Kitobni o'qish: «По ту сторону волшебства»

По следам любимых сказок

Последняя жертва

Жертву приносили каждую зиму. В ту пору, когда морозы становились самыми злыми, а пронизывающие холодные ветра с севера не давали выйти из дома, тут же перехватывая дух и залепляя глаза колючим снегом. Тогда совет старейшин выбирал несчастного, который должен был усмирить ненасытный дух Мороза.

Жертву выводили за городские ворота и оставляли в пустынном заснеженном поле. Уже на следующее утро убивающие всё живое холода исчезали – вместе с обречённым. Из года в год Мороз отступал назад в свои владения, приняв очередную жертву, из года в год люди потом не находили и следа от отправленного на смерть человека.

Старики говорили, что когда-нибудь найдётся человек с сердцем настолько горячим, что его огонь сможет противостоять Морозу. Впрочем, наверное, они и сами в это не верили, ведь ни разу в поле не выгнали ни крепкого воина, ни сильного духом мудреца. Ни у одной из жертв, избираемых советом старейшин, не было ни малейшего шанса выстоять против могучего волшебника.

Вот и в этом году на верную смерть отправляли совсем беспомощную девчушку – тонкую, хрупкую, сразу ясно, даже шага в такую стужу не сделает, замёрзнет прямо под воротами. Жители города с тайным облегчением наблюдали из-за полуприкрытых ставней, как девчонку ведут через город. Каждый втайне был рад решению совета – в этом году ни одной семье не придётся оплакивать пропавшего родственника, умереть должна всего лишь безвестная бродяжка.

Приговорённая шла ровно, спокойно подняв голову, будто не замечая ледяного пронизывающего ветра, который осыпал идущих мелкими колючими льдинками. Никаких слёз, никаких напрасных просьб и сетований на судьбу. «Сумасшедшая» – решили горожане, изгоняя из сердец остатки сочувствия.

Ворота захлопнулись с громким лязгом, отрезая жертву от возможности спасения. Девушка остановилась только на мгновение и снова двинулась вперёд, будто не заметив, что не позволяющий замедлить шаг конвой остался далеко позади, в безопасности городских стен.

Она не бросила прощальный взгляд на предавший её город, не послала его жителям беспомощного проклятия или понимающего прощения. Она не была ни удивлена, ни испугана случившимся. С тех самых пор, как она начала понимать что-то об окружающем мире, она всегда знала, что подобная участь не обойдёт её стороной. Девочка, которую некому пожалеть и некому защитить – кто может быть более подходящей жертвой? И так о ней забывали на удивление долго.

Сейчас она почти не чувствовала постепенно пытающейся захватить её боли. Когда-то она уже испытывала подобное. Давно, когда в одну из таких же холодных ночей отец отправил её продавать спички. У неё не купили ни одного коробка, и она не могла вернуться домой – разгневанная семья была намного более страшной угрозой, чем лютый мороз.

Она жгла спичку за спичкой в безнадёжной попытке согреться. Маленькое зыбкое пламя не давало тепла, но рождало в её воображении чудесные картины, которые позволяли на время забыть о холоде. Тогда она впервые подумала, что люди придают реальности неоправданно большое значение. К чему так о ней беспокоиться, если иллюзии почти ничем не отличаются и могут быть так же хороши? Всё, что нужно человеку, оказалось возможным найти в себе самом. Кроме еды и тепла, но это ей охотно давали за выполнение грязной домашней работы.

Да, она не вернулась домой после той ночи. Когда её нашли, то подумали, что она умерла. Весть о замёрзшей насмерть девочке быстро облетела город, заставив родителей увериться в её гибели. Придя в себя в подвале больницы для бедняков, куда до похорон сваливали неузнанных покойников, она решила не называть своего имени. С тех пор она бродила по городу, предлагая людям помощь в обмен еду и кров.

За эти годы она окончательно привыкла к холоду, который стал неизменной частью её жизни. И сейчас она не чувствовала ужаса перед ожидающей её участью. Она-то уже знает, что в стуже на самом деле нет ничего страшного. И в смерти тоже. В жизни вообще нет ничего страшного и ничего важного, из-за чего стоило бы терзать себя бесполезными чувствами.

Можно было сесть прямо в снег и спокойно ждать конца, но идти казалось интереснее. Она здесь никогда ещё не была, и теперь сияние инея на снегу, ледяное мерцание сугробов и холодный свет луны, будто рисующий перед ней дорогу, немного её развлекали. Нет, по большому счёту ей было всё равно, двигаться вперёд или остаться в любой точке своего пути, но раз уж нужно сделать какой-то выбор, то почему бы не идти?

Она не почувствовала никакого удивления, когда перед ней возник величественный ледяной дворец. В самом деле, почему бы в снежной пустыне не стоять дворцу? Внутри было ещё холоднее, чем снаружи. Она бесцельно прошла по анфиладе комнат, почти без интереса оглядывая застывшие вдоль стен ледяные статуи. Прошлые жертвы замерли с перекошенными от боли и ужаса лицами, сжавшись и обхватив руками колени, будто пытались согреться о самих себя.

В последнем зале на ледяном троне восседал огромный величественный старик. При виде гостьи он изумлённо распахнул глаза и медленно поднялся с трона. Это была первая жертва, самостоятельно добравшаяся до его дворца, и волшебника охватил невольный страх. Уже много веков он смеялся над глупыми человеческими сказками о горячем сердце, способном уничтожить его силу, и продолжал украшать свой дворец прекрасными ледяными статуями, которые услаждали его зрение и были единственной страстью бездушного чародея.

И вот очередная статуя стоит перед ним всё ещё живая и невредимая. Но в её глазах нет и следа того пламени, которое должно выдавать сильное сердце. Там только пустота и стужа. Почти как у него…

Значит, она уже застывает. Застывает, не крича от боли и не пытаясь отыскать в себе каплю тепла. Она станет самой прекрасной статуей в его коллекции.

Мороз нетерпеливо поднялся навстречу гостье, протягивая к ней посох. Жизнь должна окончательно уйти из неё уже сейчас. Нельзя упустить мгновение, когда жертва так великолепна, и допустить, чтобы она превратилась в такую же съёжившуюся маленькую фигурку, как остальные.

Будущая статуя смотрела на него без страха, и в душу Мороза снова закралась тревога. Ещё ни один человек не сохранял такого хладнокровия, оказавшись с ним лицом к лицу. Он промедлил лишь мгновение, пытаясь разгадать возникшую перед ним загадку, но жертва уже протянула руку к посоху, будто готовясь добровольно принять гибель, и легонько толкнула его назад.

Ледяное острие больно вонзилось ему в ледяную грудь, разбивая своего владельца на тысячу холодных осколков.

Жертва с лёгким удивлением замерла в центре зала, удобнее перехватив посох. Она победила Мороза. Без всяких усилий, без желания и надежды. Глупые люди. Они думали, что от чародея спасёт чьё-то горячее сердце! Ха! Любая сила уязвима, и силе огня нечего надеяться уцелеть в борьбе с силой холода. Уязвимо всё, в чем есть хоть капля слабости. Желания, страхи, надежды и стремления – всё это рано или поздно погубит любого человека и любого чародея, каким бы могуществом он ни обладал.

Только равнодушие непобедимо. Она без всякого желания на то одолела глупого старика, просто потому что он почему-то на мгновение испугался. Да, она ясно видела страх в ледяных глазах. Глупое чувство. Чувства вообще глупы, и нет никакого смысла на них размениваться. Вот ей была безразлична собственная судьба и судьба других. Оказалось, этого достаточно, чтобы стать владычицей холода, заняв место этого чудака.

Да, она уже снова ощущает почти полностью застывшее тело, слышит, как густеет и замерзает кровь, превращаясь в длинные нити льда. Она не умирает. Она становится частью холода, и холод становится частью её. Посох принял новую Королеву и дарит ей силу севера.

Ледяные скульптуры по-прежнему стоят вдоль ледяных стен. Она оставила всё на местах. К чему что-то менять, если на самом деле это не имеет никакого значения. Хотя она не понимает, почему их так любил прошлый властелин. Ей вот всё равно. Из всех человеческих чувств остались только слабые отголоски тоски, которые возвращаются каждую зиму, когда она вспоминает, как поступили с ней люди. Эта тоска поднимает маленькую бурю среди снежинок и кусочков льда, и холод ползёт за пределы её царства, на человеческие земли.

Её это не беспокоит. Её по-прежнему не беспокоит ни своя судьба, ни судьба других, поэтому теперь люди могут быть спокойны. Равнодушие новой владычицы холода слишком сильно, чтобы в ней оставались какие-то желания. Поэтому жертвы больше не нужны.

Правда, изредка люди стали сами забредать в её владения. Конечно, они быстро замерзают насмерть. И всё равно едва ли не каждый год находятся новые любопытные. Она всегда знала, что люди безнадёжно глупы.

Конец эпохи

Гонец спешился, давая лошади отдохнуть. Торопиться было некуда. Рыскать по королевству в поисках не знакомых королеве имён он не собирался – посланник понимал, что имя, которое нужно его правительнице, не может принадлежать кому-то из простых смертных.

Он знал, что если разгадка и может отыскаться, то только здесь, в старом глухом лесу, куда люди давно позабыли дорогу. Его бабка когда-то рассказывала, что в его чаще нашёл приют последний маг, сумевший уцелеть в те мрачные времена, когда их землю наводнили чужаки, ненавидящие и презирающие старых богов и всех, кто продолжал их чтить.

Его бабка тоже закончила жизнь под ударом меча – кто-то донёс, что она зажгла огонь в своём очаге от искры Бельтейновского костра, что в Майскую ночь она встречала приход лета и радовалась вместе со старыми богами.

Мальчик-сирота, оставшийся совсем один, ожидал, что и его постигнет та же участь. Но вместо этого человек, не слезавший с лошади всё время, пока велась расправа, вдруг махнул рукой, приказывая подвести ребёнка к нему.

– Сколько тебе лет?

Мальчишка вздрогнул, услышав ровный, почти равнодушный голос.

– Четыре.

– Тебе ведь не с кем теперь жить, так?

– Да.

– Поедешь со мной, – решил незнакомец, тут же теряя к ребёнку интерес и отворачиваясь, чтобы отдать сопровождающим приказы.

Впрочем, едва мрачная кавалькада двинулась прочь от опустевшей деревни, он снова обернулся к мальчику, будто что-то вспомнив.

– Не бойся, – обронил он, растягивая губы в сухой улыбке.

Скоро они приехали в замок – безликую каменную крепость, окружённую высокими неприветливыми стенами. О ребёнке тут же забыли, поручив его старой кухарке.

Шли дни, и постепенно он привыкал к новой жизни. Кухарка напоминала ему бабушку, позволяя чувствовать себя не так одиноко. Она тоже рассказывала по вечерам захватывающие истории, в которых проказничали и пакостили людям вредные злые бесенята и черти. В образах нечисти, которой его нянька искренне боялась, мальчик узнавал хорошо знакомых ему по рассказам бабушки древних богов и духов. Поначалу он перебивал кухарку, пытаясь объяснить ей, как всё было на самом деле, но старая женщина только улыбалась и начинала другую сказку. Слушать их было интересно, и скоро он перестал спорить, незаметно для себя впитывая чужие небылицы и отрекаясь от прошлого.

Ему жилось вовсе не плохо – кухарка, тоже совершенно одинокая, полюбила его, как родного внука, хозяин замка обучал его грамоте, и иногда мальчишке казалось, что всегда невозмутимый опекун тоже в душе к нему привязан. Ему даже позволялось выходить за ворота, навстречу бескрайним лугам и молодым перелескам.

Когда мальчик вырос, опекун позаботился, чтобы его взяли на королевскую службу. Зная любовь воспитанника к необъятным просторам и долгим путешествиям, наставник даже великодушно попросил, чтобы того назначили королевским гонцом. Епископ пользовался при дворе безграничной властью, и пожелание было выполнено.

Прежде чем новый слуга короля покинул дом, он поклялся помнить о благодарности и верно служить тому миру, олицетворением которого для него стал опекун. Уже на следующий день такую же клятву он принёс и королю.

Оба обещания были даны совершенно искренне – жизнь для него сложилась настолько хорошо, насколько только можно было желать, он был счастлив и по-настоящему благодарен за это человеку, который когда-то решил о нём позаботиться…

И вот теперь он должен разузнать имя, которое поможет королеве разорвать сделку, заключённую в момент страха за жизнь. Впрочем, гонец думал, что судьбу мельниковой дочки ничто не может изменить с того самого мига, как её отцу вздумалось хвастаться необычными уменьями дочки. При дворе не была нужна ни ведьма, ни самозванка.

Гонец удивлялся, почему беднягу не казнили ещё тогда, год назад. Как-то он даже спросил об этом у епископа, навещая того в замке. Опекун по обыкновению сухо улыбнулся в ответ и произнёс что-то расплывчатое об интересах королевства и о том, что всему своё время.

Но родившегося наследника нужно было сохранить, поэтому сейчас гонец пробирался через густые заросли, стремясь проникнуть в самую глубь старого леса.

Кряжистые вековые деревья возвышались, как грозные стражи. Ветки цеплялись за одежду, заставляя то и дело оглядываться с невольным страхом – древние сказания, услышанные от бабки, здесь будто оживали. Старые боги вступали в свои права, прежний мир царил вокруг, будто в него и не вторгались чужаки.

«Если ты не нарушаешь незыблемых правил и не желаешь зла, то бояться нечего» – с неожиданной ясностью всплыли в памяти слова бабушки, впервые открывающей для него прекрасное и грозное царство лесов.

Гонец вздрогнул, озираясь вокруг с усиливающимся беспокойством – он-то пришёл сюда как посланец враждебной стороны, как чужак.

Лошадь, то ли тоже почувствовав близость чего-то неведомого и грозного, то ли просто ощутив тревогу владельца, вдруг остановилась, мотая головой и упрямо отказываясь двигаться дальше. Привязав перепуганное животное к дереву, гонец продолжил путь, то и дело замирая и прислушиваясь.

Проснувшееся чутьё помогло заметить едва различимую петляющую тропинку, которая то и дело обрывалась, чтобы через мгновение снова мелькнуть где-нибудь впереди.

«Они уничтожают всё, что нам дорого, они поят своё божество нашей кровью и приносят ему в жертву наш мир, – снова пробудились воспоминания, кажущиеся теперь такими яркими, будто бабушка шла рядом с ним, неспешно ведя беседу. – Но великий маг уцелел. Придёт время, и он найдёт ученика. Тайные знания не угаснут, светлая жизнь не иссякнет. Их божество пресытится и захлебнётся, и отступит, уводя их с собой. И тогда прежний мир выйдет из тени и всё вернётся на свои круги».

Гонец невольно замедлил шаг, терзаемый сомнениями. Безграничная вера в бабушкины рассказы позволила ему сразу догадаться, кто мог помочь мельниковой дочке и зачем ему понадобился королевский ребёнок. И вот сейчас он должен отыскать убежище старого мага и узнать его имя, чтобы окончательно решить ход судьбы.

На мгновение в нём проснулся маленький мальчик, помнящий заветы предков, видящий красоту и гармонию их мира, осознающий свою неразрывную связь со всем зримым и незримым, единство всего. Где-то в глубине души шевельнулась мысль, что благодарность одному не должна оборачиваться предательством своего народа.

Но тут же слуга короны, подопечный епископа, воспитанник нового мира уверенно поднял голову. Он должен исполнить приказ. Почему он может думать, что кто-то лучше епископа и короля знает о том, что будет правильно для мира и народов? Нет, его дело – верно служить своим повелителям и не сомневаться в их выборе.

Гонец снова двинулся вперёд, завидев вдалеке слабые отблески огня. Скоро между ветвями мелькнул костёр, возле которого сидел невысокий седой старик. Осторожно ступая, едва дыша и стараясь не потревожить ни одну ветку, гонец приблизился так, что можно было расслышать тихое бормотание.

– Имя, имя, имя… – повторял старик. – Они не помнят ничьих имён и не называют собственных, когда вторгаются в наши дома. Но всё вернётся на свои места. Священные рощи зазеленеют вновь… Королева не знает имени… Завтра старый Румпельштильцхен получит ученика. Мой преемник…

Дождавшись, когда старик замолчит, погрузившись в дрёму, гонец шагнул назад, торопясь скрыться незамеченным. Под ногами хрустнула сухая ветка. Старый маг вскинул голову, встревоженно озираясь, но ночная темнота надёжно укрывала замершего в страхе незваного гостя.

– Золото, золото, золото… – снова забормотал старик. – Алчные глупцы! Только живое имеет смысл… Только жизнь… Живое мне милее всего на свете…

Не в силах больше справляться с необъяснимым ужасом, гонец бросился назад, не останавливаясь и даже не пытаясь понять, заметил его старый маг или нет. Несмотря на уверенность в собственной правоте, он чувствовал себя одним из тех палачей, что год за годом жгли и резали его народ во имя своего порядка. Он был предателем.

***

– Я не мог отыскать ни одного нового имени, Ваше Величество, – рассказывал гонец, представ перед королевой. – Но когда в самой чаще леса набрёл я на высокую гору, куда разве что лиса да заяц заглядывают, то увидал я там маленькую хижину, а перед нею разведен был огонёк, и около него поскакивал пресмешной человечек, приплясывая на одной ножке и припевая:

Нынче пеку, завтра пиво варю,

У королевы дитя отберу.

Ах, хорошо, что никто не знает,

Что Румпельштильцхен меня называют!

Гонец сам не знал, откуда в голове взялась эта разухабистая песенка, и зачем он так глупо приукрашивает историю, делая её похожей не на быль, а на те нелепые россказни, которые так любят при дворе.

Но когда он добрался к концу рассказа, он уже и сам почти поверил себе. Королева благодарно улыбнулась ему, и на душе стало легко.