Kitobni o'qish: «Четверо в лесах»
Меня никогда не прельщала болотистая местность. Она всегда казалась мне жуткой, невероятно опасной, жестокой и очень мокрой. Но она была не такой мокрой, как обычная вода или водоём. Водянистость болота была вязкой, неприятной, отталкивающей и дурнопахнущей. Каждый раз, когда наша компания отправлялась в поход в леса, я предупреждала, чтобы мы за многие метры огибали болото. Меня оно вводило в дрожь, словно я подсознательно ощущала опасность, исходящую от топи.
Особенно я стала остерегаться болот после просмотра фильма «А зори здесь тихие…». Вид, как одна из девочек погибает в трясине, пытаясь поспеть за помощью, и ей никто не помог, был невероятно раздирающим. Смерть в болоте – одинокая и долгая. Никто не пристрелит тебя, чтобы всё поскорей закончилось. Никто не вытащит, чтобы не пришлось медленно погибать от удушья. И именно из страха мучительной, той самой удушливой смерти я неосознанно обходила болота, потому как считала: если я настолько сильно боюсь именно такой смерти, то в будущем, в каком-нибудь одиноком году у меня случится подобный конец – когда никого рядом не окажется. И лишь голые, высокие стволы деревьев, да вонючий смрад болотной воды будут свидетелями свершившегося моего первобытного страха.
***
Тем летом мы также собрались в поход. Решили побродить по малознакомым местам Смоленских лесов. Нас было четверо: я, мой брат – Костя, и два наших друга – Кир и Сава. Мне нравилась идея, что со мной будут трое мужчин – защитников, которые в случае чего смогут меня вытащить из передряги и уж точно из любой лужи, которой у меня хватит смелости испугаться.
В одной из деревень мы договорились с милой бабулей, что оставим у неё машину, переночуем, позавтракаем и наутро отправимся в лес, чтобы недельку по нему поблуждать и осмотреть достопримечательности. А там и вернёмся.
Те, кто редко бывает в лесу, не знают, что в нём можно встретить много чего интересно. Например, как-то мы наткнулись на кабанью тропу, по которой медленно шествовала семейка кабанов. Помню, меня тогда одновременно сковали и благоговение, и дикий страх: я знала, что кабаны в случае опасности могут напасть, да и в придачу сожрать человека. Но взрослые кабаны внимательно посмотрели на замерших людей, повели своими могучими, острыми мордами, и догадавшись, что мы ничего плохого не замышляем, отправились дальше по тропе, предоставляя нам возможность созерцать их чудных, пятнистых детёнышей.
Или был случай, когда мы в лесах Пермского края наткнулись на древнее капище. Не знаю, как его заметил Кир: оно было настолько заросшим и вросшим в землю, что я не сразу его разглядела и после того, как меня ткнули в него носом. Но рассмотрев, я поняла, что это чудо стоит того, чтобы его нашли, и, хотя бы раз после прямого назначения, заметили и воздали должное внимание. После той находки, ночью, лёжа недалеко от капища, мне казалось, что я слышу саму историю. То, как древние ведуны приходят в круг, как возносят требу и взывают к мудрости и милости богам. В ту ночь мне снилось, что я была одним из ведунов, которому поручили попросить у Дивии лёгких снов и чистой ночи. И у меня получилось. И именно после этого сна я узнала такие непривычные для меня слова, как «ведун», «треба» и имя «Дивия».
Тогда я думала, поход будет не сложным, потому как на смоленской земле в древности мало чего приключалось. Вот если бы мы производили раскопки, то точно бы нашли невероятные находки, оставшиеся, например, после Великой Отечественной войны. Но мы были латентными искателями: смотрели глазами, впитывали звуки ушами и собирали собственные истории о том, что «вон, среди деревьев двигаются ветки, возможно, это олень или лось».
***
Баба Нина радушно приняла нас. Накормила перед сном так, что я аж испугалась несварения, поэтому предложила парням пройтись. На что все, кроме Кира, отказались. Кир, насколько я знала, был слегка неравнодушен ко мне и старался побольше бывать со мной наедине. Но он никогда не позволял себе вольностей, словно его симпатия была платонической, не более.
– Эй, ребятки, куда собралися? – неожиданно и тихо баба Нина появилась позади нас. Пришлось удивлённый возглас преобразовать в кашель.
– Прогуляться решили. Вы нас так вкусно и сильно накормили, что надо пройтись, – потрепал себя по животу Кир.
– Хорошо. Тока недолго. Да за деревеньку не шляйтесь, а то ищи-свищи потом вас, городских, – усмехнулась баба Нина и ушла в дом, чтобы, вероятно, предложить оставшимся Косте и Саве парного молочка.
Мы с Киром переглянулись. Кир недоумённо пожал плечами: кто мог знать, какие привычки и приметы у деревенских. Для начала мы решили придерживаться их, а там будь что будет.
На улице стояла дикая тьма. Вот за что мне нравились путешествия под открытым небом: природа становится явной, показывает свои дивные стороны, которые ярче любого светильника, нежнее любой человеческой ткани, красочней самого продвинутого экрана.
Звёзды сияли сильно и близко. Был август. И я знала, что со дня на день начнётся звездопад, поэтому-то мы и отправились в поход: хотели провести эти дни под звёздами, которые скатываются по небосклону и тают, словно наши мечты и надежды.
Избушка бабы Нины была единственной, которая светилась ярче остальных: если уж мы где-то останавливались, то нужно, чтобы там было ясно, громко и максимально цивилизованно. Можно сказать, для нашей компании существовало две крайности: либо глухой, непроходимый лес, либо навороченное жилище с современными устройствами.
Луна на чернично-чёрном небе висела полная и освещала нам небольшую и единственную в деревеньке дорогу. Мы пошли в конец дороги, уходящей прямо в лес: Киру захотелось посмотреть на него сейчас, ночью, когда лес ещё не подозревает, что мы туда придём.
Кир был среди нас чудным и немного суеверным. Он со всей своей истинностью верил, что леса… нет, не так: Леса – живые и ведают о том, что в них происходит. Также он верил, что нечисть, упоминающаяся в древних сказаниях и сказках, действительно существует. Эта была одной из причин, почему он обычно вёл нас по лесу, предварительно перед этим переодев наизнанку носки под ботинками – чтобы леший не заплутал. Ещё Кир оставлял на берегах водоёмов монетки и бусинки – задобрить водяных. Говорю же, чудной.
Эта его черта меня всегда восхищала: Кир веровал в то, что не видел. Мы с братом не были уж такими невеждами и неверующими, но бога мы не встречали (да и никто с ним не сталкивался) – поэтому относились к вере скептически. И ту нечисть, о которой часто упоминал Кир, тоже не видели. Поэтому-то Кир всегда для нас был этаким чудаком, но весёлым и открытым. Иногда же его вера была заразительна. Например, я заметила, что с недавних пор сама стала разговаривать с деревьями, словно в них живут некие духи, которые поймут меня и не будут хлестать по лицу ветками, и ронять на меня прокля́тых клещей с листьев.
… Мы неторопливо двигались к лесу. Вокруг стояла приятная августовская погода: чуть душновато, но в меру, уже с лёгким осенним дуновением, которое с каждым днём всё нарастает. Было легко и вольно, словно моя вторая сущность, которая не может жить без природной свободы, наконец вырвалась из каменных джунглей и заглатывает воздух шумно так, с придыханием, с истинным наслаждением.
Кир шагал рядом, мягко шурша по посыпанной мелким песочком дороге. Вначале Кир шёл уверенно и свободно. Но по мере того как мы приближались к окраине деревне, Кир стал двигаться дёргано и настороженно, что было на него не похоже. Но я не сразу обратила на это внимания: мало ли что он вспомнил.
Но с приближением к стене леса, закрывающей любой просвет в небе, казалось, что Кир всё больше нервничал. А вот это уже насторожило и меня: не может так человек реагировать на природу, в которой проводит много времени и с которой на раз-два находит общий язык. Значит, расстроило его что-то другое.
– Кир, что случилось? Чего ты дёргаешься?
Кир испуганно повернулся ко мне и шумно, облегчённо выдохнул.
– Прислушайся… – Кир замер, не дыша, не двигаясь, даже ветерок перестал трепать траву у дороги. – Ничего не слышишь?
Мне захотелось пошутить про гул его трепыхающегося от необоснованного страха сердца, но спустя секунду я расслышала и другой звук: необъяснимый, инородный, которого в этом месте и тем более в такое время быть не могло.
– Это что, детский плач? – опешив, ответила я шёпотом.
– То есть ты слышишь. – Кир чуть расслабил плечи. Он задумчиво посмотрел в ту сторону, откуда шёл звук. – Там речка, верно?
– Вроде да. Но… Надо сходить проверить. Вдруг ребёнок один. Вдруг его бросили.
Но у меня не получилось ступить ни шагу в направлении реки: Кир крепко и очень больно вцепился в мою руку, не давая куда-либо двинуться.
– Не стоит туда ходить, – отозвался с опаской он. Кир забеспокоился, стал переступать с ноги на ногу, словно ему хотелось отсюда поскорей убежать. – Лучше пойдём обратно.
– Но мы не дошли до леса. И ребёнок…
– Спать пора. Завтра вставать рано, а впереди ещё долгие дни наедине с лесом. Надо быть во всеоружии, – погрустнел Кир и потащил меня к дому, который светился много меньше, чем когда мы выходили.
Только зайдя за калитку, Кир отпустил мою руку, которая уже перестала что-либо чувствовать. Кир угрюмо двинулся к избушке и пропал в её светлом чреве. Мне же захотелось ещё минутку постоять на воздухе и попытаться понять, что произошло там, перед лесной громадой, которая никогда не обижала и не пыталась вызвать страх.
– Ступай спать, дочка, – заставший меня врасплох старческий голос перепугал и заставил вспомнить, что баба Нина шугала меня не в первый раз. – Вам стока предстоит пережить, что здравый сон не помешает.
– Что, простите?
– Говорю, ходить вам доведётся много. И ходить надо бережно и учтиво. Природа не терпит пренебрежения. С миром надо жить в гармонии, не стоит относиться к лесу недозволительно.
Такое ощущение, что в её словах было предупреждение. Только какое именно, я не могла разобрать. Баба Нина повернулась и уверенно прошаркала к избушке. Но я её окликнула:
