Kitobni o'qish: «Кофе для Яны»
Я открыла окно. Теплый ветер простужено плакал.
На сиреневом небе сгущалась дождливая мгла.
А горящий костер над горой огневого заката
Вдалеке распластал два своих красно-рыжих крыла.
Звезды дружно попрятались в облачном мареве ночи.
Им сегодня так трудно судьбу предсказать для меня.
Я еще не решила. Я думаю. Я, между прочим,
Все решаю сама. И предсказывать буду сама.
Что предсказывать? Как? Я одна. Я сейчас на распутьи.
Даже звезды трусливо попрятались где-то и ждут.
А вокруг не советчики даже, а грозные судьи.
Ненароком не только осудят, еще проклянут.
Я, конечно, сгущаю. С чего бы? Кому интересно?
Я себе не хозяйка, не то, чтобы грозной судьбе.
Знаю – будет непросто, что скажут другие – мне тоже известно.
Но я сделала выбор, и он меня манит к тебе.
2012 Ольга Томашевская (Sun Cat)
Глава 1 Решение
Сегодня жаркий день. Такой жаркий, что хочется распластаться на траве до полного изнеможения конечностей и ощущать на коже обжигающие волны солнечного безумия, раскинуть руки и впитывать в себя это тепло, которое испепеляет, иссушает, истончает кожу, наполняет тебя и опорожняет всю энергию без остатка. Хочется.
Настолько хочется, что становится очень приятно просто хотеть, и хочется хотеть еще и еще. А еще – испытывать свой предел. Вот сейчас, прямо сейчас, встать, и пойти навстречу этим своим желаниям. Таким простым, и от того еще более желанным. Прямо в этом офисе – душном и бездушном. Встать. Оглядеться. «девочки, я обедать!» И исчезнуть. Кто хватится? Вот сейчас встану и скажу. Еще секунду. Набрать дыхания. Улыбочка. Нет, ее не надо. Просто. Набрать дыхания. Нет. Не могу. Если только и правда обедать.
Никуда ведь не пойду. Буду сидеть, слегка раскачиваясь на стуле и сосредоточенно рисовать пальцем уличной пылью на подоконнике. И вдыхать жаркий аромат проходящего лета через щель между шторой и окном, через которую можно любоваться тоненькой веточкой плакучей березы и тихо завидовать ей. Она такая красивая. Такая легкая. Беззаботная. Слушает пение птиц и питается энергией солнца. И радует. За это ей спасибо.
На прошлой неделе горели торфяники. Горели плотно, жарко, душно – так, что весь город, безразлично вдыхая терпкий знакомый запах, качал головой и причитал. Некоторые даже ходили в медицинских масках, создавая ощущение полного понимания ситуации и контроля над ней. Это смешно. И страшно. Когда горят торфяники, невозможно это контролировать, невозможно отрешиться от этого, не думать. Можно только вдыхать масляный дымный запах и делать вид, что ты тоже озабочен ситуацией. Что может быть проще, если от тебя уж точно ничего не зависит?
В эти моменты, когда ощущаешь себя частицей потока, персонажем массовки, чтобы не потерять себя, важно иметь хотя бы иллюзию того, что ты можешь что-то решать.
Вот сегодня именно такой день, когда очень хочется что-то решить.
Что-то глобальное. Например, развестись. Или уволиться. И снять все деньги со счета – какие накоплены за последний год – и уехать одной куда-нибудь, где очень круто и дорого, и, возможно, незачем, – вот что-то такое судьбоносное.
И настолько захотелось что-то такое сделать, что хоть плачь, хоть визжи, и ощущение потерянного времени, возможностей, да что говорить – всей жизни, – накрыло с головой Янино жаждущее действий и эмоций маленькое женское существо – что нельзя было просто от него отмахнуться.
Решение пришло само собой, очень женское и настоящее, полное подмены понятий и смысла – подстригусь!
С детства носившая косу, что называется, «в пол», и такие же тяжелые устаревшие принципы морали, задиравшая нос кверху поэтому поводу, чтобы поменьше заглядываться и завидовать людям с более легкими представлениями о жизни, такой была всегда Яна. Такой чувствовала себя. Или хотела казаться. А еще – высшее экономическое образование с легким налетом пренебрежения ко всему экономическому, с красным дипломом, который лежит себе в коробке где-то в шкафу. Его единственное предназначение – поставить точку для родителей, что они довели свою дочь до какой-то финишной прямой, после которой можно о ней больше не заботиться.
Хотя об этом, наверное, не очень интересно всем знать. Хочется чего-то менее банального.
И вот Яна, с небанальной фразой «я обедать», выходит из офиса. Да, вот так вот, посреди дня. И идет. И никто не увязался.
Ноги несут ее прямо по Пушкарской улице в соседний двор, где несколько дней назад появился салон со странным названием «Грива». Так как Яна, все же, не совсем была готова к переменам, она внутренне загадала для себя – если на двери будет колокольчик, который известит сотрудников о ее присутствии, значит, переменам быть. Не будет колокольчика – ознакомлюсь с ценами для вида и пойду восвояси. Так вот загадала, так решила. И внутренне очень надеялась, что не будет там никакого колокольчика.
Вывеска «Гривы» была несколько тяжеловата для куцей двери, которая вела внутрь. Всей кожей головы Яна чувствовала привычную тяжесть волос, коса оттягивала назад, словно бы просила – не надо, пойдем дальше, что ты тут забыла, с детства не была, поздно и начинать. Яна прямо-таки слышала ее мольбу, и сама внутренне взмолилась – пусть там не будет колокольчика… Все-таки мы одно целое и должны быть заодно. Зажмурившись, сосчитать до пяти, потянуть тяжелую дверь на себя. Колокольчик. Такой свежий и чистый звон, наполнивший мысли смыслом – переменам быть, да! Коса обреченно расслабилась и потяжелела. Яна вошла в помещение.
Зал не отличался помпезностью, но был одновременно уютен и элегантен, – высокие зеркала в пол в стильных рамах, аккуратные молочного цвета кресла и относительный порядок на рабочем месте мастера – обстановка немного сняла тревогу.
Одиноко процокав каблуками к стойке администратора, Яна решила не звать никого и спокойно ознакомиться с перечнем услуг. Для храбрости, так сказать. В большой папке с красивыми картинками вариантов было немного, – стрижка, окраска, укладка, но она внимательно вчитывалась в строки, впитывая в себя новый мир своих будущих образов.
Ее отвлек удивленный возглас девушки, вышедшей, видимо, из подсобки. Несомненно, они были знакомы, но очень давно не виделись. Словно мираж из детства, предо глазами Яны предстала Ирка – одноклассница из средней школы, которая сразу ее узнала.
– Яна?
– Ирка! Иронька!!!
Так странно. Иронька когда-то была ее одноклассницей. Это было словно в какой-то прошлой жизни, где все было хорошо, даже если и было плохо. И люди из такой прошлой жизни обычно особенно нас радуют.
Иронька была маленького роста, худенькая, но всегда была такая милая, такая звонкая, такая открыто-настоящая, что назвать ее Ирой было банально, Иркой – грубовато. Все вокруг, как сговорившись, окрестили ее Иронькой, что ей несомненно подходило. Они не дружили и не общались особенно никогда, но почему-то именно она сейчас оказалась именно тем человеком, которого Яна безумно рада была видеть. Очень неожиданно для себя. Ей захотелось подскочить к ней, обнять, рассказать все-все, что накопилось в душе за последние годы. Похвастаться достижениями, поведать о неудачах… Почему ей? Ну вот такое у нее настроение сегодня. Так сильно захотелось, что на глаза навернулись слезы от понимания того, что так точно делать не нужно.
– Подстрижешь? – спросила Яна и постаралась улыбнуться.
Иронька понимающе посмотрела на Яну, очень внимательно оглядела тяжеленную косу, гордость всей жизни, с сомнением покачала головой. Почему-то вопросительно посмотрела на Яну, но слова не шли. Она вздохнула тяжело, словно бы сама прощалась с эдаким богатством, ободряюще улыбнулась и ответила
– Конечно, дорогая. Не жалко? -дежурный вопрос.
– Жалко. Режь скорее, пока не передумала!
– Тогда садись! Наступило время перемен!
Несколько решительных движений за ее спиной, неприятный режущий звук, и Яна лишилась тяжелой косы, что сопровождала ее с детства. Ощущение непонятной легкости накрыло Яну, словно невесомость. Голова была как одуванчик, пушистый и воздушный, хотелось взлететь, Яне показалось, что теперь она легка как перышко и может прыгать, петь, и мыслям стало как будто бы очень ясно и свежо от этих ощущений.
– На, держи на память, – протянула ей отстриженную косу Иронька. Она предусмотрительно перетянула ее сверху резинкой, и теперь коса лежала у Яны на коленях, как змея, свернувшаяся в кольцо. Яна осторожно погладила пальцем холодный гладкий бок того, что некогда было ее частью.. «что в ней такого красивого?» – вдруг шевельнулось в голове. Затылку вдруг стало как-то холодно и неуютно.
– Забери, – сказала Яна. К чему она мне?
– Оставь. Мне не надо. А ты оставь. Сувенир из прошлого, – ответила Иронька и как-то загадочно улыбнулась, приподняв бровь, что Яне стало не по себе.
Они свернули косу и спрятали в пакет, и Иронька начала свою магию. Она аккуратно разделила волосы на пряди, ее пальцы двигались легко и ловко, закручивая мокрые локоны в смешные ощипанные жгуты и закрепляя их какими-то железными заколками. Яна завороженно смотрела в зеркало и не понимала, что из этого получится, напоминая себе мокрую курицу, сбежавшую из птичника, смешную и несуразную. Мокрые волосы, отчесанные набок и заколотые на макушке, получили форму гребешка, а острый нос, которого она всегда немного стеснялась, словно бы еще более заострился. Словом, она уже пожалела о содеянном, но покорно молчала. Ведь вернуть назад уже, конечно, ничего было нельзя.
Они разговаривали обо всяких глупостях, почему-то обходя важные вопросы – обсудили, какие стрижки в моде, пора ли, зачем и как закрашивать седину, вспоминали некоторых давних знакомых, о которых никто из них толком ничего и не знал, вспомнили Викторию Викторовну – элегантную учительницу музыки, пожилую, милую пианистку, так ничему не научившую их разгильдяйский класс за год, но самую нежную и приветливую. Вспомнили, как мальчишки курили под партой на уроке химии и как врывались перед физкультурой в женскую раздевалку. Это отвлекло Яну от грустных мыслей о навсегда потерянных красивых волосах и мыслей «о, что я наделала»
Пальцы Ирки, тем временем, неуловимо быстрыми волшебными движениями, как маленькие птички, вились вокруг Яниного затылка. Истинная магия случилась, когда она взяла в руки фен и начала укладывать волосы. Растрепанная ощипанная голова запышнела, загордилась, стала приподниматься над худенькими плечами и вдруг приобрела удивительно симпатичные пропорции. Неожиданно симпатичные. Яна раньше и не догадывалась, насколько ей не идет коса. Знаете, ведь когда у тебя волосы до попы, и все детство тебе все только и твердили вокруг – не смей подстригать!!! – само по себе это вроде и богатство, и, наверное, очень мило это где-то в спальне распустить и завернуться, как в кокон. Но факт остается фактом, что на улицу, кроме как с косой не выйдешь. Ну, или с несколькими вариантами кос, которые надо долго и нудно плести.
Теперь она увидела, что и нос у нее не такой уж длинный, и щеки не такие большие, а глаза на фоне аккуратной каштановой челки очень даже завлекательно блестят.
– Иронька, ты волшебница, – пробормотала Яна, вглядываясь в себя новую, – это же просто магия какая-то.
– Да не. Это просто фокус, – улыбнулась она довольно.
– Что? Нет. Фокус – это обман. А тут где обман?
– Знаешь, – улыбаясь, ответила она, – Мы, парикмахеры, наверное, самые большие обманщики в мире. Когда человеку хочется перемен, он идет к нам. И мы даем ему иллюзию перемен. И он уходит, довольный, хотя, по сути, ничего ведь не изменилось в его жизни. Такой вот фокус. Но главное, что все знают, что это обман, поэтому все по-честному.
Яна открыла было рот, чтобы возразить или согласиться, но только и смогла, что вздохнуть. От обиды и осознания того, что она впервые по-настоящему понравилась себе в зеркале после 30, у Яны опять выступили почему-то слезы. Это не были тяжелые слезы грусти или чего-то там – просто увлажнились глаза от переполнивших ее чувств. Это действительно была очень важная перемена в Янином мироощущении.
– Не расстраивайся. Перемены – они ведь внутри тебя. Раз ты здесь, значит, готова к ним. Сюда приходят либо за стабильностью, либо за переменами. Так что жди!
– Иронька, ну разве я могу расстраиваться? Я в шоке! Я смотрю в зеркало и словно бы там не я. Какая-то принцесса. Так бывает?
–Ты – красавица! И, кстати, всегда была ей, просто стеснялась этого почему-то. И коса твоя сама по себе хороша. Но тебе она не идет, вот и все.
Яна молчала. Какая ерунда. Она всегда гордилась своими волосами. Просто считала себя некрасивой, а волосы были ее единственным украшением. Так говорила ей мама, любовно расчесывая перед школой непослушные кудрявые локоны, что для женщины волосы главное украшение, а кто говорит другое, просто завидует. И вообще все завидуют, потому что ни у кого такого нет.
Какое это сейчас имеет значение? Почему ей должны завидовать? Почему ради этого надо делать то, что не хочется? Почему она чувствует себя виноватой за то, что отрезала волосы? Яна выросла и давно сама принимает решения, но предательский родительский голос из детства назидательно приказывал слушаться заповедей, которые повторяла мама, провожая в школу. Это было как ритуал – Они с мамой вставали, умывались, завтракали, после чего начиналось ежеутреннее мучение по расчесыванию, заплетанию, сопровождавшееся спокойным разговором с мамой. Говорила всегда мама, Яна слушала вполуха, иногда кивала и поддакивала. Не потому, что соглашалась, а просто спорить с ней было чревато – слишком много возражений роилось в Яниной голове, и выложить их все было бы просто неуместно, ведь чем быстрее мама закончит, тем скорее можно убежать из этой душной комнаты с резными позолоченными цветами на изголовье кровати. Мама говорила, упрекала, давала советы, с кем дружить и как учиться, словно бы вплетая нити фраз Яне в локоны, откуда они как змеи должны были забраться ей в голову и поселиться там. Пару раз Яна пыталась спорить, но это дорого ей обошлось – услышав возражения, мама рассердилась, а потом долго плакала, видимо, Янины взгляды на жизнь шли вразрез с маминым пониманием добра и зла. Будучи девочкой умненькой, Яна решила, что возражать нет смысла. И затихла на пару лет. После чего, набравшись наглости, настояла на том, что прическу в 14 лет она себе будет делать сама.
До этого мама придумывала какие-то замысловатые конструкции на ее голове, сейчас это каждый день была простая коса, которую было легко заплести и необязательно расплетать на ночь. И вроде немного полегче стало, но через какое-то время выяснилось, что мамины заповеди будто бы вплелись в косу, и стали основой теперь уже ее собственной жизни.
Яна достала косу из пакета и положила себе на колени. Ей вдруг подумалось, что теперь все эти правила, такие правильные и нужные, так заботливо вплетенные ей в волосы, там и остались, в этой косе, и лежат теперь у нее на коленях красивым кольцом, и чувство легкости и свободы переполнило ее вдруг. И благодарности к Ироньке. А более того – к самой себе, за свою смелось и порыв.
– Ирочка, ты лучший парикмахер на свете! – пролепетала Яна в эмоциональном порыве выразить свою благодарность. – А вообще давай еще встретимся, ты просто не представляешь, как я тебе рада, – и это было искренне, Яна сама не понимала почему, ей стал так важен именно этот человек сейчас. Так глупо было просто уйти.
Ира хотела отшутиться, – типа да, обязательно встретимся как-нибудь, – но вдруг, внимательно посмотрев на Яну, поняла, что это не было дежурной фразой забывших друг друга одноклассников.
– Ты знаешь, а я как раз сама хотела предложить. А ты опередила. Давай завтра выпьем кофе в каком-нибудь хорошем месте. Выбери сама, где тебе удобно. Ты в этом районе живешь?
– Выбери ты. Где тебе нравится. А я живу тут, по соседству, где, собственно, всегда и жила.
– Ну отлично, знаешь где «Пряности»?
Яна замотала головой. У нее не было обыкновения сидеть где-то с друзьями пить кофе. Да и друзей-то, собственно, не было, была одна подруга, Маринка, жившая в большом собственном доме за городом, а муж тоже не являлся любителем подобных посиделок. Соответственно, всякие подобные места она даже не замечала, как некурящий человек не замечает табачных лавок, а городской житель не видит магазинов для огорода и сада, будто и нет их совсем. Все мы видим только то, что ищем сами.
– Ну как! – глаза у Ирки расширились от удивления, – новая кофейня, там обалденные пирожные, – недешёвые, правда, но того стоят. И очень вкусные чаи, если любишь, тебе очень должно понравиться. Или ты кофеман?
Яна неопределенно пожала плечами. Она не знала, является ли кофеманом. На работе был кофе нескафе и чай липтон в пакетиках, который можно было заваривать и пить только в определенном месте, в коморке под названием «комната отдыха». Там вечно толпились коллеги, о чем-то оживленно болтали, громко смеялись, вспоминали о смешном на корпоративах, рассказывали о детях, путешествиях и хобби. В путешествия она не ездила, детей у нее не было, а на корпоративы не ходила. И хобби у нее не было никакого. Поддержать разговор с коллегами она не могла, поэтому комната отдыха превратилась для нее в комнату «напряжения», где было скучно и одиноко, где все были друг другу друзья, а она случайным прохожим, занимающим стул.
– Ну давай, пойдем туда, там действительно здорово, и очень уютно! Там диванчики и птичьи клетки везде висят с птичками, они такие классные! – при слове «птички» Иронька так блаженно улыбнулась, что отказаться пойти в это волшебное место было бы уже просто неприлично.
– Конечно, давай! – ответила Яна. Она почувствовала большое облегчение от того, что все так складывается, ей показалось, что эта чашка чая с девочкой из прошлого и птичками может стать каким-то поворотом в жизни, и почему-то загорелась надежда что, возможно, наконец-то начнется нормальная жизнь, где будут кафе, друзья, а может быть даже хобби.
Девчонки обменялись телефонами, обнялись, как подруги. От Иркиных волос так приятно пахло какими-то духами, и вообще, она была вся такая ухоженная, худенькая, что Яне захотелось всегда быть такой как она, ухоженной, улыбчивой, вкусно пахнущей.
Глава 2 Герман
Небрежно запихнув пакет с косой в сумку, Яна пошла обратно на работу. Готовиться к переменам.
К чему и зачем? Не знаю. Просто вот пошла и все. Путь обратно в офис был короток и приятен. Люди улыбались, а Яна зачем-то смотрела им в глаза и улыбалась в ответ. Раньше она так никогда не делала. Вообще считала смотреть людям в глаза чем-то неприличным, интимным – так можно только со своими, близкими, а сегодня вот осмелилась, и ничего же страшного, они просто смотрели и улыбались, и это было так здорово и смело, и ново, и вдохновляюще, что захотелось сделать что-то еще удивительно сумасшедшее и прямо-таки распутное, что стало самой как-то страшно от этих мыслей. Само даже осознание от того, что в голову лезут такие мысли, дарило ощущение счастья и полноты жизни. Странный островок спокойствия зародился в ее душе. Еще вчера, казалось, каждое слово, каждое действие на виду, и ты стоишь на какой-то арене, где все на тебя смотрят и оценивают каждый твой шаг. И нет права на ошибку.
А сейчас появилось такое странное чувство защищенности, и фальши этой арены, словно бы откуда-то пришло знание – а кому какое дело? И легкость в голове перекинулась на все остальные части тела, и стало все вокруг вдруг хорошо и мило. Она почувствовала себя той самой березовой веточкой, легкой, воздушной, летней, и в этот момент легкий ветерок донес до нее неповторимый аромат свежесваренного кофе. Это было так вкусно, не то, чтобы необычно, но так особенно, что ей захотелось приобщиться к тем людям, для которых это привычка, это нормально – зайти в кофейню и съесть пирожное, пусть не каждый день. Она оглянулась и увидела справа от себя вывеску над дверью, где красивыми крупными буквами было написано «Cofe-break», а еще чуть ниже – «маленькое счастье, которое ты можешь себе позволить!»
А ведь и правда могу, – подумала Яна и посмотрела на часы. Обеденный перерыв на работе, конечно, закончился. Сказать по правде, его и не было никогда, положенный час заменили просто разрешением выйти поесть. Это приветствовалось делать как можно быстрее, причем желательно в той самой «комнате отдыха». В крайнем случае – в столовой за углом. Больше получаса Яна никогда не отсутствовала. А тут – прошло почти полтора. Ни разу за 6 лет она не позволяла себе отлучаться так надолго. Ей казалось, что работа ее так важна, что стоит ей задержаться на 10 минут, отлаженная офисная система просто рухнет. А тут даже никто не звонит, будто и не заметили, что ее нет.
Где полтора часа, там и два, – крамольно подумала Яна, и уверенно открыла дверь заведения.
На нее пахнуло тысячей восхитительных запахов – кофе, корицы, свежей выпечки, и еще чего-то очень знакомого из детства, неопознанного. Вспомнив, что пообедать она так и не успела, Яна взяла пирог с рыбой, кофе, круассан с шоколадом и какое-то удивительной красоты пирожное. Это все стоило раза в три дороже привычного обеда и раза в два больше, чем она могла себе позволить, но она и так сегодня позволила себе невозможное, что в сравнении с этим значат пара пирожных? Симпатичный бармен заинтересованно улыбнулся ей, и опять новое чувство накрыло ее и заставило приветливо улыбнуться ему, глядя прямо в глаза. На нагрудном кармане висела табличка «Сергей», и она, прочитав, заговорщически улыбнулась ему еще раз, – узнав имя человека, становишься ближе к нему, он перестает быть незнакомцем.
Неужели она флиртовала?
Яна села за маленький столик в углу, устроилась поудобнее и приготовилась наслаждаться. Но в этот момент из сумки предательски зазвонил мобильник. На звонок она установила в свое время одну из своих любимых песен, но сейчас не была ей рада. Внутри все сжалось, радостное настроение ухнуло в пропасть, несъеденный пирог отчаянно перестал быть соблазнительным. Наверняка ее хватились на работе. Что придумать? В голову не лезли мысли, что придумать, какая причина может быть у такой неоправданно затянутой отлучки. Война? Землетрясение? Ограбили, сбила машина? О, нет. Вина накрыла ее с головой, на секунду ей захотелось вернуть все назад. Мгновенно пришло еще одно ужасное понимание – она не сможет ничего придумать, ведь когда она придет на работу, ВСЕ увидят, что она ходила стричься! Она чуть не заплакала, а предательский мобильник все никак не нашаривался в бездонной сумке. А ведь не подойти нельзя, ни за что!
Наконец дрожащие пальцы нащупали в сумке холодный вибрирующий смартфон, который тут же был извлечен из недр. Что? Это не с работы. Это звонила единственная Янина подруга Марина.
Яну накрыло одновременно облегчение и досада. Облегчение – что неприятный разговор с начальством отложен, досада что не удастся насладиться уже ни кофе, ни пирожным, не подойти было выше ее сил. Во-первых, Марина была действительно ее единственной подругой. В прямом смысле. Других не было вообще. Обидеть Марину было то же самое, что обидеть саму себя, это было важно тем более потому, что та находилась в состоянии развода с мужем, который то уходил к любовнице, то приходил, то снова забирал часть вещей, потом снова возвращался за какими-то тапками, оставался на неделю и уходил снова. Это продолжалось уже несколько месяцев, Марина страдала без него, и еще больше страдала с ним, часто плакала и все время советовалась с Яной, что же делать. Что делать, было и без Яны понятно, но для обеих слово развод было каким-то стыдным, оно означало личную неудачу и признание неправильности собственной жизни. Успех – это стабильность. И обе сходились на том, что семью надо стараться сохранить. Это было выматывающе для всех, а Яне иногда казалось, что Марина начинает наслаждаться ролью обманутой жены, такой жертвы, которую обидели и теперь всем надо ее неистово жалеть, слушать, помогать. У Марины с Пашей был семилетний сын. Марина истерила, заставляла истерить сына, звать папу назад, она требовала помощь, говорила, что не справляется – Паша жертвенно приходил помогать, а потом снова уходил в другой дом, и иногда Яне казалось, что все к этому привыкли и такая стабильность Маринке даже нравится.
Маринка требовала, просто взывала о помощи. А Яна не могла понять, чем тут можно помочь, поэтому молча выслушивала и сокрушенно соглашалась со всем.
Досада заключалась в том, что разговор, возможно, планировался долгий, как обычно, отклонить или не ответить на вызов было чревато серьезной обидой, поэтому, внутренне сжавшись, Яна приготовилась слушать.
Марина плакала.
– Яна, привет, ну я звоню, что ты так долго подходишь? На работе? – и, не расслышав невнятное «угу», продолжала, – Представляешь, он опять ушел. Сказал, что хватит с него.
– Марин, ну он же столько раз уходил-приходил, и придет еще раз.
– Да, понятно что придет, но мне невыносимо уже, что он с ней постоянно, а пока эту неделю жил с нами, – запрется в туалете, или курить выйдет, так на час-полтора, и строчит ей смс-ки, в вк постоянно, – я ему сказала что ты раз с нами, так будь с нами, а ты как ненормальный куда-то все время уходишь, а он огрызается, ни одного слова хорошего мне не сказал. Я ему и ужин, и белье чистое, и маникюр новый сделала, – ну за что мне это?
– А когда ушел?
– Да вот только что, в обед с работы приехал специально, сумку собрал и уехал.
– Сумку? То есть не все вещи забрал?
– Да нет конечно, я бы и не отдала, он знает, там куртки дорогие, мы вместе покупали, я ему дарила, мне оно надо, чтобы вещи, которые я с любовью покупала, у всякой дряни в шкафу пылились? Пусть попробует только забрать!
– Ну, значит, вернется. Не плачь.
– Ну как же? Яна, что делать? Подскажи, что делать? Я в ужасе просто, как вот так вот можно, она страшная, глупая, в инсте вчера знаешь такую фигню напостила, и улыбается улыбочкой своей идиотской крысиной, смотреть противно. И сейчас вон новый сториз – сердечки, цветочки, ноги свои кривые на песочке сфоткала и радуется. Фу.
– Зачем ты все это смотришь?
– Ну а как не смотреть? Должна же я знать, что у них там происходит.
– Вот узнаешь, а потом плачешь, расстраиваешься. Она ему надоест скоро, ты же знаешь, мужики любят новизну, а его любимое мясо она потушить не сможет. И он вернется к тебе.
– Ага, есть это мясо. И мои нервы.
– Ну ты же хочешь этого.
– Я уже не знаю, чего хочу. Возможно, хочу, чтобы меня просто оставили в покое. И хочу нормальной жизни для себя и ребенка своего. А у ребенка должен быть отец, это нормально, так должно быть, а он, скотина, не понимает, чего лишает сына.
Такой разговор продолжался еще минут 10. Яна выслушивала знакомые фразы подруги, старалась проникнуться ситуацией, сосредоточиться на проблеме и дать действительно дельный совет. Как сделать, чтобы он вернулся и не уходил больше. Но было во всем этом что-то неправильное, и Яна словно бы впервые почти поймала эту неправильность. Но она, как мокрый мышиный хвост, ускользала. Ей показалось, что, если она ее найдет, поймает, ухватит, все встанет на место, придут в голову нужные слова и они все выйдут из этого замкнутого круга – и Марина, и Пашка, и Ленька, и она сама. Особенно жалко было Леньку. Он должен был пойти в школу через месяц, а это такой важный этап. Сосредоточиться бы Марине на нем, так нет! Он начал бояться чужих, и было непонятно, как он там вообще сможет прижиться, в большом новом недружелюбном коллективе, с такими проблемами в голове и дома. И Яна уже ужасно устала от всей этой ситуации, которая застыла как студень с каким-то дьявольским варевом вперемежку.
Наверное, на какой-то момент она как будто даже перестала слушать Марину, потому что все ее фразы, всхлипы – это было так неважно, а важно было ее состояние, которое исправить можно было только какими-то правильными словами, которые не находились, но словно бы уже подбирались. Эти слова уже пришли, но пока были какими-то неясными образами, очертаниями мысли, смеющимися над ней – а ну, догони! В этот момент Яна заметила, что за соседним столиком сидит мужчина и смотрит на нее внимательно, открыто, заинтересованно. Перед ним стоял раскрытый ноутбук и чашка кофе, одет он был очень стильно и дорого, весь был какой-то ухоженный, чистый, отглаженный, и словно бы даже гипнотизировал ее взглядом. Поймав ее взгляд, он не смутился, не отвел глаза, а понимающе поднял бровь, будто бы с одобрением удивленно кивнул.
– Але, Ян, ну что, ты не слушаешь меня, да? Я, наверное, надоела тебе со своими проблемами уже. Звонками своими. А вот что мне делать еще? Наверное, зря я тебе позвонила.
– Ну что ты, нет, я просто думаю, чем тебе помочь.
– Я же говорю тебе, давай попросим Сашу взломать ее страницу и напишем от ее имени Пашке чтобы он уходил.
– Серьезно? Ну ты же знаешь, Саша не будет этого делать, я даже не знаю, как я бы ему это сформулировала даже.
– Это же твой муж, ты что, мужа попросить не можешь? Я подруга же тебе, или нет уже?
– Ну конечно подруга, конечно, но я правда не могу его попросить, он сейчас так занят своим этим проектом, что и по домашним делам я его не отвлекаю.
– Ну сравнила свои проблемы, спасибо. Ну вот что еще, придумай!
– Я правда не знаю, но мне не кажется, что это хорошая мысль. Это уже переходит какие-то границы.
– А они, разве не переходят границы? Должна я как-то действовать, я не могу просто спокойно сидеть и смотреть как она рушит нашу семью!
В Яниной голове опять начали появляться какие-то очертания мыслей о том, что было бы правильно и неправильно. Обычно мыслей было много, и они смешивались в непонятную кашу, но тут они словно бы разбежались и те, правильные, снова появились на пороге. Они выстроились в ряд и Яна четко поняла, что единственное что подруге было бы правильно сделать – послать подальше своего блудного мужа, и забыть о нем, но Марина является человеком, который эту ситуацию и накаляет, и возобновляет, и вдохновляет в каком-то смысле своей суетой, и заставляет всех нервничать и участвовать, делая при этом Яну центром и отдушиной всех своих переживаний. Ее просто поразило, как это может и должно стать просто для всех, и как просто это понимание пришло и показалось таким стройным и простым, а главное самым безболезненным. Все неприятные нюансы и последствия такого выхода меркли перед тем кошмаром, в котором жили все трое (или четверо?), варились и бились головой то о невидимую стену, то друг об друга. Рано или поздно чья-то голова может не выдержать. Она в секунду поняла всю ситуацию, словно бы сама разрулила. Но озвучить такое Марине означало навсегда лишиться ее дружбы.
