Когда портье позвонил и сообщил, что в вестибюле гостиницы ее ожидает некий джентльмен, Гарриет Прингл поспешно бросила трубку и выбежала из комнаты, даже не обувшись.

Уже два дня она не отходила от телефона. Последние три ночи в Афинах ей не спалось из-за тревоги и нетерпения. Ее муж остался в Румынии – стране, которую после отъезда Гарриет оккупировали немцы. Возможно, ему удалось сбежать. Возможно, сейчас он ожидает ее в вестибюле. Добежав до угла, она увидела, что это всего лишь Якимов в своей обвисшей панаме, и пошла обратно за туфлями, однако по-прежнему торопливо. Даже Якимов мог принести какие-то вести.

Спустившись вновь, она увидела, что Якимов сгорблен, словно старая лошадь. Гарриет охватили самые страшные предчувствия, и, не в силах вымолвить ни слова, она коснулась его руки. Он поднял печальное лицо и, увидев ее, заулыбался.

– Всё хорошо, – сказал он. – Наш дорогой мальчик уже в пути.

Ему так хотелось поскорее успокоить ее, что его большие виноградно-зеленые глаза чуть не выскакивали из глазниц.

– Записал сообщение от него. Где-то оно у меня лежит. Здесь, что ли… Кто-то в Бухаресте позвонил в Британскую миссию. Один из наших ребят сказал мне: мол, вы же знакомы с миссис Прингл, так занесите ей весточку. – Он продолжал шарить в карманах чесучового пиджака. – Это просто листок такой, знаете, записка.

Он залез в нагрудный карман, и она увидела, как в прорехах пиджака мелькает фиолетовый шелк рубашки, а в прорехах рубашки – иссиня-белая безволосая подмышка. Все карманы прохудились, и записка могла давно потеряться. Гарриет не дыша наблюдала за поисками, понимая, что малейший признак нетерпения только встревожит Якимова.

Теперь между ними установились вполне приятельские отношения, но так было не всегда. Год назад Якимов – князь Якимов – поселился у них в квартире и отказывался съезжать до тех пор, пока не счел Бухарест слишком опасным местом. Гарриет не любила Якимова, а он ее боялся, но, встретившись в Афинах, они поладили. Он был единственным человеком в этом городе, кто понимал ее страхи, и его утешение стало единственной опорой для Гарриет.

– Вот она! – воскликнул Якимов. – Вот! В целости и сохранности!

Она взяла бумажку и прочла: «Отправился в путь. Встретимся вечером».

Видимо, сообщение пришло несколько часов назад. День близился к вечеру. Гай, должно быть, уже приземлился в Софии и выяснил, как и она несколькими днями ранее, что румынский самолет дальше не летит и ему придется продолжать путь на самолете «Люфтганзы». Немецкая авиакомпания дала согласие на перевозку граждан союзных стран над нейтральной территорией, но ходили слухи, что некоторые самолеты отправляли в Вену, где британских подданных арестовывали. Гарриет это не грозило, но Гай, будучи мужчиной призывного возраста, рисковал.

Видя, как у нее вытянулось лицо, Якимов потрясенно спросил:

– Разве вы не рады? Это же великолепная новость!

Она кивнула и опустилась на диван, прошептала: «Просто замечательная» – и закрыла лицо руками.

– Дорогая моя!

Гарриет подняла голову. В глазах у нее стояли слезы. Она рассмеялась:

– Гай прилетит вечером!

– Ну вот! Я же говорил, что всё будет хорошо.

Смесь облегчения и усталости окончательно лишила ее сил. Гарриет не двигалась с места, понимая, что ожидание еще не закончилось. Предстояло дожить до вечера.

Якимов с тревогой посмотрел на нее:

– Почему бы нам не прогуляться? Подышать воздухом. Это пойдет вам на пользу.

– Да. Да, с удовольствием.

– Так надевайте же шляпку.

Когда они вышли из гостиницы, Гарриет почувствовала себя как после долгой болезни. Улица была вся в тени, но впереди виднелся солнечный свет. Якимов повернул в другую сторону, и она попросила:

– Пойдемте туда.

– Туда? – сконфуженно переспросил он. – Это площадь Конституции. Хотите по ней пройтись? Так мы сделаем крюк.

– Разве мы куда-то спешим?

Якимов не ответил. Они вышли на площадь, где располагался небольшой сквер, скучный и пыльный. На деревьях висели выцветшие апельсины. Дома вокруг заняты гостиницами и важными конторами, пояснил Якимов. Некоторые были облицованы мрамором, другие оштукатурены и выкрашены в розовый цвет. Во главе площади высилось здание парламента. Когда-то это был дворец, и строение до сих пор сохраняло некоторое величие. Его окружал городской парк – заросли кустарника, над которыми вздымались пернатые верхушки пальм. У входа в парк росли четыре огромные пальмы с серебристыми стволами. Дома, деревья, автомобили, пальмы, прохожие – всё словно дрожало в жарком мареве осеннего дня.

Афины, подумала Гарриет. Долгожданное убежище.

Бухарест располагался в сердце Европы, а этот город лежал у самого Средиземного моря. В Бухаресте уже начиналась зима. В Афинах, казалось, лето будет длиться вечно.

Если удастся дожить до вечера, они встретятся с Гаем. Она представила, как его самолет летит над бирюзовым Эгейским морем, и мысленно пожелала ему не сбиться с курса. Гай оставил позади несчастную столицу и маниакальных ставленников «нового порядка». Оставалось только дождаться его благополучного прибытия. Мысли вышли из-под контроля, и ей вспомнились те, кого они оставили позади. Например, Саша.

Якимов, изображая хозяина и экскурсовода, указывал ей на местные достопримечательности. Осознавая свое превосходство, он держался довольно величаво.

– Неплохой городок, – сказал он. – Мне всегда здесь нравилось. Ваш старый Яки тут свой.

Он оставил позади свои долги, а новые знакомые пока ничего об этом не знали. Ему удалось найти работу. Хотя одежда его уже не поддавалась починке, ее выстирали и отгладили, и он носил ее с видом человека со значительным прошлым. Кивнув в сторону нарядного здания на углу, он пояснил:

– Это «Гранд-Бретань».

– А что это такое?

– Ну, дорогая моя! Это лучшая гостиница. «Гранд-Бретань». Яки тут не раз бывал. Пожалуй, перееду сюда, когда обзаведусь деньжатами.

Свернув на главную улицу, он начал оступаться. Всё его длинное, худое тело словно обвисло. Они прошли едва ли пару сотен ярдов, но, пробираясь сквозь толпу, он начал жаловаться:

– Очень долгая прогулка. Вашему бедному Яки такое тяжело. Ноги уже не те. Утомительное место: то вверх, то вниз, жарко, пыльно. Постоянно надо подкрепляться.

Впереди показалось большое кафе. Облегченно вздохнув, Якимов заявил:

– Новое кафе «Зонар»! Неплохое место. Мое любимое, знаете ли.

Всё здесь было сверкающе новым: большие окна, полосатые навесы, выставленные на улицу столики. Посетители были одеты по-летнему: женщины в шелках, мужчины в серебристо-серых костюмах. Официанты, все в белом, разносили на блестящих подносах сияющие на солнце кофейники. На витринах внутри кафе красовались конфеты и изысканные торты.

– Кажется, здесь довольно дорого, – сказала Гарриет.

– Пожалуй, – согласился Якимов. – Но удобно. Надо же куда-то ходить.

Они перешли улицу. Подойдя к кафе, Якимов остановился:

– Если бы у меня были при себе деньги, я бы пригласил вас передохнуть здесь.

Так вот каков был его замысел! Гарриет поняла намек. Он доставил ей благую весть и теперь ожидал вознаграждения.

– Мне удалось обменять в гостинице немного румынских денег, – сказала она. – Позвольте мне угостить вас.

– Ну как же, дорогая моя, разумеется. Если вы хотите отдохнуть, я с радостью к вам присоединюсь.

Он опустился в ближайшее плетеное кресло и с важным видом спросил:

– Чего бы вам хотелось?

Гарриет сказала, что выпила бы чаю.

– Думаю, мне стоит выпить капельку коньяка. Чай сушит горло.

Когда им принесли напитки, официант положил рядом с бокалом Якимова счет. Тот пододвинул его к Гарриет и стал с довольным видом потягивать коньяк.

– Здесь очень большая русская колония, знаете ли, – сказал он. – Прекрасные люди, все лучшие семейства. И здесь есть русский клуб, где подают русские блюда. Просто восхитительно. Один из членов этого клуба сказал мне: прекрасная, мол, у вас фамилия, ваш отец не служил при дворе?

– И что же, служил?

– Не спрашивайте меня, дорогая, всё это было так давно. Яки тогда был совсем ребенком. Но мой отец и вправду входил в число приближенных ко двору лиц, тут сомневаться не приходится. Мое соболиное пальто ему подарил сам царь. Я вам не рассказывал?

– Возможно, упоминали как-то.

– Вы, наверное, знаете, что моя матушка скончалась?

– Я не знала. Мне очень жаль.

– Никакого больше содержания. Старушка была очень добра ко мне, но не оставила ни гроша. Жила на ренту. Ничего не осталось. Рента – дурное изобретение.

Он осушил бокал и выжидающе глянул на Гарриет. Та кивнула, и он снова подозвал официанта.

В прошлом ей претила жадность Якимова, но теперь она оставалась равнодушна. Важным было только одно – скоротать несколько часов. Время было препятствием, которое надо было преодолеть. Больше всего на свете ей хотелось увидеть автобусную остановку на взлетном поле.

– Взгляните-ка на того типа! – сказал Якимова. – Того, что увешан коврами. Это турок. Я знал одного такого в Париже. Мой друг, американец, купил у него весь товар. Бедняга отправился домой без единого ковра, подхватил пневмонию и умер.

Гарриет улыбнулась, понимая, что Якимов пытается развлечь ее, но не смогла сосредоточиться на его болтовне. Она огляделась. Спокойная атмосфера Афин тревожила ее: ей никак не удавалось поверить, что она находится в безопасном и уютном месте. Ее мыслями всё еще владела тревога последних месяцев. Якимов продолжал болтать, но окружающая обстановка растаяла перед ее взором, и вместо уютного кафе Гарриет вдруг увидела их бухарестскую квартиру такой, какой они нашли ее накануне ее отъезда. В тот вечер, вернувшись домой, Принглы увидели, что двери распахнуты, повсюду горит свет, белье с постелей сброшено, фотографии в рамках разбиты, ковры сорваны со стен, а книги раскиданы по полу.

Они с Гаем укрывали Сашу – юного еврея, дезертировавшего из армии. Бандиты из «Железной гвардии» искали компромат на Гая, а нашли Сашу. Мальчик исчез. Более они ничего о нем не знали – и, возможно, уже никогда не узнают.

Якимов откашлялся, пытаясь привлечь ее внимание. Его бокал снова опустел, но в этот момент показался автобус, идущий к аэродрому. Гарриет покопалась в сумочке в поисках денег.

– Мне надо идти, – сказала она.

– Не уходите, дорогая моя. У нас хватит времени еще на один бокальчик. Автобус стоит здесь минут двадцать. Он вечно здесь стоит. Еще один… хотя бы один…

Якимов мрачно наблюдал за удаляющейся фигурой Гарриет. Если бы он знал, что она бросит его так скоро, то не торопился бы допивать коньяк.

Гарриет села в автобус, готовая ждать сколько потребуется. Она словно одержала еще одну победу над временем. Ей казалось, что к тому моменту, когда самолет Гая приземлится, она окончательно победит свою тревогу.

2

Самолет Гая прибыл точно по расписанию. Он приземлился в тот восхитительный, воспетый Пиндаром момент, когда мраморный город и окружившие его холмы сияли в закатных лучах, подобно лиловой аметистовой друзе.

Стоя на выгоревшем взлетном поле, Гарриет ожидала этого волшебного сияния, которое должно было предвосхитить появление Гая. Закатное великолепие стало бы своеобразным подарком ему. Но вот буйство красок достигло апогея, после чего свет начал меркнуть; некоторое время на верхушках холмов еще виднелись винно-красные отблески, после чего угасли и они, и Гарриет осталась наедине со своей тревогой. Лишь через час над Парнис^[1] замигали посадочные огни самолета «Люфтганзы».

Наконец самолет сел. Гарриет увидела Гая на ступеньках трапа. Он был близорук и, ослепленный светом фонарей, понимал, что не найдет ее сам, поэтому просто застыл там в ожидании – большой, неряшливо одетый мужчина в очках, в одной руке книга, в другой – старый рюкзак. Несколько секунд она глядела на него, не веря своим глазам, а потом побежала. Когда они встретились, она расплакалась.

– Что случилось? – спросил он.

– А ты как думаешь? Я переживала!

– Ну не за меня же! – Он рассмеялся, затем нахмурился, чтобы скрыть беспокойство, и взял ее за руку. – Ты же знала, что я справлюсь.

Он был столь скромен, что не ожидал, что Гарриет так встревожит нависшая над ним опасность. Он обнял жену и сказал: «Глупышка». Она прижалась к нему и повела к таможенному пункту.

Когда багаж выгрузили из самолета, Гай забрал свой чемодан. Он сходил на их старую квартиру и набил рюкзак и чемодан книгами.

– А как же твоя одежда? – спросила Гарриет.

– У меня в рюкзаке есть смена белья. С остальным я возиться не стал. Одежду везде можно достать.

– Как и книги, – сказала она, но спорить было уже поздно. – В квартире кто-то был?

– Нет, там всё так же, как и было.

– Никаких вестей о Саше?

– Никаких.

Когда автобус остановился на углу напротив «Зонара», Гарриет указала на сияющие окна и столики, окруженные плетеными стульями, и сказала:

– Там сидит Якимов. Это его любимое место.

– Яки тоже здесь! Прекрасно! Давай отнесем багаж и пойдем к нему.

– У тебя есть деньги?

– Ни единой драхмы. Но у тебя же что-то есть?

– Совсем немного. И я жутко устала.

Гаю не терпелось погрузиться в новый мир, но он вынужден был признать, что тоже устал. Это его встревожило, но, поразмыслив, он сказал:

– Прошлой ночью я не спал. Может быть, в этом дело.

– И чем ты был занят?

– Мы с Дэвидом играли в шахматы. Я хотел переночевать в нашей квартире, но Дэвид сказал, что это будет безумием, поэтому мы пошли к нему.

– Ты оставил его в Бухаресте?

– Нет. Его должность не подразумевает дипломатических привилегий, поэтому его выслали в Белград. Мы вместе добрались до Софии.

Гай улыбнулся, вспоминая их прощание. Как сказал Дэвид, они были свидетелями bouleversement^[2] до самого конца.

– Когда мы ужинали, – сказал он, – вокруг сидели одни немецкие офицеры. Мы никак не могли перестать смеяться. Я решил, что останусь в случае необходимости, и Дэвид называл меня стойким оловянным солдатиком. Мы так хохотали. Немцы то и дело на нас оглядывались. Видимо, думали, что мы сумасшедшие.

– Ты и есть сумасшедший, если хотел остаться в Румынии.

– Ну не знаю. Мне не приказывали уехать, но на следующее утро на меня набросились в миссии и сказали, что нас всех высылают. На этот раз безотлагательно. Дэвид как раз собирался в аэропорт, так что я поехал с ним. Молодой Фицсимон обещал сообщить тебе.

– Да, кто-то сюда дозвонился. Якимов мне передал. Знаешь, он говорит, что занимает ужасно важный пост. Его взяли в Информационное бюро.

– Милый Яки. Я буду ужасно рад его видеть.

В тусклом освещении, царившем в подвальной столовой гостиницы, обычно свежее лицо Гая казалось серым и осунувшимся. Пока они ужинали, он то и дело вздыхал от усталости и удовольствия, но не выказывал ни малейшего намерения идти спать. Вечер только начинался; неизвестно, что их еще ожидало.

– Пойдем посмотрим город, – предложил Гай.

Они отправились в «Зонар», но Якимова там не было. Они побродили по улицам еще с полчаса, но так и не встретили ни одного знакомого. Гай был явно разочарован и наконец признал, что совершенно выбился из сил и хочет вернуться в гостиницу.

В свое первое утро в Афинах Гай объявил за завтраком:

– Мне нужно встретиться с директором и получить работу. Ты уже что-нибудь о нем узнала?

– Только то, что его зовут Грейси. Якимов его не знает, а я слишком беспокоилась о тебе, чтобы заниматься этим.

– Пойдем в Организацию^[3]. Объявим о нашем прибытии и попросим устроить нам встречу с Грейси.

– Да, но не сегодня же. Это наше первое утро здесь! Я думала, что мы пойдем к Парфенону.

– Парфенон! – Гай был потрясен этим предложением, но, увидев, что она говорит серьезно, смягчился. – Обязательно пойдем, но не сегодня. Во-первых, у нас нет времени.

– Я думала, что так мы можем отпраздновать твой приезд. Мне хотелось, чтобы это было первым, что мы сделаем тут вместе.

Гай рассмеялся:

– Но мы же никуда не спешим, верно? Парфенон простоял две тысячи лет, простоит и до завтра. Возможно, даже и до следующей недели.

– Как и Организация.

– Будь же благоразумна, милая. Я не в отпуске. Всем, кто вынужден был уехать, полагалось явиться в каирское представительство. Меня вообще не должно быть здесь. Я рисковал, приехав сюда, и, если я сразу же отправлюсь на прогулку, делу это не поможет.

– Никто не знает, что ты здесь. Мы потратили бы всего лишь одно утро, – запротестовала Гарриет, но вяло, понимая, что Гай, как обычно, прав. Каир стал своего рода чистилищем для британских сотрудников, которых вытеснили из Европы немецкие войска. Надеясь избежать этого болота, Гай наперекор приказам прилетел в Афины. Он мог оправдаться, лишь найдя работу.

Видя разочарование Гарриет, Гай сжал ее руку.

– Мы обязательно проведем утро вместе, обещаю. Как только всё устроится. И если ты хочешь пойти к Парфенону – что ж, мы обязательно туда пойдем.

Оказалось, что Гай уже узнал у портье дорогу к Организации. После завтрака им предстояло тут же отправиться в путь. Канцелярия располагалась в школе, а школа находилась в старом районе недалеко от музея. По совету портье они сели в трамвай, который проходил мимо гостиницы, и, устроившись на втором этаже, разглядывали многолюдные улицы, залитые утренним светом. Вложив свои пальцы в ладонь Гая, Гарриет сказала:

– Мы здесь вместе. Что бы ни произошло, этого у нас никто не отнимет.

– Никто, – подтвердил Гай. – Мы здесь останемся.

Гарриет была впечатлена. Гай по природе был терпелив и не склонен к жалобам, поэтому его редко высказываемые требования к жизни имели, казалось, сверхъестественную силу. Она тут же поверила, что они и вправду тут останутся.

Улицы вокруг площади Омония, застроенные старомодными домами, были обшарпанными, однако школу – большое здание на углу – отреставрировали, вернув ей былое величие XIX века, и разбили перед ней клумбы с цинниями и геранью. Двустворчатые двери были прихотливо отделаны латунью, а стекла в них украшены выгравированными ирисами. Внутри застеленная красным ковром лестница вела к еще одной застекленной двери с табличкой «Лекционный зал». Заглянув внутрь, Гарриет увидела человека, обращавшегося с кафедры к студентам.

– Угадай, кто там читает лекцию? – тихо спросила она Гая. Тот был слишком близорук, чтобы разглядеть преподавателя.

– Кто?

– Тоби Лаш.

– Да ты что!

– Собственной персоной. С трубкой, как обычно.

Гай схватил ее за руку и потянул прочь.

– Думаешь, они оба тут? Тоби и Дубедат?

– Наверное. Кажется, Якимов упоминал, что Тоби занимает здесь какой-то важный пост.

Помолчав немного, Гай решительно сказал:

– Это хорошо.

– Почему же?

– Они смогут замолвить за меня словечко.

– Но станут ли?

– Почему нет? Я же помог им, когда они нуждались в помощи.

– Да, но, когда в помощи нуждался ты, они сбежали из Румынии и бросили тебя разбираться самостоятельно.

Они стояли в коридоре, где на дверях висели таблички: «Директор», «Старший преподаватель», «Библиотека» и «Комната отдыха преподавателей». Прежде чем Гарриет успела добавить еще что-нибудь о Лаше и Дубедате, Гай открыл дверь библиотеки и сказал:

– Подождем здесь.

За конторкой сидела гречанка. Она дружелюбно поприветствовала их, но пришла в ужас, стоило Гаю поинтересоваться, когда можно увидеть директора.

– Директора здесь нет, – ответила она.

– А где его можно найти? – спросила Гарриет.

Девушка опустила взгляд и покачала головой, словно директор был слишком великим человеком, чтобы обсуждать его вот так запросто.

– Если вы подождете, – сказала она Гаю, – то можете увидеть мистера Лаша.

– Я бы хотел договориться о встрече с мистером Грейси, – сказал Гай.

– Не думаю, что это возможно. Вам надо будет поговорить с мистером Лашем. Но я могу записать вас на прием к мистеру Дубедату.

– А мистер Дубедат сейчас здесь?

– Нет, что вы. Сейчас его нет. Он очень занят. Он работает дома.

– Понятно.

– Пойдем отсюда, – пробормотала Гарриет.

Гай был сконфужен.

– Если мы уйдем, – возразил он, – нам придется сюда вернуться. Раз уж мы здесь, лучше подождать и поговорить с Тоби.

Гай отправился разглядывать книжные полки, а Гарриет осталась у двери. Ей хотелось увидеть, как отреагирует Тоби Лаш, встретив их здесь. Лаш и Дубедат когда-то прибыли в Бухарест из оккупированных стран, и Гай взял их на работу. Эта парочка сдружилась и в один прекрасный момент, не посоветовавшись ни с Гаем, ни с кем-либо еще, втайне покинула город, опасаясь германского вторжения.

Гарриет услышала, как Тоби шаркает ногами в коридоре. Он нажал на дверную ручку и ввалился внутрь; руки его были заняты книгами, волосы упали на глаза. Он наткнулся на Гарриет, узнал ее и в смятении уставился на нее. Подозрительно оглядевшись, он увидел Гая и уронил книги, после чего схватился за свою трубку. Присосавшись к ней, он пришел в себя и выдавил:

– Ну надо же!

Гай обернулся, улыбаясь так невинно и дружелюбно, что Тоби тут же успокоился, бросился к нему и схватил его за руку.

– Это просто чудо! – воскликнул он, тряся своими пышными усами. – Просто чудо! И Гарриет здесь!

Он обернулся к ней, словно только что ее заметил.

– Когда вы сюда приехали, дорогие мои?

Гай уже собирался ответить, как Тоби воскликнул: «Пойдемте в кабинет!» – и вытеснил их из библиотеки, так что они не успели сказать ни слова. Он отвел Принглов в комнату, на двери которой висела табличка «Старший преподаватель», усадил на стулья, а сам устроился за большим столом.

– Ну что ж, – сказал он с довольным видом и оглядел их, выпучив глаза в комическом изумлении, словно сомневаясь в их реальности. – Кто бы мог подумать! То есть вам всё же удалось сбежать от этого всего?

– От чего именно? – спросила Гарриет.

Тоби воспринял ее слова как шутку. Пока он хохотал, его грубое бледное лицо исказилось, словно было слишком мягким, чтобы удерживать форму. Он крепко сжимал свою трубку – единственный надежный ориентир в мире, где могло произойти всё что угодно. На нем был всё тот же старый пиджак с кожаными заплатками, бесформенные фланелевые штаны, которые он называл «трубами», и тяжелые ботинки, но его манера держаться свидетельствовала, что он стал влиятельным человеком. Когда с приветствиями было покончено, Тоби с важным видом устроился в кресле и обратился к Гаю:

– Держите путь на загадочный Восток, так? Загадочный Ближний Восток, вернее?

– Нет, мы хотим остаться здесь. Вы можете устроить мне встречу с Грейси?

– Вот как!

Тоби опустил взгляд. Пока он размышлял над просьбой Гая, голова его опускалась всё ниже и ниже, пока наконец он не сказал благоговейным тоном:

– Мистер Грейси очень болен. Он не дает обычных аудиенций.

– Может быть, устроить необычную аудиенцию? – вмешалась Гарриет.

Тоби покосился на нее, вытащил изо рта трубку и торжественно сообщил:

– Мистер Грейси повредил позвоночник.

Он сунул трубку обратно в усы и принялся раскуривать ее.

– Кто занимается его работой, пока он нездоров? – спросил Гай.

– Хм, хм, хм. – Тоби, посасывая трубку, бросил одну спичку и зажег другую. – На самом деле никто.

– А кто его замещает?

– Сложно сказать. Мистер Грейси не занимается никакой работой, но ему нравится думать, что он по-прежнему всё контролирует. Сами понимаете!

Гай кивнул. Он и вправду легко мог понять эту ситуацию.

– Но у него же должен быть заместитель. Не мог же он управлять всем этим в одиночку.

– Ну нет.

Тоби зажег очередную спичку; последовала длинная пауза: он раскуривал трубку. Наконец, как ни странно, из чашечки всё же потянулся дым, и Тоби, помахав спичкой, с заговорщическим видом склонился к Гаю.

– Сказать по правде, когда мы приехали, то нашли мистера Грейси в затруднительном положении. Двое его помощников незадолго до того сбежали, оставив его… – Тоби нервно глянул в сторону Гарриет, – в затруднительном положении.

– Почему?

– Так вышло. Причины мне неизвестны, но сами знаете, как это бывает: недопонимание, кто-то погорячился… Такое случается! Как бы то ни было, они уехали.

– Как им это удалось? Сотрудники же являются военнообязанными.

– Их перевели. У одного из них были связи: его отец член парламента или что-то в этом духе. Мутная история, на мой взгляд. Они хотели уехать домой, но их отправили на Дальний Восток. Мистер Грейси заявил, что ему нужны новые помощники, но в Лондоне не нашлось никого. У них свои нормативы. Ему сказали, что придется подождать и обойтись силами местных учителей. У него было два-три грека и один мальтиец, но читать лекции было некому. В этот момент мы сюда и приехали.

– Значит, вы спасли положение?

– Можно сказать и так.

– И кто теперь читает лекции? – спросил Гай.

– Некоторые читает Дубедат. Кстати говоря… – в голосе Тоби зазвучала застенчивая гордость, – я и сам иногда читаю лекции.

– По какому предмету?

– По английской литературе, конечно.

У Гая, казалось, не было слов, и Гарриет сказала:

– Судя по всему, Грейси будет рад приезду Гая.

Лицо Тоби напряглось.

– Ну, этого я не знаю. Не могу сказать.

Он уставился на стол и пробормотал:

– Людей всё меньше… работы здесь особо нет… местных учителей приходится увольнять… тут очень тихо.

Гарриет перебила его:

– Из того, что вы сказали, следует, что здесь некому было навести порядок.

– Это будет решать мистер Грейси.

Тоби выпрямился и наградил Гарриет суровым взглядом. Пытаясь исключить ее из разговора, он повернулся к Гаю:

– Мистер Грейси пострадал в результате несчастного случая, но он отказывается признавать свое поражение. Им можно только восхищаться. Он как может управляет делами из постели, если вы понимаете, о чем я. Ему нельзя противоречить, нельзя заявить: «Вы не справляетесь, тут надо навести порядок». Не так ли?

Он нахмурился, и Гай, тронутый этой речью, сочувственно кивнул. Последовала долгая горестная пауза, которую прервала Гарриет:

– Когда Гай может встретиться с мистером Грейси?

Тоби выпрямился и положил ладони на стол, словно недостаток такта со стороны Гарриет вынуждает его продемонстрировать, кто здесь главный.

– Я мог бы… – Он заколебался и затянулся трубкой, прежде чем продолжить. – Я мог бы устроить вам встречу с Дубедатом.

– Вы что, шутите? – спросила Гарриет.

Не обращая на нее внимания, Тоби обратился к Гаю:

– Не знаю точно, когда он сможет вас принять. Возможно, не в ближайшие дни. Он по уши в работе. Он здесь почти что за главного, знаете ли! Но я уверен, что он согласится с вами встретиться.

Тоби уверенно кивнул и поднялся на ноги.

– Где вы остановились?

Он записал название их гостиницы, после чего протянул Гаю широкую мягкую ладонь.

– Мы с вами еще встретимся, – пообещал он. – И я сделаю для вас всё, что могу. Обещаю.

Вернувшись в пыльную уличную жару, Принглы молча дошли до площади Омония, после чего Гарриет взорвалась:

– Аудиенция с Дубедатом! До чего мы дошли!

Гай коротко рассмеялся и вынужден был признать:

– Это было неожиданно.

Он был бледен, и Гарриет не стала говорить ему, что, по ее мнению, причиной всего произошедшего была его чрезмерная щедрость. Тоби был абсолютно некомпетентен, Дубедат был весьма посредственным преподавателем. Никаких талантов у них не было. Гай мог бы справиться без них – и в конце концов ему пришлось справляться без них. Если бы он их не нанял, их бы отправили в Египет и, возможно, мобилизовали бы. Теперь же они затаили злобу, потому что Гай не давал им развернуться. Тоби хотел стать лектором, но Гай не желал об этом и слышать. Вспоминая, каким тоном Тоби сказал: «Я и сам иногда читаю лекции», Гарриет понимала, что он так и не простил Гаю того, что тот встал на пути к его мечте. Теперь она видела, что Гай мог вызывать в людях и враждебность. Он давал им не слишком мало – наоборот, слишком много. От тех, кто дает много, всегда ожидают большего, и именно их винят, когда они отказывают.

– На твоем месте я бы настояла на встрече с Грейси, – сказала она. – И не принимай никаких отказов.

– Я обязательно добьюсь встречи с ним. Я скажу Дубедату…

– Ты же не будешь встречаться с Дубедатом? Было бы глупостью вообще иметь с ним дело.

– Почему нет? Он же наш товарищ.

– Как и Тоби Лаш.

– Тоби – скотина, но Дубедат совсем другой. Он не дурак. С ним проще будет договориться.

– Посмотрим.

У веры Гая – даже ничем не подкрепленной – были свои основания, и Гарриет не хотела поколебать его решимость. Их положение и так было шатким. Она удовольствовалась тем, что сказала:

– Тоби думает, будто запугал нас, и мы уедем. Он знает, что денег у нас мало. Без денег сложно задержаться в чужой столице.

– Мы задержимся здесь настолько, насколько получится, – сказал Гай.

На улице Стадиум он нашел бюро обмена, где обменял румынские леи на драхмы. Обмен был произведен неохотно и по самому невыгодному курсу, но Гай был рад получить хоть какие-то деньги и тут же возжелал их потратить.

– Пойдем в то кафе, про которое ты мне говорила. Любимое место Якимова.

– В «Зонар». Там недешево.

– Это неважно.

Свободные стулья нашлись только на солнцепеке; они уселись среди зажиточных, праздных греков, которые читали английские газеты, сообщавшие: «Семь немецких субмарин утонуло». Этот заголовок привлек внимание Принглов: в Румынии им казалось, что тонут только британские корабли.

Увидев англичан, любезный старый грек подошел к ним и протянул газету. Гай дал ему банкноту, и старик не сбежал с ней и не стал клянчить еще: он аккуратно отсчитал сдачу и положил ее на стол. Когда Гай передвинул несколько монет обратно, старик с поклоном их забрал.

Пока Гай читал газету, Гарриет наблюдала, как между стульями пробираются торговцы, продающие посетителям нугу, орехи и губки. Один из них, поймав ее взгляд, предложил ей огромную губку, желтую, как дыня. Она дернула подбородком, как это было принято у греков, и пробормотала: «Охи»^[4]. Мужчина предложил ей другие губки – кремовые, золотистые, бежевые и коричневые, но всякий раз Гарриет поводила подбородком и всё тише отказывалась. В отличие от жутких бухарестских нищих, продавец не разозлился, но улыбнулся, одобряя ее поведение, и пошел дальше. Усевшись поудобнее, она почувствовала, как напряжение спадает, словно невидимый груз, который она несла на своих плечах слишком долго, стал понемногу терять вес. Какой чудесной могла бы быть их жизнь под этим праздным солнцем! Здесь судьба Румынии казалась каким-то незначительным, далеким недоразумением.

В Афинах быть англичанином значило пользоваться всеобщим уважением. Греки и англичане не просто были объединены одной целью – их связывала взаимная симпатия. Если бы они могли остаться здесь, им с Гаем не о чем было бы волноваться. Желая, чтобы он признал, как им повезло, Гарриет сказала:

1. Парнис – горный хребет, расположенный к северу от Афин. – Здесь и далее – примечания переводчика.

2. Здесь – разгром (франц.)

3. Под Организацией подразумевается представительство Британского совета.

4. Охи (греч. όχι) – нет.