вопрос: в какой степени государство может обеспечить политическую стабильность системы при обратном переходе – от адаптационной модели к консервативной? Вызывает ли ужесточение государственного контроля над политической сферой с целью обеспечения национальной безопасности соответствующий всплеск протестной активности, и если да, то при каких условиях можно избежать такого роста протестной активности? Если конкретизировать данный вопрос, то можно сформулировать его следующим образом: при каком типе взаимоотношений между обществом и государством возможен безболезненный переход от адаптационной модели обеспечения стабильности политической системы к консервативной?
Если рассмотреть примеры протестной активности в США, в частности конфликт в связи с убийством полицейским подростка афроамериканского происхождения (Бостон, Нью-Йорк, 2015 г.), то можно говорить о том, что чем более укоренена адаптационная модель и либерально-демократический, диалоговый тип взаимоотношений между властью и обществом, тем большее возмущение и протестную активность вызывает попытка государства «навести порядок» традиционными силовыми методами. Примерно та же ситуация сложилась в ведущих странах ЕС и Великобритании (протестная активность против ввода немецких войск в Афганистан по 4-й статье Вашингтонского договора, в Великобритании – по тому же поводу и т.д.). Таким образом, можно заключить, что чем более зрелым является институт гражданского общества (при наличии правозащитных, неправительственных и общественных структур), тем сложнее и болезненнее для политической системы является переход от адаптационной модели к консервативной. Соответственно, в странах, где гражданское общество еще слабо или же находится только в зачаточной стадии своего формирования, государству проще в ответ на внешние и внутренние вызовы реагировать в рамках консервативной модели.
Также, особенно применительно к российской практике, следует учитывать и общий уровень политической культуры населения, политической и правовой грамотности, а также национальные социокультурные особенности. Если рассматривать примеры царской и советской России, а также современной политической ситуации, то можно с уверенностью говорить о том, что в основе легитимности власти, самой ее природы в российской политической практике лежит глубинная традиция – персонифицированное восприятие власти обществом. Многие исследователи убеждены, что российскому народу испокон веков требуется сильный политический лидер, который прямо ассоциируется с самим государством, причем карательные функции государства и жесткий контроль над инакомыслием внутри страны воспринимаются как единственно верный вариант управления и отождествляются с политически стабильным государством1. Однако репрессии и стабильность – далеко не тождественные понятия, и требуется немалое искусство управления государством, чтобы найти ту тонкую грань, которая отделяет контроль над политической ситуацией от тоталитарного политического режима. Следовательно, именно на государство ложится вся ответственность по определению тех угроз и вызовов, которые действительно могут угрожать политической стабильности. В данном контексте ярким примером, на наш взгляд, служат «перегибы» советского времени, когда применялись меры, асимметричные угрозам, приводя к высоким социальным издержкам (коллективизация, раскулачивание, партийные чистки и т.п.).
В настоящее время российская власть явно стремится соблюсти баланс между контролем и «ручным» управлением, о чем свидетельствует, в частности, публичное выступление Президента Российской Федерации В.В. Путина в формате «прямой линии» 14 апреля 2016 г. Так, глава государства на заданный И. Хакамадой вопрос о том, насколько политическим можно считать убийство Б.Н. Немцова, ответил полностью нейтрально и ввел данный вопрос в формальное поле следственного разбирательства. При этом по поводу оппозиции президент отметил, что все граждане, проживающие в России, имеют право на собственное мнение по поводу тех или иных действий власти, однако и власть также хочет быть услышанной. Далее президент заверил, что на государственном уровне будет сделано все необходимое для обеспечения национальной безопасности перед лицом потенциальных внешних угроз2.
В данном случае ответ главы государства можно считать безупречным образцом политической риторики, причем никакого прямого осуждения либерально мыслящих людей президент не выражал. Тем не менее либеральное экспертное сообщество постоянно ощущает себя притесненным и обиженным в силу того, что власть следует собственным принципам и своему пониманию политических процессов, происходящих в настоящее время в России. Следует также добавить, что развитое гражданское общество в России на данный момент не сформировано и в силу особенностей национального менталитета, что дает широкие возможности с точки зрения применения силовых мер по обеспечению национальной безопасности в стране.
Своевременное реагирование на возникающие социально-экономические трудности в таком контексте вполне удовлетворяет интересам российского общества, которое вовсе не стремится ни к протестным действиям, ни к активному выражению политических позиций. Более того, российскому обществу испокон веков более комфортно строить отношения с государством на основе подчинения, а не диалога.
Как только государство (будь то царская власть или советская) пытается наладить такой диалог с помощью создания новых каналов и институтов двусторонней коммуникации, ситуация в стране сразу же выходит из-под контроля, поскольку дремлющие экстремистские силы расценивают такие шаги как слабость государства и начинают проявлять активность по завоеванию власти (собственно, именно так к власти пришли большевики).
Опыт стран, переживших «цветные революции», показывает, что они либо не способствовали переходу государств на новый этап политического развития, консервируя в них выгодный пришедшим к власти силам порядок и не решая внутренние конфликты (Грузия, Украина, Киргизия), либо стали шагом к территориальной дезинтеграции (Югославия). Опыт Украины 2013–2014 гг. показал, что при слабости политической системы в целом и отсутствии политической воли правящей элиты государство становится чрезвычайно уязвимым для внешних проникновений и воздействий. В частности, «Майдан» оказался организованной и спланированной акцией со стороны польского фонда «За демократию», руководство которым осуществлялось через посла Польши в Украине. До сих пор в стране нет ни стабильности, ни фактически государственности, поскольку в состоянии гражданской войны не приходится говорить о государстве как целостном политическом образовании.
С учетом таких критериев можно выявить основополагающий принцип обеспечения национальной безопасности – система мер и институтов, обеспечивающих неуязвимость государства по отношению к внешним и внутренним дестабилизирующим воздействиям, приводящим к разрушению государственности.
В истории Российского государства с момента его образования национальная безопасность рассматривалась в качестве системы гарантий территориальной целостности, суверенитета и национальных интересов3, основываясь на силовых методах обеспечения политической стабильности. Однако в современном мире возникли новые, подчас непредсказуемые факторы дестабилизации. К ним, в частности, можно отнести проблему так называемых «цветных революций» и технологии их дистанционного проведения.
Если рассматривать само понятие «цветная революция», возникшее в политической науке сравнительно недавно (с 2005 г.), то под ним обычно подразумеваются технологии реализации государственных переворотов с последующим внешним управлением политической ситуацией в стране в рамках искусственно созданной политической нестабильности. При этом внешнее давление на власть осуществляется путем политического шантажа при широком задействовании протестного потенциала молодежного движения.
По мнению большинства исследователей данной проблематики, все «цветные революции» строятся по одной генеральной схеме, вне зависимости от геополитического статуса, реальной социально-экономической ситуации в стране и ее международных связей. «Цветные революции» осуществляются по единому шаблону молодежного протестного движения при манипуляции массовым и групповым сознанием для последующей трансформации протестующих масс в толпу. Затем данная сила используется против действующих властей как инструмент политического шантажа.
Отметим, что уже в самой природе возникновения «цветных революций» нет ни единого намека на реальную аккумуляцию или агрегацию, артикуляцию реально существующих политических интересов граждан. Соответственно, можно сделать вывод о том, что «цветная революция» не есть ответ на накопившиеся социально-экономические и общественно-политические трудности и тем более не является решением таковых. У творцов «цветных революций» совершенно иные цели и задачи – ввергнуть политическую систему в хаос, разрушить сами основы государственности, стравив, по сути, крупные слои населения между собой и с властью. Этот факт доказывает, что «цветные революции» прямо противоречат условиям обеспечения национальных интересов и целостности государства. Разумеется, в ходе подготовки к осуществлению таких революций используется метод точечного воздействия, о котором упоминалось выше, однако такие «болевые» для общества вопросы поднимаются только в качестве приманки и детонатора протестной активности. Следует также заметить особо, что используется именно молодежная протестная активность, причем, на наш взгляд, по следующим причинам:
1) у большинства молодежи еще нет сформированного политического мировоззрения, и оно подвижно и легко подвергается манипуляциям;
2) молодежь является наиболее «легким на подъем» социальным слоем общества, поскольку ей проще оторваться от повседневных дел и сходить на митинг (особенно если такое участие щедро оплачивается, как это имело место на Майдане, когда молодые люди получали за свое физическое присутствие в палаточном лагере 3,5 тыс. гривен в сутки из средств польского фонда «За демократию», что составляло довольно большую сумму в Украине на тот момент);
3) особенность восприятия молодежью любых массовых акций как некоего своеобразного развлечения, «тусовки»; причем такое отношение отметили аналитики в момент «Майдана», и оно характеризует состояние сознания современной молодежи, привыкшей развлекаться, не задумываясь о последствиях;
4) молодежь, по крайней мере ее определенная часть, воспринимает участие в таких акциях как способ самореализации и самовыдвижения, причем в головах таких новоявленных «лидеров» царит, как правило, совершенный сумбур и неразбериха относительно тех политических требований, которые они пытаются предъявить действующей власти. На наш взгляд, именно в этих особенностях группового сознания молодежи кроется ключ к ответу на вопрос, почему именно молодежное протестное движение используется в качестве детонатора для подрыва национальной безопасности в стране.
Общая цель любой «цветной революции» заключается в осуществлении государственного переворота, захвата и удержания власти насильственным путем. Следовательно, объектом «цветной революции» является не лоббирование интересов конкретной социальной группы или населения в целом, а непосредственно власть, причем предметом «цветной революции» в таком случае является именно политический режим, на свержение которого и направлены в конечном счете все действия.
Как полагают некоторые исследователи, «цветные революции» должны иметь следующие условия для успешной реализации, причем первым из таких условий выделяется «политическая нестабильность в стране»4. Естественно, на наш взгляд, задаться вопросом: следует ли рассматривать сами технологии проведения «цветных революций» как фактор дестабилизации или же они являются только катализатором внутренних процессов? Как было отмечено выше, «цветная революция» не преследует реализацию интересов общества или отдельных общественных групп, следовательно, не может быть связана напрямую с теми процессами, которые происходят в обществе. Основной задачей при противодействии «цветным революциям», на наш взгляд, должно стать верное понимание причинно-следственной связи: мы расцениваем «цветную революцию» либо как саму причину дестабилизации политической системы, либо как лишь «дополнительную» угрозу при уже существующей политической нестабильности в стране. Значит ли это, что в государстве, которое не проявляет симптомов политической нестабильности, возможна успешная реализация «цветных революций», или же сами по себе такие технологические воздействия извне способны приводить к дестабилизации и коллапсу политической системы? На наш взгляд, все же последний вариант оценки более верный, поскольку на примере многих стран, переживших «цветные революции» 2000-х годов, очевидно, что даже при отсутствии сколько-нибудь серьезных политических проблем режимы не смогли справиться с натиском протестной активности, сформированной извне (пример тому составляют Афганистан и Сирия). Следовательно, современному государству для защиты собственных национальных интересов и для обеспечения национальной безопасности необходимо в большей степени ориентироваться на предотвращение воздействия внешних дестабилизирующих факторов.
В качестве благоприятных условий для реализации «цветных революций» исследователи также выделяют существование «специально организованного (по особой сетевой форме) молодежного протестного движения»5. Если попытаться расшифровать данный тезис, то возникает сразу два ключевых вопроса: в либерально-демократической системе перед государством до сих пор не ставились задачи по нейтрализации или запрету сетевой активности, поэтому данный дестабилизирующий фактор мог бы не войти в поле специального внимания государства, однако в тех странах, в которых «цветные революции» были осуществлены на практике, не было либеральной демократии, а наличествовали режимы авторитарного типа. Почему же тогда такого рода сетевая активность не была пресечена или же искоренена в рамках авторитарного режима и консервативной модели реагирования на угрозы в превентивном порядке? Вероятно, ответ кроется в «эффекте неожиданности», когда страны-жертвы даже не подозревали о наличии такого рода угроз.
Еще одной отличительной чертой «цветной революции» является, на наш взгляд, полное отсутствие собственно революционной идеологии протестующих масс. Это связано именно с тем, что англосаксонские политтехнологи практически всегда игнорируют специфику менталитета (равно как и далеко идущие последствия) в той стране, в которой проводится «цветная революция». Так случилось в Афганистане, когда на пост президента был водружен нелегитимный для большинства населения лидер Х. Карзай (в 2014 г. смененный другим беспартийным деятелем А.Г. Ахмадзаем), который, являясь таджиком по происхождению, принадлежал к этническому меньшинству в стране (таджики и пуштуны – два основных народа на территории Афганистана, причем прямо противоположные по способу хозяйствования: первые ведут оседлый образ жизни, вторые – являются кочевниками и составляют большинство населения в стране, причем принадлежат к движению «Талибан». То есть в итоге переворота англосаксам пришлось вести затяжную партизанскую войну против большинства населения страны).
Именно отсутствие четко сформулированной политической революционной идеологии и позволяет провести коренное отличие «цветной революции» от революции классического образца. В данном контексте англосаксонским политтехнологам было бы крайне сложно организовать протестную активность с масштабной мобилизацией масс именно в силу того, что большая часть населения России привыкла к четким идеологическим установкам в протестных действиях. В этой связи представляется также необходимым формирование единой государственной политической идеологии и формирование национальной массовой культуры с тем, чтобы идеологические государственные установки являлись приоритетными по отношению к прочим внешним воздействиям на массовое сознание.
Интересен тот факт, что сам по себе сетевой принцип организации протестного движения при проведении «цветных революций» схож с принципами организации глобальных террористических сетей. Причем такая сеть выходит на улицы городов одновременно по условному сигналу, который принято называть «инцидентом». Последним может стать абсолютно любое событие, которое так или иначе шокирует общество и получает мощный общественный резонанс. И «инцидент» может и не иметь отношения к общественно-политической реальности в стране, поскольку в рамках «цветной революции» его могут инициировать намеренно.
Однако современному Российскому государству следует учитывать, что с течением времени технологии проведения «цветных революций» совершенствуются, что доказывает пример так называемой «арабской весны». В частности, в этих революциях появились новые структурные и технологические компоненты, которые отличают их от предшествовавшего опыта в Центральной Азии, в Украине, Грузии и «Зеленой революции» в Иране в 2009 г.
Дело в том, что схема реализации государственного переворота англосаксонскими технологами была дополнена механизмами обратной связи, а также «управляемого хаоса», которые дают возможность организаторам дестабилизации управлять этим процессом не только в рамках конкретной страны (Украина или Грузия), но также в региональном масштабе (Ближний Восток, Северная Африка, Центральная Азия).
Трагические события в Украине, начавшиеся в 2013 г. и переросшие в гражданскую войну, также можно трактовать как искусственно созданную «цветную революцию», поскольку вся схема событий является точным, шаблонным повторением египетского сценария. Более того, затягивание мирного урегулирования властями Киева также не случайно – требуется довести дело до логического конца, создать «безвыходную» ситуацию военного противостояния и призвать «на помощь» иностранные силы (президент П. Порошенко уже неоднократно обращался с просьбами к Генсеку НАТО о вводе контингента натовских войск для «наведения порядка»). Задача киевской власти – открыть дорогу военной иностранной интервенции на территорию Украины, и единственным препятствием к этому пока является жесткая позиция России и ее поддержка Восточной Украины в деле освобождения страны от продажной киевской власти.
Если рассматривать возможную систему мер по предотвращению «цветной революции» в России, то при перечислении данных методов уже можно увидеть, что все они, так или иначе, используются на государственном уровне.
Так, основной принцип противодействия искусственному созданию протестной активности в молодежной среде – своевременное выявление и перекрытие каналов финансирования таких движений (ужесточение контроля над частными фондами, неправительственными и так называемыми «правозащитными» организациями). Далее следует метод создания «клапанов для выпуска пара» при привлечении к государственно-организованным молодежным движениям, который успешно используется российской властью путем создания «молодежных парламентов», молодежных движений по типу движения «НАШИ» и т.п., а также вовлечение молодежи от 18 до 35 лет в деятельность общественных организаций проправительственного характера. «НАШИ», «Молодая Гвардия Единой России», «Россия Молодая», «Местные» и другие организации, появившиеся почти сразу после Евромайдана 2004 г., на протяжении многих лет показывали серьезный потенциал по привлечению людей на провластные политические акции. В выборный период тысячи проправительственных активистов занимали главные площади страны, не давая это сделать представителям несистемной оппозиции. Выходцы из молодежных движений попадали на работу в палату и т.п., что, конечно же, способствовало притоку сторонников и мотивировало активистов молодежных объединений.
С середины 2000-х годов Федеральное агентство по делам молодежи проводит образовательные форумы, в которых участвуют десятки тысяч молодых людей со всей страны. Образовательная программа построена таким образом, чтобы посетивший форум проникся идеями и начинаниями действующей в стране власти. Помимо лекций и семинаров на молодежных платформах, таких как «Территория смыслов», «Таврида» и т.д., молодые люди получают шанс выиграть грант на реализацию своих проектов. Таким образом, большинство активных людей, посетивших образовательные форумы Федерального агентства по делам молодежи, с большой вероятностью останутся в фарватере Кремля.
Последнее время организацией форумов для молодых и активных занимается не только Росмолодежь, но и соответствующие структуры в регионах, например форум «Наше Подмосковье», который уже не один год организует Правительство Московской области. Если раньше в стране проходил только «Всероссийский образовательный форум Селигер» в Тверской области, то сейчас география таких мероприятий намного обширнее: форумы «Ладога» в Ленинградской области, «Балтийский Артек» в поселке Приморье Калининградской области, «Машук-2016» в Пятигорске, «Ростов» в Ростове-на-Дону, «Таврида» в Крыму, «Территория смыслов» во Владимирской области и т.д.
Следует, однако, отметить и те аспекты российской политической действительности, которые создают потенциальную уязвимость для технологий «цветных революций»:
1) отсутствие четко сформулированной государственной идеологии и «конечной цели» общественно-политического развития, нестабильность приоритетов текущего политического курса;
2) отсутствие диверсификации экспорта по товарному ряду (поскольку под диверсификацией экспорта имеется в виду расширение ассортимента товаров и услуг, которые государство готово предоставлять на внешних рынках, а не только разветвление нефте- и газопроводов на различных направлениях), зависимость от зарубежных технологий и промышленной продукции (в том числе в области станко- и приборостроения, энергетического машиностроения, производства оборудования для освоения месторождений и арктического шельфа), что делает национальную экономику чрезвычайно уязвимой для внешних воздействий и перепадов спроса на рынке энергоресурсов;
3) отсутствие специального органа по мониторингу социальной сетевой активности в Интернете, а также несовершенство законодательства в сфере интернет-регулирования;
4) отсутствие межведомственного взаимодействия на основе четко разработанной концепции и стратегии поддержания политической стабильности;
5) сохраняющееся засилье проамериканской и в целом прозападной массовой культуры в СМИ, осуществляющих свою деятельность и вещание на территории Российской Федерации. Также нет в достаточной степени проработанного контроля над деятельностью некоммерческих организаций, совместных коммерческих предприятий, НКО и правозащитных движений в плане контроля их источников финансирования.
В целом же можно сделать следующие выводы. В условиях современных российских политических реалий проведение «цветных революций» по англосаксонской схеме маловероятно в силу отсутствия необходимых для такого проникновения «лакун» в государственной политике. При этом осуществление мер по обеспечению политической стабильности реализуется в России на основе адаптивной модели с элементами консервативного подхода к пресечению наиболее серьезных угроз национальной безопасности. Также резкий переход от адаптивной модели к консервативной сам по себе может привести к социальным волнениям, в силу чего государство действует умеренно и осторожно в направлении ужесточения контроля над внешними факторами дестабилизации.
Bepul matn qismi tugad.
