Kitobni o'qish: «Коррида со смертью»

– Они будут нести наш багаж три часа. Или четыре. На пляж мы сегодня в любом случае не попадаем. Видишь, и солнце садится…

– Но почему?! Нет, ну так нельзя!

Синие глаза Данилова уже ласкают изумрудную полоску моря. В них вскипают соленые прохладные волны, а коричневые тела скал принимают душ из наполненных солнцем брызг.

Что еще хотел бы увидеть мой муж? Прозрачный желтый херес или насыщенно-кровавую риоху, играющие в тонком бокале? Фламенко, пышные платья, лаковые туфли, и гитара дразнит нарастающим ритмом страсти? Им, телевизионным глазам Димы, ужасно тесно в стенах номера. Они изнемогают без калейдоскопа «картинок». Пальмы вперемешку с соснами, дрожащий от жары воздух, огромный зонтик безоблачного неба – это миллион возможностей для нас, приученных телевидением жить быстро и красиво, снимать свои роскошные сюжеты. Которых, в общем-то, с технической точки зрения никто не ждет. Но мы все равно не можем их не делать, хотя бы в воображении.

Рефлекс.

Доза.

Даже на отдыхе.

Впрочем, грех жаловаться, мы отдыхаем, как работаем, но и работаем, как отдыхаем.

Дмитрий Данилов – лучший телевизионный журналист в России, успешный продюсер, популярный ведущий. К его услугам большие бюджеты, прекрасные операторы, сообразительные репортеры. Он давно заработал право «звездить», но – уникальный случай – не заболел звездной болезнью. Половина женщин России мечтают узнать вкус его темных, четко очерченных губ. Данилов всегда был подчеркнуто вежлив со своими поклонницами, выслушивал только корректные комплименты. А после съемок мчался к жене, с которой познакомился еще на факультете журналистики. Как я потом узнала из Диминых интервью, для него не было лучше тех часов. Смыт грим, за стеной спит дочь, а он, в халате и с бокалом вина, беседует с супругой, и усталость после рабочего дня сменяется уютной расслабленностью, а затем полудремой. Наверное, и правда ему больше ничего не требовалось. Но потом появилась я…

– Это пятизвездочный отель, это «Хилтон»! – возмутился Дима, вскакивая с кресла. – Сколько можно нести наши несчастные два чемодана! Все, снова звоню на рецепцию!

– Бесполезно, – пробормотала я, растягиваясь поперек огромной, накрытой атласным покрывалом кровати. – Это может быть «Хилтон», или «Холидей Ин», или любой другой приличный отель. У меня карма, понимаешь? Дима, мне ни разу за границей не принесли чемоданы хотя бы в течение часа. За сто командировок – ни разу. Карма!

– Но у нас другая карма! Нам вещи доставляли быстро. До недавних пор! – хмыкнула Аленка, расстегивая плюшевый рюкзачок – панду. – А здесь у меня еще один купальник. Вот наплаваюсь до ужина!

– Какая ты предусмотрительная! – Данилов подхватил дочь на руки, и они закружились по комнате. – Тебе нипочем Минарина карма!

– Зато тебе… почем… Но почему?!

Девчонка манипулировала папой виртуозно. С большей страстью, пожалуй, она делала только одно – ненавидела меня. И старательно выпалывала ростки симпатии к стерве-разлучнице.

– Алена, мы же с тобой обо всем договорились. – Дмитрий, уже с виновато-прокисшим лицом, провел рукой по светлым кудряшкам дочери. – Мы отдыхаем и не ссоримся. Минара не виновата, что я развелся с твоей мамой. Жаль, но люди разводятся… И мы с тобой будем общаться еще больше, чем раньше, обещаю. А ты помнишь, что именно Минара предложила взять тебя с собой в эту поездку? Так что не дуйся и веди себя хорошо.

Честно говоря, мне не нравится Димина манера воспитывать девочку. Он постоянно ковыряется в незаживающей ране детской души. Что за дело Аленке до «всех, которые разводятся»! Ее личный маленький мир рухнул. Диме следовало бы показать дочери новый, а не твердить, как попугай: «Жаль, но так бывает»!

Надутая, вылитый запасливый хомяк, Аленка скрылась в ванной. Оттуда вылетели розовые джинсы и желтая майка, а через минуту наши взгляды укололись о решеточку ребер, перетянутую красным лифчиком, и скелетообразные ножки, чуть прикрытые, как парео, белым махровым полотенцем. На фоне нетипичного для двенадцатилетней девочки костлявого супового набора тельца симпатичное личико белобрысой Аленки совершенно терялось. Впрочем, ходячее пособие по анатомии – сама уверенность. Радостно повертевшись перед зеркалом, Алена нацепила босоножки и с оглушительным треском захлопнула за собой дверь.

Отвлечь Диму, насилующего телефон и рецепцию, оказалось несложно.

Я прошла в душ, включила воду. Похоже, через запотевшее стекло кабинки должен четко угадываться силуэт: высокая полная грудь, тонкая талия. Привстать на носки, поднять руки к волосам, и… Димины губы, да, исследуют мою шею; я хочу, чтобы он поцеловал мой затылок; он знает, что я этого хочу, и специально рисует пунктир поцелуев на моем влажном плече.

Сплетенные, влипшие друг в друга, мы, не сговариваясь, выбираемся из ванной и смотрим на постель.

Секс в душевой кабине – это слишком малоэстетично для таких телевизионных мутантов (Дима предпочитает говорить: телевизионных гурманов), как мы.

Постель – уже лучше, с любого ракурса, хоть в фас, хоть в профиль. Но – наша пока еще белая кожа на светлых простынях… Может, найдем что-нибудь поэффектнее?

Я осматриваю номер. Но вместо него вижу то ночь, подсвеченную лимонно-красными каскадами воды на горе Монтжуйк, то причудливые каменные волны Каса Мила, то светлые резные свечи-башенки Саграда Фамилия. Ой, нет, камера, стоп! Величественная церковь, безумие Гауди, не подходит – мы будем выглядеть двумя смешными спаривающимися козявками. Уж лучше тогда заняться любовью на фоне мозаичного сине-желто-оранжевого дракончика в парке Гуэль.

О-о-о! Пять баллов! Лучший! Гений!

От красоты Диминой идеи у меня перехватывает дыхание.

Он – в темном кожаном кресле, подчеркивающем рельеф мышц. А за его спиной красно-оранжевый закат мелко нарезан створками горизонтальных жалюзи. На моем теле, розово-теплом в лучах заходящего солнца, появляются загадочные полутени и пятна света…

Мне нравится смотреть на Димино лицо, когда мы занимаемся любовью.

Его дыхание учащается, он закусывает губу, еще крепче сжимает мои бедра, а я… останавливаюсь.

Получай, милый, за нецелованный затылок. Дима потом тоже мстит. Улыбнувшись, прячет свой оргазм за гладкими веками и длинными, как у девчонки, ресницами. Знает: я терпеть не могу, когда он закрывает глаза, мне надо видеть каждый кадр его безумия.

Прижимаясь к Диминой груди, я любуюсь морем, подсвеченным долькой почти утонувшего солнца. И вдруг подскакиваю, как ошпаренная.

– Аленка! Она же ушла к морю!

– Не волнуйся, – Дима притянул меня к себе, погладил по волосам. – Мы с ней в бассейн ходим, она отлично плавает. А на пляже всегда есть спасатели.

Я все равно волнуюсь. Не понимаю, как может Дима быть таким спокойным, когда его ребенок удрал неизвестно куда, причем не в самом лучшем настроении! Впрочем, я часто не понимаю Данилова. В наших краях семья – основа основ, женщина может лишиться мужа лишь в одном случае – если станет вдовой. А он развелся, для того, чтобы быть со мной…

Дима приехал в мой родной городок, один из кавказских осколков, на которые разлетелась советская империя, чтобы снять сюжет о жизни после войны.