Kitobni o'qish: «Игрывыгры»
Часть первая
Трудно быть хорошим. (Питтак, один из семи мудрецов Древней Греции)
***
– Шевельнулся. Сейчас глаза откроет.
– Работаем.
1
Не голова, а колокол. И дятлы внутри. Поубивал бы. Почему так бесчеловечно ярко? Хочется зажмуриться, а никак, глаза закрыты, свет бьет сквозь веки. Пришлось закрыться рукой. Затекшее тело подмерзло, конечности ломило и выворачивало.
Очнувшись окончательно, он приоткрыл глаза: «Что со мной? Где я? И… кто я?»
Утро. Очередное утро. Наверное. Или день.
С первым вопросом – «что со мной» – все ясно, похмелье с отягчающими обстоятельствами. Вчера вышел в отпуск, с друзьями отметил. Дома добавил.
Дома. Ага. Жена. Дети. Почему так тихо? Разошлись по местам отбывания трудовой и образовательной повинностей?
Вот и второй вопрос отпал. Он – Михаил, отец троих детей, ныне отправленных на летний отдых. Печатник районной типографии. Обладатель квартиры на окраине, где уже много лет, как рясой, затягивалось благополучием болото, которое другие люди в других обстоятельствах зовут жизнью. Затягивалось, затягивалось… и затянулось. Оттого и похмелье, не первое и не последнее.
Осталось узнать «где я». На родные пенаты холодное помещение не походило. Белый потолок, нервирующие люминисцентные лампы, кафель цвета обморока, простынка с лиловой кляксой печати…
Руки пробежались по груди, по плечам, по бедрам, по пальцам… упс! Ни верхней одежды, ни нижней. Даже кольца обручального нет. Сволочи. Ничего нет. Вообще.
Вытрезвитель? Больница? На первое не похоже, опыт есть. Если больница – что случилось? И почему так нагло обобрали? Проблем захотели? Будут им проблемы.
Ноги, сброшенные с кушетки, пола не достигли, а в черепе, едва корпус начал движение к вертикали, зашумело. Сидеть, когда извилины водят хороводы, это вам не лежать. Теперь понятно, отчего многие ракеты взрываются на старте. У них ощущения те же. Потому и последствия. Ну, положите обратно на стапели…
Как же гадостно во рту и мыслях. Трудно фокусировавшийся взгляд попал на голую ступню, глаза долго и бессмысленно таращились, не смея поверить: на пальце красовался клеенчатый номерок.
До сих пор зябко было снаружи, теперь похолодело внутри. Такие номерки выдаются в двух случаях: при рождении и наоборот. Первое отпадало за давностью лет и полной нелогичностью. Оставался морг. Все соответствует, если верить кино. И простынка, которой конфузливо прикрыт, и жесткая стальная каталка на колесиках, которую врачи используют для перевозки тяжелобольных… или таких вот начинающих трупов, как Михаил.
Но он жив! Лежак непотребно проскрипел что-то вслед поднявшемуся Михаилу. Вокруг – никого. На вешалке поник рукавами одинокий медицинский халат. Замечательно. Тесное одеяние слегка треснуло на плечах, настроение взлетело, через миг нос с любопытством высунулся за дверь. Тоже пусто. Длинный коридор. Несколько запертых дверей. Потерявшие чувствительность ноги ступали по ледяному полу со стуком робота, мышцы деревянно скрипели, но Михаил упорно пробирался дальше
В покинутом живыми здании все было закрыто, все выключено.
О, приятная новость: у одной из дверей кем-то оставлены грязные резиновые сапоги.
Как же хорошо в обуви, даже мысли прояснились. И подкинули информацию: на улице – ночь, если верить виду за окном. Понятно, почему все разошлись по домам.
Окно! Сладить с защелками и внутренними запорами оказалось плевым делом. Створка распахнулась, Михаил со вкусом вдохнул, и неуклюжий прыжок вынес его наружу.
Кроме того, что темно, снаружи оказалось грязно и промозгло. Под ногами хрустнули ветки раздавленного куста.
Жена, наверное, уже с ума сошла. Впрочем… Если она в курсе, что его отправили в пристанище транзитных пассажиров совсем не на экскурсию…
Думать не получалось, мозг напоминал забытые на включенной плите макароны: все слиплось и подгорает. Инстинкт выживания орал: отключите меня или плесните водички! Водички не было. Только ведущая в реальность полоса асфальта. Серая, во тьме она казалась черной. Черная полоса. Символичненько.
– Молодой человек! – раздалось из-за деревьев и мгновенно увело от интересных размышлений.
«Это я-то молодой?» – порадовался Михаил. В свои сорок с хвостиком… гм, с хвостищем, еще крепкий, но прилично взрыхленный годами, кроме пренебрежительного «мужчина» и окликательно-веселого «эй, дядя», от созданий, подобных источнику приятного голоска, он ничего не слышал. Созданием была молоденькая девушка – очаровательная, темноволосая, но даже в ночи странным образом светло-яркая. В кофточке и не соответствующей обстоятельствам и времени суток мини-юбке. Аккуратная, ароматная, аппетитная. А-а-абалдеть. Не важно, что начинается на «о». Если все в жизни начинать как велят правила, никогда ничего не начнется.
Девушка крутилась около машины, что зарылась брюхом в непроходимую грязь, как свинья в лужу. Видимо, ей (машине) там нравилось, и просьбы самостоятельно выбраться свинский агрегат игнорировал.
– Вот. – Ночное чудное видение развело руками и кивнуло в направлении проблемы.
Странный наряд случайного прохожего девицу не напугал, а только позабавил. Ночью, на пустой улице… Михаил на ее месте засел бы в салоне, заперся и не высовывался, пока пальцы лихорадочно набирали все существующие службы помощи. Или друзей и родственников. Девушку же, как видно, жизнь еще ничему не научила.
Сесть бы самому за руль, да враскачечку, благо, в армии всему научили. В свое время. Тогда этой машиновладетельной пигалицы еще на свете не было. Но вдруг она подумает, что угнать хотят или чего другое нехорошее. Поэтому…
– Подтолкнуть? – Ладони Михаила выразительно показали, как он собирается помочь.
Девушка собралась что-то сказать, ее корпус развернулся… Открытый рот так и остался открытым. Глаза уставились на растопыренные ладони, выражение лица менялось ежесекундно, а взгляд Михаила с запоздалым озарением уперся во вздымавшуюся грудку, четко обрисованную и идеально подходившую для получившегося у него жеста.
Едрить твою через пень-колоду, ругнулся он под нос, пока руки опускались.
Пострадавшая от коммунальной безответственности напряглась:
– Что-что?
– Садись в машину.
Чтобы скрыть смущение, он произнес это по-отцовски сурово, посчитав с высоты возраста, что имеет право.
– Зачем? – донеслось в ответ.
Как ей только права дали.
– Рулить будешь!
Зачем таких вообще за руль пускают? Михаил законодательно запретил бы женщинам водить, если на вопрос о результате приложения силы к не желающему слушаться объекту ответят неправильно. Потому что думать надо о застрявшем автомобиле, который надо толкать, а не о том, о чем они думают.
2
Дымка светового фона над городом напоминала экран защиты от всего-всего, придуманный и с удовольствием вставляемый фантастами в любое произведение. Клубящееся марево пресекало взгляды наружу, за пределы обитаемого мира, и давило встречные попытки звезд и галактик донести свет до братьев меньших. Луна спряталась, но основная часть неба оставалась чистой и ясной. В такую погоду хорошо наблюдать пришествие инопланетян, даже если их нет. Время суток тоже соответствовало. Если бы таинственная незнакомка выпустила щупальца или обратилась в плотоядное насекомое, Михаил не удивился бы. Удивление сошло на нет еще в комнате с нервным неоном.
Пока девушка располагалась на водительском месте, он обошел машину по кругу. Лужа оказалась громадной. Чтобы толкать, нужно влезть по колено.
На Михаиле как по заказу были высокие резиновые сапоги. Бездарной ночной вороне его само провидение послало.
– Заводи. Выровняй колеса.
– Как?
– Прямо! У тебя автомат?
– Что?
– Коробка, говорю, ручная или автомат? Механическая или автоматическая? Коробка передач… Ну, рукоятка между кресел с цифрами или с буквами?
В направленных на него глазах воссияло великое облегчение.
– А-а! У меня вариатор. А что?
– Тогда подгазовывай помаленьку.
Где-то в подбрюшье завязшей махины хрюкнула отлипшая грязь, и подталкиваемая стальная свиноматка выползла из месива. Одновременно помощника обдало мокро-грязной изморосью. Забрызгало все: халат, лицо, ноги…
– Извините, пожалуйста… я случайно… я не хотела…
– Да понимаю, чего уж.
Девица обежала выбравшееся на свободу средство передвижения, в глазах сияло облегчение, как после посещения туалета, если туда несколько часов не пускали.
– Вы врач?
Она обернулась к облеопарденному Михаилу. Глядя, как его недавно белые рукава оттирают с лица, ног и прочего знаки хищного отличия, девица смутилась и добавила, не успев получить ответ на первый вопрос:
– Вас подвезти?
Вот и хорошо, что не успела.
– Да, если не затруднит.
Салон сверкал, Михаилу пришлось постараться, чтобы не коснуться поверхностей запачканным фронтом. Дверца захлопнулась, прозвучал адрес, в ответ юная водительница поморщила лобик.
– Не близко, – сказала она. – Другой конец города.
– Если не по дороге…
– Перестаньте, я не о том.
Двигатель злобно рыкнул на хозяйку-неумеху, машина сначала задумчиво, затем все более резво поскакала в сторону широкого проспекта. Именно поскакала. Тряска по ухабам не давала говорить, каждая челюсть жила собственной жизнью, головы стремились сыграть со стеклами в футбол по бразильской системе.
Через пару минут ямы сменились дребезгом укатанного проселка, а гравий в свою очередь, шуршащим раем. Прыгающие глаза, наконец, смогли сосредоточиться на чем-то одном, а когда заметили, где сосредоточились, пришлось срочно уводить их вправо и, для безопасности на будущее, подальше в окно.
Вокруг – лепота. Мечта таксиста. Тишь да гладь, и никаких гаишников. Хоть гоночную «Формулу» проводи, никому не помешаешь. Конечно, кроме спящих зрителей. Освещенные тоннели улиц походили на лабиринт, где в одном из поворотов игрока ждет тешивший тщеславие приз. Михаил любил ездить ночью. Машины у него никогда не было (если не считать службы в армии, но сейчас речь идет о личном предмете гордости), и под словом «ездить» он понимал быстрое передвижение в любом виде транспорта, которым управляют другие. Сейчас его организм лихо перемещали в пространстве так, что душа не поспевала, движение шло в нужном направлении, лучшего нельзя желать.
Резвая переместительница продолжила:
– Если не возражаете, по пути я на секундочку забегу к себе, это рядом. Вон та многоэтажка в соседнем квартале.
Ухоженный пальчик указал в направлении здания с подземной парковкой. Для небольшого города, в котором человек с зарплатой чиновника средней руки считался богачом, жить в таком доме считалось привилегией. По возрасту, скорее всего, будучи студенткой, новая знакомая не заработала бы на такое жилье самостоятельно, не бывает таких зарплат в обозримой части мироздания. А если надеяться на ипотеку, то надежда умрет последней, поскольку носитель надежды откинет копыта раньше – работать на банк за элитные хоромы придется лет до ста пятидесяти, и еще останешься должен.
Мысли о квартире и деньгах и напомнили о собственном доме.
– Можно позвонить? – попросил Михаил.
– Пожалуйста. Телефон в бардачке.
Когда невесомый аппаратик похолодил руку, вспомнилось, что на улице ночь, и Наташа, наверняка, спит. Если ей своевременно сообщили о «кончине» муженька, то день выдался непростым. Будить не стоило. Лучше обрадовать явочным порядком. Но не отправить хотя бы сообщение Михаил не мог. Быстро пролистнулись «Меню», «Сообщения», «Написать новое», в графе «Кому» пальцы отстучали родные цифры и замерли над буквами текста.
Хм. «Дорогая, я жив, скоро буду»? Нет, лучше так: «Любимая, твой ангелочек летит к тебе с того света».
И что подумает Наташа, когда послание мужа, не ночевавшего дома, придет с чужого номера? А если благоверная надумает перезвонить через некоторое время?!
– Не хотите будить? – поняла девушка, когда неиспользованный мобильник вернулся на место. – Правильно. Настоящего общения ничто не заменит. Я тоже всем бездушным агрегатам предпочитаю живых людей.
Ее челка упала, перекрыв обзор, в тот же миг взмах точеной головки отправил челку на место. Подведенные глаза вместе с целеустремленным носиком следили за дорогой, гладкие щечки напоминали грудь жены, когда она кормила первенца. Тугие выступы соседки еще никого кормили, но объем и стать уверяли, что справились бы на отлично. Руки на руле казались тростинками, одним сжатием мужская ладонь переломит обе. И ведь не боится, паршивка, среди ночи возить незнакомцев.
Михаил намекнул на реалии жестокого мира:
– Живые люди иногда делают больно.
– Поэтому существует мнение, что мы рождены для страданий. Все в мире несет боль, не только люди. Тот же телефон – стоит случиться чему-то серьезному, так сразу или зарядка кончится, или баланс ниже вообразимого, или связь потерялась. А ведь иногда от звонка зависит жизнь!
– Жизнь много от чего зависит, – согласился Михаил.
Вопреки желанию глаза упорно косили на гладкие бедра по соседству, периодически выхватываемые проносившимися мимо софитами фонарей. Правое лихо управлялось с педалями, а левое лениво развалилось, как сытый кот, словно бы в полудреме, но иногда упруго вздрагивая, будто заметив случайную мышь, с которой можно поиграть. Эти две сиявшие горки не давали покоя, но водительнице ничего сказать нельзя – ни пожурить за откровенную демонстрацию голых ног до самого, гм, в общем, до самого «гм», ни предложить прикрыться, мини-юбка других способов покрытия просто не предполагала. Тьфу, вот же словечко прилетело. Покрытие. Смыслом совсем не из терминологии современной сотовой связи, а из более древней, исконной, деревенской.
По щекам вплоть до ушей поползли горячие пятна. Михаил отвернулся, задействовав даже корпус. От резкого движения полы халата с чужого плеча, с трудом натянутые на колени, бесстыдно разъехались.
– Ого. – Девица смешливо стрельнула взглядом. – Похоже, я подобрала незадачливого героя-любовника. Муж застукал?
Спасибо тебе, девушка, за великолепную идею, пригодится как версия, если по дороге еще кто-то увидит.
– Не то, чтобы муж… – Михаил вздрогнул, представив, как некто неизвестный так же выбирается из его (его!) дома, и этому некту столь же любезно помогают и сочувствуют. – Но удирать пришлось, да. Прости за непрезентабельный вид.
Он вздохнул, следствием вздоха стал треск – это вылетела нижняя пуговица. Бывший владелец халата вряд ли предполагал, что в него втиснут несоответствующие габариты. В колодце белого разреза открылась курчавая поросль, туда вновь, как ребенок к сгущенке, потянулось внимание соседки.
Прошиб невыносимый стыд. Но лучше перетерпеть ироничное поглядывание молодой нахалки, чем пробираться в непотребном виде через весь город. Михаил чуть приподнялся, и ткань халата, выдернутая из-под себя влево, с запасом прикрыла всю видимую сторону.
– Меня зовут Михаил, – чуть было не добавив «Васильевич» (но почему-то не добавив), сказал он, чтобы что-то сказать.
Ведь надо о чем-то говорить. Или не надо? Может быть, обоюдный смущающий вид не предполагает светской беседы?
– Жанна, – прилетело в ответ жгуче-звонкое. Такое же чистое и журчаще-переливающееся, как сама девушка-видение, подарок несусветной ночи.
3
Взгляд волшебно тушил последние окна, где еще теплилась жизнь, темнота на улицах становилась почти полной. Уставший город не обращал внимания на то, что происходило внутри. Уличные фонари косились на единственный автомобиль, мешавший погрузиться в тишину и покой, и на большее, чем облить желтой тусклостью, не расщедривались. Наступало время воров и мизантропов, причем ни те, ни другие на глаза старались не попадаться. Возникало ощущение ядерного постапокалипсиса. Одни на всей Земле. Михаил внутренне улыбнулся: а неплохо бы. В такой-то компании.
Машина замерла у не запятнанного совковостью подъезда с видеодомофоном.
– Приехали. – Девичий подбородок указал куда-то вверх. – Я здесь живу.
Шейка грациозно вытянулась, на ней пульсировала жилка. Чуть ниже охранявшими розу шипами выпирали две косточки, на живом нежном воротнике они напоминали петлицы армии, готовой сдаться понравившемуся противнику. Петлицы сходились у выемки, в которой взор тонул, как кораблик из бумаги в воронке ливневого стока. Почему-то вспомнились лунки для гольфа. И прочие лунки. В руки запросилась клюшка. Шумного выдоха сдержать не удалось. Моргнув, Михаил задрал голову вверх, куда указывала девушка.
Состоятельность владельцев квартир в этом доме лезла из всех отсутствующих щелей. Простому работяге в такой терем не попасть. Даже на экскурсию.
Сбоку раздалось доверительно:
– Герой анекдота – звучит круто, но выглядит забавно, а мужчина всегда должен быть на коне, особенно такой боевой. Давайте, я вам что-нибудь из вещей одолжу. Пойдемте.
В отворенную дверцу поочередно выставились крепкие ножки, полоса юбочки при этих движениях уехала к поясу. Вставая, девушка еще раз мелькнула белизной округлостей, в которых утонула сошедшая на нет кружевная ниточка. «Леща» бы ей за такие выкрутасы. Михаил снова моргнул и тоже вышел из машины. Подъездный зев отворился без привычного зубного скрежета, обдав не въевшимся сигаретно-туалетным дурманом, а свеженьким запахом стройиндустрии. Расползлись в стороны дверцы лифта с зеркалом в половину стены, и как-то само собой получилось, что Михаил с девушкой встали внутри вплотную. Ухоженная головка почти уткнулась в его широкую грудь, а страдающий без нижней пуговицы живот реально соприкоснулся с тем, что прекрасно просматривалось сверху.
Завораживающий вид влек и отталкивал. Обычно девичью кожу сравнивают с персиком, но сравнить с каким-то фруктом-овощем сиявшую перед глазами колдовскую ауру, которая только притворялась оболочкой из плоти и крови, значило обидеть ее до глубины души и прочего. Жанна с ног до головы состояла из соблазна. И только из него. Если мужчина еще мужчина, он чувствует такое сердцем и прочими мышцами, хоть как-то связанными с кровотоком.
Что за мысли в проклятую трезвую голову лезут. Женись Михаил на несколько лет раньше, дочь была бы старше ночной знакомой и уже могла бы подарить внуков.
В ответ на впитывающий взгляд вертихвостка только улыбнулась – по-сообщнически нахально и чуточку пакостливо. А в момент остановки лифта потеряла равновесие, и пластилиново-мягкие горы размазались по расплавившейся стене Михаила.
– Пойдем, – отлипая от него, выдохнула Жанна.
И ткнула еще раз, уже нарочно. С не меньшей результативностью. То есть, толчок был как бы приглашением… к выходу из лифта. Или все же?..
Никаких «все же». Михаил достаточно знал жизнь. Не такой уж он дар небес ни внешне, ни внутренне, чтобы с первого взгляда на него запала глупая молодая курочка. Петушков ее возраста в курятнике предостаточно – и красивее, и умнее, и перспективнее. Насчет последнего – в кого ни плюнь, попадешь в точку. Михаил пика несостоявшейся карьеры давно достиг. Оттого и пить начал. Впереди дорога только вниз. Все лучшее уже произошло, все пути пройдены, пора уступать место молодым.
Но как же не хочется…
Снова ему не дали довести закрученную в спираль мысль до логичного конца. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и обнаружил бы в разложенных по полочкам событиях какой-нибудь подвох или нестыковку. Но…
– Вот мы и прибыли.
На них глядела дверь под номером сто одиннадцать.
– Красивый номер, – отметил Михаил.
– Стараюсь, чтобы у меня все было красиво, – рассмеялась Жанна.
Она даже замки отпирала красиво – эротично выгнувшись, склонившись к замочной скважине головой и кокетливо выпятившись тугим задиком. А юбка, черт ее подери, – мини! Михаил кашлянул и вновь уставился на красивый номер.
«Стараюсь, чтобы у меня все было красиво». Тот редкий случай, когда слова не расходились с делом и во всем сопутствовал успех. Бывает же. У кого-то. Остается порадоваться, что хоть у кого-то бывает.
– У тебя получается, – процедил он.
Благодарное движение плечиком, оценившее незамысловатый, но искренний комплимент, скользнуло по его груди.
– Заходите, Михаил, не стесняйтесь, – прозвучало из осветившейся прихожей. – Сейчас подберем что-нибудь.
В квартиру он заходил как в раскрытую пасть крокодила, с теми же трепетом и опаской, с какими дрессировщик кладет голову в зубы зверя, которого считает в основном не способным сжать челюсть для смертельного исхода. Главное слово – «в основном».
– Да я не из стеснительных, – зачем-то начал он оправдываться.
Жанна с невольным смешком указала на его бесподобное одеяние.
– Я заметила.
Смеется? Пусть смеется. Он здесь не впечатление производить, а по делу. А для дела, кстати, без разницы, какие чувства он в странной девушке вызывает. И какие она в нем. И хватит заострять на этом ненужное внимание, а то древняя религия заостризм… или зороастризм, не важно, но она, в общем, тоже что-нибудь заострит, да так, что и до беды недалеко.
Михаил обвел взглядом дорогие хоромы. Роскошная мягкая мебель по центру, встроенные шкафы и прямоугольники дверей вдоль стен, дизайнерские светильники, напоминавшие кадры из фильмов про далекое будущее… А ваза в человеческий рост – видано ли? А телевизор размером больше окна? А картины на стенах, не очень похожие на репродукции? Н-да, из зажиточных эта фифочка. Михаилу до конца жизни на такую обстановку хребет гнуть. И то не факт. Мало того, не просто не факт, а до факта сделанному заключению как из Москвы до Сиднея на троллейбусе.
Кажется, Жанна живет одна. Судя по обстановке. Но спросить не помешает. Во избежание.
– Живешь, как вижу, не с родителями?
– Именно.
– Повезло. Большинство об этом мечтает.
Он умолк, глядя, как соблазнительная ночная ведьмочка по-хозяйски расправляется с туфлями, небрежным стряхиванием с ног отправляя их в угол, а с полочки появляются похожие на мягкие игрушки веселые тапочки. Но успокоиться, не прояснив ситуацию до конца, он не смог.
– А друг? Он не станет возражать против моего безобразного вторжения?
– Во-первых, вовсе не безобразного. – Пушистые отверстия поглотили ножки приглашающей стороны, и эта многовыпуклая в разные стороны сторона с невероятно ободряющей улыбкой протянула приглашаемой стороне пару обычных шлепанцев большого размера. – В том, что произошло, есть и моя вина. А во-вторых, нет никакого друга, я одна.
Одна? И так рискует – не боится среди ночи ввести неизвестного в небедное гнездышко?
– Вы, наверное, замерзли? – всполошилась юная хозяйка. – Сейчас чайник поставлю. Проходите, Михаил, ванная слева. Ополоснитесь. После моей подгазовки, уверяю, вам не помешает. Полотенце берите любое. Халат накиньте. Пожалуйста, заходите, не бойтесь, а я пока с делами закончу.
Он послушно вошел в шикарную ванную, ранее невообразимую даже во сне. Все было замечательно, все прекрасно, все сказочно. Неужели бывают такие отделочные материалы? Надо запомнить на будущее, вдруг руки дойдут нечто похожее дома сотворить.
Многое казалось непривычным. Например, внутри санузла не было ни защелки на двери, ни ширмы. Он слышал о такой моде, а столкнулся впервые. А если подумать, от кого запираться? Одна. Вот ведь. И так спокойно впустила приблудившегося по случаю постороннего. Наверное, видеонаблюдение включено, и неподалеку охрана не дремлет. Или девица настолько доверяет людям? Или – именно ему, который ей чем-то понравился?
Да о чем он опять, взрослый женатый человек, думает?
А о том, что незапираемая изнутри дверь вдруг откроется…
Брысь, негодные мысли, и без вас тошно.
Полилась вода, Михаил избавился, наконец, от медицинского халата, пострадавшего в борьбе с человеческой глупостью, и под струей кипятка ладони взялись отдраивать подмерзшую кожу.
Вчера с друзьями он, конечно, перебрал. В последнее время перебор почему-то происходил все чаще. А все тоска по потерянной молодости и несбывшимся надеждам.
Жизнь остановилась. Когда-то он мечтал. Теперь – вспоминает. Когда-то жаждал перевернуть мир. Теперь мир переворачивает его по собственному разумению. Дети подрастают, жилье имеется, машина даже в планах не светит, перспектив никаких. Стена. Лоб уперся в нее, а жизнь понеслась дальше. А он, Михаил, весь из себя хороший, правильный и порядочный, остался. Чем еще успокоить душу, которая зудит и чешется?
Такие дела. Но вчера, похоже, переоценил возможности, иначе каким образом оказался в морге? И почему наши доблестные медики не заметили, что он еще жив?
Еще жив. Вот ведь сказалось. Как там некоторые чиновники пенсионный возраст именуют – период доживания или дожития? Вот-вот. И пусть Михаил еще не пенсионер, но под указанное определение уже прекрасно подпадает.
Дожитие…
Как же хочется жить, а не доживать.
