Kitobni o'qish: «Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее»

Пьер Весперини

Shrift:

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчики: Екатерина Полякова, Екатерина Лобкова

Гавный редактор: Сергей Турко

Руководитель проекта: Елена Кунина

Арт-директор: Юрий Буга

Дизайн обложки: Алина Лоскутова

Корректоры: Мария Прянишникова-Перепелюк, Ольга Улантикова

Компьютерная верстка: Максим Поташкин

Иллюстрация на обложке: Shutterstock

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Посвящается Софи де Клозе

Предисловие

29 августа 1911 года в калифорнийском городе Оровилл появился индеец. Это был последний представитель одного из племен народности яна, истребленного бледнолицыми в эпоху золотой лихорадки и последующие годы. Его сородичей, живших в Милл-Крик, в 1865 году перестреляли нанятые переселенцами убийцы (кое-кого из них можно увидеть на фотографии того времени: гротескно разряженные, в широкополых шляпах и галстуках-бабочках, с сигарами и выставленными напоказ цепочками карманных часов)¹. Горстка выживших, включая нашего героя, укрылась в лесу, откуда его в конце концов вытеснила урбанизация. Голодный и напуганный, он попал в руки полиции. Алфред Луис Кребер, специалист по индейцам и завкафедрой антропологии Калифорнийского университета, устроил его в Музей антропологии в Сан-Франциско.

Там он стал одновременно живым экспонатом («человек каменного века», «последний индеец-дикарь») и смотрителем музея. И произвел фурор. Кребер очень к нему привязался. Было решено называть его Иши, что на языке яна означает «человек». Иши стал своеобразным талисманом музея и антропологической науки.

Он уцелел во время резни, но не смог пережить последствий другого фактора геноцида коренных народов² – инфекционных заболеваний, принесенных бледнолицыми. Его погубил туберкулез. Кребер находился в Нью-Йорке, когда получил телеграмму от коллеги: тот сообщал, что Иши умирает. Кребер немедленно отправил ответ, прося, когда придет время, соблюсти погребальные обычаи яхи (подгруппы яна, к которой принадлежало племя Иши). Далее Кребер писал:

«Не думаю ‹…›, что вскрытие может дать важные результаты; оно не будет отличаться от обычного рассечения трупа. Пожалуйста, не трогайте его. Что касается распоряжения телом, я должен попросить вас как моего личного представителя не выдавать его никому ни при каких обстоятельствах. Если зайдет речь об интересах науки, скажите от моего имени, что наука может идти к черту. Я не верю, что в этом может быть какая-либо научная ценность. У нас имеются сотни индейских скелетов, которые никто не изучает. Основной интерес в этом случае будет носить нездорово-романтический характер»³.

Письмо опоздало. Тело Иши, не успевшее даже остыть, разрезал на куски еще один его «друг», хирург Сакстон Поуп. Внутренние органы извлекли, взвесили и исследовали. Череп был признан «небольшим и довольно толстым»⁴. Кребер продолжил работу и больше никогда не говорил об Иши.

Я прочитал эту историю много лет назад⁵, и с тех пор она меня не отпускает. Я часто вспоминал ее, когда писал эту книгу. Именно поэтому я посчитал уместным начать с нее.

Несколько уточнений

Прежде всего я хотел бы прояснить три момента, которые могут вызвать недопонимание.

1. Эти размышления, как бы критически они ни звучали, не означают обвинений в адрес деятелей так называемой культуры отмены⁶. Я понимаю их позицию. Но их действия в том виде, какой они имеют сегодня, на мой взгляд, могут только завести в тупик, а в некоторых случаях и привести к катастрофе. Я излагаю свои идеи именно затем, чтобы попытаться это предотвратить.

2. Я не специалист по культуре отмены. Однако меня с самого начала глубоко волновали вопросы, которые она ставит. На мой взгляд, это одна из важнейших дискуссий нашего времени. Поэтому мне захотелось принять в ней участие, опубликовав эти материалы, – в них изложены идеи, которых я пока нигде не встречал.

3. Эти идеи – не истина в последней инстанции, а некие тезисы, которые я попытался обосновать с помощью аргументов, показавшихся мне наиболее ясными и убедительными, и теперь выношу на публичное обсуждение. Движение культуры отмены затрагивает столь различные области, опирается на столь обширную историю, при этом возникло столь недавно и столь разнообразно по своей природе и формам, что идти вперед можно только на ощупь.

Часть первая
Что делать с прошлым? Европейская культура и культура отмены

Естественно, настоящее не подчиняется прошлому. Но без него нам не понять реальности¹.
Марк Блок⁷

В жизни народов, как и в жизни людей, порой наступают те страшные времена, когда кажется, что настоящее предъявляет счет прошлому, сыновья призывают к ответу отцов, а мертвые вынуждены покинуть свои могилы, чтобы предстать перед судом Истории.

Уже несколько лет весь мир видит, как самые выдающиеся личности, дисциплины и произведения западной культуры, от Аристотеля до Черчилля, от пьес Шекспира до «Кармен», не исключая ни классической литературы, ни математики⁸, регулярно оспариваются и критикуются, очерняются и обесцениваются усилиями немногочисленных, но энергичных молодых активистов (как правило, студентов), которые требуют исключить все это из всеобщей культуры. Одним словом, стереть. Отменить.

Основанием для подобных предложений выступает следующая идея: чествование этих деятелей, изучение этих дисциплин, исследование или демонстрация этих произведений означают соучастие в сохранении патриархального, расистского, колониального порядка, который Запад навязывал миру на протяжении многих веков. То, что называется западной культурой, не более чем система легитимации этого порядка.

Многих эти обвинения ставят в тупик. Что ответить тем, кто обвиняет Черчилля в «расистском» мировоззрении? Тем, кто утверждает, что «Кармен» заканчивается фемицидом? Ведь и то, и другое – правда⁹. Но означает ли это, что мы должны снести памятники Черчиллю или переписать финал оперы?¹⁰ Вот в чем заключается вопрос.

Но едва мы успели об этом задуматься, как жрецы храма западной культуры уже перешли в контрнаступление. В ответ на выпады и критику они бросаются проклятиями, источают презрение, цитируют бездушный катехизис и гротескно прославляют себя и ту культуру, которую якобы представляют (но о которой они мало что знают¹¹ и которая для них не более чем аксессуар). Из всех унизительных зрелищ, которые может продемонстрировать нам род людской, пожалуй, ни одно не задевает меня сильнее, чем священнослужитель, стремящийся использовать свои скудные познания для угнетения других и удовлетворения собственных убогих амбиций. Подобные ему заботятся о культуре примерно так же, как лжесвященники заботятся о своих идолах.

Попробуем немного подняться над схваткой, сформулировать эту проблему – одну из важнейших в наше время, как мы вскоре увидим, – и задуматься над ней. Ведь если мы ограничимся тем, что просто займем ту или иную позицию в непрекращающемся споре, то лишим себя возможности мыслить, поскольку будем рассуждать лишь в терминах, заданных этим спором. Это медийное мышление, то есть «не-мышление». Мыслить же всегда следует в тех терминах, которые ты, самостоятельно обдумав, счел наилучшими. Однако язык нынешних ожесточенных дискуссий никоим образом не предназначен для мышления.

Культура-цивилизация и культура-наследие

Чтобы понять необычайный кризис, переживаемый сегодня западной культурой во всем мире, нужно начать с вопроса о том, что же представляет собой эта культура, существование которой пытаются отрицать некоторые интеллектуалы¹².

Если такое явление, как западная культура, существует, то у него, как и у всего, что создано человеком, должно быть начало. Чтобы найти его, нужно прежде всего задаться вопросом: говоря о западной культуре, какой смысл мы вкладываем в само понятие «культура»?

Это слово имеет два взаимосвязанных, но отнюдь не совпадающих значения.

Во-первых, это совокупность знаний, владение которыми делает человека «культурным», – преимущественно в области истории, литературы, искусства и музыки¹³. В этом контексте я буду говорить о культуре-наследии. Именно она и стала мишенью культуры отмены.

Во-вторых, это широкий комплекс идей и убеждений, которые, будучи доминирующими и, следовательно, присущими большинству людей, определяют структуру и функционирование общества – его организацию, институты, практики, сценарии поведения и т. д. Называть эту совокупность можно по-разному: общими знаниями (антропологическая традиция), идеологией (социологическая традиция от Маркса до Пьера Бурдье¹⁴), менталитетом (историографическая традиция школы «Анналов»). В более узком смысле можно также рассуждать о социальном воображаемом (Касториадис), доксе (Бурдье), эпистеме (Фуко) и т. д. Говоря об этом значении слова «культура», я буду использовать название «культура-цивилизация».

Именно из культуры-цивилизации вырастает культура-наследие с точки зрения как европейской культуры, так и культуры отмены. Потому и нам следует начать разговор с обсуждения культуры-цивилизации.

Напрасны были бы попытки отыскать историко-культурную область, которую можно было бы назвать западной. Так называемый Запад на самом деле возник в результате широкого распространения европейской цивилизации. Во всем мире люди, которые вольно или невольно перенимали европейскую культуру, начинали жить на западный манер.

Следовательно, чтобы понять, когда появилась западная культура, нужно ответить на вопрос, когда появилась культура европейская.

Вопреки распространенному мнению, ее истоки лежат не в греко-римской Античности. Античная культура, безусловно, сыграла важную роль в формировании европейской. Но то же самое можно сказать и о Библии, однако никому не приходит в голову утверждать, что европейская культура зародилась на Святой земле.

Европейская цивилизация возникла под влиянием двух процессов, имевших место в IV веке н. э., когда завершение эпохи Античности слилось с началом Средневековья.

Первый – разделение Римской империи на Восточную, которую сегодня обычно называют Византией, и Западную, вскоре распавшуюся на ряд государств, чьи территории стали ядром современной Европы.

Второй – христианизация. Идеи и убеждения, сформировавшие европейские сообщества, определялись церковью, неизменно стоявшей за плечами у политиков, которые ничего не могли сделать без нее.

Этот процесс необходимо рассмотреть подробнее, поскольку он очень важен для понимания нашего прошлого и настоящего.

Христианизация и насилие

Обращение античного мира в христианство произошло отнюдь не естественным путем. Все началось с решения одного правителя – императора Константина¹⁵. В то время лишь небольшая часть его подданных считали себя христианами¹⁶. Более того, как заметил во II веке язычник Цельс, христиане были разделены на такое множество враждующих сект, что у них не было почти ничего общего, кроме названия¹⁷. Примерно через столетие после принятия Константином христианства Августин тоже отмечал это разобщение и с горечью сравнивал его с согласием, царившим среди язычников¹⁸: «Почему мы, почитающие единого Бога, разделены, а они, поклоняющиеся бесконечному множеству богов, живут в мире друг с другом?»

Поначалу не было и речи о том, чтобы правитель навязывал свою религию подданным. Лишь постепенно, на протяжении IV–IX веков, церковь стала призывать, а затем и принуждать императоров и королей к искоренению язычества.

Важно осознавать, что христианизация не была «естественной», «спонтанной», «органичной». Этот процесс носил насильственный характер. Античный мир не был обращен – на него надели ярмо христианства. Старые культы были запрещены, статуи изуродованы, храмы разрушены, священные деревья выкорчеваны, боги низвергнуты. Множество текстов сожгли на больших кострах в центрах городов, угрожая переписчикам, пытавшимся их восстановить, отрубить руки¹⁹. Люди, склонные мыслить независимо или вести себя вызывающе (как известно, одно нередко сочетается с другим), были преданы смерти²⁰. Одним словом, язычество подверглось гонениям.

Это насилие, сопутствовавшее христианизации, так до конца и не утихло. Оно сопровождало весь период, который называют долгим Средневековьем²¹. Порой оно было явным – вплоть до конца XVIII века все, кого справедливо или несправедливо обвиняли в попытке сбросить с себя христианское ярмо, регулярно подвергались наказанию, причем нарочито зрелищному²². А порой скрытым, когда явное применение средств из его арсенала становилось ненужным из-за покорности людей и – что было еще эффективнее – давления рутины и насущной необходимости добывать средства к существованию. Но даже скрытое насилие поддерживает насильственный порядок. Оглядываясь назад, нельзя не заметить, что христианство в Европе никогда не исповедовалось добровольно, искренне и мирно. Всегда существовала нужда в карающем мече, занесенном над головами верующих. И нельзя не заметить, как быстро дехристианизировалась Европа, едва этот меч исчез. Настолько быстро, что возникает вопрос, было ли язычество вообще искоренено.

Условимся понимать под язычеством не единую систему верований – языческих догматов никогда не существовало, – а определенное отношение к божественному. Попробуем кратко его очертить. Язычество рассматривает богов как некую нестабильную, открытую, текучую и таинственную целостность, что исключает любой догматизм. Эти боги присутствуют в природе вещей, а не находятся где-то далеко в трансцендентном мире. Они довольно благожелательны, любят празднества и сами проводят время в веселых забавах²³, пока соблюдаются их права. Этой религии никогда не приходилось прибегать к силе, чтобы завоевать сердца. Она в том или ином виде встречается в большинстве человеческих обществ.

Поэтому у церкви хватило благоразумия не ограничиваться репрессивными мерами. Она ввела ряд религиозных практик, напоминавших о былых временах и в какой-то мере компенсировавших потери, понесенные людьми: праздники и увеселения, культ святых взамен местных божеств, культ реликвий взамен диковинок природы и чудес искусства, которые древние города с гордостью предлагали путешественникам, культ Девы Марии взамен богинь-матерей языческого пантеона. Позднее протестанты гневно отвергли все эти уступки побежденному многобожию²⁴. Однако церковь в целом не меняла свою политику. Эти компромиссы казались ей необходимыми, и она с готовностью закрывала глаза на те немногие остатки язычества, которые можно было встретить в европейской глубинке еще в XIX веке²⁵.

В обмен на эти небольшие поблажки древним религиям она навязала людям радикально новое мировоззрение. Такова была ее цель, и последствия этого мы ощущаем по сей день.

1.См. Buckley 1996, 278.

2.Я использую слово «геноцид» в значении, определенном конвенцией ООН 1948 г. См. Norton 1979.

3.Цит. в Buckley 1996, 258 (письмо Э. У. Гиффорду).

4.Pope 1920, 209, 212. Цит. в Buckley 1996, 258.

5.В примечательной статье Томаса Бакли (1996), откуда я черпаю всю информацию. См. также Trevisan 2014.

6.Кавычки нужны для того, чтобы сразу обозначить, что я работаю с выражением повседневной речи, а не с единым и последовательным объектом реальности, для которого это выражение является простым обозначением. Очевидно, что выражением «культура отмены» мы обозначаем явление с «тысяча и одной вариацией» (Murat 2022, 11), иногда описываемое терминами «культура ответственности» или «пробужденная мысль», что, по мнению Лор Мюра, ближе «к реальности порожденного ею» (там же, 10). Я предпочел выражение «культура отмены», потому что оно кажется мне более расхожим, более нейтральным и, пожалуй, более точным: акцент на негативной стороне движения («отмене») как раз позволяет, на мой взгляд, объединить инициативы, которые в остальном, в позитивном плане идеологий, источников вдохновения и программ, могут различаться довольно сильно. Что не означает, что все движение сводится к этой негативной стороне, – разумеется, оно также несет в себе конструктивные предложения. Одним словом: проще ориентироваться на желание «отменять», чем на какой-либо конкретный смысл, придаваемый тому, что подразумевается под словом «пробужденный». Кроме того, я полагаю, что культура отмены хотя и связана с культурой ответственности, но не тождественна ей.

1.Блок М. Странное поражение. – М., 1999. С. 169. – Здесь и далее, если не указано иное, прим. пер.

7.Bloch 1990, 187.

8.C. Heil, «Wieviel “weiße Vorherrschaft” steckt in der Mathematik?», Frankfurter Allgemeine Zeitung, 1 марта 2021 г.

9.По поводу Черчилля см. ниже.

10.В 2018 г. в постановке на фестивале «Флорентийский музыкальный май» Кармен в финале убивала Хосе выстрелом из револьвера. См., напр., N. Squires, «Italy Gives World-Famous Opera Carmen a Defiant New Ending In Stand Against Violence To Women», The Telegraph, 2 января 2018 г.

11.По поводу этого «жреческого» невежества см. ниже.

12.См., напр., интересные размышления Кваме Энтони Аппиа: Kwame Anthony Appiah, «There Is No Such Thing as Western Civilization», The Guardian, 9 ноября 2016 г., а также Graeber 2018, 25–46.

13.Парадоксальным образом философия, как бы престижна она ни была, на самом деле не входит в багаж «образованного человека». От него не ожидают, что он читал великих философов, но ожидают, что он читал великих литературных классиков. Что до точных наук, они не только не входят в этот багаж, но даже не пользуются особым уважением. Как заметил Ч. П. Сноу в актуальном до сих пор тексте (Snow 1998, 14–15), большинство англичан, считающих себя «образованными», не могут ответить на вопрос: «Что такое второе начало термодинамики?» (хотя «задать этот вопрос ученому значит примерно то же самое, что спросить у писателя: “Читали ли вы Шекспира?”») и даже на более простые вопросы: «Что такое масса?» или «Что такое ускорение?», находящиеся на «той ступени научной трудности, на которой в мире художественной интеллигенции спрашивают: “Умеете ли вы читать?”».

14.Bourdieu, Boltanski 1976.

15.Scheid 2013, 193–208; MacMullen 1981, 131–139; Veyne 2010 [2007], с критикой Баслез (2008), в частности с. 61–64 и 85, по поводу ее идеи деградировавшей элитарной религии.

16.См., напр., Veyne 2010 [2007]: «В те времена [обращения Константина], как считается, от силы пять или десять процентов населения Империи ‹…› были христианами»; MacMullen 2011, 116 («может быть, десятая часть»). См. также суждение великого историка Дж. Б. Бьюри (Bury 1958, 360), на которое часто ссылался, например (кроме Вейна, там же, Питер Браун (Brown 1982, 97): «Никогда не следует забывать, что революция Константина была, пожалуй, самым дерзким поступком, когда-либо совершенным автократом, вопреки и назло подавляющему большинству его подданных. Ведь как минимум четыре пятых населения Империи еще не принадлежали к христианской церкви». Стоит добавить, что большинство этих «христиан» определенно не были христианами в современном понимании этого слова, то есть в большинстве случаев их христианство отлично уживалось с язычеством соседей. И в конце концов закон «объявил смертную казнь для христиан, участвующих в языческих праздниках. Ничто не показывает, что он применялся; затруднение, которое он хотел устранить, пришлось терпеть еще некоторое время» (MacMullen 2011, 70).

17.См. Ориген, Против Цельса, 3, 10–12, цит. в Dodds 2010 [1965], 111. Эта множественность групп происходила и из-за географической удаленности. О представлении христианства как «местного дела» см. Baslez 2008, 95–112, с выводом (с. 11–112): «Таким образом, “католичество”, то есть единство и универсальность церкви, в конце II века было далеко от реальности, так как отдельные сообщества утверждали свою культурную или этническую особенность, а другие – различия в доктрине, что порой коренилось в их местной идентичности».

18.Августин, De utilitate ieiunii, VII, 9 и VIII, 10.

19.См. MacMullen 2011, 16 (откуда взята цитата), с многочисленными ссылками, приведенными в пп. 4 и 5 с. 246. В целом о книгах, сожженных христианами в конце Античности, см. книгу Дирка Романна (2016).

20.См. MacMullen 2011, п. 32 с. 257–258.

21.Идея «долгого Средневековья» принадлежит Жаку Ле Гоффу, который развивал ее во многих работах. См., в частности, Le Goff 1977, 7–15 и Le Goff 1985, 7–13. Но наиболее точно это понятие сформулировано у Алена Герро (неизданное). См. также Guerreau 2001.

22.Здесь я, конечно, вспоминаю о казни кавалера де Ла Барра в 1766 г., потрясшей общественное мнение, как недавно напомнил Патрик Вейл (Weil 2021, 113–115): «Немедленная отмена наказания за богохульство в начале Революции стала реакцией на мученическую смерть кавалера де Ла Барра. “Вся Франция еще трепещет от приговора, вынесенного 7 июня 1766 года кавалеру де Ла Барру и нескольким другим, кому предстояло искупить свою вину жестокой смертью, – писал в 1807 году в своем знаменитом справочнике по юриспруденции адвокат-революционер и юрисконсульт Филипп-Антуан Мерлен из Дуэ. – Жан-Франсуа Лефевр, кавалер де Ла Барр – последний француз, подвергнутый пыткам перед казнью за богохульство. Его подвергли «допросу с пристрастием» – то есть попросту переломали кости. Затем его обезглавили и сожгли на костре, прибив к груди экземпляр «Философского словаря» Вольтера. Ему было двадцать лет”».

23.См. Boyancé 1972 [1937], в частности с. 209–227.

24.См., напр., Smith 1990, 20–25 и 92. Но эта полемика началась еще в Античности. См., напр., критику культа мучеников манихейцем Фавстом (MacMullen 2011, 178–180).

25.См., напр., увлекательное исследование каноника Севрена (1946) «Народные верования и сверхъестественная медицина в Эр и Луар». Тем не менее страхи сохранялись. См. ниже пп. 26 и 27.

Bepul matn qismi tugad.