Kitobni o'qish: «Господь да благословит решение мое… Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов»

По благословению

митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского

ВЛАДИМИРА

Предисловие

В 1894 году все государства земного шара поздравляли с вступлением на престол молодого русского Императора Николая II. Среди присланных почетных наград совсем не замеченным остался знак неизвестной американской религиозной организации, которая была создана за три года до вступления царя на престол. Организация называлась «Орден Тернового венца», таким же был и знак этой организации: Крест, увитый терниями.¹ Маленькая награда стала первым вещим предсказанием тернового царствования Императора Николая II.

Трагедия Николая II заключается в его царском служении и верности этому служению. Он стал Царем в то время, когда общество любой ценой стремилось к социальному равенству, к западным ценностям, когда оно перестало понимать суть и смысл царской власти и пришло к мысли о ее пагубности для России и, следовательно, ее ненужности, а так как самодержавная власть была традиционной для России, то общество стремилось уничтожить традицию и преемственность, то есть стремилось к революции. Задолго до 1917 года революция произошла в умах целых слоев русского общества.

Таким образом, Николай II становился, независимо от своих личных качеств, в глазах общества главным препятствием для достижения того социального прогресса, о котором оно мечтало, – именно в силу того, что он олицетворял собой традицию и преемственность власти. Как это ни покажется странным, но Николай II, самодержавный Царь, был заложником самодержавия, основы которого он не мог предать ни в силу своих убеждений, ни в силу той огромной ответственности за судьбы страны, которую он нес перед Богом. Именно этим убеждением наполнены его слова, сказанные в начале царствования: «Возложенное на Меня в Кремле Московском бремя власти я буду нести Сам, и уверен, что русский народ поможет Мне. Во власти Я дам отчет перед Богом».²

В то же самое время для подавляющего большинства русского общества Царь Николай II был тираном, костным реакционером и консерватором, упорно цепляющимся за власть любой ценой. Личные же качества и достоинства Императора Николая II как человека и государственного деятеля никого не интересовали, так как общество изначально видело в Николае II не реального государя, а мифический его образ. Существовало как бы два Николая II, один – реальная личность, другой – созданный миф. Реальный Император Николай II был умный, уравновешенный человек, высоких моральных принципов, глубоко верующий православный христианин, прекрасный семьянин, как любой государственный деятель не избавленный от ошибок и просчетов, но вся деятельность которого при этом была направлена на благо России. Николай II был готов во имя России пожертвовать не только властью, но и самой жизнью и жизнью своих близких, что он доказал и в вагоне царского поезда во Пскове, окруженный генералами-изменниками, и в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, окруженный убийцами.

Другой «Николай II» – лживый миф, созданный врагами России, подхваченный интеллигенцией и внедренный в умы простых людей – рисовал образ безвольного и недалекого пошляка, который находится под каблуком своей жены и страшного Распутина и цепляется любой ценой за власть. Этот лживый образ постепенно все больше вытеснял в умах общества реальную личность царя, и к моменту революции большинство уже принимало ложь за истину. Что бы ни делал Николай II, какое бы ни принял решение, оно осуждалось обществом только в силу того, что это решение исходило от Царя, которому изначально отказывали в правильных и мудрых действиях. Причем, осуждение шло как слева, так и справа. При этом и крайне правые, и крайне левые не хотели понимать всю сложность положения, в каком оказалась русская государственность в начале XX века. Ситуация требовала от русских политиков и гражданского общества отказа от политических и партийных амбиций, отказа от упрощенных решений, во имя спокойствия и единства Родины. На деле все происходило наоборот. Радикалы всех мастей и оттенков, мыслители и поэты, государственные мужи и промышленники, издатели и публицисты, навязывали России каждый свой рецепт спасения отечества и осуждали правительство. Осуждение и отрицание постепенно становились смыслом и сутью их деятельности. Быть хоть немного, но «революционным» становилось модным. Как заклинания повторялись слабые стишки: «Наш Царь – Мукден, наш Царь – Цусима», и никому в голову не пришло ответить: «Наш Царь – железные дороги, наш Царь – самые низкие в мире налоги, наш Царь – народное образование, наш Царь – самое демократичное рабочее законодательство, наш Царь – высшая свобода и честь Родины». Император Николай II никогда не опирался только на одну политическую силу, никогда не выражал однобокое пристрастие к одному только политическому полюсу. Когда в 1908 году граф Коковцев спросил царя: «»Ваше Величество, хотите, по-видимому, опираться на крайне правых?», последовал ответ: «Нет, я отлично знаю крайне правых»».³ Он, действительно, хорошо знал цену политическому черносотенству, которое в своем воинствующем националистическом максимализме было не менее опасным, чем максимализм левых революционеров.⁴

К 1914 году русская правящая элита и многие представители императорской фамилии были также охвачены стремлением к переменам, их тоже не устраивала незыблемость русской традиционной власти. Служение Царю и Отечеству все больше заменялось у нее государственным прожектерством, склонностью к тайным обществам, политическим интриганством.

Император Николай II при вступлении на престол получил в наследство страну, морально готовую к революции. Внешнее благополучие и спокойствие были обманчивыми. С.С. Ольденбург писал: «Император Николай I, вступая на престол, должен был сломить революционный заговор гвардейского офицерства. Император Александр II начал царствовать в дни Крымской войны, Император Александр III принял власть после злодейства 1 марта, среди смуты, которая тогда казалась грозной. Правление Государя Николая Александровича начиналось в дни затишья; но еще никому из Его державных предшественников не приходилось принимать не себя такого огромного, тяжелого бремени, такой сложной задачи».⁵

Между тем, несмотря на тяжкие испытания, Николай II сумел вывести корабль русской государственности к спокойным берегам. К 1914 году Россия занимала видное место в мировой экономике и продолжала развиваться быстрыми темпами. На Западе говорили о «русском чуде». При этом русское самодержавие всегда было главным творцом этого «чуда», инициатором всех прогрессивных начинаний в технике и промышленности. Оспопрививанием Россия была обязана Императрице Екатерине Великой, железной дорогой – Императору Николаю I, Великим Сибирским Путем – Императору Александру III, научно-технической революцией начала XX века – Императору Николаю II, так как все эти начинания проводились в жизнь указаниями государей, иногда вопреки скептицизму комиссий и специалистов. Ведущую роль самодержавной власти в деле модернизации страны признает и современный исследователь Б. Н. Миронов: «В течение XIX–XX веков российское самодержавие являлось лидером модернизации, бесспорным проводником экономического, культурного и социального прогресса в стране. Существенные, может быть, наибольшие успехи за всю историю России были достигнуты в два последних царствования, при активном участии верховной власти и ее правительства».⁶

В современных источниках много раз приводились сведения о добыче чугуна, нефти, угля, выплавки стали, стойком курсе золотого рубля, самых низких в мире налогах и низких ценах на продукты питания, которые знаменовали успехи русской промышленности к 1913 году. Но, пожалуй, самым впечатляющим и важным является рост населения Российской империи, которое за время царствования Николая II выросло на 60 миллионов человек, факт, который не имеет аналогов в мировой истории. Этот рост является лучшим показателем того, что Россия все более становилась богатым, сытым и процветающим государством. Что бы кто ни говорил сегодня, но исторические факты упорно свидетельствуют, что русский народ никогда, ни до, ни после, в своем большинстве, в материальном плане не жил лучше и богаче, чем при Императоре Николае Александровиче.

Граф С.Ю. Витте, один из врагов Государя, писал ему в конце жизни: «Как бы ни судили современники о настоящем, беспристрастная история внесет в свои скрижали великие дела Ваши на пользу Богом вверенного Вашему Величеству народа. В Ваше царствование Россия получила прочную денежную систему, в Ваше царствование расцвела отечественная промышленность и железнодорожное строительство, в Ваше царствование с народа сняты многие тяготы – уничтожены выкупные платежи и круговая порука и проч., и проч. Но что русский народ никогда не забудет, покуда будет жить – это то, что Император Николай II призвал народ свой к совместным законодательным трудам. Это Ваша бессмертная заслуга перед русским народом и человечеством!»⁷

Но чем обеспеченнее становилась жизнь населения, чем больше богатели банкиры и промышленники, чем демократичнее и свободнее становилось внутреннее законодательство, тем больше становилось отчуждение царя и общества, царя и народа. Удивительно, но богатеющая русская буржуазия, обязанная своим богатством царской власти, была ей не союзником, но врагом. Всем известен факт финансирования революционных партий русскими миллионерами.

Таким образом, Россия накануне Первой мировой войны представляла собой феномен стремительного развития двух центробежных сил: революции промышленной сопутствовала революция духовно-нравственная. Силы этих двух революций стремились к лидерству в обществе и к захвату власти. При этом последнее становилось для них самоцелью. Таким образом, двум революциям было одинаково враждебно самодержавие и, следовательно, самодержец. Для Царя главным же оставалось соблюдение интересов нации в целом, сохранение баланса сил и соблюдение исторически сложившейся традиции преемственности власти, которая одна могла спасти Россию от неминуемого краха, к которому бы ее привела победа одной из этих двух революций. Царь был гарантом соблюдения основ государственного спокойствия, порукой от насильственного изменения социально-экономического уклада и государственного строя. Обращаясь 18 января 1906 года к депутации крестьян Щигровского уезда Курской области, Император Николай II сказал: «Вы, братцы, конечно, должны знать, что всякое право собственности неприкосновенно, то, что принадлежит помещику, принадлежит ему, то, что принадлежит крестьянину, принадлежит ему. Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может».⁸

То же самое Царь говорил и дворянству. В речи 2 февраля 1906 года, обращенной к депутации тамбовского и тульского дворянства, он сказал: «Вы знаете, как дороги Мне интересы всех сословий, в том числе и интересы дворянства, но в данное время Меня наиболее заботит вопрос об устройстве крестьянского быта и облегчения земельной нужды трудящегося крестьянства, при непременном условии охранения неприкосновенности частной собственности».⁹

Для успешного прохождения этого опасного участка русской истории самодержавию было крайне необходимо внутреннее и внешнее спокойствие. К 1914 году Россия была на пути к внутреннему компромиссу. Высокие прибыли и экономическая стабильность побуждали промышленные круги искать соглашения с властью, а рост уровня жизни населения лишал сторонников социальных потрясений почвы для революционной пропаганды. «Общее мое впечатление, – писал Государю П.А.Столыпин, – более чем утешительное. После страшной встряски Россия, несомненно, переживает сильный экономический подъем, которому способствует и урожай двух последних лет. Сибирь растет сказочно: в безводных степях, которые два года тому назад признавались негодными для заселения, в несколько последних месяцев выросли не только поселки, но почти города».¹⁰ «Дайте 20 спокойных лет и вы не узнаете России!», – призывал тот же Столыпин Государственную Думу.

Но колоссальное внешнее потрясение, постигшее Россию 19 июля/1 августа 1914 года, привело вновь в движение все внутренние противоречия, результатом которых стала гибель Российской империи.

Император Николай II ясно осознавал всю неподготовленность России, военную, внутриполитическую, экономическую, к всеобщей войне. Он был далек, в отличие от многих его современников, от идеи «маленькой победоносной войны». «Государь с полной ясностью осознавал, – писал генерал М.К. Дитерихс, – что в пределах земных причин и влияний общая европейская война во всех случаях будет грозить гибелью Родине».¹¹ Император с самого начала своего царствования неуклонно старался не допустить большой войны. Он понимал, что мир входит в совершенно новые реалии, и что большая война опасна для всего человечества. Этим были вызваны его Гаагские инициативы 1899 года, впервые на государственном уровне поставившие задачу ограничения вооружений и создавшие Гаагский международный суд. Эти инициативы были встречены большей частью иностранных правительств с иронией и недоумением.

Император Николай II явил накануне мировой войны, поправшей все нормы человеческой морали, пример верховного вождя христолюбивого воинства, само понятие которого напрочь забыто вплоть до сегодняшнего дня. В 1907 году Императором был утвержден «Наказ Русской армии о законах и обычаях сухопутной войны», который являлся приложением к Уставу полевой службы. В Наказе говорилось: «1. Войска должны уважать жизнь и честь обывателей неприятельской стороны, а также религию и обряды веры. Всякий грабеж строго воспрещается под страхом тягчайших наказаний (вплоть до смертной казни). Раненые и больные военные чины подбираются с поля боя без различия принадлежности к какой-либо армии. С пленными надлежит обращаться человеколюбиво и предоставлять им полную свободу в отправлении религиозных обрядов. Содержать их так же, как содержатся чины русской армии. 2. Во время военных действий воспрещается применять яд или отравленное оружие, ранить или убивать неприятеля, который сложил оружие и сдался, атаковать или бомбардировать города, селения, жилища или строения, не занятые противником, захватывать и уничтожать неприятельскую собственность (если это не является военной необходимостью)».¹²

Читая эти строки, понимаешь, что если бы изложенные в них принципы ведения войны были бы соблюдены воюющими сторонами в Первую мировую войну, то были бы невозможны военные преступления, начиная от Хатыни и Дрездена и заканчивая Багдадом и Белградом.

Вся дальнейшая политика Николая II, особенно после русско-японской войны, была направлена на сохранение мира. В беседе с русским послом в Болгарии Неклюдовым Николай II сказал: «А теперь, Неклюдов, слушайте меня внимательно. Ни на одну минуту не забывать тот факт, что мы не можем воевать. Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне. Нет никаких сомнений в том, что мы не можем ввязываться в войну – по крайней мере, в течение ближайших пяти-шести лет – до 1917 года. Хотя, если жизненные интересы и честь России будут поставлены на карту, мы сможем, если это будет абсолютно необходимо, принять вызов, но не ранее 1915 года. Но помните – ни на одну минуту раньше, каковы бы ни были обстоятельства или причины и в каком положении мы бы ни находились».¹³ Особенно миролюбие Царя сказалось во время Балканских войн, когда влиятельные силы в России требовали вмешаться в нее на стороне «православных братьев». Но миролюбивая политика не означала пассивности. Россия предпринимала огромные усилия, чтобы встретить войну готовой. Перед лицом военной опасности страна тратила огромные средства на оборону и развитие вооружений. Военные расходы России были самими высокими в Европе. В середине октября 1913 года была принята так называемая «Большая программа», призванная коренным образом переустроить русскую армию, доведя ее по всем показателям до современного уровня. Программа должна была быть выполнена к осени 1917 года. То есть Россия должна была быть готова к войне к тому году, когда она ее уже фактически проиграла. Б.М. Шапошников писал: «“Большая программа по усилению армии” была утверждена в октябре 1913 года и предусматривала проведение до осени 1917 года мероприятий по коренному преобразованию армии, особенно в области ее технического оснащения (количественное и качественное усиление артиллерии, развитие авиации, автомобильного транспорта и т. д.). С началом первой мировой войны выполнение программы было отменено».¹⁴

Согласно «Большой программе» вооруженные силы Российской империи в мирное время необходимо было увеличить на 480 тыс. человек, то есть на 39 %. При этом: пехоту на 57 %, кавалерию на 8 %, артиллерию на 27 %, а технические войска, включая и авиационные, на 3 %. ¹⁵

Тем временем, война надвигалась неумолимо. В этом не надо видеть только злую волю людей, политику империализма европейских государств, как это делает большое количество историков. Исторические катаклизмы, как и катаклизмы природные, не всегда зависят только от воли людей. Как верно писал военный историк профессор В.Ф. Новицкий: «Никогда, быть может, в военной истории вопрос о том, кто является виновником войны, не ставился так остро, не вызывал столько споров, не возбуждал таких страстей, как в эту великую мировую войну <…> Виновников войн не существует, или все государства, участвующие в войне, являются одинаково в ней виновными. Существуют лишь причины, вызывающие войну и глубоко коренящиеся в течение целого ряда лет в толще международных отношений, подобно вулканическим силам, постепенно развивающим в недрах земли свое напряжение; а временами возникают те или другие поводы, внезапно обнаруживающие эти скрытые силы и приводящие их в действие».¹⁶

Николай II, как мало кто из его окружения, чувствовал всю опасность надвигающейся бури. Это хорошо видно по его действиям в обстановке европейского кризиса лета 1914 года. Царь всеми силами пытался оттянуть начало мобилизации, не оставлял надежды договориться с Императором Вильгельмом II даже тогда, когда ситуация была безнадежной. Сознанием ответственности перед своей страной и призывом к миру были исполнены телеграммы царя германскому кайзеру, которых тот не захотел услышать. «Мы далеки от того, – писал он кайзеру в телеграмме 18 июля 1914, – чтобы желать войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу, мои войска не предпримут никаких вызывающих действий. Даю тебе в этом мое слово. Я верю в Божье милосердие и надеюсь на успешность твоего посредничества на пользу наших государств и европейского мира. Преданный тебе Н.».¹⁷ Телеграммы Николая II полны миролюбия, а в своих действиях он готов был пойти даже на опасные, с военной точки зрения, шаги, такие как, например, – приостановка мобилизации, в надежде на благоразумие германского руководства. Однако, в ответных телеграммах Вильгельм II, который много говорил об ужасах войны и необходимости мира, не желал все же искать никакого компромисса, а разрешение кризиса видел только в безоговорочном успехе Германии и Австро-Венгрии, и потому ставил ультиматумы: «Вчера, – писал он Царю 19 июля/1 августа 1914 года, – я указал твоему правительству единственный путь, которым можно избежать войны. Несмотря на то, что я требовал ответа сегодня к полудню, я еще до сих пор не получил от моего посла телеграммы, содержащей ответ твоего правительства. Ввиду этого я был принужден мобилизовать свою армию. Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего правительства (т. е. фактическая капитуляция России перед германскими захватническими требованиями – П.М.) – единственный путь избежать неисчислимые бедствия. <…> Я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в коем случае не пересекать нашей границы. Вилли».¹⁸ Таким образом, Император Вильгельм хотел, чтобы Россия отказалась от мобилизации, полностью предоставила возможность германским государствам расправиться с Сербией и утвердиться на Балканах и смотрела при этом, как германская армия мобилизуется против нее, не предпринимая никаких мер для своей обороны! Но даже эта вопиющая телеграмма кайзера была послана немцами с опозданием и пришла в Петергоф уже после объявления Германией войны России. На подлиннике телеграммы рукой Императора Николая II написано: «Получена после объявления войны».

Министр иностранных дел С.Д. Сазонов вспоминал впоследствии: «В тяжелые дни, предшествовавшие войне с Германией, когда уже всем было ясно, что в Берлине было решено поддержать всей мощью притязания Австрии на господство на Балканах и что нам не избежать войны, мне привелось узнать Государя со стороны, которая при нормальном течении политических событий оставалась малоизвестной. Я говорю о проявленном им тогда глубоком сознании его нравственной ответственности за судьбу России и за жизнь бесчисленных его подданных, которым европейская война грозила гибелью. Этим сознанием он был проникнут весь, и им определялось его состояние перед началом военных действий».¹⁹

Этим Николай II принципиально отличался от остальных государственных деятелей тогдашней Европы. Характерны слова Императора Николая II, что «война приведет к гибели сотен тысяч русских людей». Подобная мысль не была высказана больше ни одним государственным деятелем той эпохи. Великий князь Александр Михайлович писал: «Император Николай II делал все, что было в его силах, чтобы предотвратить военные действия, но не встретил никакой поддержки в своих миротворческих стремлениях у своих ближайших соратников – министра иностранных дел и начальника Генерального штаба».²⁰

Между тем, вопреки желанию Царя, война началась. Николай II воспринял ее как тяжкое испытание, ниспосланное Господом России, как угрозу ее национальной независимости и свободе. Царь полагал, что в эти священные и грозные дни весь народ должен объединиться и подняться на отпор германскому натиску. Этими же чувствами продиктованы слова царского манифеста об объявлении войны: «Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав.

Мы неколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все Наши подданные.

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшись как один человек, дерзкий натиск врага».²¹

Русское общество восприняло начало войны восторженно. Но одной из основных причин этой восторженности было опять-таки стремление общества к переменам государственного строя, которые в его глазах становились возможными благодаря общей грядущей победе в союзе с «передовыми» Францией и Англией. «Война, которою мы ведем бок о бок с англичанами и французами, – заявлял кадет Ф.И. Родичев, – приведет нас к полному торжеству свободы как во внешней, так и во внутренней политике».²² Еще более определенно высказывался лидер кадетской партии П.Н. Милюков: «Мысль о том, что настоящая война есть освободительная и что борьба за победу есть в то же время борьба за лучшее будущее России, сделалась аксиомой для всех прогрессивных общественных мнений».²³

Таким образом, изначально у царя и общества были разные цели в начавшейся войне: Николай II на первый план ставил победу русского оружия, общество – победу русской «демократии». Пока Царь ездил в действующую армию, разрывался между фронтом и столицей, делал все для приближения победы, общество создавало комитеты, рассуждало о неудачах, критиковало правительство, искало изменников. Особенно все это усилилось при первых крупных неудачах. Общество, в лице либеральных деятелей, поняло, что ему предоставляется исключительный случай для осуществления своей идеи социально-политического переворота. Чем дальше продвигались германские армии вглубь территории империи, тем громче раздавались крики об измене и ничтожестве власти и командования. Но в самый критический момент, когда казалось, что Россия проиграла войну, Император Николай II, в очередной раз жертвуя собой, принял верховное командование на себя, и, казалось бы, безнадежное отступление остановилось. Но эта жертва Николая II не была оценена ни народом, ни обществом, а его роль в командовании армией в период Первой мировой войны до сих пор не изучена. Почему Император Николай II принял верховное командование, каков его вклад в руководство войсками, почему, наконец, доведя страну до порога победы, он был свергнут с престола при активном содействии армейской верхушки? На эти вопросы и пытается ответить настоящий труд.

Умалять роль Николая II было и остается для многих историков признаком хорошего тона и как бы само собой разумеющимся положением. В отечественной истории нет другого государственного деятеля, столь порицаемого и принижаемого, как Николай II. Большинство исторических исследований о Николае II, как отечественных, так и зарубежных, основаны, чаще всего, на мифах, причем мифах, или умаляющих роль последнего русского царя, или совершенно неверно истолковывающих его действия. К таковым относится миф о «слабоволии» Императора, о влиянии на него Распутина, о влиянии на него императрицы, о его узколобом консерватизме и так далее. Эти мифы стали рождаться еще в царствование Николая II, получили широкое распространение после его свержения с престола и продолжают, слегка изменившись, существовать и сегодня. Не надо думать, что это принижение роли Николая II происходит всегда из-за мировоззренческой позиции авторов. Как правило, срабатывает стереотип мышления, идеологические традиции десятилетий. Как хорошо писал Г.М. Катков в своем труде о Февральской революции: «У истины много врагов. И ложь, хоть и самый заметный, но не самый коварный и пагубный. У явной и сознательной лжи, по поговорке, ноги коротки, далеко уйти она не может. Гораздо труднее одолеть обольщение и предвзятость, укоренившиеся легенды и полуосознанный страх, который мешает видеть то, что может разрушить дорогие нам верования».²⁴ Вот эти укоренившиеся легенды и полусознательный страх и продолжают мешать непредвзятому изучению царствования Николая II.

Лишь очень немногие, и тогда, и сейчас, борются с ними (прежде всего, стоит отметить выдающуюся работу С.С. Ольденбурга). Большим шагом вперед в борьбе с «мифологией» стали современные работы А.Н. Боханова, О.А. Платонова, М.В. Назарова, протоиерея Александра Шаргунова.

Одним из весьма распространенных заблуждений является миф о якобы «роковом» шаге Николая II по принятию верховного командования в 1915 году, ускорившим, по мнению многих, революцию 1917 года. В советские годы за аксиому была взята позиция по этому вопросу русских правящих кругов в 1915 году, наиболее ярко выраженная в письме министров Николаю II. На основе этой позиции советской историографией был сделан следующий вывод: безвольный и ограниченный Царь принял командование под влиянием своей жены и Распутина, так как боялся потерять престол и завидовал славе своего дяди великого князя Николая Николаевича. Никаких других концепций не допускалось. Сам факт принятия верховного командования Царем подавался этими авторами с целью лишний раз подчеркнуть степень разложения царского режима. В свете этой концепции строилось отношение советской историографии и к роли Николая II в руководстве вооруженными силами России, сводившееся к отрицанию вообще этой самой роли. В результате из отечественной истории выпадал напрочь огромный период, касающийся одного из самых трагических ее событий – Первой мировой войны.

Изучая и сопоставляя источники, автор пришел к совершенно иным выводам, по сравнению с теми, какие выдвигались и часто до сих пор выдвигаются отечественной и западной историографией. Принятие Николаем II верховного командования имело две причины: военную и политическую. Первая причина заключалась в военных поражениях русской армии, вторая – в созревшем в недрах Государственной думы ползучем государственном перевороте, имевшем целью ограничение власти царя. Этот тихий заговор имел своих сторонников как в правительстве, так и в Ставке. Возглавив армию, Царь наносил по этому перевороту предупреждающий удар. С первой, военной задачей Николай II справился: факты свидетельствуют, что после принятия Царем верховного командования произошел поворот в войне в пользу русской армии. Со второй задачей Царь справился лишь наполовину: он сумел не допустить смычки заговорщиков и армии в 1915 году, но, доверившись новому, им назначенному и им возглавляемому, руководству Ставки, упустил возникновение новой, еще более опасной смычки, приведшей к заговору февраля 1917 года, свергнувшему его с престола.

Настоящая работа не является сотворением нового мифа о «великом полководце» Николае II. Ее цель – освещение истинной роли Царя на посту Верховного Главнокомандующего русской армии в тяжелейшее время: в 1915–1917 годах; истинные причины, побудившие его этот пост занять; а также те последствия, военные и политические, к которым это решение привело. Автор не стал подробно останавливаться на каждом годе пребывания Николая II на посту Верховного Главнокомандующего, не стал отдельно разбирать его роль в каждой военной операции. Цель – дать общую картину военной и политической обстановки в те годы и то, как Николай II действовал в этой обстановке. За отправную точку отсчета взят 1915 год, ставший во многом роковым для царя и России, так как именно этот год обозначил окончательный раскол русского общества, закончившийся февралем 1917 года.

Другая тема, которая так же мало изучена в отечественной и тем более в иностранной историографии, – участие верхушки армии в Февральской революции. В советское время, исходя из большевистских догм, было принято считать, что февральские события развернулись стихийно и были вызваны якобы нехваткой хлеба в столице, усталостью от войны и ненавистью к самодержавию. О заговоре против Царя говорили неохотно, всегда указывая, что он лишь планировался русским капиталом при поддержке Антанты, но произойти не успел из-за того, что пролетариат перехватил инициативу.